Книга: Цена жизни - смерть
Назад: 29
Дальше: 31

30

Скептицизмом психолога в отношении Дегтярева и Зинченко Турецкий не проникся, определенно кто-то из этих двоих приложил руку к вооружению Вовика. Причем Турецкий скорее склонялся к тому, что ПТУРСы Вовик одолжил у Зинченко, тому страшно захотелось побахвалиться, но в последний момент он переложил ответственность на пребывающего в астрале Дегтярева. На всякий случай, чтобы не приставали лишний раз. Но проверять нужно было обоих, вернее даже не их, а их квартиры, дачи, гаражи, огороды и прочие места, где мог располагаться арсенал. Очень не хотелось бы, чтобы подвиг Вовика вдохновил еще кого-нибудь на подобную пиротехническую атаку.
К счастью, сие громкое дело было на контроле у всех у кого только можно, ни в силах, ни в средствах Турецкого никто не стеснял, поэтому, добившись от Меркулова санкций на любые обыски любых подозреваемых впрок и отправив по всем подозрительным местам саперов с миноискателями, сам «важняк» пошел еще раз допросить Вовика Молчанова.
У врачей энтузиазма не прибавилось, о том, чтобы перевезти Вовика в тюремный лазарет, не могло быть и речи, и, хотя в консилиуме, сплошь состоящем из докторов наук и академиков, не было полного единодушия, все специалисты сходились в одном: Вовику не жить. Только сроки, отпущенные ему, назывались разные, и самый большой – два-три дня.
Выглядел Вовик действительно ужасно: живой труп с мутноватыми счастливыми глазами. Чтобы притупить боль, ему кололи морфий, и Вовик испытывал привычный кайф. Турецкий присел на стул в изголовье больного:
– Вовик, сними грех с души, признайся, где взял ракеты.
Давить на Вовика было бесполезно, ему уже нечего бояться, и обещать ему златые горы представлялось глупым. Приходилось надеяться, что он сам что-нибудь расскажет, по своей воле, без всяких дополнительных моральных, материальных и прочих стимулов.
Но Вовику было не до ракет.
– Знаешь, а умирать совсем даже не страшно. Думал, буду выть, на стены кидаться, руки врачам целовать: спасите, дайте еще денечек пожить. Ни хрена! Вот чего бы я точно хотел, чтобы меня прямо сейчас затащили на тридцатый этаж, а лучше на пятидесятый, совсем здорово было бы, если бы на Эмпайр-стейт-билдинг – там, говорят, сто десять этажей, – и дали бы выйти в окно. Кайф, а?
– Возможно.
– Я же даже на самолете никогда в жизни не летал, знал бы, что такая фигня, сам бы сел на эту ракету.
Увы, последнего желания умирающего Турецкий выполнить не мог, даже если бы захотел.
– Вовик, ну хоть про Божену расскажи.
– А что про нее рассказывать, я же сказал уже, пусть себе живут...
– Видишь ли, Вовик, – взялся убеждать Турецкий, – Божену тоже похитили, а до того ей угрожали, покушались на нее, ну и так далее. Я просто хотел узнать, что – твое, а что – настоящих злодеев, нужно нам с этим определиться побыстрее. Есть подозрение, что ее похитили те же уроды, что и Жеку Промыслова...
Вовик сфокусировался на Турецком и поморщился, может быть, скорее не от боли, а от воспоминаний о Жеке.
– Чего ты меня агитируешь? Я звонил пару раз, ну говорил ей гадости всякие, что, мол, сука она, что жить ей осталось там два дня или две ночи, спрашивал, как хочет умирать: медленно и мучительно или быстро и больно. Один раз даже чуть не задавил ее машиной, но не смог – в последний момент рука дрогнула, пацифист хренов.
– А когда в последний раз звонил?
– Пару дней назад, из больнички. А она, представляешь, в первый раз испугалась, до того просто трубку бросала молча, а тут как заорет: кто вы такой, наконец, прекратите...
– Стоп, ты из автомата звонил, из того, который в холле? – переспросил Турецкий.
– Я что, даун, что ли? Из манипуляционной, там один внутренний телефон, а другой городской, больничка же крутая, там со связью все о'кей.
– А как же камеры, почему тебя не засекли?
– Кто сказал, не засекли? Повязали, да только я успел.
В палату заглянула симпатичная медсестричка:
– Господин Турецкий, там вас к телефону просят.
Повальные обыски с миноискателями наконец дали результат. На даче у Зинченко (все-таки Зинченко, и тут интуиция Турецкому не изменила!) найден бункер, из которого изъяты три автомата Калашникова, шесть противопехотных мин, шесть пистолетов и целая гора боеприпасов. Хозяин дачи объяснил, что приобрел оружие на всякий случай, никогда им не пользовался и совершенно не подозревал, что его семнадцатилетний сын знает о существовании арсенала, а тем более – шифр кодового замка. ПТУРСов, по заверению Зинченко, было действительно пять, то есть Вовик унес все. Один у него не сработал, второй попал в Кривенкова со товарищи, а еще три оставались в машине, когда его взяли.
– Ну что, Вовик, разъяснили мы твоего друга, – похвастался Турецкий, вернувшись в палату. – Давай колись по порядку: как ты вычислил своего Любимова, зачем тебе Никита родительский тайник выдал, и очень тебя прошу, объясни мне, ради Христа, ну зачем тебе ракеты понадобились, взял бы, что ли, автомат...
– Какой Никита? О чем это ты? – довольно умело разыграл полное непонимание Вовик.
– Никита Зинченко, семнадцати лет от роду, твой коллега по больничке. У него на даче только что обнаружили тайник с оружием, на кодовом замке твои отпечатки пальцев, так что отпираться бесполезно. И глупо. Да и предательством это уже не считается, потому что мы сами все нашли, без твоей же помощи, сечешь? – Насчет отпечатков Турецкий соврал, эксперты только что туда поехали, но не тот тип Вовик, чтобы думать о конспирации, натягивать перчатки и затирать следы.
– Ладно, пиши, начальник, – смирился Вовик. – Ну увидел я этого мудака по телику, когда первый раз смотался...
– Любимова?
– Угу. Какой-то хмырь там выступал на крыльце этого домины, ну около которого я стрелял потом, а Любимов сзади торчал – скалился, козел. И тут я его фамилию вспомнил, пять лет не мог, они мне, козлы, все мозги отшибли, а тут вспомнил. Думал, пробегусь по братанам, ствол найду, а не найду ствол – зарежу или удушу собственными руками. А твой Денис, или как его там, тут же меня и обратно в больничку, хорошо, хоть дозу купил. Я тогда за дозу мог чего угодно сделать, только я ему тогда про Любимова не сказал, много чего сказал, а Любимова себе приберег. А с Никитой мы пыхнули как-то вместе, он и в больничке доставал как-то, он и говорит: застебал папаша-урод, сил нет никаких терпеть, вытащить бы автомат из его сраного бункера и располосовать любимого родителя вдребезги и пополам. Дальше я спросил, он ответил – и про бункер, и про шифр. Тогда меня, конечно, переклинило: я тут парюсь, а этот козел на воле жирует. Дальше ты знаешь. А насчет автомата ты не прав, пулю можно выковырять откуда угодно, а вот из кусочков новых мудаков собирать пока не научились.
Назад: 29
Дальше: 31