Глава седьмая
За дело берется Турецкий
Друзья сидели в кабинете начальника уголовного розыска, и Турецкий немного встревоженно вглядывался в осунувшееся лицо Гоголева. Тот заметно похудел, хотя в последнюю их встречу пополневшая фигура друга вызывала у Турецкого неодолимое желание иногда подтрунивать над ним.
– Выглядишь ты неважно, – наконец заметил Саша и сочувствующе похлопал друга по плечу.
– Да уж, пять кило точно сбросил, – мрачно сообщил Виктор, не глядя на Сашу. – Хорошо, что ты приехал. Поваришься с нами в одном бульоне, может, какую-никакую свежую идейку подбросишь.
– Я, может, сам за свежей идейкой приехал, – рассмеялся Турецкий. – Хотя задача у меня глобального характера.
– Ну да, разведка донесла, – невесело улыбнулся Гоголев. – Самое время к нам с комплексной проверкой пожаловать. А то у нас все тишь да гладь, ничего не происходит, как говорят в Швейцарии – преступность нулевая.
Его язвительний тон удивил Турецкого.
– А при чем тут Швейцария?
– Да приезжал тут сынок наших соседей по подъезду. Мы с ними общаемся, когда собак выгуливаем. Так этот Дима учится в Швейцарии. Спрашиваю: «Ну, как там?» А он мне: «Да скукотища, ничего не происходит, даже преступность нулевая». Вот это страна! – мечтательно проговорил Гоголев.
– Виктор, ты мне тень на плетень не наводи, скажи прямо, что тут у вас происходит?
– Много чего, – уклончиво ответил Гоголев. – Об обычной бытовухе и говорить не приходится, куда нам без нее? Над делами посложнее попыхтеть приходится, обычная рутина. Нам не привыкать... А вот есть одно дело – вернее, несколько дел, которые пришлось соединить в одно производство.
– Серийный убийца? – догадался Турецкий.
– Он же – сексуальный маньяк, – тяжело вздохнул Гоголев.
– Сочувствую... Сколько жертв?
– Уже пять, всем девушкам от семнадцати до двадцати двух лет, из них трое студентки консерватории. Но первая и пятая не имеют отношения к музыке. Последняя девушка вообще приехала из Москвы в Питер на первомайские праздники и уже на второй день попала в его лапы.
– Улики находили?
– В первом эпизоде нашли бескозырку. Она нас и повела по ложному следу. Представляешь, хозяина бескозырки нашли, он во всем признался, но пока он сидел в СИЗО, было совершено еще одно преступление. За неделю два убийства... Через неделю – еще одно. Почерк один и тот же, даже своеобразный «автограф» оставляет – всех девушек усаживает у стенки лифта, место преступления «прибирает», в общем, действует как классический сексуальный маньяк. Только дьявольски хитрый, никаких просчетов и улик.
– Так он еще и лифты облюбовал? Риск любит... Ведь застукать могут в любую минуту.
– Я тебе говорю, он дьявольски хитер. Он лифт останавливает, зажимает жертве рот. Сильный мужик, они ни вырваться не могут, ни закричать. Если кому-то лифт понадобится, а этот не работает, вызывают грузовой. Или пешком идут, если второго нет. Думают, сломан.
– Действует, наверное, ночью?
– Да, когда риска меньше. Мы уже и по радио выступали, и по телевидению с обращением к населению. Патрулирование организовали и скрытое наблюдение. Но поиск результатов не дал. А ведь восемьдесят процентов серийных убийц-насильников задерживают именно благодаря таким действиям.
– Обидно попасть в двадцать процентов, – согласился Турецкий.
– Не то слово – обидно. Сколько усилий приложили, сколько народу привлекли – ускользает каждый раз, как человек-невидимка. Представляешь, мужик ростом за сто девяносто, сильный, половину жертв одной рукой передушил, и хоть бы раз кто-нибудь его засек. Один раз, правда, свидетельница заметила его выходящим из подъезда, в котором обнаружила очередной труп. Но и она толком не сумела его разглядеть.
– А патруль паспортные данные задержанных записывал?
– Конечно, всех, у кого рост подходящий, просили паспорт предъявить, данные фиксировались. Никаких зацепок – все нормальные законопослушные граждане. Кого только не останавливали – спортсмена, преподавателя, военного, как-то даже гражданина Австралии. Бежал ночью в трусах.
– От кого? – рассмеялся Турецкий.
– Ни от кого, а зачем. Путешествует по миру. Но привык каждый день бегать и решил не менять своих привычек. Тоже законопослушный гражданин, в трусах, но при паспорте. В поясной сумке держал. Но ребята и его записали, для коллекции.
– Дай мне почитать, что вы уже имеете на убийцу, может, идеи какие-нибудь и возникнут.
Анна Андреевна долго не могла уснуть. «Вот паразитка, – огорченно думала она о своей пятнадцатилетней дочери Таньке, – и выросло же такое!»
Паразитка преспокойно спала в соседней комнате, иногда всхрапывая, после чего что-то быстро бормотала сквозь сон и затихала опять. «Пороть ее надо было, а теперь поздно, распустилась... А сейчас выпороть – ведь из дому сбежать может...» – пресекла она на корню золотую мечту о наказании дочери. Перед глазами возникло неприятное лицо учительницы Марии Августовны. Ее глазки-буравчики поочередно останавливались на каждом родителе, чинно сидящем перед ней за школьной партой, и каждому досталось по полной программе. На родительские собрания, которые проходили раз в месяц, забредали только самые стойкие мамаши. Их набиралось от силы человек десять. Остальные давно поняли, что ничего хорошего о своем великовозрастном чаде от Марии Августовны не услышишь, и появлялись только раз в год, в сентябре, когда «классуха» еще не успевала накопить компромат на ненавистных ей учеников. Анна Андреевна вчера вдруг с бухты-барахты решила все-таки сходить в школу. Что-то Танька стала приносить подозрительно чистый дневник, никаких тебе заданий, замечаний нет, ни одной оценки, зато расписание уроков выведено таким каллиграфическим почерком, что хоть в нотариусы ее отдавай...
Когда глазки-буравчики остановились на скромно сидящей и ждущей своей участи Анне Андреевне, учительница встрепенулась, выражение лица стало вдохновенным, она даже порозовела от негодования, которое тут же прорвалось неудержимым словесным потоком:
– Ваша дочь регулярно пропускает уроки! Вечно опаздывает, нарушая учебный процесс. Тетради не носит, дневник прячет, к урокам не готовится... – И пошло-поехало. Если все обвинения принимать всерьез, впору было бы собственноручно сдать дочурку в колонию для малолетних преступников. Нерадивая мамаша узнала много нового о своей старшенькой. Что она красится, как будто приходит не в школу, а на дискотеку, что ее кофточка не прикрывает пуп, а коротенькая юбочка – зад. А сегодня она подралась с Васюковым и так столкнула его с парты, что он чудом остался жив и отделался только вывихом руки. А вчера она подралась с Карасиком из 10 Б и поставила ему фингал под глаз. А если бы выбила? Мария Августовна театрально всплеснула руками и обвела притихших родителей бешеным взглядом. Мол, знайте, с кем в одном классе учатся ваши детки.
– Ну, я пошел! – Вдруг встал из-за парты папа Ани Руденко и направился к двери. Его лицо было красным, а губы плясали, как будто он собирался расхохотаться. – До будущего года! – раскланялся он со всеми.
– Видали?! – изумленно воскликнула учительница. – А я ведь еще не дошла до Руденко! Отцу не помешало бы узнать о дочери кое-что новенькое!
Дома Анна Андреевна отругала Таньку, пытаясь выяснить, все ли обвинения имеют основания. Конечно, Танька заорала, что училка всех ненавидит, мечтает их сжить со свету, а недавно заявила им, что школьный процесс ее привлекает исключительно благодаря каникулам.
– На каникулах в школе тихо, как в раю! Глаза б мои вас не видели! – заявила она своему классу, и ее всегда неприбранные волосы разметались по плечам, делая похожей на Бабу Ягу. У нее и прозвище было – Яга.
– Ну, а двойки твои откуда? – выслушав красочный рассказ дочери, продолжала воспитательный процесс несчастная мать. – Тебя что, все учителя нена– видят?
– Они придираются! – нагло парировала дочка.
– А в школу почему опаздываешь? Я же не могу тебя сторожить, работаю с утра до вечера, а тебе все по фигу!
– Подумаешь, большое дело, ну, опоздала пару раз. Не высыпаюсь я! – скандальным голосом ответила дочурка.
– Так ложись пораньше, тебя же в постель не загонишь!
– У меня бессонница!
– В твои годы у меня бывала бессонница, потому что я перед сном мечтала. У тебя есть какая-нибудь мечта? – полюбопытствовала мамаша. Вдруг ее дочь по ночам строит невероятные планы на будущую взрослую жизнь? Может быть, она скрытый талант, а мать вовремя не сумела распознать в маленькой негодяйке будущего гения и шпыняет ее почем зря?!
– Есть мечта... – глаза Таньки загорелись, и она прочувствованно изрекла: – Я на прошлой неделе видела такое клевое платьице, черное, в обтяжку, коротенькое, вот с таким декольте! – Она провела пальцем овал почти до пупка. – Вот о нем я и мечтаю. И чтоб все парни на меня пялились, когда я мимо проходить буду.
– Тьфу на тебя, – только так и смогла отреагировать мать. А о чем же она мечтала в свои пятнадцать? Вспомнила... Она представляла себя человеком-амфибией, бесстрашно рассекающим сильными движениями рук зеленоватые морские воды, и там, в неведомых глубинах находила сокровища графа Монте-Кристо. На этом эпизоде она всегда засыпала, потому что ее фантазия иссякала после того, как на свалившиеся ей на голову сокровища она накупала тонны шоколада, пирожных, нарядные платья и городскую детскую библиотеку.
В результате Танька дрыхнет, выставив нахально из-под одеяла свои голые ноги сорок первого размера, а безутешная мамаша ломает голову, какие еще методы воспитания можно применить к дочери. Промаявшись в безмерной тоске, она наконец уснула, но и во сне не было ей покоя. Черт-те что снилось: какой-то небольшой бассейн размером с ванную, в котором она старательно топит чужую девочку лет десяти, почему-то укутанную с головой в ватное одеяло. Девочка послушно сложила руки на груди, а Анна Андреевна, мучаясь от совершаемого ею страшного греха, удерживает ее под водой. Наконец она утопила это несчастное дитя, и сердце ее разрывается от скорби. «Ой, грех-то какой, что же я натворила, человеческую душу загубила!» И вытаскивает девочку из воды, распеленывая ватное одеяло. Девочка как ни в чем не бывало таращит глазки, машет оживленно ручками. «Слава богу, жива, не взяла грех на душу», – думает счастливая Анна Андреевна, испытывая огромное облегчение. И весь этот кошмар сопровождается грохочущей музыкой, от которой содрогается дом. «Да что же это такое?!» – вскочила в испуге Анна Андреевна и взглянула на часы – три часа ночи. Она попыталась опять уснуть, сомкнув плотно веки, но дикий грохот сотрясал стены, и стекла звенели, дребезжа, как будто прямо у дома продвигалась танковая колонна. Анна Андреевна встала и, как была в бигудях под платочком, накинула махровый халат, сунула ноги в первые попавшиеся туфли, вышла на улицу. В один карман она положила мобильный телефон – вдруг срочно понадобится позвонить в милицию. В другой – газовый пистолет. Как раз на днях купила в магазине «Стрелок» целую обойму пуль. Очень хотелось пострелять, да случая не было. Может, сейчас как раз такой случай и подвернется. В домах кое-где горел свет, но никто не выглядывал. Ждали смелых. Вглядываясь в темный двор – фонарей здесь всегда было мало и горели они тускло, – Анна Андреевна одну смелую все-таки обнаружила – соседку Галю с третьего этажа, которая в силу своего скверного характера не пропускала ни одного дворового скандала. Тем паче она не могла усидеть дома, когда во дворе творилось что-то уму непостижимое.
– Что за фигня? – поинтересовалась Анна Андреевна, нахватавшаяся подобных словечек от своей продвинутой дочурки и находя довольно забавным возможность пополнить свой словарный запас подобным образом. Танька знала и не такое. Уши вяли, когда мать невольно слышала Танькины реплики, которыми та обменивалась по телефону с подружками.
– Да это в доме на той стороне улицы, – пояснила соседка. – Там мастерские художников, под самой крышей, уже второй раз это безобразие происходит. Молодежь собирается, дискотеку устраивает... И где они только такие усилители понабирали?
– В парке, наверное, украли, – флегматично пожала плечами Анна Андреевна.
– Совсем сбесились! – констатировала соседка.
– Что будем делать? – деловито спросила Анна Андреевна.
– Пошли на улицу, посмотрим, – решительно предложила Галя.
Не переодеваясь, прямо в домашних халатах, они вышли на улицу. Через дорогу в доме напротив в некоторых окнах горел свет, а под крышей яркой иллюминацией сияли огни. На балконе толкались и хохотали ребята, визжали девчонки, музыка из динамиков ревела и разносилась по округе. Обалдевшие соседки нерешительно топтались на тротуаре. Мимо них медленно проехала милицейская машина.
– О, уже кто-то вызвал! – обрадовалась соседка.
Машина остановилась, один из милиционеров опустил стекло и вежливо обратился к женщинам:
– Не спится, дамы?
– Да вот вас ждем, – ответила соседка и махнула рукой в сторону горящих окон. – Видите, что творится?
– Звоните в милицию, – посоветовал милиционер.
– А вы кто? – в один голос спросили обе женщины.
– А мы ГАИ, у нас другие обязанности. – И машина медленно покатила дальше.
Анна Андреевна посмотрела укоризненно вслед уезжающей машине, проследила взглядом за тем, как она, снизив скорость, аккуратно перевалила через лежачего полицейского, и повернулась к Гале:
– Знаешь, почему перед лежачим полицейским тормозить приятнее, чем перед живым? На него хоть плюнуть можно безнаказанно! Я бы сейчас не отказалась.
Затем она достала мобильный телефон – вот он и пригодился. Набрала номер, там долго уточняли адрес, нехотя пообещали приехать, по всему было видно, что серьезного значения доблестная районная милиция этому вызову не придала.
– Давай к этим уродам сами зайдем! – храбро предложила Анна Андреевна соседке, нащупывая в кармане свой пистолет. С ним она чувствовала себя очень уверенно. – Поговорим по человечески...
По дороге прошла толпа ребят лет восемнадцати, приплясывая под грохочущую сверху музыку. Они подняли головы и, увидев на балконе веселящихся девушек, заорали на всю улицу:
– Девушки, в какой квартире гуляете? Мы к вам сейчас поднимемся!
– У нас тут свои есть! – заорали в ответ девичьи голоса, сопровождаемые хохотом ребят.
– О, еще этих не хватало! – рассердилась Галя. Они перешли через дорогу и зашли в неосвещенный двор. В подъезде прямо у входа валялась женская сумочка.
Соседка подняла ее и, удивленно рассматривая, заметила:
– Совсем без головы, надо же, так спешила, что добро свое растеряла и не заметила. А сумочка-то дорогая. Я б свою убила за такое. Правда, моя Леночка ночами не шляется. Спит себе в постели, умница моя, поэтому и учится на отлично.
Анна Андреевна знала, в чей огород камешек, но промолчала. Что тут скажешь, если Галя полностью права. Пока умница Леночка спит, гадина Танька шляется по субботам с подружками в компьютерный клуб. А потом жалуется матери, что, когда ни пройдет ночью с подругами под балконом тети Гали, та вечно стоит на своем наблюдательном пункте и зырит осуждающе.
– И когда она спит?! – возмущалась Танька. – Мы в четыре часа ночи бегали за водой в палатку, она стоит, смотрит. В шесть утра возвращаемся домой, она тут как тут. Что ей неймется?
Вызвали лифт, и пока он спускался, соседки составляли план дальнейших действий.
– Начнут выступать, я им пистолет в морду! – с горящими глазами заявила Анна Андреевна.
– Сначала постараемся убедить, что во дворе сотня соседей готовы разнести их логово в клочья, а мы – самые спокойные их представители. Скажем: мы пришли к вам с миром! – высокопарно проговорила соседка. И сама себе удивилась: – Что это я?
Лифт наконец спустился, двери открылись, и соседка взвизгнула, отшатнувшись в ужасе:
– Боже мой... Что с ней?!
На полу лифта полулежала девушка, привалившись спиной к стенке. Растерзанная одежда прикрывала ее тело, на лицо упали длинные волосы. Туфли на высоких каблуках валялись в разных углах. Женщины оцепенели, не зная, что делать дальше. Послышался звук подъезжающей машины, дверь подъезда распахнулась, и ввалились трое милиционеров, о чем-то весело переговариваясь. Дружно протопали к лифту, и один из них обратился к остолбеневшим женщинам:
– Вы милицию вызывали?
Не дождавшись ответа, он заглянул в лифт и присвистнул:
– Ничего себе... А говорили – музыка громкая, веселье... Вот тебе и веселье. – Пощупал у девушки пульс, окинул быстрым взглядом кабину лифта и буднично обратился к остальным: – Криминалистов надо вызывать.
Повернулся к застывшим в ужасе женщинам:
– В лифт не заходили?
Те дружно замотали головами.
– Молодцы. Следы не затоптали. Ну, кто из вас в состоянии говорить?
Когда Анна Андреевна вернулась наконец-то домой, часы показывали начало пятого утра. Находясь в почти невменяемом состоянии от пережитого, она вбежала в Танькину комнату, бросилась к ней и стала осыпать ее лицо поцелуями, приговаривая:
– Все, паразитка такая, никаких тебе ночных гуляний, никаких компьютерных клубов, убоище ты мое!
Танька едва продрала глаза и, взглянув на часы, заорала:
– Я бы еще три часа могла поспать! А ты меня будишь среди ночи и всякие гадости говоришь! Прямо с утра настроение испортила, мне теперь и в школу идти неохота!
– Спи, моя радость, спи, солнышко, ненаглядная моя! – Стала гладить ее по голове безумная мамаша, кляня себя за то, что совершенно не умеет воспитывать свою длинноногую кобылку, которой по виду все восемнадцать, а умишко – как у десятилетней. Танька захихикала, зачмокала губами и тут же мощно захрапела. Счастливое свойство юности – мгновенно засыпать, невзирая на любые огорчения. В детской спала пятилетняя Манюня, чистый ангел, которая неизвестно еще во что вырастет. Внешне абсолютная копия своего отца – не дай бог унаследует его натуру. Одна в их семье такая уже есть. «Тогда повешусь!» – утешила себя Анна Андреевна и рухнула в свою сиротскую постель как подкошенная, и только начала подсчитывать, сколько осталось поспать, как провалилась в глубокий сон, где, к счастью, уже ничего не снилось.
С утра Турецкий вспомнил, что обещал Ирке сюрприз, и записал в свой ежедневник на каждой страничке для памяти одно кодовое слово – «сюрприз». Чтобы не расслабляться и в очередной раз не разочаровывать жену, а то мало ли что ей взбредет в голову от обиды. Она женщина видная, мужики вокруг нее так и вьются, гады, так и норовят ее заманить. Вдруг кто-то ей окажет больше внимания, чем законный супруг, а она и поведется, падкая на лесть и любые знаки внимания... Он закрыл блокнот и мысли его сразу перенеслись ко вчерашнему разговору с Виктором. Турецкий полночи просидел над следственными материалами и понял, что дело зашло в тупик. Хотя оно и не так безнадежно, как стало уже казаться Гоголеву. Пока он брился, приводил себя в порядок, тщательно чистил ботинки, в голове прокручивались идеи, которые он тут же заносил в блокнот. У Турецкого было счастливое свойство: даже если накануне он засыпал с головной болью от нерешенных вопросов, с утра у него всегда была ясная голова и лучшие решения приходили к нему именно по утрам.
Он энергично взбежал по ступенькам Управления внутренних дел, с удовольствием ощущая напряжение мышц своих длинных тренированных ног, пересек коридор и постучал в дверь кабинета Гоголева. Оттуда донеслось:
– Войдите!
Турецкий зашел и по озабоченному выражению лица Гоголева понял: что-то случилось. Вместо приветствия Гоголев угрюмо изрек:
– Накаркали мы с тобой вчера, Саша.
– Неужто опять объявился маньяк? – огорчился Турецкий, присаживаясь на стул.
– Он самый... Его почерк. Ночью выезжали на место преступления. Картина та же: задушена около трех часов, труп обнаружили жильцы соседнего дома в три часа двадцать минут ночи. По их вызову приехал наряд из районного отделения милиции, потом уже вызвали нас... Вот, взгляни. – И он протянул Турецкому тоненькую папку. Саша открыл ее и, взлянув на фотоснимки с места происшествия, тяжело вздохнул:
– Совсем девочка... Документы при ней были?
– Нет, но мы уже знаем, кто она, – Мельникова Анастасия, шестнадцать лет.
– Оперативно работаете – десять утра, а личность идентифицирована. Жила в этом доме, что ли?
– Тут большого ума не надо. На восьмом этаже мастерские художников, в одной из них молодежь гуляла, дискотеку устроила, весь район перебудили. Так эта девочка к ним направлялась. Не дошла... Он ее выследил, подлец. Районный инспектор Борщевский к ним поднялся, попросил опознать. Они как увидели, хмель сразу выветрился. Девчонка в десятом классе училась. И что они, дуры, все шляются по ночам? Ведь не раз уже оповещали население и по радио, и по телевидению – как об стенку горох. Каждая ведь думает – это с другими такое происходит, а меня не коснется. Допрыгалась. Зла на них не хватает...
– Витя, дай мне человека, хочу съездить на место, походить, посмотреть...
Гоголев оживился:
– А что, действительно, ты – свежая голова, может, что-то и выявишь. У меня тут молодой следователь есть, неуемный парень, идеями так и фонтанирует... Иногда в точку попадает. Остальные сейчас заняты под завязку, а этого я тебе дам.
Через полчаса Турецкий и Крупнин выходили из машины, и Валера, преисполненный чувством гордости за оказанное ему доверие сопровождать знаменитого «важняка», делился своими соображениями:
– Я, Александр Борисович, давно думаю, что этот гад живет в Центральном районе. Были предположения, что он гастролер, но ведь все свои преступления он совершает с завидным постоянством именно здесь. Скрытое наблюдение ничего не дало – он ни разу не возвращался на места, где оставлял труп. Так что вряд ли он половой психопат, желающий пережить заново то, что испытал, когда насиловал и душил девушек. И патрулирование ничего особенного не выявило, из всех, кто внешне напоминал по фигуре убийцу, ведь в лицо его фактически никто не видел, не вызывает подозрения ни один. Я вот еще почему думаю, что он живет в этом районе, – размышлял вслух Валера, пока Турецкий внимательно осматривал входную дверь в подъезд, потом присел на корточки возле лифта – ведь он каждый раз буквально ускользает, исчезает после убийства. Здоровенный мужик. Не в безвоздушном же пространстве он находится. Как бы ни было поздно, а время его действий не такое уж позднее, всегда на улице есть прохожие, которые что-нибудь да заметили бы. Тем более что весь город наслышан об убийствах. Даже дети знают. Либо он, проживая в этом районе, знает проходные дворы, где меньше шансов столкнуться с прохожими и тем более патрулем, либо он, как житель этого района, уже примелькался и на него никто не обращает внимания. К тому же он явно обладает выдержкой и ничем себя не выдает. Идет спокойно, не оглядывается, по сторонам головой не вертит. Как будто возвращается из гостей или припозднился после работы.
Турецкий с интересом прислушивался к Крупнину и одобрительно кивал.
– Ты прямо Шерлок Холмс и доктор Ватсон, вместе взятые, – наконец выразил он свое одобрение словами. Валера расплылся в довольной улыбке.
– А поквартирные обходы действительно пополнили нашу картотеку, только по этому делу результатов не дали.
– Я читал материалы. Чего только не узнаешь о людях, – перебил его Турецкий и заглянул за угол лифта в темную нишу. – Фонарик есть?
– Да, всегда ношу с собой. – И Валера вытащил из сумки, которая висела у него на плече, китайский фонарик.
– Он ее здесь ждал, – уверенно сказал Турецкий, выключая фонарик и возвращая его Валере.
– Размер обуви определили? – В Валере проснулся его обычный азарт.
– Легко, – усмехнулся Турецкий – несмотря на то что кто-то своей лапой залез в самую гущу вековой пыли. Спасибо нашим уборщицам, которые ленятся убирать в укромных уголках. Размер обуви сорок седьмой.
– Точно, – восхитился Валера. – А лапа моя, я тогда на корточках сидел, когда следы снимал. Равновесие потерял, на руку оперся... Вот мои пальчики и засветились.
– Вместе с ладошкой, – усмехнулся Турецкий. – Да ладно, не тушуйся, с кем не бывает, – заметил он смущение Валеры. – Главное, размер обуви тот же, что и в предыдущих случаях. Поехали к Гоголеву, есть соображения...
– Ну что? – c надеждой спросил у Турецкого Гоголев, стоило тому переступить порог кабинета.
– Будем звонить в Москву. Просить подкрепление.
– Ну, если ты считаешь... – нехотя согласился Гоголев. – Так хотелось своими силами обойтись. Кого хочешь призвать?
– Cвоих, конечно. Грязнова-старшего, Володю Яковлева и Галю Романову. И сегодня же. Посели их, пожалуйста, рядом со мной в вашей гостинице.
– Что, и Галю тоже? – многозначительным тоном спросил Виктор Петрович.
– Обижаешь, начальник, – отшутился Турецкий. – Она моя боевая подруга.
– И тебя это когда-нибудь останавливало? – не унимался Гоголев.
– Представь себе – иногда да! – парировал Турецкий. – Кончай, Витя, прикалываться. Лучше пошли пожуем куда-нибудь, я сейчас с голоду умру. Как говорит моя вредная дочурка: «Ну дайте же мне наконец жратиньки!»
– Куда ты хочешь? Где вкуснее или где подешевле?
– А совместить никак нельзя?
– Смотря что ты предпочитаешь в это время суток.
– Пожалуй, легкое винцо. Нам же еще работать, – понял с полуслова намек своего друга Саша.
– Ну, тогда пошли в ресторанчик «Хижина». Там чудная грузинская кухня, и вкусная, и по карману таким «важнякам», как мы с тобой.
– Да я в джинсах, – оглядел себя Турецкий.
– Мелочи жизни, – отмахнулся Гоголев, – ресторанчик совсем махонький и вполне демократичный.
Когда друзья заказали семгу в ореховом соусе и «Киндзмараули», Гоголев заметил:
– Семга у них – объеденье.
Рыба действительно оказалась замечательной, оторваться от нее было невозможно, и единственное, что удерживало от немедленного ее уничтожения, так это то, что она обжигала рот и, поданная в какой-то специальной посуде, остывала очень медленно. Друзья решили на некоторое время не вспоминать о деле маньяка и поговорить просто о жизни. Но о чем бы они ни заводили разговор, все возвращалось к этой теме.
– Знаешь, Витя, меня очень беспокоит, что молодежь теперь ведет в основном ночной образ жизни. Такое время опасное, столько придурков по ночам бродит. И ничего их не учит. Сидела бы дома та девочка шестнадцатилетняя, ничего не случилось бы. И сколько таких полуночниц? Ладно, парни, они хоть отпор могут дать. А девицы-малолетки? У них ведь только дурь в голове...
– Кстати, о дури. Ты знаешь, что у нас в Питере происходит? Появилась группировка азербайджанцев, травкой торгуют. Такой, знаешь, вполне безобидной травкой, для детей, как нам объясняют подростки, когда их на улице подбирают. Действуют эти азербайджанцы изуверски – девчонок прикармливают, а когда те под балдой, они на все согласны. Им уже море по колено, весело очень. Такое свойство у этой травки – она беспричинный смех вызывает. Жить им замечательно, они готовы любить кого угодно, в том числе этих азербайджанцев, которые им радость доставляют. Так что ждем демографического взрыва за счет тринадцатилетних мамаш. Одна четырнадцатилетняя у нас сейчас на примете как распространительница. Сама втянулась, теперь подруг снабжает. Где только деньги берут?
Не хочется думать о худшем...
– Да ты что? Четырнадцать лет?! Не пугай меня, Витя, ради бога. Моей того гляди пятнадцать. Кстати, ржет по любому поводу. Меня сейчас инфаркт хватит!
– Она у вас разве по ночам шляется? Правда, дурное дело нехитрое, вполне дня хватает, чтобы глупостей натворить.
– Нет, наша ночами никуда не ходит. Ирка у нас мамаша строгая, спуску не дает. А днем она занята выше крыши – английская школа, музыкальная школа, бассейн, по выходным ролледром.
– А ты говоришь, что она у вас ржет без причины. Молодец. Я бы рыдал день и ночь, взвали на меня столько нагрузки.
– Да она все с удовольствием делает. Одно мне не нравится – на язык очень острая. Что-нибудь как сказанет – хоть стой, хоть падай. Перед людьми иной раз стыдно. Я тут недавно при ней Ирке рассказывал, что мне премию дали – три тысячи рублей. Дело одно давнишнее раскрыл – о троих душителях. Через пару дней едем в троллейбусе всей семьей на концерт Голощекина, в час пик. Она вдруг на весь тролейбус и выдала: «Папа, а тебе что, за каждое удушение по тысяче выдали?» Не знал, куда от стыда деваться.
Гоголев расхохотался.
– Давай выпьем за твою дочку, дай бог, чтобы хоть половина таких, как она, была. Днем учится до опупения, ночами спит, ангел небесный, под неусыпным контролем матери. У этой точно не будет никакой дури в голове.
– Тьфу-тьфу, – суеверно сплюнул счастливый папаша, и они продолжили поглощать кулинарные изыски грузинской кухни, отщипывая кусочки свежайшего лаваша и запивая эту вкуснотищу отличным вином. Когда вышли на улицу и уселись в машину, Турецкий вдруг хлопнул ладонью себя по лбу.
– Витя, я посоветоваться хотел – что Ирке подарить? Я ей сюрприз сгоряча пообещал, а теперь голову ломаю, какой.
– Да ведь у нее же день рождения уже прошел!
– Прошел, да новая дата назрела – сколько-то лет знакомства.
– Какие эти женщины беспокойные, спасенья от них нет. Ну, попроси ты денег, купи сама себе подарок – так нет, ей сюрприз подавай! – начал подтрунивать над другом Гоголев.
– Я пообещал сюрприз... – вздохнув, признался Турецкий.
– Я подумаю, – серьезно пообещал Гоголев и повернулся к водителю: – В управление!
Андрей Борисович сидел за письменным столом. Большая статья, над которой он работал последние несколько месяцев, близилась к завершению. Мысли легко выстраивались в логическую цепь, и ему оставалось только заносить их в компьютер. Телефонный звонок прервал его деятельность, и он немного удивился, кому понадобился с утра в воскресенье. Звонили ему обычно только из университета, если менялось расписание или назначалось заседание кафедры. В издательства он обычно звонил сам, поскольку человеком был пунктуальным и никогда никого не подводил.
– Андрей Борисович, – услышал он в трубке голос, который кого-то ему напоминал, – здравствуйте!
– Здравствуйте, – ответил он, пытаясь вспомнить, кому принадлежал голос.
– Вы сейчас удивитесь, что я звоню спустя столько лет. Я ваша бывшая учительница математики Елена Александровна.
– Я очень рад вас слышать, – действительно обрадовался ей Каледин. – Чем могу служить?
– Помните, как много лет назад вы посещали математический кружок в нашей школе?
– Еще бы, – с удовольствием вспомнил свое первое увлечение математикой молодой доцент. – И я вам до сих пор благодарен за то, что вы привили мне любовь к математике.
– Очень рада, что мои труды не пропали даром, – засмеялась совсем молодым смехом его единственная любимая учительница. – Я знаю о ваших успехах, читала в журналах ваши замечательные статьи, знаю, что вы уже доцент...
– А почему же вы обращаетесь ко мне на «вы»? Помнится, когда вы меня учили, обращались на «ты»... – попытался пошутить Каледин.
– Ну, сейчас как-то неловко, вы человек известный. У меня к вам просьба: я по-прежнему веду занятия в математическом кружке, и мне бы очень хотелось, чтобы вы приехали к нам и рассказали ребятам что-нибудь занимательное о числах. У меня есть несколько по-настоящему талантливых учеников, им было бы очень интересно послушать известного ученого.
Хотя Каледин был очень загружен в университете, а дома обычно не отходил от компьютера, голос учительницы всколыхнул в нем приятные воспоминания о том счастливом времени, когда он учился в школе и была еще жива мама, и Андрей Борисович тут же согласился, оговорив, что свободное время может выделить только с трех до полпятого в среду или четверг. Елена Александровна обрадовалась, и они договорились на четверг.
В четверг Андрей Борисович, поднимаясь по ступенькам родной школы на второй этаж к учительской, испытал чувство неожиданного волнения – в этом здании он провел восемь лет, прежде чем перевестись в математическую школу. А когда увидел Елену Александровну, постаревшую на двадцать лет, расчувствовался. Она была все такой же – добрые глаза ласково смотрели на бывшего ученика, который рос на ее глазах и стал известным математиком. Она ввела его в класс и представила своим ученикам, явно гордясь его успехами. Пятнадцать пар глаз с любопытством уставились на Каледина. Он спокойно уселся за учительский стол, решив, что в таком положении будет ближе к ученикам. Елена Алексадровна сидела за последней партой и подбадривающе улыбалась.
– Я бы хотел с вами поговорить сегодня о нуле. – Ребята зашевелились и заулыбались. Видимо, тема сегодняшнего занятия их позабавила. – Кто из вас знает, где возникло понятие нуля?
– Мне кажется, его ввел кто-то из арабских математиков, – предположила черноглазая девчушка со смышленным выражением лица.
– Да, – согласился Андрей Борисович, – такое предположение существует. Около 810 года нашей эры арабский математик Мухаммед бен Муса Аль-Хорезми ввел десятичную систему исчисления и прибег к понятию нуля. Но он же в своих трудах заявил, что десятичной системе исчисления мы обязаны не ему, поскольку он позаимствовал ее у индийцев. Индийский математик Брахмагупта, который жил в первой половине VII века, работал над этой темой. Кстати, он же автор астрономического трактата «Усовершенствованное учение Брахмы». Но и он, по мнению некоторых современных ученых, открыл понятие нуля позже, чем оно появилось у ученых майя. Есть данные, что уже в V веке ученые майя дату рождения Вселенной обозначили нулевым годом. И первый день каждого месяца тоже обозначали нулем. А кто из вас знает, каким образом майя обозначали нуль?
– Наверное, каким-нибудь рисунком, – допустил пухлощекий паренек со второй парты.
– Совершенно верно. Обозначая нуль, майя рисовали маленького человечка с запрокинутой головой.
И этот человечек вызывал множество сомнений и споров среди ученых. И пока подавляющее число ученых признают открытие нуля за Брахмагуптой.
Каледин с удовольствием рассказывал, видя неподдельный интерес в устремленных на него глазах школьников, и испытывал состояние вдохновения, которое посещало его каждый раз, когда он чувствовал заинтересованность слушателей. Он был отличным лектором, знал это и в такие минуты был счастлив. У него есть работа, которую он любил и отдавал ей все свое время. И что ему еще надо? Ничего... Потеряв маму, он погрузился в свою любимую работу, и его больше ничего не волновало. Жизнь была и так наполненна.
Вечером Андрей Борисович не торопясь возвращался домой после занятий с вечерниками и с удовольствием вдыхал аромат распускающихся цветов. Он не запоминал названия, но всегда любовался их совершенством и в глубине души считал, что по красоте цветы уступают только цифрам. Мимо него пробежали две девушки, цокая по тротуару высокими каблучками и о чем-то весело переговариваясь. Вдруг одна оглянулась на Каледина, что-то тихо сказала подруге, та тоже оглянулась, они расхохотались и ускорили шаг.
У Каледина испортилось настроение. Он слышал по радио и телевидению, что разыскивается опасный маньяк, у которого была отличительная черта – высокий рост. На Каледина уже не раз таращились прохожие, он иногда слышал за своей спиной шушуканье, и ему это совершенно не нравилось. Несколько раз у него спрашивали паспорт и, возвращая, всегда извинялись. Но Андрей Борисович чувствовал себя белой вороной, которая выделяется в стае непривычным опереньем. Он тогда раздраженно думал: «Хорошо, хоть не заклевали пока...» Но размышлять на эту тему не хотелось, да и не было времени. Каждый занимается своим делом, и если кому-то по службе полагается проверять паспорта, что ж – пожалуйста, законопослушные граждане всегда носят документ при себе.
Андрей Борисович подошел к арке и собрался уже завернуть, как увидел на противоположной стороне высокого парня, возле которого остановилась ничем не примечательная машина. Из нее вышли два человека и подошли к парню. Он полез в нагрудный карманчик рубашки и протянул им какой-то документ. «Не я один такой...» – усмехнулся Каледин и зашел во двор.
Поздно вечером, разогнув уставшую от долгого сидения за компьютером спину, он с наслаждением потянулся, почувствовав хруст в позвоночнике, и отправился на кухню. В раковине накопилась за пару дней посуда, и он, засучив рукава, принялся кое-как ее мыть, складывая горкой на край кухонного столика. Потом достал высокий пакет кефира, налил в большую кружку с надписью на английском языке «London» и принялся за холостяцкий ужин. К кефиру приготовил несколько бутербродов с сыром и две свежие ватрушки, которые купил в булочной рядом с университетом, когда возвращался домой. Маленький телевизор на кухне показывал канал «Культура», и Андрей Борисович, думая о чем-то своем, рассеянно смотрел некогда любимый фильм «В четверг и больше никогда». Любовь Добржанская очень напоминала ему мать, и он загрустил, чувствуя себя одиноким и всеми забытым. Позже, уже лежа в постели и закинув руки за голову, он вспоминал прошедший день: перед глазами мелькали лица студентов, Елены Александровны, черноглазой девчушки из его школы, двух девчонок, оглянувшихся на него на улице, которые обидно расхохотались чуть ли не в лицо, – он скрипнул зубами и сомкнул веки, представив бесконечный океан с ровной голубой гладью воды, белых крупных чаек, с криками пролетающих над ним, и себя, мощными руками рассекающего прохладную воду. Берег быстро удалялся, и там, на песке, обхватив колени руками, сидела Оля с широко открытыми глазами. Крупные слезы катились по ее щекам, и он знал совершенно точно, что она плачет по нему. Во сне он плыл и плакал, оставляя ее маленькую фигурку среди желтых песков, и когда наконец оглянулся, вокруг был только океан.
