15
Хозяин «шестерки» сначала не хотел открывать дверь, все глядел в глазок, и тогда Грязнов выталкивал на передний план Володю Фрязина, как более благообразного, более внушающего доверие. Потом хозяин расхрабрился и решил проверить Володины документы через дверную цепочку.
Вот запугали человека, подумал Грязнов, входя вслед за Володей в квартиру. Хозяин вздрогнул, увидев его, перевел взгляд на Володю, но ничего не сказал.
Грязнов мрачно оглядывал прихожую — тесную и заставленную всяким хламом.
Наконец вышла и хозяйка — она что-то жевала, поправляя халат, расходящийся на ее обширном бюсте.
— Вы только не обижайтесь, но вот у наших соседей тоже так пришли поздно в форме, документами перед носом помахали, а после все ценное вынесли. И еще хозяина заставили помогать...
— Мы не обижаемся, — сказал Грязнов. — Я сам, когда дома торчу, если позвонит кто, требую документы показать, потом в отделение звоню, проверяю, служат ли там такие и посылали ли их ко мне с обыском без санкции прокурора...
Володя не выдержал и фыркнул.
— Вам смешно, — поджала губы хозяйка, перестав жевать, — а вот у меня на работе...
— Потом, — прервал ее Грязнов. — Потом расскажете. А сейчас другое мне скажите: вы машину, когда ее вам вернули, помыли?
— А как же! — воскликнула хозяйка, не давая мужу вставить слова. — Я сама всю ее перемыла, только коврики не вытрясла.
Коврики не вытрясла — спасибо и за это.
— Мы хотели бы осмотреть вашу машину еще раз, — сказал Володя.
Хозяин с важным видом стал надевать свою теплую куртку прямо на пижаму.
— Ты хоть штаны Надень! — сказала жена. — Подождут тебя.
— Подождем, — подтвердил Володя.
Машина стояла рядом с подъездом. Володя пропустил Вячеслава Ивановича вперед. Стал светить ему фонариком.
Грязнов начал, кряхтя, осматривать коврики и педали машины.
Вот он — след. Не очень заметный и очень уж большой. Кровь засохла и совсем незаметна на буром резиновом коврике для ног.
Если убийцу ждали, то он сел либо рядом с водителем, либо на заднее сиденье. Не на место же водителя.
Володя напомнил ему про отпечатки кроссовок на лестнице. Странно немного: в такой холод — и кроссовки...
— А ты не стой, — наконец сказал он Володе. — Мы как договорились? Снимай отпечатки пальцев. С ручек, стекол... Конечно, это надо делать с понятыми, да уж столько времени прошло... Много потом на ней ездили? — спросил он хозяина.
— Еще ни разу, — ответил тот. — Все недосуг. К теще бы надо. Приболела теща.
— Теща подождет, — сказал Грязнов. — Поймет, если сможете ей объяснить. Скажете, что вашей машиной воспользовались преступники...
Хозяин присвистнул и понимающе кивнул. Нельзя — стало быть, нельзя. Он понимает. Хозяин машины даже сделал шаг назад и чуть в сторону, выражая таким образом почтение к занятию Грязнова и Фрязина.
— А вы нам в общем-то и не нужны, — сказал ему Володя. — Сами справимся. Не беспокойтесь. Машину запрем и ключи занесем.
Хозяин послушно двинулся к подъезду.
— Дисциплина, — сказал Володя, глядя ему вслед. — Что-то такое было в его биографии, как вы думаете?
— Ты руль пудри, ручки, а не мне мозги, — проворчал Грязнов. — И вот что: посвети-ка на педаль. На всякий случай... Мало ли.
— Думаете, он сам сел за руль? — удивился Володя.
— Ничего я не думаю. Но исключить такую возможность не могу. Тем более что эта мадам, похоже, педали тоже не протирала...
Грязнов кряхтел, снимая засохшую грязь с педалей. Вряд ли это что-нибудь даст. Но вдруг пригодится. В их деле никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Через полчаса они закончили.
— Как думаешь, пальчики у тебя проявятся хоть чьи-то? — спросил Грязнов, вылезая из машины.
— Хозяев наверняка, — ответил Володя. — А коврик, значит, берем? На нем следы?
— Гаишники могли наследить... — вздохнул Грязнов. — Это называется отсутствием взаимодействия разных родов войск.
Он взглянул вверх. На балконе стояли бдительные хозяева и смотрели на них.
— Замерзнете! — крикнул им Грязнов. — Мы сейчас поднимаемся.
Те промолчали. И в этот момент во двор въехала милицейская машина, поблескивая сине- красными огоньками.
— Уже вызвать успели, — хмурясь, сказал Грязнов. — Позвонили в местное отделение, а там сказали: знать ничего не знаем! И выслали наряд.
— Вы сами подали хозяевам эту мысль, — ответил Володя. — Помните? «Я сам в отделение звоню, проверяю... »
Грязнов лишь рукой махнул и зашагал навстречу вылезшим из щегольского «форда» милиционерам. Протянул им свое удостоверение, потом обменялся рукопожатием.
— Все в порядке, Вячеслав Иванович? — спросил старший. — Помощи не надо?
— Помоги, если можешь, материально, — пошутил Грязнов.
Молодые милиционеры заулыбались и посмотрели наверх, откуда их окликали хозяева.
— Все в порядке! — крикнули они снизу.
Когда Грязнов и Фрязин поднялись наверх,
дверь им открыли сразу.
— Ну наконец-то! — расплылась в улыбке хозяйка. — Устали, поди, голодные. А я чай поставила, жду вас.
— Чай — это всегда хорошо, — сказал Грязнов, — и, пожалуй, мы не откажемся.
Но Володя отказался, заспешил, и Вячеславу Ивановичу пришлось одному выпить чашку чая, потому что хозяева засмущались, отказались: вы пейте, пейте, а мы дома, мы всегда успеем.
К себе в управление он вернулся около восьми вечера. И сразу раздался звонок.
— Весь вечер не могу дозвониться! — бушевал Турецкий. — Где тебя носит?
— А еще интеллигентный человек, — упрекнул его Грязнов. — И такие выражения — где носит... Вот тебя где носило все это время? Тут такие дела разворачиваются. Да тебе, поди, неинтересно уже, что происходит в родном отечестве. Вы там все больше международным терроризмом пробавляетесь, вам наши дела да случаи неинтересны.
— Мне звонил этот господин из посольства — Самед Асланович, — сказал Турецкий. — Говорит, будто у вас там есть гражданин Азербайджана некто Мансуров. Мол, человек известный, а сидит в СИЗО.
— Отпустить, что ли? — нахмурился Грязнов.
— Наоборот, просит подержать подольше.
— Вот так да! — удивился Грязнов. — Обычно из этого посольства другое требуют. Вас там, в Баку, еще не задерживают на улицах как лиц славянской национальности? Документов не требуют?
— Сюда эта мода еще не дошла, — ответил Турецкий.
— Мансуров... — стал припоминать Грязнов. — Наглый такой, в Бутырке... Да я этого негодяя вообще никуда не выпущу.
— Ты уверен, что мы говорим об одном и том же лице? — спросил Турецкий.
— Я уверен только в том, что разговариваю сейчас с тобой.
— И то хорошо, — не желая раздражать друга, примирительно сказал Турецкий.
— Вряд ли этот подонок известная фигура в солнечном Азербайджане, как тебе кажется, — сказал Грязнов, остывая. — Вот только брат его... Будто бы тот подкупает должностных лиц. Есть сведения, что купил двоих наших пленных, чтобы обменять их на своего братца. Если не вмешаемся, то обменяет.
— Вот-вот, — сказал Турецкий, — значит, не зря я тебе позвонил.
— Не зря. Значит, этот мерзавец, для которого скупают в Чечне наших пацанов, теперь сидит здесь... Постой, никак не укладывается... Ты понимаешь, что происходит?
Турецкий молчал.
— Да он у меня отсюда вообще теперь не выйдет! — заорал Грязнов.
— Ну ты там полегче, — сказал Турецкий. — Он гражданин иностранного государства. Не вздумай устраивать там бучу, а то знаю я тебя.
— Да ничего ты, Сашка, не знаешь! — в сердцах воскликнул Грязнов. — Тебя не было со мной в камере, где только что они изнасиловали пацана и нагло смеялись мне в лицо! Мой брат, говорит, купит мне прокурора, и я отвечу только в его присутствии... Ты представляешь?
— До этого, значит, дошло? — серьезно спросил Турецкий.
— Поэтому, Александр Борисыч, ты мне ничего не говорил, а я ничего от тебя не слыхал. Тут дело моей чести. Что еще?
— Да вот... — неуверенно произнес Турецкий. — Не знаю, право. Так все совпало. У нас есть запись разговора жены этого Мансурова с одним бельгийским дипломатом, если тебе это интересно... Совсем молодая особа, игривая, смазливая, словом, время не теряла.
— Ну? — поторопил его Грязнов.
— Что — ну? — передразнил Турецкий. — Тебе только скажи... Не нравится мне это, о чем ты сейчас подумал. Понимаешь?
— А откуда ты, Борисыч, знаешь, о чем я подумал? Может, я подумал о наших пацанах, которых этот упырь скупает в Чечне? О том, как их освободить...
— Однако хватка у тебя...
— Как у волкодава, — сказал Грязнов. — Заканчивай, не томи.
— Будешь его шантажировать? — спросил Турецкий после паузы.
— Ее как звать? — спросил Грязнов.
— Фирюза.
— Фирюза так Фирюза, мне без разницы. Значит, если я вас, Александр Борисыч, правильно понял, фотографии постельных сцен эротического содержания из бельгийского посольства вы вышлете мне в ближайшее время по телефаксу?
— Что ты собираешься с ними делать? — спросил Турецкий.
— Пока не знаю. Но что буду делать с братцами Мансуровыми — уже знаю. Про каждого в отдельности.
— Сам-то как? — Турецкий решил переменить тему.
— Устал как собака, — признался Грязнов. — Не знаю, как во всем остальном, но по концентрации идиотов на душу населения мы рискуем выйти на первое место в мире. Просто обвал, Борисыч! Ты там имеешь дело с интеллектуалами, я тебя понимаю, но вот кто мне посочувствует?
— Что предлагаешь? — спросил Турецкий.
— Давай, Сашок, отлавливай последних своих террористов и возвращайся. Без тебя — невмоготу!
— У тебя в управе столько стоящих ребят, — сказал Турецкий. — Сам говорил...
— Я и сейчас говорю. И Володя Фрязин — малый что надо. Но мы здесь как последний очаг сопротивления. Ясно тебе? Нас пока не задавили и не купили.
— Да кто тебя купит? — подначил Турецкий.
— Хочешь сказать: кому я нужен, старый хрен? — хрипло рассмеялся Грязнов. — Выпить не с кем, вот еще незадача, Борисыч. Костя Меркулов твой смотрит на меня как на врага народа, когда предлагаю... Не с кем душу отвести. А ты говоришь...
— Заканчиваем, — сказал Турецкий. — Я не для того трачу финансы ООН, чтобы выслушивать твои питейные претензии.
— Боишься, вычтут из зарплаты? Или спутник за горизонт заходит?
— Все когда-нибудь уходит за горизонт, — серьезно сказал Турецкий. — Солнце, луна, друзья, родители, ты сам...
И отключил связь.
Грязнов закурил и подошел к открытой форточке. Несмотря на позднее время, большинство окон в управлении горело, что называется, синим пламенем. Где-то там, в лабораториях экспертно- криминалистического управления, сейчас брали на анализ пробы крови и спермы, пота и прочего, что оставляла после себя преступность в своих грязных делах.
Володя Фрязин понес туда то, что удалось взять в машине. Грязнов не верил, что удастся найти какие-нибудь зацепки в этой чертовой «шестерке», в которой удирал преступник, умело наводя на версию о подгулявших подростках. И потому запутал сотрудников милиции.
Но — посмотрим. Хотя уже пора. Пока бы уже знать, почему Бригаднова, предпринимателя- нефтяника, зарезали здесь, в Москве, таким архаичным способом, оставляющим, как правило, множество следов? Тем же способом лишили жизни и его предшественника на посту руководителя той же компании в Тюмени?
А мы еще ничего не знаем о погибших, думал Грязнов. Кто они? Может, это всего лишь разборка? Месть за что-то среди своих?
У горских народов это запросто. Он про это читал и слышал. А если это не чеченцы? А если кто-то под них косит? Тогда — зачем?
В дверь постучали. Володя, кто же еще... Пора бы уже открывать дверь ногой, когда тебя начальство ждет не дождется.
Володя вошел, робко глядя на начальника.
— Ну что там? — спросил Вячеслав Иванович нетерпеливо.
— Вы были правы... — сказал Володя. — Вот бы никогда не подумал...
И сел в кресло, придерживая бланки с результатами анализов.
Грязнов резко выхватил из его рук акты биологической и криминалистической экспертизы. Так и есть, обнаружены капли крови на коврике и на педали газа угнанной машины, совпадающие по группе и прочим составляющим с образцами крови, изъятыми на лестнице дома, где был убит Бригаднов. Таким образом, заключали эксперты, в обоих случаях обнаружена кровь потерпевшего Бригаднова.
— Ну и что это дает? — спросил Грязнов. — Это же кровь убитого. А где следы убийцы?
— На коврике след, — сокрушенно, будто был в этом виноват, сказал Володя.
-Чей?
— Убийцы, — сказал Володя. — Там, Вячеслав Иванович, есть дополнения к акту экспертизы. Они наводят на мысль, что убийца, выходит, был один. Сам убил, сам сел в машину, которую оставил в соседнем дворе...
— И что это значит?
— Возможно, это опытный, если судить по его действиям после убийства, преступник. Он постарался самим способом убийства навести нас на след убийцы неопытного...
— Ну да, взял у погибшего кошелек... — нахмурился Грязнов. — Мол, бомж какой-нибудь с вокзала притащился, зарезал богатенького с виду клиента, так?
— Вы нарочно так говорите, Вячеслав Иваныч, — сказал Володя. — Конечно же не так. Не бомж. Наводка на злого чечена, который умеет таким образом — от уха до уха — мстить врагам.
— Какой-то смысл в твоем предположении есть, — сказал Грязнов. — Но я вспоминаю одну байку. Так вот, один малый работал на стройке и все время что-то возил на тачке. Его заподозрили, что он ворует стройматериалы. А уличить никак не могли. Даже однажды тачку разобрали на части, но ничего не нашли. Прошли годы, малый уже не работал на стройке. И вот встречает его полицейский: ладно, мол, дело прошлое. Скажи мне, что ты воровал? Ничего тебе не будет, никакого наказания. Только скажи. И что ты думаешь? Воровал, сознается. Что? Тачки, говорит. Их и воровал. Вот я всегда эту байку вспоминаю, когда очень красивые и сложные загадки возникают. Проще иногда надо на дело смотреть. Преступник чаще всего не дурак. Старается лишних движений не делать. Лишние движения — лишние следы. А чем проще сделает, тем более сложным путем следователи за ним пойдут. Мы считаем, будто его на какую-нибудь «ауди» пересадили из «шестерки», а он просто бросил ее и до ближайшего метро пехом. А «шестерку» эту угнало наше подрастающее поколение. Преступник это увидел и сел в свою тачку, когда им надоело кататься. А мы тут головы ломаем...
— С этим можно соглашаться или не соглашаться, Вячеслав Иваныч, — пожал плечами Володя. — Общие это рассуждения, хотя и небезынтересные. Меня другое смущает. Точно такое же убийство до этого было в Тюмени. Совсем недавно. Как будто нам кто-то загадку постарался загадать. Вот, мол, вам — и почерк один и тот же.
— Думаешь, разные люди это сделали? — спросил Грязнов.
— Думать можно что угодно. Если бы знать! Хоть что-нибудь в этом деле знать бы наверняка, — ответил Володя.
— Тут я с тобой целиком согласен, — вздохнул Грязнов.
