Из обшарпанного подъезда старого двухэтажного дома в Климентовском переулке вышел невысокий молодой человек в темно-синей китайской пуховой куртке и черной спортивной шапочке, надвинутой низко на лоб. Серые брюки были заправлены по молодежной моде в низкие полусапожки - дутики.

Еще в дверях он закурил, загораживая огонек и лицо поднятой лодочкой ладонью. При этом он быстрым взглядом отметил фигуры двух старушек, медленно выходящих со двора в переулок, в сторону метро «Третьяковская», и, привычно зажав сигарету в кулаке, неторопливо, чуть прихрамывая, отправился по узкому тротуару в противоположную сторону — к «Новокузнецкой».

Справа от него, за узорчатой оградой, во дворе, было тихо. Спокойной походкой человек дошел до угла, еще раз обернулся и, швырнув сигарету под ноги в очередную лужу, словно ввинтился в людской поток. Ничем не отличаясь от десятков и сотен подобных себе москвичей, он не привлекал ничьего внимания. И скоро будто растворился, растаял в толпе.

Молодой человек дошел до метро и остановился возле фургона со снятыми колесами, торговавшего, как следовало из чернильной надписи на тетрадном листке, горячими сосисками и кофе. Он взял две порции сосисок, пару кусков черного хлеба и стаканчик с горячей жидкостью цвета сильно разбавленной глины и отдаленно пахнущей кофе со сгущенным молоком. Продавщица шлепнула на бумажную тарелку столовую ложку горчицы.

Расплатившись и отойдя от окошка, молодой человек снял и сунул в карман шапочку, открыв солнцу коротко стриженные светло-русые волосы и бледный лоб, словно забрызганный веснушками. Свой обед он приспособил на горизонтально прибитой к боковине фургона доске и стал быстро и с аппетитом жевать, жадно глотая и прихлебывая кофе частыми мелкими глотками.

Наконец он поел, выбросил бумажный мусор в урну и вразвалочку отправился дальше, к набережной Москвы-реки. Там он свернул налево и, пройдя метров сто по Кадашевской набережной в сторону Лаврушинского переулка, остановился, закурил мятую сигарету «Прима» и, облокотившись на чугунные перила, стал глядеть вниз, поплевывая в быстро бегущую грязно-серую воду, напоминающую цветом недавно выпитый кофе.

Не прошло и десяти минут, как позади него затормозили, разбрызгав лужу, когда-то белые «Жигули» еще первой модели, давно снятой с производства.

Водитель открыл правую переднюю дверцу и молча махнул рукой, приглашая садиться. Но молодой человек захлопнул открытую им дверцу и принципиально сел на заднее сиденье.

—     Ну? — спросил водитель, человек средних лет, плотный, в кепке, и повернулся к пассажиру, словно волк, всем телом. В его круглом лице было что-то мягкое, неуловимо бабье, но глаза, маленькие и какие-то бесцветные, глядели тем не менее остро, будто буравили собеседника. Когда он заговорил, во рту блеснула золотом коронка.

—     Сделал, — спокойно и лениво процедил молодой человек и отвернулся к боковому стеклу.

—     Как договаривались? — продолжал настойчиво глядеть на него водитель.

—     Ну чего пристал? Я с тобой, что ли, договаривался? Нет. Мне посредники не нужны. Так что можешь отваливать. Где Барон?

—     А на кой ты ему нужен-то? Вот мы сейчас проверим, как ты все сделал: правильно — неправильно, и в зависимости — получай свою зарплату.

Положив руку на спинку сиденья и привалившись спиной к двери, водитель смотрел на молодого человека, и лицо его не выражало никаких эмоций.

Наконец раздался приглушенный писк зуммера. Водитель открыл бардачок и достал оттуда трубку радиотелефона, выдвинул антенну и, нажав на кнопку, прижал к уху.

Слушая, он размеренно кивал, поглядывая равнодушными глазами на сидящего сзади. Тот был абсолютно спокоен.

—     Понял, — наконец сказал водитель, убрал антенну и кинул трубку в бардачок. — Ну вот и все, кореш, — ухмыльнулся он, и от этой его зловещей какой-то ухмылки молодой человек невольно вздрогнул и прищурился. — Порядок, говорю... Попал, значит. По уговору. А теперь... получай свою зарплату и чеши себе куда хочешь. Но чтоб в столице тобой уже нынче вечером не пахло. На, считай!

Он достал из-под переднего сиденья небольшую черную пластиковую сумку и перекинул ее назад. Молодой человек, сдерживая дрожь в пальцах и краем глаза поглядывая на водителя, раскрыл сумку. В ней лежали денежные пачки, перетянутые банковскими бандеролями

—   Сколько тут? — спросил хрипло.

—   Как условлено, — пожал плечами водитель. — Десять тысяч долларов — сто сотенных и пятьсот тысяч нашими. Там пятисотрублевые купюры, по сотне штук в десяти пачках. Хочешь — считай. А можешь на слово поверить.

—   Ладно, — охотно согласился молодой человек и облегченно вздохнул. Видно было, что ему уже не терпелось избавиться от неприятного соседа. — Тогда я, значит, пойду... Если надо?..

—   Да кому ты на хрен нужен? — презрительно сплюнул водитель и цыкнул золотой фиксой. — Наоборот, советую тебе вообще больше никогда на глаза не попадаться. Исчезни. Тебе там, — он кивнул на сумку, — До конца жизни хватит. Если с умом. А про Барона забудь намертво. Не было его никогда, понял? А теперь дуй отсюда, фраер. Угрожать я тебе не собираюсь, сам знаешь, мы слов на ветер не бросаем. Усек?

Тот кивнул.

—   Не понял! — настойчиво повторил водитель.

—   Ну усек... усек.

—   Все. Свободен. — И водитель указал на дверь.

Парень, не спуская с него глаз, вылез из машины и захлопнул за собой дверцу. И сейчас же грязные «Жигули» будто прыгнули с места и, несмотря на потрепанный вид, весьма споро рванули по набережной.

Молодой же человек, поглядев вслед и ненавязчиво осмотревшись, небрежно закинул сумку на плечо и отправился к Москворецкому мосту, а потом к ГУМу.