11
Самед смотрел на Рагима Мансурова и нервно перебирал четки, пока тот кричал на него, излагая свои требования.
— Не понимаю, чего вы от меня хотите? — сказал он как можно спокойнее. — Ваш брат обвиняется в изнасиловании и нанесении побоев несовершеннолетней. Уже в тюрьме он совершил насилие — акт мужеложства — и также избил вместе с другими сокамерниками этого русского мальчика, если не ошибаюсь, Панкратова. И вы хотите, чтобы его выпустили под залог? Хотите, чтобы мы гарантировали его законопослушное поведение?
— Почему ты, азербайджанский юноша, родственник Президента, говоришь со мной на чужом языке? — воздел руки к потолку Рагим Мансуров. — На языке убийц нашего народа! Тебя здесь подкупили, чтобы ты так со мной разговаривал, да? Аллах видит и слышит, как ты лижешь жопу неверным!
Последние слова он произнес на русском.
Самед усмехнулся.
— Ну вот, кажется, вы сами объяснили, уважаемый, почему с вами приходится разговаривать на языке страны моего пребывания. Просто мы так лучше друг друга поймем... Вы понимаете, какое возмущение мы вызываем, когда покрываем преступления таких, как ваш брат?
— Рустам — не преступник! — Рагим Мансуров повертел пальцем перед носом Самеда.— Пусть наш суд скажет мне это. А русскому суду я никогда не поверю!
— Об этом вас не спросят, уважаемый господин Мансуров, — поморщился Самед. — Сейчас вы опять призовете в свидетели Аллаха, хотя еще недавно возглавляли идеологический отдел райкома партии и были проповедником атеизма... Не при вашем ли участии, уважаемый, древняя мечеть в Наурском районе была превращена в склад угля и мазута? Поэтому не надо обвинять меня в отрыве от корней. Вы лучше мне другое объясните... Где архивы из Грозного с картой нефтяных месторождений в Каспии? У вас?
— А ты неплохо, щенок, подготовился к нашему разговору, — ощерился посетитель. — Вот так ты, значит, осуществляешь защиту интересов правоверных? Разве не сказано в Коране: идешь с иноверцем, держи нож за пазухой? Или ты сам стал иноверцем?
— Я вынужден прервать наш разговор, — сказал Самед. — Покиньте сейчас же этот кабинет, или я буду вынужден вызвать охрану.
— Сам уйду! — выкрикнул Мансуров. — Но сначала вот что объясни: почему ты вероотступник? И четки эти только для виду щупаешь? Знаешь, что бывает с вероотступниками по закону шариата? Им отрубают головы. А про архивы забудь! И ты и весь твой клан. Не получите вы их!
Самед побледнел, однако постарался скрыть свою растерянность. Даже усмехнулся.
— Как в Чечне, уважаемый, собираетесь порядки устанавливать? Хотите всех, весь мир от нас оттолкнуть? Сделать наш народ еще более несчастным, чем он был при вас, когда вы были коммунистом?
Мансуров приподнялся со стула, склонился к нему через стол.
— А ты — чистенький, да? — Это он тоже произнес на русском. — Думаешь, если всю жизнь здесь за папочкиной спиной прожил, так с тобой ничего плохого не случится?
— Угрожаете? — Самед нажал на кнопку звонка. — Сейчас вас задержат и привлекут за оскорбление...
— Меня привлекут? — засмеялся ему в лицо Мансуров. И опять по-русски: — Сопляк! Ты знаешь, кто я? Я к твоему троюродному дяде дверь ногой открываю! Да если с моей головы или головы брата упадет хоть один волосок...
Дверь распахнулась, в комнату вошли несколько охранников.
— Выведите его отсюда... — глухо сказал Самед, не глядя на Мансурова. — Он мне угрожал.
— Может, вызвать милицию? — спросил один из охранников, тот самый верный телохранитель, которого Самед предлагал в помощь Турецкому.
— Нет, Аслан, не стоит, — покачал головой Самед. — Будет скандал, неприятности.
— Боишься скандала? — злорадно спросил Мансуров. — Держишься за тепленькое местечко, да? — И он разразился грязной бранью.
— Вот теперь он созрел для милиции, — сказал Самед. — Оскорбил меня при исполнении служебных обязанностей и при вас, свидетелях... Вы слышали?
Охранники переглянулись, потом кивнули.
— Выведите его, — сказал Самед. — Придет милицейский наряд, составим протокол. И отправим к младшему братцу.
Теперь побледнел Мансуров.
— Ты что, молокосос? Ты понимаешь?..
— А почему по-русски? — поднял брови Самед. — Почему на языке колонизаторов, неверных и убийц твоего народа?
— Ладно, идите... — подтолкнул Мансурова Аслан.
Когда охранники вывели упирающегося Мансурова, Аслан вернулся, закрыв за спиной дверь.
— Самед! Я уважаю тебя и твою родню. Но понимаешь ли ты, что делаешь? Когда он шел сюда, я видел, как женщины в очереди целовали ему руки. Только он помогает сейчас беженцам.
— Он прошел, минуя очередь, — устало отмахнулся Самед. — Я не мог ему позволить унижать и оскорблять меня. Он большой человек, при больших деньгах, но он не выше Президента и закона.
— Для многих выше его только Аллах, — ответил Аслан. И вышел из комнаты.
Самед встал, походил по комнате, нервно перебирая четки. Конечно, в его положении лучше не портить отношения с этим могущественным человеком. Тот слишком много себе позволяет, но это не значит, что ему следует мстить. Он, Самед, уязвим перед такими, как Мансуров. Даже здесь, в Москве. Сейчас время наемных убийц и заложников. Торжествуют большие деньги. Их власть надолго. Пока не образуется средний класс, который нельзя будет купить за долларовую подачку. А пока этого нет, надо смириться.
Он не имел права портить отношения с этим человеком, с кланом, который за ним стоит. Эти люди напрямую связаны с чеченцами, восторжествовавшими над русскими, как доллар над рублем. Поэтому Мансуровы вдвойне опасны. Но прежде следует разобраться в себе. Почему, совершив нормальный для мужчины и дипломата поступок, он смущен, взволнован, начал трусить... И перед кем?
Бывший коммунист стал правоверным, возомнил себя пророком. А его брат Рустам устраивал дебоши и попойки в ресторанах «Интурист» и «Гулистан», осквернил со своими шлюхами Аллею свидетелей, где похоронены жертвы русской бронеколонны, ворвавшейся несколько лет назад в Баку...
Чеченцы сумели за себя постоять, а наши националисты поджали хвосты в Карабахе... Теперь обнаглели.
Брат Мансурова не воевал. Но об этом не принято говорить. Об этом шепчутся, оглядываясь. Ведь на таких, как Мансуров, держится экономика нынешнего Азербайджана. Пусть развалившаяся, пусть устаревшая, но такая обещающая...
Его мысли прервал телефонный звонок. Самед посмотрел на часы и поднял трубку:
— Алекпер, ты? Откуда звонишь?
— Я из Тегерана.
— Как ты там оказался?
— Я в нашем посольстве... Чудом вырвался. Я никак не могу связаться с Баку. Что там случилось? Посол говорит, будто за мной высланы люди, которые должны сопровождать меня. Но все время прерывается связь. Я подумал, ты что- то знаешь...
— Так ты свободен? — взволнованно спросил Самед. — Аллах свидетель, как я рад... Но я могу позвонить отсюда в Баку и все узнать. Ты можешь потом перезвонить сюда, по спутниковому?
— Да, да, конечно... — растерянно ответил Алекпер. — Просто не понимаю. Москва так далеко отсюда, а тебя так хорошо слышно... Может, там что-то случилось? Например, с отцом?
— Не думай о плохом, — сказал Самед. — Ты правильно сделал, что позвонил сюда. Мы бы первыми узнали, если бы случилось какое-то несчастье. Нам сейчас лучше прервать разговор, я позвоню в Баку, а через какое-то время ты мне перезвонишь... Или лучше пусть это сделает посол, как ты думаешь?
— Брат, будет лучше, если это сделаешь ты, — сказал Алекпер дрогнувшим голосом. — Я сейчас никому не верю. Только отцу и тебе. Все предают. Все готовы всадить нож в спину.
— Ну-ну, — успокаивая его, сказал Самед. — Ты слишком переволновался. Уверяю тебя, просто какая-нибудь техническая неисправность. Перезвони мне через десять минут. Хорошо?
— Хорошо, — согласился Алекпер. — Только напрасно ты меня успокаиваешь, брат. Ты не представляешь, что я перенес. — И положил трубку.
Самед задумчиво смотрел на аппарат. Просто так Алекпер, сильный, мужественный, жаловаться не будет... Да что — Алекпер. Самед и сам только сегодня почувствовал, что надвигается нечто ужасное. Поведение Мансурова словно подсказало ему это.
Баку стало притягательной добычей для многих авантюристов мира. Точно так же было и в начале века. Тогда тоже к его родине потянулись руки тогдашних проходимцев. Но куда им до сегодняшних, вооруженных еще большей беспринципностью и современной техникой.
Увы, разрыв между техническими возможностями и моральными нормами все увеличивается. Техника не стоит на месте, а мораль падает. Страшно подумать, что в недалеком будущем какой-нибудь террорист сможет поместить атомный завод в обычном «дипломате» и спокойно «забудет» его где-нибудь...
Он думал об этом, набирая бесчисленные номера и коды, чтобы связаться с Баку. Везде занято. Что за черт?
Уже отчаявшись, он набрал номер Новруза. Связь сработала сразу же.
— Новруз, ты не спишь? Я не разбудил тебя?
— Что ты, Самед, как ты мог подумать...
— Что у вас там происходит?
— Наши друзья сделали кое-какие записи разговоров, сам знаешь где...
— Новруз, наш разговор невозможно прослушать, говори, как есть.
— Я в это плохо верю.
— Так что у вас происходит? Мне только что звонил Алекпер из Тегерана. Он не может никому дозвониться.
— Знаю только то, что посланы люди в Мехрабад, чтобы там его встретить.
— Узнай подробней, Новруз. Боюсь, слишком многим освобождение Алекпера как кость в горле. Возможно, он там, в плену, кое-что узнал.
— Наши друзья тоже так думают. Но пока расшифровывают разговоры, записанные на приеме.
— Не говори лишнее, Новруз. Я все понял. Вдруг записывают нас?
— Значит, ты тоже боишься?
— Только что у меня был Рагим Мансуров.
— Он разве в Москве?
— В тюрьме его брат. Он хочет его выкупить. Вел себя вызывающе. Как будто власть уже у него в кармане. Мы не может допустить, чтобы такие, как он, добились своего.
— Давно хотел тебе сказать то же самое. Что- то такое носится в воздухе...
— Предательство, Новруз. Хотя считается, что оно не имеет запаха, вкуса и цвета.
— Думаешь, возможна новая попытка переворота?
— Заканчиваем разговор, Новруз. Мне должен позвонить Алекпер.
— Скажи ему, пусть не выходит из посольства, пока не убедится, что за ним приехали верные люди.
Телефон умолк.
Новруз молча смотрел на зеленоватый огонек индикатора.
Пожалуй, стоит поделиться услышанным с мистером Кэрриганом и его телохранителем мистером Косецки. Прямо сейчас. Возможно, через пару часов будет поздно. Возможно, люди Мансурова успеют перехватить Алекпера, если сумели подслушать... Ведь кто-то же смог заглушить телефоны посольства в Тегеране. Если Алекпер смог свободно связаться с Москвой, но не может связаться с Баку — это наводит на тревожные предположения... Ну да, перехват идет в Баку, а заглушить Москву они не могут.
Новруз осторожно выглянул в окно. Отсюда был виден на фоне темнеющего неба минарет Сынык-Кала, с которого при новой власти поспешили снять предупредительный красный фонарь для ночных самолетов. Мол, в Коране про это ничего не сказано. Потом снова повесили. Но кто-то забрался на самый верх и разбил... Снова повесили, уже оградив металлической сеткой. Тогда просто сбили его выстрелом снизу.
Новруз осторожно, поскольку жена уже уснула, прошел в коридор. Из приоткрытой двери другой комнаты доносилось сопение сына. Парню всего одиннадцать, поздний ребенок, часто болеет, особенно зимой... Подумав, достал из куртки на вешалке свой револьвер, крутанул машинально барабан.
Если идти к русским в «Интурист», то лучше прямо сейчас.
Он осторожно открыл входную дверь, также осторожно закрыл ее за собой. Прислушался. Дом спал, только внизу хлопала от ветра дверь подъезда.
Спустился вниз, вышел во двор. Осталось только его пересечь, лавируя между автомобилями, почти невидимыми в темноте. Потом выйти на освещенный проспект Нефтяников, где много людей, несмотря на позднее время...
Он быстро шел, втянув голову в плечи, и уже почти дошел до ворот, как кто-то резко обхватил его сзади вокруг пояса одной рукой, другой схватил за подбородок и откинул голову назад, так что хрустнули шейные позвонки, а потом резкая, смертельная боль опоясала тонкой петлей его горло. Последнее, что он почувствовал, было ощущение тепла, залившего его горло ниже кадыка и проникающее дальше, за ворот.
