10
Грязнов пришел в следственный корпус Бутырки вместе с адвокатом Сабуровым.
— Что вы можете сказать о моем будущем клиенте? — спросил Сабуров, когда они вошли в кабинет, где обычно адвокаты встречаются с клиентами.
— Единственный сын у матери, — сказал Грязное. — Сидит шесть месяцев. Этого мало?
— Сказал бы кто другой, Вячеслав Иванович... — усмехнулся адвокат, поправляя очки на носу. — Уж вы-то профессионал. Для вас такой человек всегда начинается с номера статьи...
— Панкратов Николай, — сказал Грязнов, — обвиняется ни много ни мало — в умышленном убийстве...
Но тут в дверях появился надзиратель и шепотом произнес: — ЧП.
Грязнов отправился вместе с ним в корпус, где содержался заключенный Панкратов. Они подошли к камере номер триста четырнадцать. Загремели ключи. Грязнов приник к глазку. Несколько фигур в камере бросились в разные стороны. Кто-то сдавленно крикнул: атас!
Дверь распахнулась. В тяжелый воздух коридора хлынули новые смрадные запахи немытых тел и чего-то прокисшего.
— Панкратов! — крикнул надзиратель. — Панкратов здесь?
Камера молчала. Грязнов всмотрелся при тусклом свете лампочки в лица ребят. Большинство из них были лица так называемой кавказской национальности.
— Панкратов! — снова выкрикнул надзиратель. — Спишь, что ли?
Грязнов вошел в камеру, прошел мимо двухъярусных коек и остановился. Дальше была стена тел осужденных. Они, казалось, и при желании не могли его пропустить, поскольку не было возможности раздвинуться.
Грязнов знал о перенаселенности тюрем, но чтобы до такой степени...
— Коля! — позвал он. — Коля Панкратов, ты здесь?
— Да здесь он! — раздался чей-то робкий голос. — Вон лежит.
— Ну-ка пропустите! — приказал Грязнов. — Кому говорю?
И пошел на них, глядя исподлобья.
Стоявшие развернулись боком, угрожающе хмурясь.
Коля Панкратов лежал на цементном полу, раскинув руки. Его голова была неестественно вывернута.
Грязнов склонился над ним, и тут же вокруг него сомкнулись обитатели камеры.
Им нельзя показывать, что я вынужден считаться с их численным превосходством, подумал Грязнов, ощупывая пульс у лежащего без сознания паренька. Коля Панкратов был избит так жестоко, что новые синяки и ссадины легли на старые.
Грязнов присел возле него на корточки, приподнял его голову.
— А ну не застите мне свет! — сказал он, взглянув на оставшегося в дверях, побелевшего от страха надзирателя. Проку от него было мало. В случае чего полагаться можно лишь на себя. Эти, ухмыляющиеся, только и ждут, когда ты проявишь слабость. Дрогнешь голосом или в нерешительности помедлишь.
Два-три лица славянской национальности — не в счет. Они здесь — сявки, их ждет то же самое, что и этого Панкратова, едва закроются двери камеры.
Преступники не имеют национальности, вспомнил он слова новоявленных либералов.
Сюда бы их. В эту камеру. Запереть на полчасика, а потом открыть. И спросить потом: так имеет или не имеет?
Грязнов остановил взгляд на самом молодом заключенном в новеньком тренировочном костюме «Пума». Он с вызовом смотрел на появившегося начальника. Явно ждал, как и его братья по крови, вопроса: кто? И уже знал, что ответить. У него здесь, как он считает, все схвачено и куплено. В том числе и надзиратель, переминающийся с ноги на ногу в дверях. Купим и тебя, казалось, говорили его глаза — наглые, без зрачков, как глаза инопланетянина.
— Статья? — спросил его Грязнов. — За что сидишь?
— Не знаю, — ухмыльнулся тот. — Вот брат купит прокурора, тот скажет.
Остальные заржали. Грязнов поднялся, держа Панкратова на руках.
— За что вы его? — спросил он, глядя на того, кто вступил с ним в разговор.
— А чего вы меня спрашиваете? — удивился тот. — Я что, кому на хвост наступил? Я спал, понятно? Проснулся, когда он с верхней койки свалился.
— И все тоже спали? — спросил Грязнов.
Он стоял в их окружении с Николаем на руках. Понимал, паренька нужно немедленно нести в санчасть. Но для этого надо было еще отсюда выбраться. Могут ведь вытолкнуть надзирателя, погасить свет и устроить темную, похлеще той, что устроили Панкратову. И потом скажут на следствии: спали, ничего не видели, ничего не слышали. Гражданин полковник хотел поднять упавшего Панкратова и сам упал.
— Вы понимаете, что вас всех ждет, если вам пришьют групповуху? — спросил Грязнов, в упор глядя на все того же малого в дорогом спортивном костюме.
— А что я сделал? — опять ухмыльнулся тот. — И вообще, буду отвечать только в присутствии своего прокурора.
Все заржали. Даже надзиратель в дверях ухмыльнулся. Ему явно надоело ждать. Или товарищ полковник хочет установить здесь, в отдельно взятой камере Бутырки, свои законы? Раньше надо было чесаться...
— Будет тебе прокурор, — негромко, глядя на него в упор, пообещал Грязнов и двинулся прямо на него, по-прежнему держа избитого паренька на руках. — И за изнасилование будет, и за избиение...
— Не-а, — мотнул головой «спортсмен», тем не менее уступая дорогу. — Ничего не будет. Меня брат скоро обменяет. На двух пленных. Он их в Чечне купил. Специально у себя держит. Что со мной будет, то и с ними.
И нагло посмотрел на Грязнова. Он был уверен в себе. У него были какие-то свои правила игры.
— Там посмотрим... — кивнул Грязнов, выходя вслед за надзирателем из камеры. Его трясло. Никогда он не подвергался подобному унижению со стороны преступников.
— В санчасть! — сказал он надзирателю, передавая ему Панкратова. А что он мог еще сказать этому толстомордому полусонному малому, явно потворствующему заключенным?
Начальника тюрьмы на месте не было.
— Еще не пришел? — спросил он у секретарши-
— Пока нет. Обещал после обеда... — пролепетала она, глядя на сердитого милицейского полковника.
— Тогда вызовите заместителя, — распорядился Грязнов. — И свяжитесь с канцелярией, мне нужно дело Николая Панкратова.
Появился Туреев, заместитель начальника тюрьмы.
— Это вы, Вячеслав Иванович? Чем вы недовольны? Опять что-то нашли?
— У вас и искать не надо, все на виду, только начальства не видно, — сказал Грязнов. — Почему это вы от меня прячетесь?
— Тогда прошу ко мне в кабинет, — пригласил Туреев, — а то здесь, в приемной, я уже как бы и не начальство.
Грязнов вошел вслед за ним в кабинет и, не желая того, звучно хлопнул дверью.
Хозяин кабинета поморщился.
— Да что вы так хлопаете, Вячеслав Иванович? Скоро двери придется менять от ваших хлопаний. А у нас на это денег нет. Нам бы заключенных, дай Бог, вовремя накормить... Надзирателям зарплату выдать, пока последние не разбежались.
— Да что ты из меня слезу давишь? — махнул рукой Грязнов, садясь в кресло. — Вот ты тут сидишь, а что у вас в камерах творится, не знаешь.
— Знаю я, все знаю... — вздохнул Туреев и поднял глаза к потолку. — А что мы можем? Ну что? Преступность растет. Ловили бы вы поменьше, мы бы дыхание перевели... Но это я так, в шутку. Что конкретно взволновало тебя на этот раз, дорогой Вячеслав Иванович?
Они давно знали друг друга, но дружеское «ты» так и не закрепилось. Разговаривали, как ляжет — то «ты», то «вы».
— Что у вас творится в триста четырнадцатой камере, вы знаете? — спросил Грязнов.
— А что творится?.. — Близоруко щурясь, Ту- реев полистал лежащие перед ним бумаги. — В рапортах ничего не отмечено. Все там нормально, со стороны заключенных жалоб Нет.
— Значит, нет? — дернулся Грязнов, снова закипая. — Вот я только что там был, и там парня чуть не убили! Избили и, судя по всему, изнасиловали. Панкратова Николая. Я сам отправил его на руках надзирателя в вашу медсанчасть. Ты хоть знаешь, что вообще там творится?
— Я знаю, что все камеры перенаселены, — ответил, повышая голос, Туреев. — Я знаю, что чем больше нам присылают заключенных, ожидающих окончания следствия и начала суда, тем меньше у нас остается надзирателей, которые просто бегут отсюда, и тем больше нас донимают адвокаты. Они жалуются на нарушения условий содержания заключенных. И вас, Вячеслав Иванович, в роли такого самозваного адвоката, при всем моем уважении, мне странно видеть.
И швырнул в сердцах карандаш на стол.
— Гена, — негромко, сдерживая себя, сказал Грязнов. — Ты мне еще и про другое скажи. Про то, что следователи тянут резину, а суды не успевают рассматривать дела. Бог с ними. Это все известно. А вот почему в камере, которую я назвал, содержатся сплошь кавказцы, которые творят там расправу — это ты мне объясни. Их что, нельзя было равномерно распределить по разным камерам?
— Удивляешь ты меня, Вячеслав Иванович, — вздохнул Туреев. — Ты что, газет не читаешь? Попробуй скажи такое нашим журналистам! Они вас по своей газетной полосе так размажут... Твои кавказцы — не кавказцы, а россияне.
— Там, похоже, азербайджанцы, — сказал Грязнов. — Они терроризируют остальных.
— Лиц славянской национальности? — насмешливо спросил Туреев. — Так, что ли? Если я начну рассортировывать всех по этническому признаку, завтра же наши либеральные издания поднимут такой вой... Хотя никакой, казалось бы, дискриминации мы не допустим. Но им подозрительно! С чего вдруг мы разделяем таким образом заключенных... — Он потер лысеющую голову. — Ладно. Давай конкретно. Что, кто, как и почему. Я запишу ваши замечания и пожелания. И в ближайшее время, что сможем — исправим! А кто он вам, Вячеслав Иванович, этот Панкратов? Я это говорю не потому, что мы не проведем внутреннего расследования, которое, скажем прямо, неизвестно чем закончится, но все же, учитывая...
— Да не надо ничего учитывать! — взорвался Грязнов. — Кто он мне — не столь важно! Вот тебе он — никто. Это важно... Пойми, Гена, вы здесь разводите безнаказанность, от которой преступность плодится в геометрической прогрессии. Вот видел я там одного, в тренировочном костюме...
— Рустам Мансуров, — подсказал Туреев. — Наглый малый, так? Выступал больше других, грозился братом... Слыхали. За него тут уже ходатайствовали, защищали, политический смысл во все вкладывали. А что делать, если его брат важная шишка в нефтяном бизнесе? Если этот брат выкупил в Чечне русских пленных и шантажирует, что убьет их, если будут обижать младшего братишку? И все говорят: не связывайтесь с этим Рустамом. Последствия будут и все такое — неадекватное...
Оба помолчали.
— Ну не убьет же он пленных? — спросил Грязнов.
— Надеюсь. Все мы надеемся. — Туреев что- то записал на листке, взяв его из стопки, лежавшей рядом с телефоном. — Вот что я готов сделать, Вячеслав Иванович. И только ради вас. Я переведу под разными предлогами всех русских из этой камеры. Пусть потом орут, что я что-то нарушаю. Хотя какое тут нарушение?
— Как — какое? — усмехнулся Грязнов. — Напишут, что создал гетто для лиц кавказской национальности в отдельно взятой камере.
— Вот-вот, теперь и вы поняли... — сказал Ту- реев, снял телефонную трубку и набрал номер. — Хуже того, заговорят О геноциде... Марина? К вам там поступил этот парнишка...
— Николай Панкратов, — подсказал Грязнов.
— Панкратов. Да. Он пришел в сознание? — Туреев прикрыл рукой микрофон и сказал Грязнову: — Состояние тяжелое. Вы поможете нам с биологами — группа крови, спермы, то, се?..
— Нет проблем, — ответил Грязнов, — сейчас позвоню в бюро судмедэкспертизы...
— Пусть подъезжают в медсанчасть, я распоряжусь, чтобы пропустили, — сказал Туреев. — В конце концов, надо ставить на место этих молодчиков.
Какое-то время он молча смотрел на Грязнова, вытирая выступивший на лбу пот. Потом спросил:
— Ну допустим, экспертизу мы сделаем... А дальше?
— Пиши рапорт, возбуждай дело, я свяжусь с Генпрокуратурой, они выделят следователя, — сказал Грязнов, вставая. — Следователь разберется. Я понимаю, о чем ты. О пленных... Посмотрим, что можно сделать. Но так это оставлять нельзя. Там, в камере, еще полтора десятка таких, как Панкратов. А эти, с Кавказа, пока выжидают, чем все кончится для их Рустама. Это нельзя так оставить. Поэтому, Гена, договоримся сразу. Начальству — ни гуту. Понял? Начальство ваше держит нос по ветру. Начальство будет говорить о целесообразности — политической и моральной...
— Вы сами — начальство, Вячеслав Иванович, хотя и не наше, — усмехнулся Туреев. — Ох, чувствую, полечу я с вами кувырком со своего места.
— Невысок твой олимп, — сказал Грязнов, берясь за дверную ручку. — Пойдешь ко мне в МУР?
— Кем? — махнул рукой Туреев. — Оперативником?
— Начальником канцелярии. Будешь скрепки перебирать, — сказал Грязнов. — Извини, конечно, но такая работа тебе была бы больше по характеру...
Из Бутырки он возвращался недовольный собой. Все-таки нельзя вот так — напролом — в чужой монастырь со своим уставом.
Как-то он ездил в Индию по туристической путевке. Гид сразу предупредил: нищим милостыню не подавать.
Он пропустил этот совет мимо ушей и подал самому жалкому мальчонке лет пяти. И туг же на него обрушилась толпа — все в лохмотьях, с культями вместо рук или ног, — откуда только взялись. Они хватали его за руки, за одежду, умоляли, от их зловонного дыхания кружилась голова.
Местная полиция вызволила его, сам бы он не вырвался из этого плена...
Сколько людей в Бутырке, столько же и боли, страданий, разрушенных жизней, не говоря уже о здоровье...
Одно то, что их там держат до суда годами, — проблема из проблем. Потому что многим из этих мучеников светит незначительное наказание...
К себе в кабинет Грязнов вошел мрачнее тучи. Пьггливо посмотрел на подвернувшегося Володю Фрязина.
— Ты еще здесь?
— Аэропорт в Тюмени закрыт на сутки из-за пурги, — ответил тот.
— Черт с ней, с Тюменью... Разберемся здесь. Что известно по замгендиректору Бригаднову?
Володя молча передал ему снимки трупа из морга.
Перерезанное горло, от уха до уха. На лице отпечаток предсмертной муки, голова вжата в плечи.
— Такое ощущение, что он его узнал, тебе не кажется? — спросил Грязнов, усаживаясь за свой стол. — И испугался... Ну-ка покажи мне такие же фотографии его шефа Ивлева.
— А вот я об этом даже не подумал, — покрутил головой Володя, передавая снимки шефу. — А вы сразу решили сравнить...
— Поработай с мое, — сказал Грязнов, разглядывая снимки, — потом будешь начальству дифирамбы петь. — Вот смотри: Ивлев и Бригадное в чем-то стали похожи. Одно и то же выражение лиц.
— Страх смерти, наверное, у всех одинаков.
— Это верно. Но Бригаднов уже знал о случившемся с Ивлевым, а тот не знал, что его ждет. И явно испугался заранее. Тут как бы разный страх, понимаешь? Бригаднов, как только увидел убийцу, сразу вспомнил, что случилось с его предшественником. Его испуг мог быть роковым. Вскрытие было? Не скончался ли он от разрыва сердца раньше, чем от руки убийцы?
— Так оно и было! — с восхищением подтвердил Володя.
— Ты осмотрел место убийства Бригаднова?
— Кровь по всей лестнице. И на ней следы обуви убийцы,— ответил Володя. — Соседи даже не высунулись. Побоялись. Только позвонили в милицию. Говорят, что не было шума и пьяной ругани. Хотя алкоголь у Бригаднова в крови обнаружен. Жена говорит, будто он пил накануне.
— А что ты сам об этом думаешь? — глядя на фотографии, спросил Грязнов.
— А что тут думать? Тот же почерк, что и при убийстве Ивлева.
— Картотеку смотрел? Компьютерные файлы проверял? — спросил Грязнов. — Есть что-нибудь похожее?
— Ничего.
— Где же убийца? Не воспарил же он на небеса вслед за покойником? — устало сказал Грязнов. — Не тяни, говори все, что знаешь... Куда он делся?
— Только то, что с соседнего двора через пару минут отъехала машина. Говорят, «шестерка».
— Говорят... — проворчал Грязнов. — Кто говорит-то? Бабуси, что на лавочке сидели? Да еще в темноте...
Володя молчал. Грязнов старался не смотреть на него, чтобы скрьггь раздражение.
— Я говорю это потому, — пояснил Володя, — что через пару кварталов в Дегунине была обнаружена брошенная «шестерка», прежде угнанная. Гаишники поспешили вернуть ее владельцу.
— Да? — Грязнов поднял на него глаза. — Что ж ты сразу не сказал?
— Ждал ваших наводящих вопросов, — попытался улыбнуться Володя.
Тяжело ему у нас будет, подумал Грязнов. Жесткости не хватает, хватки. Хоть умный парень, работящий, честный.
— Владелец наверняка машину уже помыл, — вздохнул Грязнов.
— Машина была угнана за четыре часа до совершения убийства, — сказал Володя. — Об этом свидетельствует заявление владельца. Решили, что это подростки угнали. Покатались и бросили...
— Конечно, ее нашли на самом видном месте? — спросил Грязнов. — Там, где уже все затоптано?
— Возможно, на этом и строился расчет преступника, как вы думаете? — спросил он.
— Или преступников, — мрачно сказал Грязнов. — Обрати внимание, здесь одно с другим плохо согласуется. Настоящий киллер резать ножом не станет. Велик риск. А вот фокус с машиной проделали нормальный, кося под подростков. Понимаешь, почерки разные у тех, кто был в машине, и у того, кто убивал Бригаднова. Давай попробуем восстановить событие. Значит, они его ждали. Потом отъехали и бросили машину, как ты говоришь, на видном месте. Стало быть, там их ждала другая машина. Им «шестерка» для начала была нужна, чтобы на нее мало кто обратил внимание. Кто-нибудь видел там другую машину, в которую они пересели?
— Да кто обратит внимание? — махнул рукой Володя. — Убивали-то в другом месте.
— На то они и рассчитывали, — согласился с ним Грязнов. — Ну ничего, на каждую хитрую задницу найдется кое-чего с винтом. Сейчас мы с тобой сделаем вот что... — Он посмотрел на часы. — Съездим к тому владельцу «шестерки». Мало ли. Он-то помыл свою машину, а что-нибудь внутри вдруг да осталось...
