8
— ...«Мерседес-500», синий, номер... — монотонно выговаривал начальник службы охраны, который вел наблюдение из дома напротив. — Три человека вышли.
— Солоха прикатил, — с удовлетворением отметил хозяин. — Пусть заберут у них оружие, а потом пропустите.
— «Мерседес-600», черного цвета, номер...
— Неужто Бучило свой «кадиллак» поменял? — удивился хозяин, глядя в подзорную трубу на выходящих из машины. — Еще спорил...
— Ты где такую отхватил? — спросил хозяина приехавший ранее Томилин, гендиректор «Регионнефтегаза», указав на подзорную трубу — старинную, украшенную инкрустацией из слоновой кости.
— Взял по случаю, — уклончиво ответил хозяин. — А что?
— Где-то я ее раньше видел, — сказал Томилин, отправляя в рот маслину, начиненную анчоусом. — Только не могу вспомнить где.
— Могу уступить, — сказал хозяин, оторвавшись от окуляра.
— Да мне она ни к чему.
— А то бери. Много не возьму. Подпишешь бумагу в «Транснефти» на двести тысяч тонн — и труба твоя.
— «Мерседес-500», красный, номер... — снова донесся из динамика тот же голос. — Два человека — одна женщина.
— Скуратов со своей новой, — перевел трубу во двор хозяин. — Давно обещал показать. Говорил, будто в «Золотом паласе» отхватил. Прямо с помоста, когда трусики скидывала... Слушай, Томила, а где твоя Елена? Почему в Москву не привез? Мы ведь как договаривались, когда я ее тебе сватал? Что не будешь прятать. Верно?
— Не любит она ездить в Москву, — сказал Томилин, потемнев лицом.
— А не боишься, а? Молодая, красивая, все время одна... Небось приставил кого? Мне Артем, который теперь на хозяйстве, рассказывал...
— Я такими делами не занимаюсь, — мрачно ответил Томилин. — Так все, что ли, приехали? Гоша, надо бы нам с тобой потолковать.
— А ты не спеши, — ответил хозяин, он же Гоша. — Поговорим, успеем. И про то, что Елену свою от нас прячешь, тоже поговорим... Вон, видишь, Коноплев приехал, Олег. Сейчас познакомлю. Новый гендиректор «Сургутнефтегаза». Прошу любить и жаловать.
— Тот, что на место Ивлева? — спросил Томилин.
— И на место Бригаднова... столь же невинно убиенного... — Гоша истово перекрестился. — Вот как только не боится занять их место! Ты бы, к примеру, смог? Кстати, он твой тезка. И не морщи лоб. Среди членов директорского совета его нет. Как и у тебя памяти... А еще про трубу мою что-то хочешь вспомнить...
— Но я действительно у кого-то раньше ее видел, — пожал плечами Томилин.
— Не мог ты ее, Томила, видеть! — повысил голос Гоша. Гости обернулись. — Вот пристал! Да в нее, если хочешь знать, сам адмирал Нельсон смотрел одним глазом. А другой ему французы выбили.
Томилин обратил внимание, что собравшиеся гости притихли, женщины перестали хихикать, официанты — разливать шампанское.
— А что ты раскипятился? — спросил Томилин. — Возможно, я видел подделку. В одном доме.
— Да нет, Олежек, — вдруг ласково заулыбался хозяин, обняв его за плечи. — Ты подделку не видел. Ты — ошибся. Тебе померещилось.
— Ошибся так ошибся, — согласился Томилин, попытавшись одним движением снять его руку со своего плеча. Но Гоша вдруг привлек его к себе.
— Ох, люблю же я тебя, правдоискателя! Ну блажь у меня такая, пойми ты! Моя Зойка начала собирать этот антиквариат, и я за ней увлекся. Все только штучное, все в единственном экземпляре! Правильно я говорю, Зоя?
Жена хозяина снисходительно кивнула и слегка улыбнулась. Она беседовала с дамами возле стола, уже уставленного закусками.
Томилин снова отправил в рот маслину и тут встретился с ней взглядом. Она укоризненно покачала головой.
Да сам знаю, подумал Томилин, лучше не связываться. Но, похоже, эту штуковину я в самом деле как-то видел в одном доме. В схожих обстоятельствах... Только чего из-за этого нервничать, не понимаю. Странно ведет себя Гоша.
— Кого-то еще ждем? — спросил приехавший после всех Коноплев, с озабоченным видом тряся Гошину руку и заглядывая ему в глаза.
По переглядыванию гостей Томилин понял: Коноплева никто здесь не знает. Впервые видят. Обычно «генералы» знали друг друга давно. Почти все выросли и переженились у себя в Сибири. Там следили за карьерой друг друга, то помогая, то ставя подножки. Чужих в свой сплоченный круг не допускали. Их сторонились.
В Москве поддерживали только своих, добились того, что в профильном министерстве сидели почти все свои, московских чиновников игнорировали. И никто не смел им перечить. Россия смотрела в рот своим благодетелям, обеспечивающим ее основную статью экспорта.
Поэтому некий Коноплев был встречен настороженно. Убитые Ивлев и Бригаднов были свои, тюменские. Этот — еще посмотрим, кто таков. Ясно, что он человек хозяина, но это еще не значит, что он станет своим для всех присутствующих. Выскочек здесь не любили.
Хозяин это почувствовал. Он уже был пьян, но его взгляд из-под нависшего лба зорко следил за гостями. Пусть только попробуют перечить.
— Зоя, отведи баб в другую комнату, я мужской разговор иметь буду с присутствующими, — сказал он, стукнув кулаком по столу, так что из ближней серебряной соусницы пролился коричневый соус на узорчатую скатерть.
Женщины, поспешно оглядываясь на своих мужей, вышли вслед за хозяйкой из гостиной.
— Познакомить хочу! — Хозяин взмахнул короткопалой рукой с наколкой. — Олежка Коноплев! Мой кореш. Прошу любить и жаловать! И по-хорошему прошу. Вы поняли меня?
Гости молчали. Отводя глаза от свирепого взгляда хозяина.
— Мы так не договаривались, — громко сказал Томилин. — Ты, Гоша, опять взялся за старое. Меняешь кадры, никого не спрашивая. Ты хоть с кем-то посоветовался?
— А с кем тут теперь советоваться? — сощурился хозяин. — Если все вы у меня вот здесь! — Он сжал кулак, вытянув его в направлении Томилина.
— Ивлев тоже был мой кореш, — заметил Томилин, оглядывая присутствующих в поисках союзников. Но таковых пока не наблюдалось.
Куда что подевалось... Прежде палец в рот не клади, каждый мог постоять за себя, каждый лез на рожон на одном голом самолюбии.
— Видишь, молчат! — торжествующе сказал Гоша. — Смотрят, чья возьмет. К тому и присоединятся. А так, думаешь, он, — палец хозяина уперся в ближайшего из гостей, — тебя поддержит? У него в Тюмени квартира за семьсот тысяч долларов да в Москве за пятьсот! А он всего-то чиновник в министерстве. С окладом полтора миллиона.
— Гоша, кончай, — поморщился «чиновник». — Сколько можно? Как выпьешь, сразу начинаешь перечислять свои благодеяния. Да помним мы все! И понимаем, что должны держаться вместе... Зачем напоминать, не знаю...
— Он тоже не понимает. — Гоша прижал руки к груди. — Объясните вы, раз у меня не получается. Чего Томилин ко мне сегодня пристал? Я, что ли, своих корешей, Ивлева с Бригадновым, угрохал?
— Не важно, кто их угрохал, важнее — кто их заказал, — сказал Томилин в наступившей тишине.
— Это ты мне говоришь? — резко повернулся к нему Гоша.
— У тебя алиби, — усмехнулся Томилин. — Железное. Нержавеющее. Только зачем нужно столь непробиваемое алиби порядочному человеку, не понимаю...
— Я на Багамах был... — Голос Гоши дрогнул, в углу глаза проступила слеза. — Ты это понимаешь? Я как узнал, все бросил, сюда примчался! Я Колю Ивлева и Степу Бригаднова как братьев любил!
— Это Ивлева звали Степой, — сказал Томилин. — Только ты не на допросе, а я не прокурор. И кончай это представление... Сколько можно? Каждый раз одно и то же. Лучше скажи, зачем собрал? И почему нет твоего шефа Кондратьева?
— Леха не смог, — сказал, не сводя бешеного взгляда со строптивого гостя, Гоша. — У него совещание в Совете Министров. Велено было присутствовать... Нет, ты лучше скажи, откуда ты такой выискался? Или тебя вниманием обошли? Квартиру в Москве не помогли купить?
— Как покойным Степе и Коле? — усмехнулся Томилин. — Мне и в «Метрополе» хорошо. Не дует. Дверь швейцар открывает. В лифт со мной гарсон заходит, а не урка какой-нибудь отмороженный...
— Разговорился! — всплеснул руками Гоша. — А кто тебе выбил льготу на поставку по товарному кредиту для уборочной? Бензин ты колхозникам дал, а где солярка, где масла? Куда ты их пустил, а? От налогов ты освободился, заказ выполнил, а вот доходы — утаил? И я молчу. И Леха Кондратьев молчит. И прокуратура будет молчать. А знаешь, чего мне это стоило?
— Прекрасно знаешь, что не я тогда всем этим командовал, — ответил Томилин. — Если уж начистоту. Прибоев был гендиректором. Ты его всем этим и прижал к стене. Только чтоб ушел. Только чтоб меня, бывшего одноклассника, на его место посадить... Так что не надо, Гошенька, «Муму» здесь разыгрывать. Все мы знаем, все мы с тобой повязаны.
— Кончай этот театр! Опять то же самое... — заговорили осмелевшие гости. — Ну было и было. Надо дальше жить. Что припоминать все время...
Гоша растерянно смотрел на них. Потом хватанул прямо из бутылки французского коньяка, обвел всех глазами и опять стал пить, пока не опорожнил полбутылки.
— Это по-нашему! — облегченно потирали руки гости, восприняв это как сигнал к началу пиршества.
— Только скажи, зачем нас собрал? — спросил Томилин, положив руку на плечо Гоше. — Ретивое взыграло? Давно бунт на корабле не подавлял? Так вот, чтоб ты знал, большинство бунтов возникает, когда их начинают подавлять на пустом месте. Ты наш благодетель, мы не забываем. Так чего же ты мечешься?
— Есть разговор, — наконец утихомирился хозяин. — Прошу всех сесть. Сначала поговорим на трезвую голову, потом выпьем и продолжим. И посмотрим, что из этого в результате получится.
— Ну ты уже и так хорош, — негромко сказал Томилин.
— Опять ты! — стукнул кулаком по столу хозяин.
— Ладно, Олег, заканчивай действительно... — заговорили гости. — Гоша без этого не может, ему нужен допинг для серьезного разговора...
— Что случилось? — спросил «чиновник», когда наступила тишина. — Ведь по глазам вижу. Очень они у тебя переживательные, Гоша, когда опять кого-то теряем... Кого на этот раз?
— Андрюху, — вздохнул Гоша. — Прямо на пляже. Заснул, когда загорал. И ему шею свернули. Даже не проснулся, бедный...
— На каком пляже? — робко спросил кто-то из непонятливых. — Зима вроде.
На него даже не обратили внимания. Здесь зима, через несколько часов полета — лето, зной и пляж с пальмами и полуголыми девочками.
— Кто? — спросил «чиновник».
— Не важно... — вздохнул Гоша. — Кто бы ни был. От меня он не уйдет.
— Я о другом спрашиваю, — настаивал «чиновник». — Андрюха этот, он кто? Опять твой кореш?
— Ты можешь помолчать? — заорал Гоша. — Что ты со своими дурацкими приколами в душу лезешь? Олежка, ты ему объясни, кто был для нас мой лучший друг Андрюха, а я больше не могу! — И Гоша вытер слезу.
— А я тоже не знаю, кем он тебе приходился, — пожал плечами Томилин. — Это из этих, твоих новых с Урала?
— Ну а говоришь не знаешь, — махнул рукой Гоша и снова завздыхал, переживая.
— Толком ты можешь объяснить? — спросил Томилин. — Что и как? Какой еще пляж? И ты ради этого нас собрал?
— Нет. Посоветоваться хотел... — Гоша громко высморкался. — Ну тут вроде все свои... — Он оглянулся на сидевших позади «референтов».
— А вы, ребята, почему еще здесь? Для вас в соседней комнате накрыто. — И посмотрел им вслед, когда они, плечистые, с бычьими затылками, настоящие «славянские шкафы», молча поднялись и вышли из гостиной.
— Прямо новую породу вывели, — сказал Гоша. — Московские сторожевые. Теперь ближе к делу, как верно заметил мой последний оставшийся в живых кореш Олежка, которого я пока терплю...
Гости нервно засмеялись. Все они ходили у хозяина в корешах, по крайней мере, считали себя таковыми, и терпение своего босса старались не испытывать. Другое дело — Томилин. Этот постоянно старается быть в центре внимания. Постоянно задирает бедного Гошу.
И ведь доиграется когда-нибудь...
— Слыхали про похищение сына Президента Азербайджана? — спросил Гоша, положив руку на плечо «последнего кореша» Томилина.
— Это тоже ты? — с восхищением спросил кто-то из гостей.
— Ну, — скромно кивнул Гоша. — Отвезли его, как человека, на лучший климатический курорт мира Акапулько, причем за наш счет. Этот сынок с детства, проведенного в Москве, только и мечтал об этом... Представляете? И с ним были мои братки — Серега и Андрюха, уральцы, как тут правильно заметили. Они и проводили с ним воспитательную работу. Поили его, как человека, за счет фирмы текилой. Если кто не пил, рекомендую.
— Как называется? — спросил один из гостей, подобострастно изготовившийся записать в блокнот название напитка.
— Никаких записей! — приказал Гоша. — Так запоминай. Текила. Из кактуса вроде гонят. Можете попробовать. Толян Перегудов, если кто знает, только что мексиканский ресторан открыл. Я там еще не был, но Толян приглашал, приходи, говорит, пока текила настоящая. После Нового года, говорит, уже не отвечаю, из чего ее будут гнать. Во сволочь, а?
Гости вежливо посмеялись.
— А попросил его пару бутылок прислать мне на седьмое ноября в честь Великой революции — не прислал. Так о чем я?
— О воспитательной работе с сыном Президента, — вздохнул Томилин. — Только скажи, как вы его из Баку в Мексику перевезли.
— Секрет фирмы, — засмеялся Гоша. — Мы его просили как человека, как руководителя нефтяной компании повлиять на папочку, чтобы нефть погнать через Россию по нашей системе «Транснефть»...
— По твоей системе, — уточнил Томилин.
— Да что ты мне все личный интерес вяжешь? — снова взъярился Гоша. — Я что, о себе думаю? За Россию обидно! Опять ее во всем обошли. И кто? Да те, кто ей обязан! Хохлы Крым оттяпали, чурки нос воротят, когда речь о нефти заходит... Так что не о себе надо думать. Мы себе коммунизм уже построили, а теперь пора поглядеть, как простые люди живут, как их все кому не лень обворовывают и обижают.
Гоша всхлипнул и размазал по лицу слезы. Гости насмешливо переглянулись. Здесь уже привыкли к подобным экзальтациям хозяина.
— ...Вот и хотели объяснить этому тупому чурке, хоть он и сын Президента, что у нас невиданные возможности. Таможню, налоги на одном коньке объезжаем. Пользуйся, дуралей, пока я добрый! Верно говорю?
— Для кого как, — сказал Томилин. — Я тебе поверил, прогнал через Твои трубы пятнадцать миллионов, а ты мне записал шестнадцать с половиной...
— Это временная мера, говорил уже, — прижал руки к груди хозяин. — Мне трубы обновлять надо? Надо. А ты — свой, всегда договоримся. У меня другая идея. Я этих братьев по СНГ на этот же крючок подвешу. Загоню их в долги, потом включу счетчик. И куда денутся? Весь их Баку с потрохами заберу в счет уплаты. Только это глубоко между нами.
— Но мне ты можешь скостить должок? — серьезно спросил Томилин.
— Слыхали? — кивнул на него Гоша, обращаясь к гостям. — Пользуется моей слабостью... Должок ему скостить! А сам иск мне предъявил, и не в суд, а в Генпрокуратуру!
— Но ведь это приписка! — возмутился Томилин. — Не было шестнадцати с половиной! Почему я за воздух должен платить?
— Так все платят, — искренне удивился Гоша. — Один ты, что ли?
— Наперсточник фигов... — не мог успокоиться Томилин, порываясь встать. — Хочешь, чтобы я в твою трубу вылетел? Я тебя на рынке подобрал, где ты свои наперстки расставлял. А теперь и здесь ты тем же занимаешься?
— Это про какую трубу ты все время говоришь? — сощурился Гоша. — Про эту, подзорную? Завидки берут, что у самого такой нет?
Томилин порывисто вскочил со стула.
— Сидеть! — рявкнул Гоша, надавив ему на плечо, так что щуплый Томилин снова сел.
— Вот так, вот теперь объясни мне, твоему корешу, про какую трубу ты сейчас говорил? И про какие наперстки мне намекал?
— А что? — спросил Томилин, успокаиваясь. — Коля и Степа тоже начали выступать?
Тоже должок на них повесил? И теперь проблемы нет?
Гости не смели шелохнуться, глядя на Гошу. Ну сейчас такое будет...
— А, понял! — хлопнул Томилина по плечу хозяин после томительного молчания. — Ты совсем про другую трубу говоришь. Про ту, через которую нефть гоню... Боишься через нее вылететь, верно?
— Это он про долг, — встрял «чиновник». — Боится, что долг не потянет.
— Ну так бы и сказал, — примирительно произнес, наливая в рюмки коньяк, хозяин. — Так и быть, прощаю тебе твой должок. Готов расписку дать. Где подмахнуть?
— Прямо сейчас? — спросил Томилин. — Вот так и распишешься?
— Ну, — мрачно глядя ему в глаза, произнес хозяин, продолжая держать руку на его плече. — Прямо при свидетелях. Очень ты меня этой трубой впечатлил.
Томилину стало не по себе. Он попытался снять с себя Гошину руку.
— И про Колю и Степу ты зря, — покачал головой Гоша. — Говорил уже. Меня здесь и близко не было... Так о чем я?
— Сначала об Андрюхе, потом о сыне Президента, — напомнил кто-то в наступившей тишине. — Только какая между ними связь?
И погрозил ему пальцем.
— Теперь вот проблема, — продолжал он после паузы. — Сами понимаете какая. Этот Президентский сынок сбежал, пока второй, Серега, там с девками в тени кувыркался. За это он мне еще ответит. Меня другое сейчас волнует, пока сбежавший в сторону Тегерана летит. Что он знает? Что ему мои ребята успели рассказать, когда уговаривали со мной дружбу водить? И кто его в Тегеране из наших может встретить? Есть такие люди?
Он повернулся к «чиновнику».
— Это надо подумать... — промямлил тот. — Сразу не скажешь.
— И вот ты со своим заявлением... — Гоша снова обернулся к Томилину. — Не вовремя, понимаешь? Если он с этим выступит и получит подтверждение, что я с вас за лишние тонны беру? У меня в прокуратуре есть свои люди, поэтому прямо сейчас, пока этот Президентский сучонок еще к папочке не вернулся, пресс-конференцию не собрал, позвони туда и скажи, что забираешь дело.
И протянул ему свой сотовый, предварительно набрав номер прокуратуры.
— Давай, давай, что смотришь? — ткнул он телефон в руки Томилина. — А с тобой, Аркаша, мы, пока гости пьют и закусывают, отдельно побеседуем.
И встал, отведя в сторону «чиновника». Говорил с ним, поглядывая в сторону нахмуренного Томилина, который ждал ответа абонента.
Томилин видел краем глаза, как к нему прислушивается его тезка Коноплев.
— ...Да, я хотел бы забрать свое дело. Да, материал против «Транснефти». Изменились обстоятельства... Оформите, завтра с утра я к вам заеду.
Между тем Гоша теребил за пуговицу «чиновника».
— Ну, кто-нибудь там у тебя есть? В Баку или ближе... Подумай! Нельзя ему возвращаться, понимаешь! Чеченцы те же... В их же интересах, между прочим, если уговорим... Ты подумай. И только не тяни...
И оглянулся на Коноплева. Тот кивнул, прикрыв глаза: порядок, мол, сказал все, что надо.
