6
Володя Фрязин никак не мог привыкнуть к смене часовых поясов. Днем спал на ходу, ночью таращил глаза в темноту, стараясь не злоупотреблять снотворным.
И тем не менее приходилось мотаться в Тюмень и обратно в Москву, пытаясь свести воедино собранные улики по убийству двух тюменских нефтяных «генералов».
Там и там их лишили жизни опасной бритвой — в этом были единодушны эксперты-криминалисты. Опытная, безжалостная и твердая рука. По-видимому, нападавший обладал незаурядной силой.
Бригадное, сам бывший борец, оказался с поврежденными шейными позвонками — с такой силой ему запрокинули назад голову.
Володя отсыпался в самолетах, на аэровокзалах в ожидании маршрутных автобусов, поскольку на такси ему денег родное ведомство не выделяло.
— Здоровый малый, — говорил он Грязнову. — Мог бы просто свернуть шею с такой силищей. И бритва не нужна.
— Тоже, поди, бывший борец, — сказал Грязнов. — Причем классик, в тяжелом весе. Таких полно, кстати сказать, на все том же благословенном Кавказе. Я говорю про бывших... Знаешь, такие разъевшиеся, после того как бросили тренировки, махнули рукой на свою форму... Но силу отнюдь не утратили.
— Что ж, это неплохая зацепка, — сказал Володя, по-прежнему борясь со сном. — А почему вы уверены, что классик?
— В детстве я увлекался борьбой какое-то время. Ходил на соревнования. Там борьба в партере — обязательный элемент. С такой силищей гнут друг другу шеи... Только хруст стоит.
— Итак, с одной стороны — бывший борец, с другой стороны — что-то ритуальное в способе убийства жертвы, — сказал Володя, старательно разлепляя глаза. — Кавказ всегда славился своими борцами. В этом что-то есть, по крайней мере какая-то вероятность...
— Хотя и не факт, — хмуро заметил Грязнов. — Но стоит здесь покопать. У тебя все?
Володя кивнул, и было видно, каких усилий ему это стоило.
— Иди отоспись, — ворчливо сказал Грязнов. — А я еще обо всем этом подумаю.
— Один маленький момент, — сказал Володя. — Мне вот какая идея пришла...
— Ну давай, — устало сказал Грязнов.
— Вот смотрите... — Володя стал что-то чертить на листке бумаги.
— Просто Илья Ефимович Репин, — улыбнулся Грязнов.
— Вот погибший Ивлев. — Володя нарисовал квадратик.
— Похоже, — кивнул Грязнов.
— А это его зам... — Володя нарисовал еще квадратик. — А это ранее погибший Абросимов, генеральный директор «Сургутнефтепрома».
— Тоже горло перерезали? — спросил Грязнов.
— Этим занималась региональная прокуратура, — ответил Володя. — Не в Москве... И что их всех объединяет?
— Вот именно — что? — нетерпеливо сказал Грязнов, взглянув на часы.
— Они же все должны нефть куда-то качать, правильно? — Володя провел несколько линий от каждого квадратика и в том месте, где они сошлись, написал «Транснефть». — Я спросил себя: что у них общего, кроме скоропостижной кончины? И ответил: «Транснефть», государственная корпорация, своего рода монополия, которая вроде бы должна их обслуживать.
— Ну мало ли, — протянул Грязнов. — А банки, а страховые компании?
— Возьмем банки, — согласился Володя. —
Их несколько... Пусть это будут кружочки. Кто владеет в них уставным капиталом либо контрольным пакетом акций? Я проверял на компьютере в прокуратуре Тюмени. — Он быстро провел несколько линий от кружочков ко все той же «Транснефти».
— Допустим, — пожал плечами Грязнов. — Вовсе не факт, но допустим.
— И последнее, — сказал Володя. — Прокуратура. — И нарисовал большой треугольник. — Вот куда сошлись поданные ими иски на все ту же «Транснефть». Только за последний год...
— А это что? — спросил Грязнов, когда Володя стал пририсовывать какие-то цифирки к линиям от фирм к прокуратуре.
— Время передачи материалов различных проверок, ревизий и время гибели «генералов», — сказал Фрязин. — Правда, есть одно исключение. «Регионнефтегаз» во главе с Олегом Томил иным. Кстати, как и убитые Ивлев и Бригадное, он земляк господина Козлачевского, фактического управителя «Транснефти». Этот Томилин жив. Но я не поленился и пошарил в файлах Генпрокуратуры. Так вот недавно Томилин отозвал свой материал о злоупотреблениях.
— И потому остался жив? — нахмурясь, спросил Грязнов.
— Возможно, — уклончиво ответил Фрязин. — Но зато погибла совсем недавно, когда я там еще был, его супруга... Ее и ее любовника зверски застрелили.
— Застали вдвоем? — спросил Грязнов. — А убили до того, как он отозвал материал о злоупотреблениях или после?
— Неужели в этом должна быть какая-то связь?
— Все может быть, — задумчиво произнес Грязнов. — Что-то у тебя не ясно с этой дамой. А в остальном — интересно.
— Я узнал от тамошних детективов, что сам господин Козлачевский собрался лететь на похороны сегодня ночью на специально зафрахтованном самолете... Вот бы и мне туда, Вячеслав Иванович.
— На этом же самолете? — спросил Грязнов. — С его командой? Знаешь, все это пока из области фантазий... Хотя картинка мне нравится своей простотой. Главное, центр тяжести обозначился. Что-то я слыхал про этого... Козловского.
— Козлачевского, — поправил Володя.
— Пока особой разницы не вижу, — сказал Грязнов. — Вот когда возбудим против него дело, тогда и буду заучивать его фамилию. А насчет полета в одном самолете — не знаю... Засветишься раньше времени. И будут ли там места? Ты ведь отоспаться собирался...
Володя потер кулаками покрасневшие глаза и улыбнулся.
— Не понимаю, чему ты радуешься, — сказал Грязнов. — Опять будешь мотаться из одних часовых поясов в другие. Мне Борисыч знаешь что завещал? Чтобы я приглядывал за тобой. Мол, чуть что — вернусь и заберу его.
— Я к нему не хочу, — ответил Володя. — Он прекрасный человек, но в конторе его душно.
— Вот-вот, а я про что? — обрадовался Грязнов. — Мы всегда тут, как на семи ветрах. Текучка кадров, но зато не закисаем, не погрязаем... Сам в самолет сядешь, в смысле напросишься, или пособить? Какую-нибудь бумаженцию организовать?
— Хорошо бы бумаженцию, — кивнул Володя. — Мол, командируется сотрудник Московского управления внутренних дел такой-то. Чего прятаться?
— Не прятаться, а светиться, — поправил Грязнов. — Пойди к ребятам, они знают, как такие бумажки делают. И ничего не бери с собой лишнего, никакой аппаратуры, никаких записей и подобных картинок... Все, надоел уже, иди.
И вялым движением руки указал на дверь. Когда она закрылась, Грязнов встал и прошелся по комнате. Предстоял разговор с Меркуловым. О законности задержания гражданина суверенной и дружественной страны.
Самому, что ли, позвонить? Чего дожидаться милости от прокуратуры? Взять ее — наша задача!
И, полный решимости, он набрал номер.
Костя был на месте.
— Ты уже освободился? — спросил Грязнов.
— В общем-то да... Ты про этого, про Мансурова и его брата?
— Костя, послушай меня. Ведь что получается: мы применяем закон неукоснительно, а в Чечне черт знает что творится: наших ребят в рабстве держат, продают, обменивают, а мы сопим и бездействуем. Ты согласен со мной?
— С тобой попробуй не согласиться... — вздохнул Меркулов. — Думаешь, я не понимаю?
— Погоди, не перебивай. Когда ко мне в руки работорговец попадает, я, значит, должен подойти к нему с правами человека наперевес, так, что ли?
— Мы это с тобой уже обсуждали, — сказал
Меркулов устало. — У тебя против него доказательства есть? Хоть какие-нибудь?
— Да какие доказательства, если он сам мне предлагал деньги за свое освобождение! — вскипел Грязнов. — Ну было это один на один. Однако если следовать букве, а не духу закона, то пацаны наши так там и останутся, понимаешь?
— Неужели тебе надо объяснять, что закон не состоит из двух частей — духа и буквы? Он един! Газетные дискуссии, что дух иногда может подменить собой букву, давно кончились.
— Этот ликбез мне ни к чему. — Грязнов не мог успокоиться.
— Ты лучше скажи, что делать, если генеральному звонят то из Баку, то из посольства, то из «Белого дома». И все спрашивают: как можно держать в СИЗО такого человека, как Рагим Мансуров? С ним, мол, согласован и уже готов к подписанию пакет соглашений... Меня теребят, а у тебя, Слава, ни единого доказательства. И выглядит все это как элементарный произвол.
— Я сказал, что его брату грозит вышка, если Панкратов не выживет.
— Не о брате сейчас речь, — перебил его Меркулов, — а о самом Рагиме Мансурове. Из посольства отозвали заявление о его хулиганском поведении. Потерпевший тоже отказывается подтвердить свои прежние показания, изобличающие Рагима Мансурова. Так что надо, не затягивая, освобождать его.
Грязнов положил трубку. Поговорили... Чего доброго, и младшего подонка освободят. Рагим Мансуров сейчас развернется на свободе.
Он представил, как усмехнется этот младший Мансуров, когда его передадут азербайджанской стороне... Ну что? Чья взяла? — спросит этот насильник. Тут уж и духу, и букве, и самому закону каюк.
Но старшего Мансурова освобождать надо. Туг уже все формальности соблюдены.
И все же он медлил. Пару раз рука тянулась к телефонной трубке, потом снова опускалась на стол. Конечно, не он распоряжается свободой или несвободой господина Мансурова — для этого существуют следователи прокуратуры, но все в курсе развязанной им борьбы. Все ждут, что предпримет он, Вячеслав Грязнов, гроза всякой нечисти.
Надо позвонить Борисычу, сказал он себе. Турецкий — человек мудрый. Зря, что ли, позвали его бороться с мировым терроризмом? Вот так всегда: не можем решить свои проблемы — беремся решать мировые.
Вячеслав Иванович набрал номер в Баку.
Наверное, торчит в гостинице, боится нос высунуть. Как бы друзья Мансурова не взяли его в заложники. Хотя при нем Витя Солонин. Этот сам кого хошь возьмет...
Турецкий сразу откликнулся.
— В общем, деваться мне некуда, Борисыч, — начал Грязнов. — Придется отпускать Мансурова. А там, возможно, и его братцу дадут условно или передадут азербайджанской стороне.
— А я тебе что говорил? Помнишь наш разговор? — спросил Турецкий.
— Такое не забудешь... — вздохнул Грязнов. — Ты был прав. Только что теперь делать? Голова почти не работает. Проблема на проблеме. А тут еще — выпить есть что, а не с кем.
— Сочувствую, — отозвался Турецкий весело. — Ну, выкладывай свои беды.
Они говорили недолго. Грязнова потрясло, что друг его почти слово в слово повторил доводы Меркулова. Если коротко, то закон есть закон и выше его не прыгнешь.
— Ты заработался, — сказал Турецкий, — неужто так уж совсем не с кем выпить?
' — Не хочешь ты меня понять, Саша. — Грязнов скрипнул зубами. — Выпустят этого монстра, и завтра он уже будет в Баку. И тогда ищи-свищи ветра в поле. А про наших пленных ребят придется забыть. Вот что меня гложет.
Через полчаса, успокоившись, Грязнов позвонил в ДПЗ.
— Пал Антоныч, не выпустил еще Мансурова? Уже на старте стоит? Ну ладно, пусть идет по холодку. Но скажи ему, что не как арестованный или задержанный, а как свободный гражданин он может зайти ко мне. Попрощаться, скажи. Для его же пользы. Так и скажи. Думаю, придет. Для собственной пользы отчего не прийти?
Мансуров появился в его кабинете, небритый и осунувшийся, уже минут через двадцать.
— Ну что, есть претензии к следственным властям? — спросил Грязнов, глядя на визитера. — Да вы садитесь.
— Нет, претензий никаких, — помотал головой Мансуров.
— И со своими в посольстве поладили, надо полагать? С этим, как его, Самедом Аслановичем. Интеллигентный молодой человек, таких теперь редко встретишь. Приятное производит впечатление.
Мансуров молчал, глядя поверх головы Грязнова.
— Дело против вас будет прекращено. Но что касается вашего брата, то все остается по-прежнему. Состояние Панкратова тяжелое, если он не выживет, вашему брату грозит самое худшее...
— Вы об этом уже говорили. — Мансуров помолчал и добавил: — Я думал, что вы хороший человек, Вячеслав Иванович...
— Разочаровались?
— Ваши условия? — Губы Мансурова дрогнули.
— Вы их слышали.
— Пленные? Сорок человек?
— Сделайте мне такое личное одолжение, — сказал Грязнов, глядя прямо в глаза Мансурову.
— Но вы же понимаете, что это невозможно. Пленные находятся по деревням, их прячут, используя как работников...
— Но если пройдет слух, что появился дядя с тугой мошной, который платит хорошие деньги... Мне ли вас учить, господин Мансуров?
— Это очень большие деньги. — Лицо Мансурова потемнело. — Просто не знаю. Придется брать кредит.
— Я вас очень прошу, — наседал Грязнов. — Коля Панкратов очень плох... Молитесь вашему Аллаху, чтобы он остался жив.
— Но я уже дал кое-какие обязательства вашим деловым и правительственным кругам. Это миллионные расходы.
— А я прошу о личном одолжении. — Грязнов даже ему нежно улыбнулся.
— Извините, Вячеслав Иванович, у меня есть пес пит-бультерьер... Вы чем-то сейчас его напоминаете.
— Уж лучше бы волкодава, — согнал улыбку с лица Грязнов. — А чего это ваш пес на меня похож? Хорошая собака должна быть похожа на своего хозяина.
Какое-то время они оба молчали.
— Наш разговор останется между нами? — спросил Мансуров. — Какие вам нужны гарантии?
— А меня о гарантиях вы не спрашиваете? — усмехнулся Грязнов.
— Вам я почему-то верю, — сказал Мансуров.
