Часть третья
Софрин. Санкт-Петербург. 29 августа, 10.50
Питер, естественно, встретил его дождем. Ну и ладно, а иначе это был бы какой-нибудь иной город, подумал Софрин. Очень кстати оказался зонтик, захваченный исключительно в качестве балласта.
Новое поручение Грязнова имело непосредственное отношение к старику Гукку. Появлялась возможность найти новую ниточку, за что-то зацепиться. Софрин загорелся этой идеей.
Он добросовестно потратил полдня на повышение культурного уровня, осматривая Эрмитаж, и только ближе к вечеру подошел к стенду с подвесками Екатерины.
Минут двадцать Софрин топтался у подвесок, стараясь понять, что в них такого особенного и удивительного, раз из-за них разгорелся весь сыр-бор. Их ценность была выше его разумения. Может быть, все дело в том, что они принадлежали великой императрице Екатерине? Софрин ни черта не разбирался в драгоценностях, они все для него походили друг на друга. Но интуитивно почувствовал, что такой подарок понравился бы любой женщине, даже самой избалованной и придирчивой. Он представил их на Нонне Алешиной. Ее бы они очень украсили. Хотя, конечно, дарить женщине подделку, пусть и в высшей мере мастерски выполненную, это как-то...
Администрация по требованию органов пока что ничего не сообщила сотрудникам о подлоге. Но он-то знал. И теперь смотрел на них скорее как на вещдок.
– Молодой человек интересуется старинными драгоценностями?
Раздавшийся совсем рядом голос вернул Софрина на землю. Он дернул головой вправо. Ему улыбался бодрый старикашка в форме служителя музея.
– Великолепная вещь, просто изумительная, не правда ли? – продолжал старик.
Софрин согласился. А что ему еще оставалось делать? А старикан, видно, решил, что нашел благодарного и безропотного слушателя и, вконец изведясь от долгого молчания, начал подробно рассказывать историю подвесок. Он постоянно повторялся. И конца этому не предвиделось в ближайший час.
Софрин уже начинал нервничать, переминался с ноги на ногу и жалел, что застрял на свою голову. Прервать нескончаемый словесный поток не представлялось возможным. Он лихорадочно искал благовидный предлог, чтобы удрать. На ум ничего подходящего не шло. Жужжание энциклопедически подкованного деда выбивало все мысли и не давало сосредоточиться.
Вячеслав Федорович, как представился служитель, перешел на воспоминания, охватывающие период его жизни, отданной Эрмитажу. Софрин внутренне содрогнулся. Сколько времени это займет?
– Вот вы здесь, у них, почитай, минут двадцать простояли, – перешел он на личность Софрина, и того бросило в пот (да он что, время засекал, точно, бывший чекист). – Вот и мой старый боевой товарищ частенько сюда из самой Москвы приезжал. Меня, конечно, навещал. И тоже подолгу подвесками этими любовался.
Софрин интуитивно напрягся. В покер он никогда не играл, но решил блефануть. В конце концов, в случае проигрыша он ничего не терял. Сконструировав на своей физиономии как можно более простодушную улыбку, что далось с большим трудом, он спросил:
– Артур Карлович, что ли?
Реакция старика превзошла все ожидания:
– Знаете, что ли? Или будете ему кто?
Зная родственные связи Гукка, Софрин решил играть до конца.
– Виктор. Внук, – солгал он не моргнув глазом.
Радости доверчивого старика не было предела. Даже накатилась слеза. Пошли новые воспоминания.
– Ох, знаете, Виктор, сколько мы с ним хлебнули во время войны! Всего и не вспомнить.
– Да, он рассказывал, – опять самым беззастенчивым образом соврал Софрин. И продолжил в том же духе: – Войну вместе заканчивали? В Праге? – Это уже было совершенно наобум.
– Не совсем, сынок, не совсем, – заулыбался старик. И тут же оживился, взбодренный новой мыслью: – А где же сейчас-то Артур Карлыч?
– Отдыхает, – брякнул Софрин, мысленно мчась уже назад в Москву.
– А-а, – понимающе протянул Вячеслав Федорович. – Ну конечно. – И словоохотливый старик порадовал напоследок еще раз: – В последний раз, помню, приезжал с приятелем. Хорошо тогда у меня посидели. Душевно.
Софрин готов был его расцеловать.
– Увидите его, привет от меня передавайте, – жал руку Вячеслав Федорович.
На этот раз Софрин сказал правду:
– Обязательно. При встрече.
Но прежде чем вернуться в Москву, он созвонился с Грязновым, коротко изложил диспозицию и получил указание немедленно обратиться в питерский уголовный розыск. У Вячеслава Ивановича там работал достаточно компетентный знакомый, который был на короткой ноге с начальником отдела кадров всего Эрмитажа.
Два с половиной часа понадобилось Софрину, чтобы получить исчерпывающее досье на Вячеслава Федоровича Турищева. Наибольший интерес представляли сведения о его службе в СМЕРШе с 1943-го по 1945 год. Служба не прервалась даже после серьезного ранения. Учитывая, что Гукк служил в Красной Армии с 1944-го по 1945-й и, по словам Турищева, был его боевым товарищем, напрашивался закономерный вывод, что и Гукк имел какое-то отношение к СМЕРШу. По крайней мере, в 1944 году. Правда, конечно, это еще нуждалось в проверке. Теперь дело было за архивами военной разведки. Хотя совершенно неизвестно, могли ли эти сведения хоть что-то дать для розыска Гукка и подвесок.
На обратном пути, в поезде, Софрин постарался все разложить по полочкам. Хотел предстать перед Грязновым во всеоружии и с четким докладом.
Итак, первое: Гукк часто посещал Эрмитаж на предмет подвесок. Это ясно как дважды два. Его интерес к ним очевиден.
Второе: последний раз, год назад, приезжал не один. С кем? С подельником? А на кой черт ему ехать с подельником спустя почти что полгода после ограбления? Нет, это пустышка.
Третье: имеет дом или дачу на Волге. Где точно, неизвестно. Необходимо начать поисковые меры в этом направлении.
И четвертое: Гукк предположительно служил в СМЕРШе во время второй мировой войны. А СМЕРШ – это серьезно. И вдруг – оценщик ювелирных изделий. Откуда такая метаморфоза?