Глава шестая
Московская гостья

Подставив лицо теплым лучам солнца и полуприкрыв полусонные глаза, Марина сидела на бульваре и вяло пыталась думать. Мысли расползались, не желая объединиться во что-нибудь дельное. «Какая я дура... – промелькнула единственная жалкая мысль, достаточно обидная, но вполне справедливая. Какая я доверчивая...» – Следующая мысль оправдывала ее дурацкое поведение и, как результат, цепь неприятностей, преследующих Марину со вчерашнего дня. А ведь все так замечательно начиналось...

Марине удалось уговорить маму отпустить ее на первомайские праздники в Питер. Мама даже проводила ее на Ленинградский вокзал, усадила в поезд. Посидела рядышком на нижней полке и дала последние наставления: быть умницей и следить за вещами. Марина и была умницей, вещи положила под полку, сама устроилась у окна, дожидаясь отправления поезда. Платформа опустела, фонари тускло горели, за окном была ночь. Она успела порадоваться, что едет в купе одна, как дверь распахнулась и ввалилась парочка, обвешанная рюкзаками. Огромные рюкзаки возвышались за спинами вошедших, а поменьше примостились у них на груди. Окинув взглядом купе, парень, белокурый коренастый крепыш, удовлетворенно заключил: «Fine, it’s beautiful!» Девушка, такая же невысокая и довольно крепенькая, без сил рухнула на полку. У обоих был порядком замордованный вид. Потом, отдышавшись, они долго пытались запихнуть оба неподъемных рюкзака под полку, но никак не могли ее закрыть, хотя с разгона несколько раз плюхались сверху. В результате один рюкзак пришлось вытащить и, разделив на две плоские части, забросить на верхнюю багажную полку. «И что они туда напихали?» – подивилась их объемному багажу Марина. Когда поезд тронулся и пришла проводница собирать билеты, иностранцы попросили чаю. Марина решила присоединиться. Прихлебывая горячий чай, они разговорились. Марина рассказала, что учится на втором курсе психологического факультета МГУ, едет в Питер к подруге на несколько дней. Английским она владела вполне прилично, и иностранцы этому так бурно обрадовались, что девушка даже опешила. Перебивая друг друга, Паула и Шейн поведали Марине о своем утомительном путешествии, которое им уже было не в радость.

– Мы австралийцы, путешествуем с ноября, – пожаловались они.

– А где же вы были полгода? – изумилась Марина.

– Где мы только не были! – опять тяжело вздохнула Паула. – Начали с Канады, потом проехались по всей Европе – Германия, Хорватия, Италия, Швейцария, Польша. Пожили в Москве, а теперь вот в Санкт-Петербург едем. Потом вернемся в Москву, и отсюда уже в Иркутск, Свердловск, Улан-Батор, Пекин, Гонконг...

– Я уже просто мечтаю домой вернуться! – продолжил рассказ подруги Шейн. – А как подумаю, что потом еще десять лет расплачиваться за это путешествие... – И он окончательно запечалился.

– Да, ребята, что-то вы размахнулись, – посочувствовала австралийцам Марина не без зависти в голосе. Она сама была бы не прочь поездить по миру и посмотреть все достопримечательности своими глазами, а не глазами ведущих телепрограмм.

– Мы уже устали, – пожаловалась Паула. – Но Австралия так далеко от всего мира, что мы решили: раз уж перелетели океан, надо побольше посмотреть. Вот и таскаем за собой одежду на всякий климат.

В рюкзаках у нас пуховики, лыжные ботинки, ветровки и уйма всего...

Шейн взглянул на часы и перебил Паулу:

– Завтра рано вставать, поезд прибудет в семь утра. Давай спать ложиться.

Паула кивнула и стала расшнуровывать кроссовки. Ребята быстро легли и мгновенно уснули. Марина еще немного повозилась на своей полке и под монотонный стук колес, все еще находясь под впечатлением рассказа попутчиков, медленно погрузилась в сон. Ей снилось, что она идет по широкой степной дороге и видит на горизонте множество цветных огней. Когда она подошла поближе, ее взору открылась сказочная картина: большие красивые дома с вычурной лепниной на фасаде, витрины магазинов с заморскими штучками, а над дорогой высокая арка, увитая гирляндами из разноцветных лампочек, с надписью «Париж». Во сне ее охватило ощущение восторга: я в Париже!

Утром их разбудила проводница. Австралийцы быстро и деловито собрались и с видом бывалых солдат, всегда готовых к очередному марш-броску, уселись у окна. Когда поезд тихо подошел к платформе, Марина пожелала им удачи, на что Паула пробормотала:

– Спасибо, она нам действительно понадобится.

На вокзале Марина позвонила из телефона-автомата приятельнице – Кате Потоцкой, с которой подружилась еще в начале первого курса. Но после первой же сессии девушка вдруг перевелась на заочное отделение и уехала в Питер к бабушке – та хворала и ей требовался уход. Катя оставила Марине бабушкин телефон.

– Может, пригодится. Вдруг ты надумаешь приехать в Питер, поживешь у нас.

С той поры они не виделись, но Катин телефон у Марины сохранился. На звонок никто не отвечал, но Марина не горевала, предположив, что Катя куда-то ушла, а бабушка подойти к телефону не может. Хотелось поскорее пойти погулять по Питеру, и Марина заняла очередь в камеру хранения, чтобы сдать свою спортивную сумку. Очередь двигалась медленно, за ней уже тоже выстроился целый хвост. От нечего делать Марина глазела на проходящих мимо ребят.

Ей не терпелось избавиться от вещей и окунуться в шумную толпу. Жизнь казалась прекрасной и полной приключений. Девушка впервые путешествовала одна, без бдительного маминого присмотра. А вокруг было столько симпатичных мальчиков, и она, в свою очередь, несомненно, вызывала у них интерес. Вон один прямо глаз с нее не сводит – смуглолицый черноглазый красавец с аккуратной стильной стрижкой. Встретившись с ней взглядом, он улыбнулся и решительно подошел.

– Привет, давно стоишь? – спросил он у нее как у старой знакомой.

– Минут двадцать...

– А я только что приехал. Народу – до фигища, а так хочется поскорее город посмотреть. Ты откуда?

– Из Москвы. А ты? – Марине было приятно, что парень подошел именно к ней, хотя вокруг столько симпатичных девушек.

– Из Ростова. К дяде приехал, но мне неохота сразу к нему пилить, начнутся расспросы – как мама, как папа, братья... Вот хочу сначала вещи сдать, погулять по Питеру, а к нему вечером заявиться. А то я приехал только на три дня, жаль время на семейные разговоры тратить...

– Становись ко мне! – радушно предложила Марина.

– Спасибо! – Парень радостно заулыбался. – Ты мне сразу понравилась. Люблю простых девчонок. А то знаешь, какие есть? Начнут тянуть бодягу: становись в очередь, я уже сколько стою... Такие зануды попадаются...

– А ты что, часто вещи сдаешь? – рассмеялась Марина.

– Ну, иногда приходится... – уклончиво ответил парень. – Меня Артемом зовут. А тебя?

– Марина! – представилась девушка. Парень нравился ей все больше. Когда он улыбался, на его щеках возникали обаятельные ямочки, а в глазах блестели веселые искорки.

Отстояв еще с полчаса, ребята подошли к освободившейся ячейке и как-то само собой получилось, что увесистая сумка Марины и небольшой рюкзак Артема оказались вместе. Марина набрала шифр, Артем записал себе на бумажке и в блокнотик девушке.

– Чтобы не забыть, – пояснил он. – А то я однажды забыл шифр, понадеялся на память, запарился потом. Вещи получить такая канитель! Пиши заявление, что у тебя там, вызывай дежурного... Ужас. Два часа мурыжили. Чуть на поезд не опоздал.

Освободившись от багажа, Марина развернула карту Петербурга.

– О-о! – удивился Артем – Ты основательно подготовилась.

– Да, я тут отметила, что хочу посмотреть. Прежде всего пойдем погуляем по Невскому, а потом выйдем на Дворцовую площадь.

– Ну, давай, валяй, веди меня, Иван Сусанин, – усмехнулся Артем.

С ним было легко и весело. Беззаботно болтая, ребята шагали по Невскому, иногда останавливаясь полюбоваться на какое-то здание, которое казалось Марине особенно интересным.

– Вот облом, – огорчалась Марина, – у меня фотоаппарат гикнулся буквально за день до отъезда.

– Купи новый, – предложил Артем.

– Да я деньги в сумке забыла. Мама велела подальше спрятать, а я их так заныкала, что и не помню куда. Надо было всю сумку ворошить. Не на вокзале же раскладываться. Я лучше дома у Кати вечером поищу.

– Ну, купи открытки с видами, вон их полно в киоске.

– Куплю. Еще успею, – согласилась с ним Марина.

Обедали они вместе в уютном кафе недалеко от Дворцовой площади. Артем, замявшись, извинился, что не может заплатить за Марину, родители дали мало денег, рассчитывая, что он будет обедать у дяди.

– Да ладно тебе извиняться! – отмахнулась Марина. – Я девушка самостоятельная, сама могу себя прокормить.

– Так ты ведь деньги в сумке забыла, – удивился Артем.

– Да у меня здесь есть немного, я разделила их, чтобы при себе что-то оставалось. Мало ли...

Ребята расплатились и отправились в Эрмитаж. Там они бродили по залам часа три. Артем как-то заметно скис и признался Марине, что живопись его увлекает не очень.

– Ты посиди здесь, – усадила она его на банкетку среди зала напротив картины Рембрандта «Даная», – а я похожу еще и вернусь к тебе минут через сорок.

Я хочу еще китайский фарфор посмотреть.

– Не хочу я на эту Данаю смотреть, – вдруг капризным голосом произнес Артем.

– Чем она тебе не нравится? – удивилась Марина. – Рембрандт – гениальный художник, мастер светотени, такого освещения, как у Рембрандта, в натуре не бывает. И Даная написана с его жены Саскии...

Во всяком случае, есть такое предположение. Всмотрись повнимательнее, она же воплощение любви...

Артем слушал ее со скучающим видом и наконец иронично заметил:

– Тебе бы экскурсоводом работать.

– Я бы с удовольствием, но я так мало знаю...

– У этой Данаи живот отвисший, – наконец объяснил свою неприязнь к картине Артем. – А я люблю спортивных девушек, как ты... Я лучше вернусь к картине «Гуляки», она хоть веселая.

Когда Марина вернулась через полчаса, Артема на месте не оказалось. Она растерянно пошла его разыскивать, понимая, что это бесполезно. Но надеялась на чудо. Через час бесплодных поисков она вышла на улицу, не теряя надежды, что он где-то рядом. Пару раз ей казалось, что впереди она видит в толпе его черноволосую аккуратную голову, но когда переходила на быстрый шаг и догоняла какого-то парня, разочарованно отводила взгляд. Артем потерялся окончательно. Вдруг у нее появилась надежда, что он ждет ее на вокзале, у камеры хранения. Марина села на маршрутку и подъехала к вокзалу. Подошла к камере хранения. Артема не было и там. Нашла свою ячейку: может, он оставил ей записку? По записи в блокнотике стала набирать шифр. Дверца не открывалась. «Наверное, я что-то не так делаю. Или Артем ошибся, когда записывал мне шифр», – подумала в отчаянии девушка и пошла искать дежурного. Дальнейшие события разворачивались именно так, как описывал Артем. Марина написала заявление, описала вещи. Когда дежурный наконец открыл ее ячейку, там стояли два больших чемодана.

– Это не мои вещи! – Марина изумленно уставилась на чужие чемоданы.

– Девушка, может быть, вы ошиблись номером ячейки? – раздраженно спросил дежурный. Видимо, ему надоели бестолковые пассажиры, вечно путающие номер ячейки или шифр замка.

– Нет, у меня же записано. – Марина готова была расплакаться. – И я запомнила, что изнутри дверца ячейки испачкана красной краской, вот это пятно – указала она на него дежурному.

– Может быть, кто-то видел ваш шифр? – предположил дежурный.

– Ну да, мы с другом были. Он и записал шифр мне и себе.

– А вы давно его знаете? – Дежурный уже заинтересованно смотрел на Марину.

– Утром познакомились... – смутилась девушка. – Но это ничего не значит. Он студент, очень хороший мальчик, мы с ним целый день гуляли, а в Эрмитаже потерялись. – Она спешила защитить своего нового друга, в глубине души понимая, что дежурный прав в своей догадке – ее банально ограбили.

Дежурный вздохнул, увидев, как по ее щекам катятся слезы, а голос дрожит от обиды.

– Вот что, голубка, – мягко продолжил он. – Вон там в конце зала ожидания, справа, дверь, иди туда. Увидишь табличку «Линейная милиция». Придешь, все объяснишь, напишешь заявление.

Молодой милиционер, выслушав ее сбивчивый рассказ, положил перед ней лист бумаги, ручку и коротко бросил:

– Пишите... – И стал рыться в какой-то папке. Достал несколько фотографий, разложил перед ней веером:

– Который? – так же коротко спросил.

Марине и искать долго не пришлось. Она ткнула пальцем в знакомое лицо. Артем, теперь уже без его обаятельной улыбки, угрюмо взирал на нее с фотографии.

– Этот. Его зовут Артем. Он студент из Ростова.

А почему у вас оказалась его фотография?

– Он действительно Студент, – подтвердил милиционер. – У него кликуха такая. Только он не из Ростова. Наш, питерский, Сергей Ланцов, был карманником, щипачом, теперь на вокзалах промышляет. Вот найдет такую глупую и доверчивую девицу, и оставляет ее ни с чем. Он же обаятельный. Вот вы и клюете, дурехи.

Марина сидела опустив голову и уже не плакала.

– Тебе есть куда пойти? – В голосе милиционера появилась нотка сочувствия.

– Да, здесь живет моя подруга. Надо позвонить, она уже, наверное, дома.

– Ну, найдем мерзавца, сообщим, – безнадежным тоном пообещал милиционер. – Он теперь затаится на какое-то время, но потом объявится. Мы его уже ловили как-то. Вот, фотку на память оставили, – усмехнулся милиционер. – Он уже сидел один раз, выпустили досрочно за хорошее поведение. Опять за старое принялся. Вокзал место хлебное...

Подавленная Марина пошла к телефону-автомату звонить Кате. На улице стемнело, вокзал жил своей жизнью. Народ сновал туда-сюда, слышались детские голоса, смех, носильщики покрикивали на толпу, толкая перед собой тележки с багажом:

– Ноги! – Народ расступался, чтобы сомкнуться опять. Маринины попытки дозвониться к Кате опять не увенчались успехом. К двенадцати часам ночи она почувствовала усталость. Нашла освободившееся кресло рядом с какой-то по виду приличной семьей и погрузилась в тяжелый сон. Время от времени она просыпалась, судорожно проверяя, достаточно ли крепко держит сумочку, и опять проваливалась в тревожный сон. Утром она проснулась, утешила себя мыслью, что сейчас позвонит маме и та пришлет ей денег. Может, объявится Катя. Купила в буфете булку, жидкий кофе и, кое-как перекусив, пошла звонить.

Мама, конечно, переполошилась, принялась ругать бестолковую дочь. Пришлось соврать, что деньги у нее вытащили, разрезав сумку, что ночевала у Кати. Иначе маму хватил бы удар. Мамина бурная фантазия порой переходила все разумные рамки: если Марина иногда задерживалась и вовремя не возвращалась домой, мама обзванивала больницы, морги, отделения милиции, подруг, знакомых, родственников и, переполошив всех на свете и не найдя дочь, носилась по квартире в полуобморочном состоянии, не находя себе покоя. И когда Марина наконец приходила домой, опоздав минут на сорок, мама бросалась к ней, рыдая и причитая, и стискивала в объятиях, попутно ощупывала, все ли на месте – руки, ноги, голова... Будто ее ненаглядная доченька вернулась из многолетнего плена. Марина пыталась бороться с маминой нездоровой фантазией, объясняла ей, что в случае чего может за себя постоять, показывала свое боевое оружие – газовый баллончик и швейцарский перочинный ножичек. Потом, уступив уговорам матери, стала с собой брать пакетик с молотым перцем. И частенько чувствовала себя дура дурой, когда, разыскивая что-нибудь в своей сумочке, на глазах у всего честного народа извлекала оттуда кучу всякого хлама, к которому со временем прибавились различные таблетки – валидол, анальгин, что-то от боли в желудке... Мама считала, что нужно иметь при себе и аптечку. Валидол почему-то вываливался из фольги и приобретал очень несимпатичный грязно-серый цвет. Но выбрасывать было жалко, и она как-то попыталась спасти жизнь какому-то азербайджанцу, когда он, сидя рядом с ней в метро, спросил, нет ли у нее чего-нибудь от сердца. Марина порылась в сумке, извлекла выщербленную грязноватую таблетку, протянула ее страждущему. Но тот, хватаясь за сердце, почему-то отказался, хотя Марина пообещала дать в придачу и таблетку от живота. Потом он на нее глазел еще две остановки и Марина никак не могла понять почему: то ли решил, что она сумасшедшая, то ли влюбился.

Теперь Марина соврала исключительно во благо маме, помня наставления подруги Аньки – правда хорошо, а счастье лучше. Пусть ее мамочка будет счастлива в своем неведенье...

Мама пообещала немедленно прислать телеграфом денег и строго-настрого приказала Марине не выпускать из рук сумочку с паспортом. А то без паспорта ей и этих денег не получить. Марина сразу повеселела: деньги придут сегодня же, с голоду она не умрет.

По улицам бродили праздничные толпы, и Марина решила, что Первого мая музеи должны быть открытыми. Ведь кто-то захочет приобщиться к искусству. Ее расчет оказался верным – Музей русского искусства был открыт. По студенческому она купила входной билет, порадовавшись, что студентам полагается большая скидка. В приподнятом настроении она бродила по залам и на какое-то время забыла о своих огорчениях. А когда Марина вышла на улицу и опять попыталась безрезультатно дозвониться к Кате, вдруг подумала, что Катя тоже могла куда-нибудь уехать на праздники. Как-то раньше Марине это не приходило в голову. И впервые она поняла, как опрометчиво поступила, не созвонившись предварительно с подругой...

На глаза навернулись слезы обиды. Марина подумала, что погорячилась, купив на последние деньги небольшую книжечку о Русском музее. «Ой, – пронзила ее догадка, – а ведь почта тоже может не работать ни первого, ни второго мая...» И медленно побрела к Михайловскому саду, посмотрев по карте, что идти недалеко. Главное, там есть скамейки, где можно спокойно посидеть и поразмыслить, как прожить два дня. А если в саду есть еще и фонтанчики, то она хотя бы не умрет от жажды...

Марине очень хотелось есть. Желудок начал подвывать от голода. Наверное, у девушки был такой несчастный вид, что какой-то парень, проходя мимо, бросил ей на колени десятку. Сначала Марина устыдилась своей неожиданной радости, но потом решила, что нечего раздумывать о том, как она низко пала, ей уже стали подавать милостыню, а поскорее и разумно распорядиться свалившимися с неба деньгами. Разумно было бы купить пирожок. «Но ведь пирожок маленький, им не наешься, даже червячка не заморишь. Лучше куплю сигареты. Как раз на пачку „Явы“ хватит. Никотин лошадь убивает, неужели голод не одолеет?» – пыталась подбодрить себя Марина со свойственным ей оптимизмом. Купила в киоске сигареты и вернулась на ту же скамейку.

Устроилась поудобнее, закурила и решила пока расслабиться. А там видно будет, что делать дальше. Прохожие неторопливо проходили мимо. Молодые парни иногда бросали какие-то шуточки, но вполне невинные. Мужчины постарше поглядывали с интересом, и было на что. Как она ни пыталась натянуть коротенькую юбочку на колени, вид у нее был все равно весьма легкомысленный. Что не преминули заметить сидящие на соседней скамейке две мамаши. Они принялись оживленно что-то обсуждать, бросая возмущенные взгляды в ее сторону. Рядом с ними крутились две девочки лет шести, прислушиваясь к разговору своих родительниц. Марина насмешливо наблюдала за этими клушами, а когда одна из девочек, чрезвычайно упитанная, с невероятно важным видом прошествовала мимо, а потом остановилась в двух шагах и как бы невзначай уставилась в упор на Марину, девушка не удержалась и прыснула. Девочка насупилась, но взгляд не отводила.

– Ну и чего ты смотришь? – вежливо поинтересовалась Марина. Девочка еще больше надулась, но уходить не собиралась. На руках она держала куклу какого-то странного голубоватого цвета в нарядном синем комбинезончике.

– Что ты в нее так вцепилась? Ты и так ее уже давно задушила, вон как она у тебя посинела.

Девочка испуганно взглянула на куклу.

– Смотри не смотри – поздно уже. Померла она у тебя! – Марина развлекалась от души. А девочка вдруг заревела басом и побежала жаловаться. Мамаши злобно закудахтали и потащили своих детей прочь. «Никогда такой не буду, – подумала Марина, провожая взглядом разгневанных мамаш с их противными детишками. – Буду всегда молодой и красивой, а дочку ни за что не стану откармливать, как поросенка!» Настроение у Марины заметно улучшилось, ей все-таки удалось расслабиться, и она даже задремала.

Вдруг рядом кто-то сел на лавку. Марина нехотя приоткрыла глаза.

– Здравствуй, девушка! – поздоровался с ней радостно улыбающийся негр. Марина растерялась – у нее никогда не было знакомого негра, они казались ей слишком экзотическими. Да и случая как-то не подворачивалось.

– Здорово! – пробормотала она не слишком любезно.

– И я здорова! – еще радостнее улыбнулся негр. – Как тебя зовут?

– Рыба! – вдруг ляпнула она. Ее собственная шутка показалась ей такой смешной, что губы сами собой разъехались в улыбке.

– Как Рыба? – удивился негр. – Это не имя. Кто тебя так зовет?

– Мама назвала. – Марина решила с горя повеселиться от души, и ее понесло. – Но лучше называй меня Рыбка.

– Фу, – поморщился негр. – Рыбка – это грубо. Как Танька, Светка. Лучше Рыбочка. Как Танечка, Светочка...

– А кто они такие – твои подружки?

– Нет, – грустно возразил негр. – Они не мои. Они со мной не хотят дружить. Я – черный. В твоя страна черный не любят.

– Почему не любят? – обиделась за нового знакомого Марина. – Я, например, люблю, – смело соврала она, хотя никогда прежде не задумывалась, любит она черных или нет.

Негр искренне обрадовался. Его улыбка засияла еще шире, хотя, казалось бы, куда уж больше – и так он мог бы неплохо зарабатывать в рекламе, демонстрируя свои великолепные белоснежные зубы. Он тут же привстал и крепко пожал ее руку.

– Меня зовут Маркус.

– Давай я тебя лучше буду звать Маугли. – Хулиганская натура Марины не давала ей покоя и требовала продолжения спектакля.

– Почему – Маугли? – удивился юноша. – Кто такой Маугли? Я такой имя не слышал.

– Да это такой парень, животных любит.

– А-а, – обрадовался своей догадке Маркус, – ветеринар! Я знаю один ветеринар, он мой друг. В общаге живем вместе. Он вчера в Москву уехал, на экскурсию.

Марина расхохоталась. Ее очень забавлял разговор с Маркусом. Давно ей не было так весело. Большая любительница приколов, она наслаждалась абсурдностью их диалога. Маркус смотрел на нее восхищенными глазами и вдруг неожиданно предложил:

– Я знаю один ресторан, там очень вкусный мясо.

Марина не верила своему счастью. Появился шанс хоть один раз нормально поесть за весь день ее мытарств по Питеру. Хотя ресторан был недалеко, как обещал ее черный друг, топали они минут пятнадцать.

– Не хочу такси, – объяснил Маркус. – Такси черных не любит. Такси много денег любит. Дашь мало – сильно ругает. Такой ужасный ругает – сильно громко. Люди смотрят. Парни злые смотрят.

– Почему же они злые? Ты ведь их совсем не знаешь, может, они и не злые вовсе.

– Злые! – убежденно подтвердил Маркус. – Их скины зовут. Они волосы стригут – лысые ходят. Бьют черных, и ваших хачиков бьют. И китайцев бьют. Очень сильно бьют, убивают! Я их ненавижу! – Глаза у него засверкали, на щеках заходили желваки, руки сжались в кулаки. Марине стало не по себе. Она не раз встречала в Москве бритоголовых парней, которые ходили всегда стаями, злобно поглядывая из-под насупленных бровей на прохожих. Их вид вызывал у нее отвращение и опасение, а выражение низкого интеллекта на лицах заставляло ее думать, что эти люди хоть и находятся рядом, но существуют в каком-то другом, параллельном мире. Никого из друзей и знакомых Марины не коснулась эта страшная и разрушительная сила, о которой она все-таки знала, время от времени читая об их зверствах на страницах газет или слушая новости по телевидению. Маркус оказался ее первым знакомым, испытавшим на себе тупую ненависть скинов, как их называет молодежь.

– Ты слышала – они общагу подожгли в Москве? – спросил Маркус. – Там наши жили. Кто-то умер, – горестно продолжил он.

– Знаю, по телевизору в новостях показывали.

– Они – страшные люди... Смотри, мы с тобой идем и на нас все смотрят. Я – черный, ты – белая, ваши люди это не любят.

Марина действительно ловила неодобрительные взгляды прохожих. Но это ее не волновало. «Может, они смотрят из любопытства», – успокаивала она себя.

Наконец они пришли к ресторанчику: небольшому и, как оказалось, очень уютному. Уже вечерело, они сидели вдвоем за столиком и с аппетитом поглощали большие порции мяса, поданные, как ни странно, без гарнира, только с несколькими листиками салата и маленькими, как алыча, помидорами. Мясо действительно было вкусным и сочным. Красное полусладкое вино, как раз такое, как любила Марина, Маркус доливал в фужеры и каждый раз провозглашал один и тот же тост:

– Чинь-чинь!

Марина раскраснелась и слегка захмелела, ей стало весело, громкая музыка заглушала слова Маркуса, он что-то говорил, поглаживая ее по руке. Когда музыка зазвучала тише, Марина расслышала отрывки фраз Маркуса:

– Я остался в комнате один. Ты мне очень нравишься. – Глаза его блестели, он не отрывал масленый взгляд от Марины, и когда его рука коснулась ее груди, Марина мгновенно протрезвела и поняла, чего от нее ждет Маркус. «Ни фига себе, – подумала она, – вот влипла, он же за свой ужин ждет от меня расплаты! Ой, мамочка, что же мне делать?!» – Она отчаянно стала соображать, как выбраться из очередной передряги.

– Ой, Маугли, как же ты меня вкусно покормил! – сладким голосом стала она благодарить Маркуса. – Подожди минуточку, мне в туалет надо.

– Я тебя провожу! – вдруг жестко потребовал он и подхватил ее под локоть.

– Конечно, проводи, дорогой! – Марина глупо захихикала, пытаясь усыпить бдительность настойчивого кавалера, а сама просто умирала от страха.

Маркус довел ее до дверей туалета и остался ждать. Девушка закрыла за собой дверь и с облегчением вздохнула, увидев, что окно, находящееся на уровне тротуара, открыто. На глазах двух изумленных девиц, прихорашивающихся у зеркала, она взобралась на батарею, потом стала коленями на подоконник и не без труда протиснулась в небольшое окно, выбравшись на четвереньках на улицу. Там же, опять под удивленными взглядами многочисленных прохожих, отряхнулась и что было сил бросилась бежать куда глаза глядят, подальше от ресторана, ругая себя за доверчивость, а скорее всего за глупость.

Она пришла в себя, когда оказалась у знакомой уже решетки Михайловского сада. Было совсем темно, только фонари освещали улицу. Прочитала на табличке название улицы – Замковая, стала под ближайший фонарь и открыла карту, чтобы сообразить, в какой стороне Московский вокзал. Только там, среди таких же пассажиров, как она, ей будет спокойней. «Сейчас позвоню Кате», – подумала она, увидев на углу перекрестка телефон-автомат. Улица опустела, часы показывали двенадцатый час ночи. Марина подошла к телефону-автомату, но тут ее взгляд заметил какое-то движение в конце улицы: из-за угла к ней приближалась мрачная толпа бритоголовых парней. Гул их голосов доносился до нее, не суля ничего хорошего. Девушка с колотящимся от страха сердцем нырнула в ближайшую арку и забежала во двор. Сзади послышались шаги, она испуганно оглянулась, но увидев одинокую высокую фигуру мужчины, сразу успокоилась. Стоять среди двора было как-то неудобно, и Марина пошла к ближайшему подъезду, мужчина зашел следом. Он заглянул в ее растерянное лицо и спросил:

– Что-то случилось?

Марина дрожащим голосом ответила:

– Там скинхеды, я боюсь...

– Успокойтесь, я вас провожу. – Он подхватил ее под руку и подвел к лифту. Марина совсем растерялась, и когда дверь лифта открылась, она вместе с ним зашла внутрь. Едва дверь закрылась и лифт начал подниматься, он нажал кнопку «стоп», и она, не успев ничего сообразить, оказалась в его сильных объятиях. Его рука закрыла ей рот, она не могла издать ни звука. И когда ее тело пронзила боль и она попыталась укусить его в ладонь, его рука перехватила ее горло и с чудовищной силой сдавила. Перед глазами замелькали тысячи огоньков, и почти сразу наступила темнота.

Александр Борисович Турецкий быстрым шагом пересек двор и, входя в подъезд, уже на ходу нашаривал в кармане ключи. «Вот так всегда! – с досадой думал он, перескакивая через ступеньки и не дожидаясь гудящего где-то наверху лифта. – Нет, чтобы заранее предупредить... Столько дел накопилось, а тут все бросай, поезжай в Питер... Так, – начал планировать свои дальнейшие действия Турецкий, – быстро поесть, собрать вещи и на вокзал».

– Иришка! Я дома! – с порога крикнул он в глубину квартиры и сладострастно облизнулся, учуяв запах шкварчащего на сковороде мяса.

– Мой руки и за стол, – отозвалась из кухни жена, звеня тарелками и что-то попутно роняя.

Пока Турецкий усаживался за стол, жадно поглядывая на здоровенный кусок мяса, который щедрая жена положила перед ним на праздничную тарелку, Ирина добавила туда гору картофельного пюре и поставила рядом блюдо с салатом из свежей зелени.

– О-о-о! – восхищенно произнес Турецкий, набивая рот и закатывая от наслаждения глаза. – Давненько ты меня не баловала жареной бараниной! Какой у нас нынче праздник? День объедения?

– Забыл? – В голосе Ирины прозвучала обида. – Сегодня же двенадцатое мая!

Турецкий, не переставая жевать, призадумался.

– Да? – осторожно спросил, пытаясь вспомнить, чем же замечательна эта дата. – Вот время летит!

– Так что я тебя, Шурик, поздравляю! – Ирина подошла и прижала его голову к своей груди.

– И я тебя! – на всякий случай он тоже решил поздравить жену, так и не выяснив с чем.

– Мы с тобой знакомы уже пятнадцать лет! – прочувствованно продолжила Ирина и поцеловала Сашу в макушку.

Турецкий с облегчением вздохнул и, проглотив кусок, привлек жену к себе.

– Иришка, радость моя, а я тебе сюрприз приготовил, – заворковал он, усаживая ее на колени.

– Какой? – встрепенулась она, прижимаясь к его широкой груди и заглядывая в глаза.

– А вот приеду из Питера – увидишь... – загадочно пообещал он, еще не придумав толком, какой же сюрприз ей преподнести.

– Когда же ты едешь? – Ирина разочарованно отодвинулась, губы ее обиженно надулись.

– Поезд в 23.55, надо собираться. Но мы ведь выпьем с тобой за наше счастливое знакомство? – Турецкий старался казаться беспечным, чтобы не огорчать жену. Он знал, как дорожила она каждой датой, связанной с их жизнью. День знакомства, день первого свидания, день первого поцелуя... За годы совместной жизни он твердо усвоил только даты, связанные с их свадьбой и днями рождения. Если бы она ночью его разбудила, он на одном дыхании выпалил бы эти числа. Но остальные, как она ни билась, почему-то не хотели запоминаться. Иногда он с досадой думал, что пора бы ей смириться с этим странным свойством его памяти. Но Ирина продолжала бороться с его недопустимым, как она считала, недостатком, и по этому поводу у них частенько возникали ссоры. Слава богу, он на этот раз так ловко ей подыграл, что она не почувствовала его минутной растерянности. Турецкий достал из бара два бокала, припасенную бутылку вина «Кадарка», которое она нахваливала последнее время, а он, как внимательный муж, при случае купил его в магазине «Самохвал», и, наливая вино, провозгласил тост:

– За мою любимую жену! – И шутливо добавил, помня, как падка Ирина на его комплименты: – Женщину неземной красоты!

Ирка оттаяла, заулыбалась и чокнулась с ним:

– Ну льстец, ну хитрюга ты, Шурик! Знаешь, чем жену купить! А когда вернешься?

– Как только, так сразу! – твердо пообещал Турецкий и, доев восхитительное мясо, не забыл вслух отметить, что ничего вкуснее в жизни не пробовал, чем утешил Ирину окончательно.

В купе он едва улегся на полку, как тут же и отключился. Последний месяц был очень напряженный.

Он давно заметил, что весной количество убийств возрастает. Бандюги как с цепи срываются.

– Зимой у них спячка! – однажды невесело пошутил по этому поводу Володя Яковлев после очередной оперативки.

Как раз вчера, готовя очередной отчет для коллегии Министерства внутренних дел о состоянии преступности за прошлый год, Турецкий в который раз отметил, что всплеск убийств пришелся на апрель. Безрадостные мысли прервал звонок заместителя Генерального прокурора по следствию Константина Дмитриевича Меркулова.

– Александр Борисович, зайди ко мне, дело есть, – пробасил он в трубку своим рокочущим голосом.

Меркулов сидел за столом и с тоской глядел на кипу папок, разложенных стопками по какому-то только ему известному принципу.

– Вот, смотри, чем заниматься приходится. Там, наверху, – он многозначительно указал перстом в потолок – требуют информацию о случаях задержания скинхедов. В Питере они зверствуют, да и в Москве не лучше. Я тут просмотрел, сколько дел на них заведено, но ведь не завершено ни одно! Все выглядит, как обычная уличная драка. А пострадавшие, как правило, ничего вразумительного сказать не могут.

– Боятся, что ли? – предположил Турецкий.

– И боятся, и по русски плохо говорят. Жертвы-то кто? Вьетнамцы, китайцы, чернокожие, кавказцы... Вот тебе пример, – Меркулов открыл одну из папок. – Показания дает гражданин Китая Чжао Шучунь. Заметь, допрашивали его в больнице. Он там лежал с целым букетом травм – сотрясение мозга, перелом челюсти, перелом носа, выбиты шесть зубов, перелом четырех ребер, множественные ушибы... Все зачитывать не буду, иначе удивишься, как он еще жив остался. Говорит, шел вечером через парк ВДНХ. Навстречу толпа бритоголовых. Он сначала даже не понял, что это скинхеды. Решил, наши призывники гуляют. Знает, что их стригут наголо. А они налетели стаей. Дознаватель спросил у него, сколько их было. Так бедолага и ответить не смог. Говорит, не считал, отбивался. Он, оказывается, парень не промах. В армии отслужил в Китае, много лет карате занимается. Ноги у него сильные, всем там досталось. Так они совсем озверели, не ожидали такого отпора. Убили бы его гады, да, на счастье этого китайца, конная милиция недалеко оказалась. Услышали шум, вовремя прискакали. Скины по кустам врассыпную, стемнело уже, сбежали негодяи. А китаец в больнице месяц пролежал. Лицо все в шрамах, изуродовали они его. Ботинками по голове били. А ботинки у них особые – с металлическими вставками в носках. Звери!

– Да, я знаю, эти скинхеды совсем без тормозов, – согласился Турецкий с Меркуловым. – Я недавно с Гоголевым эту тему обсуждал, в последний его приезд в Москву. Так он тоже был очень обеспокоен последними событиями в Питере. Это какими же нелюдями надо быть, чтобы убить девятилетнюю девочку только за то, что она не русская!

– Кстати, о Гоголеве, – приступил к делу Меркулов. – Ты без него не соскучился?

– А то! – отшутился Турецкий. – Люблю с ним пивка выпить, рыбкой закусить, умные разговоры разговаривать. А что, есть шанс повидаться?

– При нашей работе такой шанс может возникнуть каждый день. – Меркулов выглядел озабоченным и шутку Турецкого не поддержал. – Принимай задание: начальство доверяет тебе важную миссию. Поедешь сегодня ночным экспрессом в Питер с комплексной проверкой. Заодно разведаешь, как они там со скинхедами справляются. Может, какие методы особые применяют... Позаимствовать бы... – Он опять уныло взглянул на папки.

Турецкий проснулся рано утром от стука в дверь его купе. Проводница поднимала пассажиров, чтобы собрать постельное белье. Приводя себя в порядок, он раздумывал над словами Меркулова. Предстояла рутинная работа в петербургском уголовном розыске.

А он страх как не любил возиться с бумагами. Но зато во время проверок иногда попадались такие интересные дела, что невольно вызывали у него чувство гордости за профессионализм его коллег по уголовному розыску. Да и предстоящая встреча с Гоголевым радовала Александра. Их многолетняя дружба подпитывалась общими интересами – и профессиональными, и в неформальной обстановке. И пока поезд, замедляя ход, подъезжал к Московскому вокзалу, в голове Турецкого уже выстраивался план предстоящей работы, а приятные мысли о непременном междусобойчике он оставил на десерт. Делу – время, потехе – час...