Глава 7.
Капитан Воробьев спал крепко, и никакие кошмары ему не снились. Скорее для того, чтобы перестраховаться, поскольку потрепать нервы все же пришлось, да и сон был спокойнее, тяпнул, перед тем как лечь, полный стакан «Довганя» и даже перекосился: такая дрянь, вот и верь рекламе… И поскорее запил персиковым консервированным компотом. Как многие жестокие люди, впрочем, сам для себя он объяснял это жестокостью профессии, Дима Воробьев был и сентиментален, и любил сладкое. И если бы, к примеру, сладкое вино оказывало на него такое же разящее действие, как водка, он бы пил только его.
Наступивший день был отгульным, и, значит, наверняка придется иметь в виду вызов по сотовому. Не выходил из головы и покойник, в отношении которого определенно следовало что-то предпринять, но что конкретно, Воробьев пока не знал. Да и слова того мужика, что прислал на выручку Павел Антонович, сказанные в адрес медсестрички, тоже будто звучали еще в ушах. Действительно, мало ли, как жизнь повернется!…
Вставать было лень, но Воробьев взглянул на часы и тут же вскочил, будто вскинутый пружиной: мать честна, девятый час! У них же где-то в это время пересменка!
Он пока не знал, какие действия будет предпринимать, но быстро привел себя в надлежащую форму и бегом спустился во двор, где у него в новенькой «ракушке» стоял собственный темно-синий «жигуль» – шестерка с мощным, форсированным двигателем. Хороший мастер потрудился, зато и мог теперь на трассе держать Воробьев в среднем сто двадцать. Больница всего в двух шагах, и он не знал, понадобится ли сегодня машина, но решил, что колеса в любом случае не помешают.
У ворот больницы он остановился и позвонил в реанимационное отделение, спросил, не ушла ли Зина. Ответили, что дежурство ее окончилось и она одевается, но внизу, поэтому позвать ее некому. Воробьев вышел из машины и занял пост у выхода из корпуса, боясь ненароком пропустить девицу: видел-то ее всего ничего, в белой шапочке и халате, да еще при неярком освещении – поди теперь узнай!
Расчет свой выстроил правильно, потому что Зина, едва ступила за порог, сразу же сама его узнала. И обрадовалась.
– Вот повезло! – воскликнула, сбегая по ступенькам. – А я уж решила, что все позабыл ухажер-то случайный! Наобещал, насулил бедной девушке, а сам – ходу! Ну так что, товарищ капитан, и где ваша обещанная машина?
– А зачем она нам? – как бы удивился Воробьев, вступая в игру.
– То есть как?! А кто вчера божился домой отвезти?
– Божился? Это было, помню. Но зачем же везти? Вон он, дом-то мой, видишь? Розовый. Тут пешком быстрее.
– А разве я обещала к тебе? – Девушка лукаво нахмурила бровки.
– Мне так показалось, – печально вздохнул Воробьев. – Вот я и обрадовался… Ночь не спал, все ждал, когда…
– Ну да, не спал! – рассмеялась Зина. – А щеки – красные, как у всех здоровых мужиков, которые никогда не жалуются на бессонницу. Ври больше, ждал он! Ну и что, дождался?
– Хотелось бы… – многозначительно подмигнул Воробьев и, достав из кармана связку ключей, раскрутил ее на пальце. – Значит, девушка согласна?
– Да уж что теперь с вами делать!… Только я, правда, сегодня устала. Ночь вышла беспокойная. Да этот еще…
Очень удачно она сказала. Воробьев все размышлял, как удобнее начать, чтоб не особо выдать свою заинтересованность и в то же время как бы проявить такт, а заодно и перевести дело в нужное ему русло.
– Да, ты знаешь, Зинуля, и у меня из головы все никак не выходит этот мужик… Надо ж, чтоб так не повезло бедолаге.
– А-а, ты про того? Ну там-то картина была ясная. Юра сразу определил перелом основания черепа. И сказал: девяносто девять из ста, что до утра не дотянет. Как в воду глядел.
– Юра – это кто? – с нарочитой ревностью спросил Воробьев.
– Дежурный врач… – Она неожиданно хмыкнула. – Ну, козел! – И, увидев непонимающие глаза Воробьева, добавила, смеясь: – Только это между нами, а то он такой, что и выгонит за милую душу, ладно?… У него вроде как игра такая: если угадал, пошли в процедурную. Девчонки ходят… Да ему много-то и не надо. Больше для форсу.
– И ты тоже? – поморщился Воробьев. – Нравы у вас, однако…
– Ну да, как же, пошла я с ним! Лидку, говорю, забирай и отваливайте, а мне еще хлопот… Отвязался.
– А со мной ты как же? Или влюбилась? – пошутил он.
– Держи карман, влюбилась! Ты – другое дело. Вежливый, за хохол не хватаешь, и вообще…
– Чего вообще?
– Ничего, говорю, мужичок, в порядке. А ты не станешь меня обижать?
– Это как же? – удивился он.
– Ну… кто вас, мужиков, угадает… Думаешь, положительный человек, а в нем вдруг такой бес оказывается! Считают, если ты в медицине, так тебе и черт не брат, все можно…
– Нет, это ты зря. Я себе ничего такого не позволяю. И вообще я к вам, женщинам, отношусь всегда с уважением.
– А почему тогда не женат?
– Откуда знаешь?
– По глазам твоим догадалась. И бабы у тебя давно не было, верно говорю?
– Точно! – усмехнулся Воробьев и подумал: «Ишь какая ты у нас наблюдательная!» Но вслух произнес: – А не женат потому, что хорошей до сих пор не встретил… Но я все о том мужике никак забыть не могу. Представляешь – ни документов, ничего такого, чтоб узнать, кто, откуда, как случилось, что перелом схлопотал. И вот у него как раз может быть семья, родители. Ждут, волнуются, морги обзванивают… А вы хоть сведения даете о покойниках?
– Сообщают, – сразу поскучнела Зина, для которой собственные профессиональные темы были, видно, очень неинтересны. – Доставили, мол, такого-то. И описание – возраст, приметы… Но это в морге. Ну о чем мы говорим!
– Сейчас, Зинулечка, – заторопился, придав лицу виноватый вид, капитан. – Понимаешь, я в некотором роде ну как бы причастен… Вот и подумал, может, этим, которые у вас в морге, санитарам, сообщить бы, что если кто позвонит или станет интересоваться, ну, в общем, спрашивать об этом мужике, то чтоб и мне узнать. Я бы и телефон свой оставил. Не для родственников, конечно, им до меня никакого дела, естественно. А санитар бы, или кто там у вас главный, звякнул бы мне, глядишь, и я бы помог чем…
– На кой тебе вся эта тряхомудия? Других забот, что ли, не хватает?… Ну, если хочешь… Пиши свой номер, пойду отнесу. Или давай вместе пойдем.
– Да нет, чего я… – засмущался Воробьев. – Ты среди них свой человек, а я – посторонний. Да еще милиционер. Подумают еще Бог знает что! А так, думаю, вроде последнее доброе дело человеку сделаем, а? И запиши мне заодно, как им туда звонить и кому.
– Уговорил, речистый, – улыбнулась она, взяла листок с телефонным номером, – тогда стой тут и никуда без меня не уходи. И учти, за это – оплата отдельная.
– Это в каком смысле? – вроде бы не понял Воробьев.
– А вот вернусь – объясню! – засмеялась она, убегая.
Чего тут было объяснять!… Раз деньги берет, значит, профессионалка. В больнице работает, а там у них строго, проверки регулярные, поэтому и опасности нет. Но чтоб профессионалка с ментом пошла, как говорится, почти по собственной инициативе, такого что-то не мог припомнить Воробьев. Если уж ему и приходилось «снимать» подобных девиц, то об оплате их труда даже и разговор никогда не заходил. Или это она так, в шутку?…
Она вскоре вернулась, кивнула, что все в порядке, и сказала:
– Ну, больше у нас нет проблем? Можно идти?
– А зачем же ходить, такие красивые ножки утомлять, когда мы и на колесах можем?
– Ах ты хитрюга! – обрадовалась она. – А сам что говорил?…
Через минуту, сидя в машине, она откинула с головы меховой капюшон, движением головы раскидала по воротнику пальто неожиданно густые каштановые волосы и искоса посмотрела на Воробьева.
– А ведь я тебе нравлюсь, точно?
– Еще как! – подмигнул Воробьев. – Давай сейчас подскочим к универсаму и кой-чего наберем. Чтоб потом уже не выскакивать.
– Эй, молодой человек! – воскликнула она. – А ты чего такого напридумывал себе? Ну-ка быстренько делись планами, а то я с тобой никуда не поеду!
– Какие у нас с тобой могут быть планы! Я приглашаю тебя в гости. Бардака у меня, ой, извини, – хмыкнул он, – я в том смысле, что холостяцкого беспорядка не терплю. Знаешь, носки в борще или мышь в чайнике… Нет, у меня чисто. И погулять, и отдохнуть можно. И я очень хочу, чтобы ты согласилась. Давай устроим праздник.
– Что я могу сказать? – весело вздохнула Зина. – Ты так здорово уговариваешь, что устоять, честное слово, просто невозможно. А вот еще объясни: почему, если живешь в том доме, все-таки на машине приехал?
– А вдруг бы ты отказалась? Вот и повез бы к тебе домой, – печально вздохнул он.
– Далеко бы пришлось… Я в Софрино живу.
– Это по Ярославке? Господи, даль-то какая!
– А чего? Полста верст, час с хвостиком. И дежурство не каждый день. Вот теперь могу целых два дня гулять, отсыпаться. Ну так как теперь, повез бы?
– Запросто… только до меня ближе.
– Молодец. Хороший кавалер, – с удовольствием отметила она. Ее симпатичная мордашка сияла от заманчивого предложения этого несомненно милого, но уж больно застенчивого милиционера. Она подумала, что застенчивость – это не страшно, не самое худшее качество у мужчин, легко поправимое, было бы только желание. А желание у него действительно было – это она увидела в его глазах, которые так и прикипели к ее крепенькой и соблазнительной ножке, что будто невзначай выглянула из-под распахнувшегося на коленке пальто. Зина удостоверилась, что он созрел, и машинальным движением – оп! – поддернула выше и без того короткую юбку. Ну-ка, а сейчас как?…
– Зина, – с укором, хрипловатым голосом заметил Воробьев, – если ты не прекратишь немедленно меня заводить, мы не тронемся с места. И ни в какой магазин не поедем, и ни в какой дом.
– Это почему же? – изумилась она и повернулась к нему всем телом, распахивая при этом пальто, чтоб он увидел ее всю – от круглых, полных бедер до высоких острых грудей, туго обтянутых шелковистой тканью.
– А потому, – в буквальном смысле пожирая ее глазами, нервным голосом сообщил он, – что я сейчас плюну на весь мир, схвачу тебя и… и никто меня не осудит, – на тяжелом выдохе закончил он.
Она расхохоталась и запахнула полы пальто.
– Все, едем, эксперимент закончен!
– Какой еще эксперимент? – ничего не понял он.
– А! – отмахнулась она, но, уступая его настойчивому взгляду, хитро улыбнулась: – Это я хотела проверить, кто тебе больше нужен – я или просто с бабой переспать.
– Ну? Проверила?
– Ага. Я нужна.
– А как догадалась?
– Если б просто бабы не хватало, ты б с ходу засандалил мне, – с грубоватой прямолинейностью объясняла она. – А ты разговор завел. Значит, умеешь терпеть, дожидаться. Понял теперь?
– Интересное дело! – Воробьев даже смутился слегка. – Ну а как бы я мог… прямо тут?!
– Ох, мужики! Всему вас учить надо! Да рванул бы сразу, ну хоть вон в тот тупичок, и кинул бы к себе на колени… Ведь у тебя даже стекла на машине подходящие – снаружи не видать. Но ты – молодец, не бойся, от тебя не уйдет, поехали…
Воробьеву понравилось, что девочка оказалась без претензий. Сама пошла в душ, чтобы смыть с себя, как она заявила, тошнотворный запах больницы. Потом позвала к себе Воробьева, предусмотрительно скинувшего уже все лишнее. А закончили они первый акт своего тесного знакомства уже на кухонном диванчике, куда, мокрые, перебрались из-под душа. Всем она оказалась хороша, а главное, сложена так, что у Воробьева ни на миг не пропадало желание. Держать такую в любовницах – лучше не придумаешь: чистенько, профессионально и вкусно.
Они никуда не торопились – ели, пили, занимались любовью. Зина очень охотно прикладывалась к рюмочке сладкой «Хванчкары», обретая все большую свободу в любовных действиях. Воробьев только удивлялся: бессонная ночь, стрессовая обстановка, а теперь такая бешеная трата энергии – откуда в ней столько силы?! Или все эти больничные ситуации давно уже вошли в привычку и организм сам выставляет против них защитную реакцию? Вот только бы язычок ей подкоротить, снять бы эту уличную вульгарность. Но, с другой стороны, убери из ее речи ласкательные выкрики-матерки – и пропадет кайф, возбуждение будет не то…
И еще одно обстоятельство не беспокоило, нет, а скорее поскребывало душу: эта ее фраза о деньгах, о плате. Не в них, конечно, дело, и баксы имелись, и отечественные, от которых еще пока никто не отказывался. Но сама мысль о том, что за то наслаждение, которое он получает, так же как и она, и это видно, надо платить, словно в магазине, – и как? почасово, оптом? – была неприятной.
Наконец он, кажется, нашел форму для своего вопроса. Когда они в очередной раз, сбившись даже с шуточного счета, откинулись друг от друга, Воробьев, словно бы между прочим, спросил:
– Ну и на какую сумму мы сегодня с тобой?…
– Ты о чем? – лениво поинтересовалась она.
– Так сама ж говорила: это за отдельную плату, а то…
– Дурак ты, Митька, – равнодушно отозвалась Зина и уже потянулась было к нему, как вдруг резко отстранилась, села и посмотрела в упор. – Ну вот, взял и испортил. Ты или совсем шуток не понимаешь, или очень злой человек. Занимаешься любовью, а мысли – черт знает о чем.
Ее слова, сказанные убежденно и откровенно, больно кольнули Воробьева своей обидной справедливостью. Он попробовал сейчас же все перевести в шутку, но, видно, действительно «достал» эту своенравную девчонку. Как будто сам себе накаркал – она вдруг словно сломалась. Стала вялой, закапризничала, мол, спать хочет, хватит упражнений, и так уже все стерто и болит. В речи появились сварливые интонации и поперла уличная грубость. Самым лучшим вариантом в данной ситуации было, конечно, решение сменить пластинку.
Он поднялся, накинул халат, сказал Зине:
– Ты права, а то я в самом деле – дорвался, как оголодавший. Я тебе сейчас принесу подушку, одеяло, а ты поспи. Отдыхай…
А когда вернулся, она уже крепко спала. Он подсунул ей под голову подушку, укрыл одеялом – никакого движения. Не выдержал и залез к ней поближе, обнял и, удивившись вновь охватившему почти бешеному желанию, кинул ее себе на грудь. Похоже, ее разбудил собственный крик. Воробьев вдруг увидел над собой огромные, расширенные в изумлении ее черные зрачки и едва не задохнулся от болезненного, перекрывшего дыхание поцелуя. Она, словно потеряв над собой всякий контроль, извивалась на нем, расцарапывая ногтями до крови, крича и не видя перед собой ничего. Потом задрожала, забилась в конвульсиях и замерла. Открыла глаза, посмотрела как на незнакомого и спокойно заявила:
– Точно. Залетела, ах, твою мать… – боком сползла, перевернулась на спину и закончила: – Ну и ладно. Поглядим… Иди, а? Дай поспать.
Эта новая интонация прямо-таки поразила Воробьева: заговорила, будто хозяйка. Этого еще недоставало! Ну что ж, давай, давай… И следующая мысль, которая вдруг проклюнулась в голове, совсем не удивила его: как бы поудобнее выставить ее?… Вот поспит, и надо будет подбросить ее на Ярославский вокзал. Придумать себе какое-нибудь срочное дело. И правда, не везти ж эту весьма талантливую и столь же неуравновешенную девицу на край света – к чертям на кулички?…
То, что казалось непреодолимым для Ларисы Аркадьевны Ляминой, главного специалиста крупнейшей библиотеки страны и дочери вице-премьера России, для следователя Парфенова было делом техники. Телефонный звонок в дежурную часть ГУВД города Москвы, и перед Игорем появился список всех официально зафиксированных жертв прошедших суток. Среди тех, чьи личности были установлены, Валерия Ильича Комарова не оказалось. Уже слава Богу, поскольку, как утверждала Лариса, Валерий был совершенно трезв, имел при себе, естественно, права и министерское удостоверение и ехал в собственном зеленом «Москвиче» четыреста двенадцатой модели. Что касается «Москвича», то в дорожно-транспортных происшествиях за последние сутки ни один зеленый автомобиль этой марки не фигурировал. Возле дома на Русаковской улице машины тоже не оказалось. Мать Комарова по просьбе Ларисы спускалась во двор, проверяла. Значит, он мог куда-то уехать, причем неожиданно, иначе бы Лариса знала о его планах. Но он твердо уверял ее, что отправляется домой. Никакой логики! Был еще вариант: проверить среди неопознанных трупов. Таких к утру набралось почти с десяток, но это в основном замерзшие бомжи или последней стадии алкоголики. Тридцатилетнего крупного мужчины – сто восемьдесят росту – в серых брюках, сине-белой теплой ковбойке и серой же с меховой подстежкой куртке среди них не было. Слабое, конечно, утешение, но все же.
Парфенов, как мог, постарался успокоить Ларису и хотел уже перейти к своему делу, ради которого он, собственно, и приезжал в библиотеку. Он стал расспрашивать о Елене Георгиевне Красницкой и всем том, что ее окружало. Но Лариса, как ни старалась, ничего путного, оказывается, вспомнить о ней не могла. Нет, могла бы, конечно, но… не сейчас, не в этом состоянии…
Ну, все анкетные данные можно взять в кадрах. Она была работник старый, опытный. Пришла в «ленинку» в начале шестидесятых, после окончания библиотечного института – было такое учебное заведение где-то под Москвой, кажется, в Химках, которое больше напоминало женский монастырь, только с обратным знаком, словом, веселое такое учреждение – и больше уже место работы не меняла. Только росла, достигнув в конце жизни должности заведующей сектором. Более чем завидная карьера. Если правильно понимать иронию. Характер – сложный. Правдолюбка – и этим все сказано. В последние год-два постоянно конфликтовала с начальством, а Зверев и иже с ним только и ждали, когда можно будет без особых усилий выкинуть ее на пенсию. Не дождались. А может, и сами постарались ускорить решение проблемы. Теперь уже, после странного самоубийства начальника охраны Калошина, явного убийства Марины Штерн, гибель Красницкой никак не представляется случайной. Какой там, скажите на милость, газ?! А украденные картины?…
Отец Елены Георгиевны, она рассказывала, обожал передвижников. Впрочем, те, кто был у власти, другого искусства просто и не имели права ценить. Вот и была у него вполне приличная коллекция, в которой присутствовали Серов и Левитан, несколько этюдов Шишкина, Саврасова, Сурикова, репинские рисунки. А еще три больших полотна Айвазовского. Эти – просто музейная редкость. Однако ничего более конкретного об исчезнувших полотнах Лариса припомнить не могла. Видела однажды и мельком. Может, еще кто-нибудь знает? Хотя вряд ли: Елена Георгиевна была человеком малообщительным. В силу вышеупомянутых качеств характера.
В общем, ничего определенного, такого, что можно было бы внести в протокол, узнать Парфенову не удалось. К тому же Лариса не могла никак успокоиться. Или не хотела, кто знает…
Кончилось тем, что она уговорила-таки Игоря попробовать поискать еще. На отцовского приятеля из Министерства внутренних дел она попросту махнула рукой: что можно ожидать от генерала? Ну, даст он команду, пойдет она ниже, ниже, а исполнять будут такие же, как этот Игорь. Но Игорь хоть видит, ради кого старается. Молодой еще парень, и заметно, что Лариса ему понравилась. Старается быть серьезным, а сам краснеет, когда смотрит в глаза.
И тут Парфенова вдруг осенило: если этот Валерий действительно отправился домой, то несчастье могло произойти с ним на трассе между Миусской площадью и Сокольниками. Игорь немедленно положил перед собой служебную карту города и стал методично обзванивать все находившиеся вблизи возможной трассы отделы милиции.
Последний находился на Гастелло, сразу за универмагом «Сокольники». После короткого разговора с дежурным Игорь посмотрел на глядящую на него напряженным взглядом Ларису и, печально поджав губы, кивнул.
Подумал как-то отстраненно, что уж лучше бы ему не участвовать в этом поиске, шло бы все своим чередом. А теперь, словно повинуясь жесткой решимости Ларисы, он покорно поднялся, понимая, что отпускать ее одну просто нельзя.
Дежурный сказал, что вчера был доставлен в отдел похожий на разыскиваемого человек, причем, как записано в протоколе, в бессознательном состоянии… тяжелая степень опьянения и плюс черепно-мозговая травма. Пострадавший был немедленно отправлен «скорой помощью» в больницу. Ни документов, ничего другого, что могло бы идентифицировать его личность, при нем не обнаружено. Врач «скорой» определил перелом основания черепа и отправил пострадавшего в реанимацию. Вот и все сведения. Это на утро. Те, которые попали в сводку. А уже днем из больницы сообщили, что пострадавший умер и находится в морге. Диагноз тот же. Если имеются у покойного родственники, необходимо провести опознание.
Игорь, которому не раз приходилось присутствовать при подобных церемониях, отлично понимал, что предстоит Ларисе, но, к сожалению, ничем не мог облегчить ее участи. А ведь придется не просто сказать: «Да, это он, Валерий Ильич Комаров», но и засвидетельствовать свои показания в протоколе. А это все – абсолютно лишние страдания, избежать которых, увы, невозможно. Справится? Должна. По всему видно, сильная женщина…
Телефон, о существовании которого Воробьев, если честно, просто забыл, расслабившись окончательно, вдруг зазвонил громко и требовательно. Девица продолжала дрыхнуть, даже не пошевелившись. Воробьев пошел в прихожую, снял трубку. Голос был незнакомый.
– Это ты, что ль, интересовался покойником?
– А кто говорит?
– Санитар, какая разница? Так ты просил сообщить, да?
– Ну я.
– Так вот, сейчас звонили из милиции, едут проводить опознание. Нашлись родственники, понял?
– Понял.
– Ну вот, с тебя бутылка.
– Принесу. Пока.
– Э-э! Только гляди, чтоб без обмана. А Зинка у тебя, что ль?
Воробьев даже растерялся.
– Ну…
– Чего ну? Она способная. Лады, подходи, Василия спросишь. Это буду я.
Воробьев положил трубку и задумался: что делать? Зинка эта чертова нужна ему была сейчас, как зайцу стоп-сигнал. Но как ее наладить отсюда? По-хорошему – без базара не обойдется. А по-плохому? Тоже нельзя, вон она, стерва, даже санитару сказала, куда трахаться отправилась. Надо же! А может, они там все с ней понемножечку? Действительно способная…
Воробьев вышел на кухню и закрыл за собой дверь. Что-то надо все равно придумать, а пока следует позвонить Павлу Антоновичу, доложить обстановку. Не нравилось это Воробьеву, но что оставалось делать…
Он взял сотовый телефон и нажал кнопку кода. После нескольких гудков откликнулся диспетчер.
– Мне бы Самого, Воробьев на связи.
– Обожди. – И тут же раздались короткие гудки.
Но не прошло и минуты, как зазвонил сотовый.
– Ну, чем порадуешь, птичка ты моя? Ты – дома?
Воробьев негромко, поглядывая на дверь, изложил суть происходящего.
– С голосом-то что у тебя, милок? Или посторонние имеются? Так ты соображай, что делаешь. Ну-ка, выйди погулять, а я минут через пяток сообщу тебе, что про тебя думаю.
И – короткие гудки.
Девица спала как убитая. Даже ногой не шевельнула, пока Воробьев быстро одевался, небрежно передвигая при этом стулья, стуча ботинками. Ну, за нее-то можно было не бояться. Он на всякий случай, полагая, что очередное задание Хозяина может быть нелегким, черкнул записку и положил на видное место: «Зина, меня вызвали по срочному делу. Ты отдыхай, вернусь, поговорим. Дима». Вот пусть теперь думает, о чем разговор пойдет. Бабы – народ любопытный, нипочем не откажутся от удовольствия узнать: а чего будет дальше?
Сидя в машине в ожидании нового звонка, Воробьев стал думать, не сделали ли они с Криворучко какой-нибудь явной ошибки, не допустили ли просчета, за который Хозяин может крепко взгреть… Зеленый «Москвич» со всеми документами его бывшего владельца Серый угнал еще вчера вечером к себе в деревню, под Можайск. А чего? Хорошая оказалась машина, хоть и не новая. Зачем же добру пропадать? А у него там и гараж имеется, и всякий нужный инструментарий, и скоро станет машинка как новенькая и другой масти.
Где, когда и каким образом подобрали пострадавшего, тоже договорились четко – можно проводить следственный эксперимент с выездом на место, хоть с обоими, хоть порознь. Ну а все остальное – эмоции, их трактуй, как пожелаешь, но, кроме того, что на поверхности, ничего иного не высосешь.
Хозяин позвонил и, выяснив, где на сей раз находится капитан, сделал ему короткий, но злой выговор. Потом спросил, кто этот посторонний, и, узнав про медсестричку, неожиданно хмыкнул и вроде как успокоился.
– Девка хоть ничего? – спросил совсем уже мирно.
– Как мотор, – обрадовался Воробьев перемене темы.
– Ты смотри не укати на этом моторе в места отдаленные и неприспособленные для вашего брата. А сейчас двигай в больницу и выполняй свое обещание. Особо не светись. Жду известий.
Этот жуткий запах формалина, который вызывал рвотные спазмы, Ларисе был, видимо, противопоказан. Потому что едва она вдохнула воздух служебного помещения морга, у нее мгновенно закружилась голова, и Парфенов, подхвативший ее под руку, был вынужден буквально силой вывести ее на воздух. Лариса смотрела виновато и ничего не могла произнести. Тогда Игорь оставил ее у входа, а сам пошел внутрь, чтобы дать указание все приготовить для опознания, а уж потом…
К нему подошел мужчина средних лет в потертой дубленке и кепочке – такое вот нехарактерное сочетание, – представился начальником отдела уголовного розыска Ивасюткиным. Игорь протянул ему свое удостоверение.
– Так дела вроде нет? – небрежно поинтересовался сыщик.
– К сожалению, пока вообще ничего нет, кроме трупа, – вздохнул Парфенов. – И сплошных сомнений.
– А в чем сомнения? Подобрали алкаша…
– Значит, вы все-таки в курсе?
– Так будешь в курсе, когда из министерства звонят, чуть ли не от самого замминистра!… А тут эти. – Он кивнул на санитара и пожилую женщину, перекладывавших труп на «каталку». – «Приходите, приказано провести опознание». А кто он будет-то?
– Вы про покойного?
– Так других тут опознавать нет нужды! – Похоже, сыщику было отчего-то весело.
– А если это не несчастный случай, как утверждают некоторые, а убийство, что тогда? – вопросом на вопрос ответил Парфенов.
– Нет, оно конечно, если есть сомнения… – протянул сыщик. – Ну а эта дамочка, она кто ему приходится?
– Говорит, невеста, – сухо ответил Игорь. – Мать – совсем старая, может сердце не выдержать. Понятых надо бы…
– Это мы сейчас, – с готовностью откликнулся сыщик и ушел.
Наконец все было готово. Санитар накрыл покойного белой простыней и вышел наружу. Кивнув Парфенову, стоявшему рядом с женщиной, показал через плечо большим пальцем. А тут и Ивасютин подошел с двумя сотрудниками больницы. Они отправились в морг, а санитар подошел к Воробьеву, сидевшему неподалеку на лавочке. Опустился рядом, закурил, взял у Воробьева газетный сверток, в котором без особого труда можно было угадать бутылку, сунул его в глубокий карман халата.
– Ну а сам чего?
– Не люблю глядеть на покойников, – поморщился Воробьев.
– Это бывает, – согласился санитар и поднялся.
– Вскрытие-то было? – как бы между прочим поинтересовался Воробьев. – Причину смерти установили?
– А там ничего вскрывать не надо, и так все видно. Забирать-то когда будете?
– Это уж, извини, не по моей части. Как родственники решат.
Санитар равнодушно махнул рукой и ушел к себе. Воробьев продолжал сидеть, рассчитывая на продолжение. Сейчас эти уйдут, и Василий все расскажет. Какой смысл лезть на рожон?…
Вышли наконец. Дамочка, как называл Ларису сыщик, бессильно держала голову на плече у Игоря. «Кабы не обстановка, влюбленная парочка, да и только», – усмехнулся Воробьев. Сыщик Ивасютин был явно озабочен. Они молча постояли, давая Ларисе возможность прийти в себя, и затем решительно направились к главному корпусу. Вот теперь пришла пора забеспокоиться и Воробьеву.
Василий уже успел влить в себя нужную дозу, и глаза его косили. Труп убрали в холодильную камеру, но в атмосфере будто все еще сохранялся запах смерти.
– Вот же гадство! – возмущался санитар. – То им не сделали, это у них не так!… А я им не нанимался. Вот шеф придет, пусть копается…
– Какой шеф?
– Да Грибов. Завморгом. Патологоанатом. Ну что, дернешь за крестничка-то своего? – Василий нетвердым пальцем ткнул в бутылку.
– Не-е, сам, сам… – И, прижав ладонь ко рту и носу, чтобы избавиться от поганого запаха, Воробьев торопливо вышел на улицу. Значит, будут все-таки делать вскрытие, понял он. Но тот мужик, что прибыл от Хозяина, твердо гарантировал, что следов яда, или как он там называл его – нейролептика, кажется, в крови не найдут. И все равно что-то непонятное беспокоило Воробьева. Но вот что – он никак не мог понять, хотя, возможно, причина была на поверхности. Знать бы только…
Ничего умнее не придумал капитан, как снова позвонить Хозяину. Уж лучше бы потерпел, потому что тот вдруг сорвался и обложил Воробьева таким забористым матом, что у капитана в штанах стало влажно от предательского пота, стекавшего со спины.
Воробьев пытался объяснить, что от него как такового в принципе ничего не зависело, чем вызвал новую волну гнева. И капитан сник окончательно, как бы понимая посторонним умом, что первопричиной всего происходящего, хочешь не хочешь, является все-таки он, Дима Воробьев. На Серого не свалишь, да он еще и не вернулся из отгула, то бишь из деревни своей. Ну что ж делать, если не заладилось с самого начала?…
Хозяин побушевал и успокоился.
– Где сейчас эта его невеста? – спросил остывая.
– Они все вместе к главврачу отправились.
– Следи за ней. Остальные мне сегодня не нужны. А что этот твой санитар? Пьет? Купи ему еще пару бутылок.
Непонятный приказ. Но Воробьеву теперь раздумывать не приходилось. Тон, каким было отдано распоряжение, являлся приказным.
Путь до коммерческих палаток у метро «Сокольники» и обратно занял не более десяти минут. Затем Воробьев вызвал пожилую женщину, передал ей сверток и сказал, что это невеста умершего просила передать Василию, чтоб он сделал все как надо, заморозил там получше и прочее. Той было, видать, не впервой, она охотно приняла передачку и удалилась обратно. Зачем Хозяину потребовалось, чтоб санитар Вася ужрался до беспамятства, капитан не думал.
Главный врач обедал. Само собой разумеется, появление незваных гостей из милиции и прокуратуры его не обрадовало. Но, прервав трапезу и выслушав претензии в адрес своих сотрудников, не удосужившихся сделать элементарных анализов и вообще проявивших потрясающую халатность, в результате которой, не исключено, пострадавший и мог умереть, вынужден был хотя и с оговорками, но все же согласиться. Он тут же, не откладывая дела в долгий ящик, позвонил патологоанатому Грибову, работавшему у него в больнице по совместительству, и попросил того прибыть поскорее, чтобы произвести вскрытие и установить точные причины смерти гражданина Комарова. Словом, начальник отдела уголовного розыска местной милиции Ивасютин совсем не зря начал разговор с главврачом с упоминания имени заместителя министра внутренних дел Кашинцева, у которого, как он заметил, дело Комарова находится на личном контроле, и машина тут же завертелась.
Естественно, дожидаться результатов судебно-медицинского исследования трупа никто не стал, были у всех и другие, не менее важные дела. В общем, расстались корректно. Главврач пообещал, что сей факт станет предметом самого серьезного разговора. Лариса сказала, что должна отправиться к матери Валерия, которая живет неподалеку от метро, в пяти минутах ходьбы. Игорь предложил было свою помощь, но Лариса отказалась, заявив, что им, двоим женщинам, в настоящий момент ничья помощь пока не нужна. Продемонстрировала снова свою твердость и самостоятельность. А Игорь с начальником угро отправились в отделение милиции, чтобы поднять вчерашние протоколы задержаний и выяснить обстоятельства доставки Комарова в дежурную часть.
На всякий случай Игорь записал для памяти телефон Полины Егоровны Комаровой и адрес на Русаковской. С тем и расстались.
Парфенов поглядел еще вслед уходящей Ларисе, полюбовался ее высокой стройной фигурой, хмыкнул по поводу ее широкого, размашистого шага, от которого взметывались длинные светлые волосы и широкие полы пальто, – так ходят обычно люди гордые и уверенные в себе. Поймал легкую ухмылку Ивасютина, наблюдавшего за ним.
– Так чья, говоришь, она невеста?
– Брось, – немного даже смутился Парфенов. – Хорошая девушка.
– И к тому же определенно не из бедных… А что, губа, скажу, у тебя не дура. Ладно, шучу… Пойдем, коллега.
И – круговерть пошла по новой…
Начальнику ОВД полковнику Валуеву не было нужды объяснять, какую «бяку» подбросил ему дежуривший в последние сутки старший лейтенант Тимохин. Вызванный и привезенный «дежуркой», еще заспанный старлей выкладывал все как на духу. Да, привезли алкаша двое патрульных – капитан Воробьев и сержант Криворучко. Заблеванного до такой степени, что никаких анализов на алкоголь и проводить-то не требовалось. И еще пьяная травма. Это и врач «скорой» подтвердил. И что вряд ли жилец, тоже сказал. Чего же еще? Какие законы нарушены?
Игорь видел, что местным сыщикам работенка подвалила не самая лучшая. А что поделаешь, заместителю министра МВД не станешь ведь докладывать так, как излагает дело вот этот дежурный! Этак и без погон остаться можно. Значит, надо дело возбудить. А чтоб возбудить…
– В общем, так, – подвел как бы итоги полковник. – Мать потерпевшего проживает в нашем районе. Пусть она пишет заявление на мое имя, и на основании этого заявления возбуждаем следственное дело, которое… – Милицейский полковник поморщился, будто лимон жевал, и закончил безнадежным голосом: – Которое заведет нас неизвестно в какие дебри. Собственной шкурой чую…
Перейдя в кабинет Ивасютина, Игорь снял трубку и вынул листок с записанным телефоном Полины Егоровны Комаровой.
Ответил довольно бодрый, совсем не старческий голос:
– Это ты, Ларочка? Что ж так долго не звонила, я уже вся изволновалась!
– Простите, это не Лариса, – прервал женщину Игорь и неожиданно почувствовал, как сжало сердце. – А разве она не у вас, Полина Егоровна?
– Не-ет, – медленно проговорила женщина. – А кто со мной говорит?
– Меня зовут Игорь Васильевич Парфенов, я следователь прокуратуры Центрального округа Москвы, а Лариса, наверное, с час назад направилась к вам… Но почему тогда ее нет? Может, она домой уехала? Вы знаете ее домашний телефон?
– Знаю, конечно, – заторопилась женщина, – записывайте… А зачем она шла ко мне? Валерий наконец объявился, да?
Игорь зажал ладонью микрофон трубки и сказал Ивасютину:
– Кажется, дела совсем плохи… – И на его немой вопрос добавил: – Лариса пропала. Поднимай службу.
Кое– как закончив разговор и пообещав сейчас же перезвонить, Парфенов стал названивать Ляминым домой. Но там никто трубку не поднимал. Может быть, еще не добралась до дома. Или отправилась на работу. Да мало ли куда может пойти молодая женщина, если она еще не решилась сообщить возможной своей свекрови о смерти ее сына! Стоит ли немедленно начинать поиск и пороть горячку? Ведь засмеют же, если все окажется просто и ясно, как день…
На всякий случай, скорее для очистки совести, решили вместе с сыщиком подскочить на Русаковскую, к дому Валерия. А ну как, не дай Бог, что-нибудь откроется…
Стало уже смеркаться. Во дворе дома No 29 народу было немного. Мальчишки на роликовых коньках, несколько собачников со своими питомцами, да парочка молодых мамаш с колясками.
Расспросив гуляющих, не было ли за последний час тут, во дворе, чего-нибудь неординарного, необычного, странного, что ли, убедились: никто ничего такого не видел. Мальчишки давно катаются. Мамаши тоже катают своих малышей с час, если не больше. Никаких драк или похищений никто не наблюдал. И на том спасибо, решил Игорь и сказал Ивасютину, что все-таки поднимется к матери покойного. Тяжелые обстоятельства, но ничего иного все равно не придумаешь. А Лариса, скорее всего, не решилась, так надо понимать ее поведение.
Ивасютин тем временем, скорее по привычке доводить всякое начатое дело до конца, вышел из двора к булочной, вдоль которой вечные старики торговали всякой овощной всячиной и сигаретами. Прошелся мимо разок-другой, послушал, о чем у них разговор. Наконец одна фраза зацепила. Вполне приличная бабушка с возмущением почти крикнула соседке, такой же «сигаретчице», как сама.
– Вот ты говоришь – милиция! А где она, когда нужно? Нету ее. Это вот нас им гонять – за милую душу, а этих черных они не трогают, те им платят, чтоб не трогали…
«Это почему же – трогали не трогали?» Подошел, поинтересовался, чем недовольна, выбирая между тем сигареты. Та обрадовалась, найдя заинтересованного собеседника. Да и на милиционера Ивасютин никак не был похож, поскольку форму предпочитал не носить без крайней нужды.
– А ты, мил друг, сам погляди, чего они творят, черные-то эти, чечены разные! Это ж надо при всех девку схватить, в машину сунуть и укатить! А народ чего может?! Криком кричать? Так его никто и слушать не станет! А ты говоришь, милый…
– Что за девка? – мгновенно ухватил информацию Ивасютин. – Как выглядела?
– Дак как? А как все. В пальто длинном, светленькая. Молодая.
– А эти черные… Чечены, говоришь?
– Да кто ж их знает! Шапки у них черные, да. Схватили бедную, она даже и крикнуть не успела, и укатили, куды уж догнать-то…
– Где это произошло? – Ивасютин уже все понял. – И давно ли?
– Дак с полчаса назад, да, Матрена? – Она повернулась к соседке. – Ты еще просила десятку тебе разменять, а у меня было пять тысяч и только четыре по одной.
Соседка закивала, продолжая отсчитывать сдачу очередному своему покупателю.
– А еще чего заметила? – продолжал допытываться Ивасютин.
– Дак ты, милок, прям как тот милиционер! Чего, да где, да как?
– А я и есть, мать, милиционер, только нынче форму не надел. Показать документ? А заодно и твой проверю, хочешь?
– Дак я ж разве против? – засуетилась бабушка и полезла за кошельком. – Сколько тебе, милок? Правда, не наторговала еще, недавно стала. Или, если хочешь, вон эти возьми, что смотришь.
Покачал головой Ивасютин. Бабка приняла его за очередного сукина сына, явившегося за «данью». Он сам отсчитал ей три тысячи за пачку «Аполлона» и, закурив, сказал с укором:
– Что ж ты, старая, совсем уж разучилась людей различать?
– Дак а куды ж, – даже и не смутилась бабка, – один подойдет, другой, всем дай, а то погонят… А девку ту вон там, – она показала пальцем, – словили. На переходе. Она, значит, сюда, а они наперерез ей. И укатили. Даже и крикнуть не сумела…
– Сама-то где живешь? Вдруг в свидетели понадобишься.
– Ой, милый, да зачем же! – Она стала скидывать пачки сигарет в сумку возле ног. – Я уж лучше уйду отседа, а? Не буду тут стоять, а?
– Да чего ты перепугалась? Стой, никто тебя не гонит. Но вот сама же говоришь, украли человека, а как помочь найти, так отказываешься. Ну, разве правильно?
– Дак это мы понимаем, да боязно. Налетят еще эти, черные…
– Ладно, скажи только свой адрес и зовут как. Если надо будет, я к тебе, мать, тогда сам зайду.
Бабка сказала, он запомнил, а, отойдя к киоску, вынул блокнот и записал. Потом заглянул в окошечко палатки, торгующей исключительно всем – от алкоголя до презервативов в иностранной упаковке. Увидел продавца, разговаривающего с крупной черноволосой женщиной определенно кавказской наружности.
– Здоров, Фазиль, выгляни-ка на секундочку.
Тот вышел, запахивая дутую китайскую курточку.
– Слушаю, начальник.
Фазиль был осведомителем Ивасютина, но если б кто из его соотечественников узнал об этом, плохо пришлось бы молодому абхазцу, вышвырнутому войной из родного мандаринового края. Взял его однажды Ивасютин на мелочи, но привязал к себе крепко. А с другой стороны, кто полезет со своей «крышей» к тому, у кого менты – постоянные покупатели?…
– Ну, чего тут произошло полчаса назад? Кто и какую девку уволок? Часом не ваши?
– Честное слово, клянусь, начальник, не знаю. Шум услышал, гляжу, ментовка… ну, ваша машина, как рванет! Туда, – он показал вдоль Сокольнической слободки к парку. – Вот все, что видел.
– Так вот, бабки говорят, что из машины выскочили «черные», ну, ты понимаешь, о ком речь, в черных шапочках, какие ваши носят, схватили на переходе девушку, сунули в машину и угнали куда-то. Что скажешь по этому поводу?
– Я, начальник, честно, только одну машину видел, как у вас. С мигалкой. Но она не работала. Тут не часто машины ездят. Может, про нее? А что дэвушку схватили, нет, не видел, начальник. Пойду, а? – Он почему-то зябко передернул плечами. И снова повторил: – Честно, не видел. Ты меня знаешь, начальник.
– Ладно, иди, – отпустил Ивасютин. Он снова отправился к бабкам. – Слушайте, тетки, а вот некоторые говорят, будто машина была милицейская. Это так?
– Дак ведь как, – словно бы заюлила Анастасия Захаровна, так звали главную свидетельницу на сегодняшний день. – Оно вроде бы с полоской, а с другой стороны, опять же черные… Вот и понимай, милый… Синее сбоку вроде было… А номер кто ж запомнит?
Ивасютин увидел выходящего из двора Парфенова и махнул бабке рукой ладно, мол, с тобой все ясно. Хуже нет – менту на ментов показания давать.
– Ну как, обошлось?
– Плохо, – вздохнул Игорь, – угости сигаретой. Совсем расклеилась женщина. Думал, «скорую» придется вызывать. Одна ведь осталась. Что случится, и помочь некому… Но заявление написала. А ты узнал чего-нибудь?
– К сожалению.
Ивасютин коротко пересказал реплики бабок и киоскера, замолчал и неожиданно развел руками.
– Знаешь, кто у нее отец? – спросил Игорь, вспомнив, что еще ни разу не упоминал фамилии Ларисы. – Лямин, вице-премьер правительства России. Понимаешь, что будет, когда он всех нас, вместе взятых, раком поставит?
– Ё-моё! – только и ответил Ивасютин. – Давай бегом к начальству! Что ж ты, мать твою, сразу-то не сказал?!
И тут же их будто сдуло ветром…
