Долгову исполнительный участковый Лопухин запер в маленькой комнате с решетками на окнах, на двери которой было написано мелом «Ремонт». Никакого ремонта, конечно, не было и в помине – этот Лопухин оказался не только исполнительным, но и находчивым.

– Она даже не сопротивлялась, эта ваша «блондинка тридцати лет, рост примерно метр шестьдесят пять, симпатичная, волосы длинные», – почтительно докладывал он Турецкому. – Вначале возмутилась: зачем, мол, это мне в отделение следовать, а потом успокоилась, теперь вот спит как ни в чем не бывало.

Долгова действительно спала на узком жестком диванчике, ее не разбудил даже звук открываемой двери, пришлось Турецкому ее осторожно потрясти за плечо.

– Господи, а вы-то что здесь делаете? – изумленно спросила она.

– Я без вас, Божена Анатольевна, дня теперь прожить не могу. Что ж это вы так, все волнуются, психика у ваших сотрудников нестойкая: они уже стали думать, что и вас, как Столярову с Щетининым...

– Чего вы от меня хотите?

– Хочу увезти вас обратно в Москву – поговорить. – Турецкий был само обаяние, не хватало еще, чтобы она сейчас устроила истерику. Утихомирить-то ее, конечно, можно будет, и даже силой увезти обратно, только станет ли она после этого говорить – большой вопрос. А момент у нее наступил вполне подходящий, наверняка, если б было подходящее плечо, она бы с удовольствием на нем поревела. Хотя испуганной Долгова совсем даже не выглядит. Скорее усталой.

– Да о чем поговорить? Сколько вообще можно разговаривать, не надоело еще?

– У меня работа такая, а поговорить нужно о том, что вас так напугало, что вы бросили все и умчались куда глаза глядят. О ночном звонке с угрозами – тоже поговорить.

– Значит, вы прослушивали мой телефон. – Долгова, против обыкновения, не взорвалась, не возмутилась, спокойно констатировала факт. – Что вы еще делали? Перлюстрировали корреспонденцию, устраивали тайные обыски, пускали за мной филеров? Это низко, гадко и противозаконно.

– Жалуйтесь, – предложил Турецкий. – Сейчас мы поедем прямо к первому заместителю генерального прокурора, и вы сможете подать ему на меня официальную жалобу. Но честное пионерское, я же о вашей безопасности беспокоюсь.