Возле Думы оглушенный и перевязанный Кольчугин вылез из милицейского «уазика» с помощью водителя и сразу попал в окружение зевак, старушек с плакатами, журналистов и телекамер.

– Петр Авдеевич! – кричали ему со всех сторон. – Только несколько слов для нашей газеты!

Все с ужасом, смешанным с любопытством, смотрели на его багровое лицо и на бинты, сквозь которые проступала кровь.

– Как вы себя чувствуете? – охнув, негромко спросила молоденькая знакомая журналистка из РТР, но Кольчугин расслышал и обратился именно к ней.

– Не дождетесь! – прокричал он в ее телекамеру, погрозив кулаком. – Я вам говорю, да, не вам лично, а тем, кто направил против меня платных убийц! Слышите меня? Моих ребят вы убили, теперь, думаете, добрались до меня? Не получится... – Теперь он грозил кулаком куда-то в пространство. – Меня защитят мои избиратели, весь народ встанет на мою защиту!

Вокруг него стремительно собиралась толпа. Из здания Думы появились статные секьюрити в пиджаках и галстуках, которые стали раздвигать толпу, чтобы вывести из нее народного избранника и отсечь всех, кто был посторонним. Следом появились другие депутаты, подхватившие коллегу под руки, чтобы увести его в здание Государственной думы.

Петру Авдеевичу бурно аплодировали, горячо жали руки, хлопали по плечу. А когда он, сопровождаемый депутатами и охраной, вошел в зал, там все встали с мест и разразились аплодисментами.

– Прошу слова! – поднял руку Петр Авдеевич, направляясь прямо к президиуму за трибуной, на которой уже стоял кто-то из немногочисленных либералов и переминался с ноги на ногу.

– Может, вам обратиться сначала к врачу? – с озабоченным видом наклонился к нему председательствующий, один из замов спикера.

– Дать ему слово! – кричали из зала.

– Уже средь бела дня на депутатов, борцов с мафией нападают!

– Говори, Авдеич! Дай им всем!

Предыдущий оратор с недовольным видом сошел с трибуны, и Петр Авдеевич занял его место.

– Товарищи! – хрипло начал он. – И вы, господа хорошие, тоже! Ну нет слов, просто вылетело из головы все, что собирался вам сказать. Готовил свою речь о том, что здесь творится, ночь, можно сказать, не спал... – Он порылся во внутреннем кармане пиджака. – Вот она, здесь! А действительность превзошла все ожидания! Но я все равно ее прочту, и уже никто меня не остановит!

Он потряс над головой смятыми листками бумаги, что встретило оживление в зале.

– Петр Авдеевич! Вы все-таки столько сегодня перенесли, может, вам следует сначала прийти в себя, передохнуть? – наклонился к микрофону председательствующий. – А в конце заседания мы обязательно дадим вам слово.

– Дайте человеку сказать! – возмутились заднескамеечники.

– Не затыкайте ему рот! – подхватили те, что слева.

– Никому не удастся заставить меня замолчать! – рявкнул Петр Авдеевич, густо краснея. – Видите, что творится, не мытьем, так катаньем заставляют меня замолчать!

– Говорите, говорите, Петр Авдеевич, – испугался председательствующий и сел на место. – Я только хотел спросить, сможете ли вы...

– Смогу! – выкрикнул Петр Авдеевич. – Но сначала я просил бы наш парламент почтить вставанием память неизвестной мне бабушки, которая погибла вместо меня, переходя дорогу с внучкой...

– К сожалению, только что передали, девочка тоже умерла! – сказал председательствующий, выслушав сообщение по телефону и тоже встав. – Предлагаю поддержать Петра Авдеевича и почтить их память минутным вставанием.

Зал встал, все на минуту замолчали. Председательствующий сел первым.

– Так вот! – поднял руку над головой Кольчугин. – Сами видите, что творится! Сначала убивали моих помощников, одновременно обвиняя их и меня во всех грехах, вплоть до коррупции, и, наверно, уже решили, раз я не одумался и не перестал с ними бороться, покончить со мной! Но они просчитались!

В ответ послышались аплодисменты.

– Можно один вопрос? – закричал что-то из либералов, но ему в ответ раздался негодующий гул.

– Не мешайте, – сказал председательствующий. – И не сбивайте. Видите, человеку и так трудно говорить...

– Я на все ваши вопросы отвечу! – выкрикнул Кольчугин. – Обязательно! Но сначала просил бы мне не мешать. Вот, видите мое обращение, которое я специально подготовил к сегодняшнему заседанию... И я его прочту до конца!

Он дрожащими пальцами переложил листки, надел очки, поправил сползший бинт.

– Сегодня мы видим, как преступный капитал, стремясь легализоваться, перешел уже все границы законности и правопорядка, чтобы вернуться к власти! Называя себя олигархами, что в переводе на общепринятый означает: эти еще недавно самозваные правители России, они ап... априори... – Здесь Петр Авдеевич запнулся, но, справившись с растерянностью, продолжал: – Решили, что все равно смогут купить или запугать власть! Как они закупили продажных представителей второй древнейшей профессии... Так они продолжают закупать правительственных чиновников, чтобы перегонять миллиарды долларов в западные банки. Им действительно многое удалось! И я на себе... – Петр Авдеевич запнулся, потом снова перечитал, как бы не веря своим глазам. – на себе узнал эту тактику запугивания! Сначала скандально известный журналист Игорь Залогин пишет в своей «Неангажированной газете» ангажированные статьи про моих помощников, и это служит сигналом к их безжалостному убийству, а это, как теперь оказалось, служило предупреждением мне, чтобы я прекратил свою борьбу, но я стою на своем, и вот только что они привели свой приговор в исполнение и покусились уже на меня... Взорвав мою машину... – Петр Авдеевич прочел это, потом запнулся, приподнял очки на лоб, растерянно взглянул на зал, потом снова их опустил, приблизил бумагу к глазам.

– Принесите Петру Авдеевичу воды, – сказал председательствующий. – Можно понять ваше волнение и то, что вам сегодня пришлось пережить... Ваше самообладание, Петр Авдеевич, и готовность к самопожертвованию вызывают наше уважение, и лично меня они просто потрясают... Как только вам хватило внутренних сил дописать это после взрыва в машине, когда вас уже везли сюда! Я все-таки настоятельно рекомендовал бы вам отдохнуть, а уж потом мы дадим вам столько времени, чтобы вы закончили свое выступление, сколько потребуется, если вы захотите... Или, быть может, вы сначала ответите на некоторые вопросы, которые возникли у наших депутатов?

– Пожалуй! – Петр Авдеевич выпил воды. – Один, два вопроса, и я готов продолжить.

– Скажите, – поднялся депутат Белоцерковский из либералов. – Во-первых, я хотел бы выразить вам свое сочувствие... И восхищение вашей способностью написать этот довольно профессиональный текст уже через несколько минут после взрыва, после которого, поверьте мне как врачу, у вас все признаки контузии...

В зале поднялся недовольный шум.

– Потише. Так в чем вопрос, говорите конкретно? – спросил председательствующий.

– Да, обязательно... И тем не менее. Вы все время говорите о своей неустанной борьбе. Можно узнать, конкретно с кем именно вы все время боретесь? И почему? И за что?

В зале поднялся негодующий шум.

Петр Авдеевич выдержал паузу, кивнул:

– Я вам отвечу, господин Белоцерковский! И насчет вашего, так сказать, диагноза, и насчет того, кто с кем у нас борется... А борются у нас те, кто защищает интересы нашего народа, с теми, кто хочет его обворовать!

В ответ раздались бурные аплодисменты. Белоцерковский только картинно развел руками.

– Это не ответ! – прокричал он сквозь шум, сложив руки рупором. – Назовите конкретно!

– И назову... – Петр Авдеевич перебрал свои листочки, снова вперил в них очки. – Возьмите, например, банк «Империал»... – Он в очередной раз запнулся, глядя в свои листочки, как бы не веря себе. – Вот кто отмывает деньги наших высокопоставленных воров и переправляет их за границу...

Он замолчал, побагровел, недоуменно посмотрел в зал, его лоб обильно вспотел. Петр Авдеевич схватился руками за трибуну, немного осел, к нему тут же подбежали ближайшие депутаты, помогли ему сойти с трибуны.

– Вызовите врача, – сказал председательствующий. – Немедленно! Помогите Петру Авдеевичу пройти в наш медпункт...

– Я сам, – слабым голосом сказал Петр Авдеевич. – Я потом закончу, если не возражаете.

– Довели человека... – заговорили в зале, недобро поглядывая в сторону либералов.

– И только за то, что встал на сторону обманутых и обездоленных...

– Но я, как врач, сразу же сказал, что у Петра Авдеевича явные симптомы контузии! – оправдывался, прижав руки к груди, Белоцерковский. – Ему обязательно нужно было отдохнуть после такого потрясения.

Турецкий наблюдал по телевизору у себя в кабинете за происходившим в Думе. Рядом был чертыхавшийся, с переходом на мат, Гера Шестаков.

– Ну все, теперь он с нас живых не слезет, – бормотал он.

– Хватит тебе. Человек чуть не погиб, – сказал Турецкий, – вот и мелет черт-те что по бумажке...

– Театр! Ему эту бумажку написали! – убежденно сказал Гера. – Это я вам говорю! Неужели там никто этого не понимает?

– А может, они понимать не хотят? – спросил Турецкий.

– Если он ее сам писал, то под диктовку! А что означает слово априори, он даже не спросил у того, кто диктовал... Да все там, Борисыч, подстроено! – уверенно продолжал Гера.

– А меня не надо убеждать. Ты судей убеди! Если этот суд состоится... Я о другом сейчас думаю: нам ведь осталось самое легкое – найти того, кто Кольчугину это написал или продиктовал. И привести безупречные доказательства, что это все было заранее подготовлено. И покушение со взрывом, и эта комедия... Иначе нас порвут на куски. Вы что, скажут, да как вы смеете! Вся страна видела...

– А что страна видела? – горячился Гера. – Дешевую туфту!

– Насчет дешевой – не скажи, – покачал головой Турецкий. – Взрыв-то был. Он мог и погибнуть.

– Пожалуй, – согласился Гера. – Слишком легко отделался.

– То есть, с другой стороны, рисковый мужик этот Петр Авдеевич! Храброго десятка, электорат таких обожает... Ведь решиться на такое!.. Могло все закончиться не триумфом в Думе, а маршем Шопена с венками от избирателей.

– А может, он ничего не знал? – высказал предположение Гера. – В смысле, не рисковал? Может, за него все решили? Потому он такой испуганный и злой!

– Ты так думаешь?.. – засомневался Турецкий и протянул руку к зазвонившему телефону.

Это был Меркулов.

– Все видел? – спросил зам генерального без лишних предисловий.

– Да, видел, – вздохнул Турецкий. – Ну что, накачивать будешь? Мол, тщательней надо, засучив рукава... Еще больше усилить и углубить?..

– Вроде того... Тут возникло еще одно обстоятельство. В тот же день, когда убили Афанасьева, нашли сожженный автобус, а в нем два обгоревших мужских трупа. Это в нескольких километрах от ИТУ, где сидел Афанасьев.

– Час от часу! – присвистнул Турецкий. – Думаешь, ликвидировали киллеров? Или кто-то хочет, чтобы мы так думали? Ведь такими стрелками не кидаются.

– Вот и узнай.

– М-да... И что из этого следует?

– А то и следует. В свете последних событий, тебе придется самому лететь в Архангельск. И не столько потому, что Кольчугин опять поднимет крик, мол, хотим дело спустить на тормозах, поэтому молодых, неопытных и посылаем... Словом, сам понимаешь, какая тут сложилась ситуация... Кстати, Слава Грязнов еще не звонил насчет патрульных машин?

– Нет. Ищут, поди, – сказал Александр Борисович. – Значит, оформлять командировку?

– Да уж, не задерживай...

Едва Турецкий положил трубку, как позвонил сам Грязнов.

– На ловца и зверь... – пробормотал Турецкий. – Здравствуй, Слава! Что хорошего скажешь?

– Саня! Я все видел, все знаю, все понимаю... А насчет того, что ты просил... знаешь, я всех знакомых ребят опросил, но, веришь, все в один голос: ни одна машина в ту ночь там не раскатывала. Это по журналам.

– А не по журналам? – хмыкнул Турецкий.

– Саня, ну кто в этом признается? – сказал Вячеслав Иванович. – Ты бы признался?

– Проведи внутреннее расследование... – не отставал Турецкий. – Я понимаю, ты – угрозыск и это вообще не твои дела, но все-таки пусть твои ребята постараются и узнают, может, кто-то налево, типа по девкам, ездил?

– Внутреннее расследование – это уже серьезно, – сказал Грязнов. – И для этого у меня пока нет оснований.

– Так создай эти основания!

– Ты ж не отстанешь... Ладно, что-нибудь придумаю и возьму это дело под контроль.

– Спасибо.

Николай Григорьевич выключил в своей спальне оба телевизора – сначала большой, потом малый.

– Абгемахт! – сказал он, не скрывая удовлетворения увиденным.

– Это что значит? – спросила Тамара, прижавшись головой к его плечу. – Это по-немецки, я не ошибаюсь?

– Точно не знаю, но, по-моему, так немцы говорят, когда дело сделано, – сказал он, вскочив с постели.

– Мне что, собираться? – спросила она.

– Да... – кивнул он. – Лучше уехать к себе и готовиться к встрече дорогого гостя с солнечного Кавказа. А мне нужно срочно заняться своими делами.

И отнес маленький телевизор обратно на кухню.

– А вот это... – она кивнула на оставшийся большой телевизор, когда он вернулся. – Тоже твоих рук дело?

– С чего ты взяла? – нахмурился он.

– А ты и не скрываешь чувства глубокого удовлетворения. Вид у тебя уж очень довольный... Значит, и старушка эта, и ее внучка – твоих рук дело?

– У меня есть алиби, – сказал он спокойно. – Будешь свидетельницей. Ты все это время была со мной, верно?

Она с хрустом потянулась.

– Кроме того получаса, когда я была в душе, – сказала она. – А за это время такой прыткий, как ты, вполне мог все устроить. Так это ты или не ты?

– Спасибо за комплимент, – кивнул он. – Я настолько польщен, что постараюсь побыстрее забыть твой вопрос. И в твоих интересах, чтобы это произошло как можно скорее.

– Мне тоже лучше все забыть? – сощурилась она. – Например, себя? И что я была с тобой здесь? И твой телефон, и как тебя звать?..

– Забыть не означает забываться, – жестко прервал Николай Григорьевич.

– И всегда знать свое место... – вздохнула она, встав и запахнувшись в свой шелковый, розовый халат с павлинами, который почти не скрывал ее ноги. – Стараюсь. Но все никак... Лучше скажи: этого адвокатишку Богуславского ты припугнул? Твоя работа?

– С чего ты взяла? – удивился он.

– Сегодня он был никакой... Ни рыба ни мясо. Привезла его на квартиру к Надьке, школьной подруге, Паша бы меня убил, если бы его увидел... Словом, еле уговорила Надьку оставить ключ, думала, хоть дело будет... Но это же смех один, а не мужик! Бормотал, извинялся, потел, куда-то звонил... А у самого – на полшестого. Только опозорился, представляешь? Потом сослался на занятость и уехал.

– Ты его случайно не убила за это? – усмехнулся он.

– Да ну... Очень уж он жалкий... – зевнула она. И снова прислонилась к его плечу. – Ты присылай таких, чтоб на мужика были похожи. И чтоб Пашка ни в чем не заподозрил...

– У тебя с ним проблемы? – спросил он.

– Не пойму. Совсем еще пацан, чистый пацан... Говорит, что любит. Что не может без меня. Беспокоится за меня. И все время расспрашивает, куда собралась идти, если не беру его с собой... Он меня подозревает, понимаешь? Пару раз устроил мне скандал – куда я ездила да с кем была. А я пару раз сама его проверяла, не водит ли кого...

– Ты серьезно? – Он поднял брови. – Сама, что ли, влюбилась?

– Да нет. Скорее, из чувства собственности, – усмехнулась она. – Мой он, и все. Ни на что больше я уже не способна, можешь не беспокоиться.... Так вот звонила домой по сотовому, проверяла, а он там всегда один, меня ждет и просит приехать побыстрее. Хоть кто-то меня любит. Хоть кому-то нужна. Вот ты меня совсем не ревнуешь.

И попыталась его обнять.

– Это уже проблема! – серьезно сказал Николай Григорьевич, отстраняясь.

– Моя проблема, – подчеркнула она, насупившись.

– Ошибаешься... – Он покачал головой. – Только этого нам не хватало: Отелло и телохранитель в одном лице. Он должен охранять тебя, а не твою постель.

– И еще. Елена к нему подкатывается, говорит, что я, мол, с мужиками тайно встречаюсь, ему изменяю, потому никуда его с собой не беру.

– Елена? Это сестра Сергея? – Он сощурился, словно припоминая. – Час от часу... Кстати, чтоб не забыть, скоро прилетит Рустам, и куда ты его приведешь?

– Рустамчик прилетает? – обрадовалась она. – Значит, что-то подарит! Это вы все забываете, что я еще и женщина. Но приглашать его к себе я и не собиралась. Вот как хочешь. Сережу только схоронила, и все, никого в нашей постели видеть не могу...

– Брось, – махнул он рукой. – Твой Паша каждую ночь что охраняет, то имеет.

– С ним у нас это началось давно. – Она туманно усмехнулась. – Еще при живом муже. И, в конце концов, я свободная женщина и живу в свободной стране, – добавила она. – И прогонять Пашу ради твоих клиентов не собираюсь! Я бы от страха с ума сошла, если бы не он.

– Дело твое. Рустам остановится в «Белграде», номер ему уже забронировали, – сказал Николай Григорьевич. – Семьсот сорок второй, кстати говоря. Место тебе знакомое, там ты не потеряешься. Он пригласит тебя в ресторан, потом – в нумера. Дальше – по обстоятельствам. Но запомни, придется быть паинькой. В нашем деле он еще не довел до конца свою партию.

– Не беспокойся, Рустамчик настоящий мужчина и умеет себя вести с дамами, понимающими в этом толк... – многозначительно улыбнулась она.

– Ладно, ближе к делу. Богуславский тебе все подтвердил? – перебил Николай Григорьевич.

– А нотариус? Он тоже твой человек? Тогда все понятно... Попробовал бы он не подтвердить, я правильно говорю? – усмехнулась она. – Угадала? То есть Богуславский ехал со мной в банк, заранее зная, что бумаги ненастоящие?

Николай Григорьевич не ответил, только пристально посмотрел ей в глаза. Потом снова демонстративно посмотрел на часы:

– Все, тебе пора.

– Коля, тут есть еще одна проблема... Ты так и не сказал, как быть с Еленой. – Она приблизилась к нему вплотную. – Не знаю, что с ней делать... Она может в прокуратуре такого наговорить. Еще решит, будто я заказала мужа.

– А это не так? – усмехнулся он.

– Тебе смешно... а может, ты его заказал?

– А что ей надо? – спросил он после паузы.

– Хочет отнять дом, оставшийся в наследство от Сережи.

– С этим теперь к Пете, – он кивнул в сторону телевизора, на экране которого только что красовался народный избранник. – Дом ведь достался ему. Правда, вместе с тобой... Пусть он и решает проблему. Хотя он может таких дров наломать... Ладно, я посмотрю, что тут можно предпринять. Это все?

– Может, возьмешь меня к себе в помощники? – Она прижалась к нему. – Ты же видишь, я многое понимаю в твоих делах... А ты используешь меня только как подстилку.

– То есть использую наилучшим образом, – холодно сказал Николай Григорьевич, отстраняясь и пропуская ее в переднюю. – До свидания. Я тебе позвоню.

Оставшись один, он сел в позу лотоса и некоторое время сидел так с закрытыми глазами, сосредоточиваясь и стараясь ни о чем не думать. Потом встряхнул головой.

Надо наконец решиться, сказал он себе. Петя успел сказать на всю страну главное, прежде чем на глазах электората едва не потерял сознание. И у всего нашего жалостливого населения наверняка екнуло под ложечкой. Вот как человек, не щадя живота, борется с коррупцией! И теперь все под впечатлением. И власть, и электорат. И потому все, у кого рыло в пуху, сейчас в панике. И можно брать тепленькими любого, кому есть чего опасаться.

Он набрал номер по сотовому:

– Толян, готовность номер один. По всей форме.

– Понял. Сколько нужно? Десятка человек хватит?

– Пару десятков, для солидности, – сказал Николай Григорьевич. – Со всеми делами. Когда приедет телевидение, никаких интервью, ты понял? Затыкайте объективы пятерней, спрашивайте, кто дал разрешение на съемку, это всегда хорошо смотрится. Не мне тебя учить.

– Не первый раз замужем, – согласился абонент.

– И погрубее, с матом. Ничего, сделают купюры, заменят свистом... Это производит впечатление на зрителя. Но не перестарайтесь, как в тот раз. Аппаратуру не бить, кассеты не изымать. Пусть вечером все-таки увидят, ты меня понял?

– А они там точно будут? – поинтересовался Толян. – Телевизионщики?

– Сбегутся, как тараканы на сахар. Это мы обеспечим. Теперь скажи другое. Михайла с Корнеем сейчас где?

– Должны по времени уже быть в Шереметьево, – сказал Толян после небольшой паузы, во время которой, очевидно, смотрел на часы. – Через сорок минут у них посадка на рейс в Женеву.

– Позвони туда, – сказал Николай Григорьевич. – Пусть скажут, как прошли паспортный контроль. Думаю, все будет нормально, но на всякий случай. Передай Михайле, как прилетят, пусть ждут моей команды. Я сам им перезвоню. А пока пусть отдыхают, развлекаются, но в меру. Готовность номер один – постоянная.

– Может, ты сам, а то мне сейчас пора собираться... – предложил Толян.

– У меня более важные и неотложные дела, – сурово сказал Николай Григорьевич. – Значит, жду результата в вечерних новостях. Пойми правильно, мне лучше не светиться... Ни пуха.

Он отключил аппарат, набрал номер Соломина. Хоть бы он был на месте, как договаривались, подумал он. Не дай бог, торчит сейчас возле постели Кольчугина...

– Это я, – сказал он. – Звони на телевидение, прямо сейчас. Пусть немедленно выезжают. Ты понял меня?

– Да, конечно... – Соломин замялся. – Я, правда, должен сейчас выезжать к Петру Авдеевичу, он сейчас на осмотре в ЦКБ, нужно подвезти ему кое-какие бумаги.

– Ты не один? – спросил Николай Григорьевич.

– Да, за мной тут уже заехали.

– Отдай им бумаги и звони, как договаривались, – непреклонно сказал Николай Григорьевич. – Или пусть подождут тебя внизу, скажи, мол, сам к ним спустишься. И звони на телевидение, как договаривались, пусть не медлят! А то, скажи, конкуренты опередят.

– Как вы думаете, в Нальчике после вчерашней, столь впечатляющей, акции перестанут артачиться? – спросил, помедлив, Соломин. – Гарантийное письмо подпишут?

– Так для того и было задумано... Куда они теперь денутся... Взрыв общественного возмущения дошел и до них.

Отключив аппарат, Николай Григорьевич посмотрел на себя в зеркало, криво усмехнулся.

Ну, еще один только звонок, подумал он, чтобы решить небольшую, но досадную проблему, и на этом можно поставить точку.

Он набрал номер.

– Свирид, привет. Слух прошел, будто в твое агентство обращалась Елена Артемова, просившая проконтролировать, чем занимается в свободное время вдова ее брата Сергея, недавно похороненного? Только перестань жевать, а то не разобрать, что ты скажешь...

– Ну, было дело, – ответил Свирид. – Это тебе верно доложили. И слух у тебя не притупился. Да, обращалась. Все узнавала, кто я по зодиаку... А что ей на самом деле нужно?

– Она хочет забрать дом Артемова.

– Очень похоже на то. Так мы ей сказали все, как ты велел, что, мол, стараемся, следим денно и нощно, да только вдовушка Сергея Артемова ведет себя целомудренно, и ловить там нечего. А что, есть какие-то новости или проблемы?

– Новости. Теперь можешь ей сказать, что завтра прилетает старый воздыхатель вдовушки из Нальчика и он остановится в гостинице «Белград», номер семьсот сорок два. Где безутешная вдова Сергея Артемова его и навестит. Пусть сама туда придет и застукает ее в постели воздыхателя... Запиши, а то забудешь! Кстати, Тамара Артемова ему еще не давала, и он до сих пор надеется. Записываешь?

– Да, уже записал...

– Там я заранее заказал соседний номер, посадишь своих ребят с записывающей аппаратурой. Словом, если появится охранник Тамары Артемовой, ну ты знаешь его, Пашка.

– Ну, знаю такого. Борзой, прошел спецназ. Давно за ним наблюдаю. И, говорят, в настоящее время трахает эту самую вдову Сергея Артемова, у которого он был охранником, как и Толян по кличке Мамонт.

– Кто тебе это рассказал? – спросил Николай Григорьевич.

– Толян и сказал. Не без внутренней зависти. Он же к тебе в агентство ушел, как только Артемов кроссовки отбросил?

– Верно говоришь...

– А Пашка так при ней и остался. Не отпустила. Но теперь, думаю, все изменится... А так ни в чем компрометирующем этот Пашка не замечен. Толян его нахваливает. Мол, бойцы такого класса на дороге не валяются. У самого руки чешутся его поломать. Да и все пацаны мне говорят, кто знает, мол, подготовка у Дугина на самом высоком уровне. Хочу его потом, когда уволюсь и открою свое агентство, у тебя перекупить, если не возражаешь... Хочу такого иметь.

– За сколько? – поинтересовался Николай Григорьевич.

– Сто штук, больше не могу, – осторожно сказал Свирид. – Или за полтораста, если половину подождешь... Поэтому я бы не портил товар. Не калечить Пашку, а поучить, провести воспитательную работу... И все! Никаких силовых контактов. Толян, конечно, как Мамонт в посудной лавке, затопчет кого хочешь, даже Пашку, разные ведь весовые-то категории, очень разные... Но лучше бы он воздержался! Ты поговори с ним. Мол, не надо бы Пашку мочить. Еще пригодится.

– Это ты ему сам скажешь. Когда уволишься и откроешь свое агентство, я, так и быть, сдам Толяна тебе в аренду на пару месяцев, вот ты ему, как будущий директор, и объясни... Кстати, а разве ты не собираешься махнуть со мной на Кипр, как сделку провернем и кредит получим?

– Пока не думал.

– А ты думай. В Европе тоже есть где развернуться! Да, так что я хотел сказать: если Пашка начнет там выступать, типа, Отелло... Отелло хоть знаешь, кто такой?

– Приблизительно. У Норда был в группе, здоровый такой, под два метра, с Украины, этот?

– Балда, – усмехнулся Николай Григорьевич. – Классику нужно читать. Шекспир, одноименная трагедия. Рассказывать долго. Словом, там негритосу приснилось, будто застукал свою белую телку с белым мужиком, и задушил ее.

– А этого, белого? – спросил Свирид. – Так отпустил?

– Долго объяснять, говорю, – недовольно ответил Николай Григорьевич. – Словом, здесь нужно, чтоб все было наоборот.

– Чтобы она его задушила? – не понял Свирид.

– Да нет... Она слабая женщина, – терпеливо напомнил Николай Григорьевич. – И ей помочь надо, если Пашка начнет выступать, типа, ревновать с применением силовых приемов. Понял, наконец?

– Понятно. Решил их всех одним махом столкнуть лбами? Хитер... Что еще?

– Как там с нашей «Единой пейджинговой компанией», что слышно? Есть контакт?

– Контакт нормальный, – сказал Свирид. – Этот последний сканер, что ты привез, сечет любые коды на раз. Начальство не нахвалится. И даже не спрашивает, откуда он взялся... Расшифровывает все подряд, в течение десяти минут.

– Еще бы... – хмыкнул Николай Григорьевич. – Я чуть пару банков не разорил, когда брал кредит на покупку таких устройств. Не хотелось упускать, когда пообещали продать... Ничего, банк «Империал» и лично Лев Александрович Замойский мои счета оплатят. Как ты думаешь, он не обедняет?

– Еще спасибо скажет, если все сделаешь, как задумал! – воскликнул Свирид. – А я по телику буду наблюдать и за вас болеть.

– Ты еще не сказал, что выудил у «Единой пейджинговой»?

– Да появился кое-какой материал. И очень небезынтересный. Правда, намеки все больше. И беспокойство. Чего-то они все зашевелились, понимаешь? Как крысы перед кораблекрушением...

– Ладно, потом покажешь и расскажешь, – сказал Николай Григорьевич.