Глава десятая
ТАНЦУЮТ ВСЕ!
Честная девушка Марина явила такое поразительное усердие, что после всего этого как-то обмануть ее надежды, не помочь в пустяковом, в общем-то, деле было бы большим свинством. Этот поганый сластолюбец Мамедов с Перовского рынка был, конечно, великой скотиной. И живи он в какой-нибудь Америке, его за понуждение своей сотрудницы к развратным действиям под угрозой увольнения давно бы уже упрятали в тюрягу на длительный срок. Но пятидесятилетний Мамедов, а, значит, для Марины – старик, проживал в Москве, в районе Перовского рынка, снимая квартиру по временной какой-то прописке, и считал возможным для себя диктовать свои законы. И в этом была его основная ошибка. Впрочем, как и ошибки других «новых русских» с кавказскими фамилиями, плохо говорящих по-русски и ставших скверной приметой московского городского пейзажа. Еще недавно они лично занимали «точки», и их модно, оказывается, небритые физиономии тянулись рядами на рынках, у выходов из метро, вдоль незастроенных еще пустырей. Но вместе с возникновением «рыночной цивилизации», то есть с появлением в кассовом порядке торговых контейнеров, палаток, тонаров, места джигитов заняли безработные русские бабы и приезжие из Украины, Белоруссии, Молдавии и других неблагополучных бывших республик Советского Союза. А сами джигиты теперь только руководили, они – хозяева, у них «дэнги», они получили возможность выбирать себе продавщиц и распоряжаться ими под угрозой увольнения по своему усмотрению. Одним из таких хозяев – не очень крупных, но наглых, и был Ариф Абдурахман оглы Мамедов.
Его рабыни и, за редким исключением, наложницы знали, что Ариф регулярно отстегивает кому надо и за это его не трогают власти, а от рэкета защищают собственные небритые «мальчики», с утра до позднего вечера слоняющиеся по Перовскому рынку. Вот и попробуй возрази что в таких условиях! Мало того, что выгонят немедленно, а с работой, хоть у Марины и имелся диплом об окончании торгового техникума, в Москве далеко не просто, но еще и «мальчики» могут так тебя отделать, что и жить дальше не захочется. Были случаи. Особенно с приезжими. Исчезали девушки, и никто даже не собирался их искать. Но об этих историях обычно рассказывают шепотом, округляя от ужаса глаза.
Впрочем, если надо, то Марина могла бы найти двух-трех девушек, изгнанных Арифом за их неуступчивость или, наоборот, уже надоевших ему, но только в том случае, если будет твердая гарантия, что с ними ничего не случится плохого.
Ну как можно ответить на это со всей уверенностью? Гордеев сказал ей, что постарается хорошенько обмозговать этот вопрос, но попросил уговорить тех девушек, чтоб они изложили на бумаге – коротенько, не вдаваясь во всякие циничные подробности, – суть своих претензий к Мамедову, а уж Юрий, как адвокат, попробует сделать так, чтоб и девушки снова не пострадали, и Мамедова можно было бы крепко приструнить. А главное, хороший куш с него сорвать за причиненный им физический и моральный ущерб – назовем это пока так.
Усталые глазки Марины вспыхнули таким мстительным огнем, что Гордеев подумал: этому Оглы не поздоровится. А у самого в голове стал созревать авантюрный план. Но чтобы разработать его уже детально, чтоб не наделать ненужных ошибок, Гордеев решил прямо с утра подскочить в «Глорию», к Денису. Было о чем поговорить.
Грязнов-младший отнесся к запальчивому возбуждению своего приятеля с изрядной долей скепсиса: он не был сторонником абстрактных рассуждений и скоропалительных выводов. «Азеры» заполонили? Ну и что? И он, поскольку никаких пока экстренных дел не предвиделось, стал неторопливо, чтобы малость пригасить эмоциональные всплески, излагать свой собственный взгляд на проблему.
– Все это, Юра, – сказал он, – есть следствие нашего собственного самомнения. Наших имперских замашек. Выгляни за пределы Москвы, а еще лучше вообще за пределы России...
– Ну и что?
– А то, что, если мы возьмем самые развитые страны Запада, да и ту же Америку, я имею в виду Штаты, увидим аналогичную картину.
– Ну уж! – фыркнул Гордеев, не соглашаясь.
– А ты вспомни собственные загранпоездки. Давай: Британия, Лондон. Заметил, что на улицах там больше всего всяких индусов, пакистанцев, вообще, как на рекламе, сплошная Юго-Восточная Азия? А почему? Была империя, развалилась. Окраины потянулись в метрополию. Поехали дальше. Франция. Лично меня больше всего поразило обилие вокруг лиц с арабской внешностью. Верно?
– Скажем так.
– Ты в Нью-Йорке не бывал, а мне доводилось, и не раз. Так вот там уже становится иной раз как-то нехорошо от подавляющего количества чернокожих лиц. Не говоря о Гарлеме, где белым вообще делать нечего. Но ведь самое главное даже и не это, а то, что назвать чернокожего негром ты можешь разве что под угрозой привлечения за оскорбление его личности. Они – не негры, а афроамериканцы. Ну в более-менее интеллигентной среде – это вообще табу. С тобой просто здороваться перестанут, как с невоспитанным человеком. Не нравятся эти примеры, возьми самый ближний – Германию. По всем городам одна и та же картина: гастарбайтеры. А кто они? А они именно те, кого хотел прижать к ногтю Третий рейх. Бывшие рабы из колоний и тут захватывают постепенно метрополию. Если ты думаешь, что сегодня в Москве происходит что-то другое, я думаю, ты сильно ошибаешься. И потому на этот неприятный, согласен, процесс надо все-таки смотреть как на реальность, причем неизбежную. Наша империя тоже дала дуба, а мы пожинаем результаты.
– Нет, процесс конечно, сложнее, – поморщился Гордеев.
– Юрочка, – засмеялся Денис, – я и не спорю! Но просто мне послышалось в твоих горячих речах то, чего никогда не будет. Мы уже не сможем собрать в одну охапку всех этих «азеров», «грызунов», «чеченов» и прочих, кого порой ненавидим за наглость, за прочее, что нам самим тоже присуще ну разве что в меньшей степени, и вышвырнуть за границы своей метрополии. Увы, это расплата. Все бывшие империи в конце концов платят так за свое господство, порождая центростремительные силы.
– Ну что ж, – вздохнул Гордеев, – будем считать, объяснил мне, дураку... Но этого Мамедова я все равно в покое не оставлю. Пунктик это теперь у меня.
– Юра, у тебя более серьезное дело. Но если хочешь, попутно мы можем помочь тебе разрешить и эту мелкую проблему.
– Вот я и хотел бы узнать, что ты на этот счет думаешь.
– Тебе придется с дядькой моим советоваться. Но сразу могу сказать одно: заявление она, эта твоя обиженная девица, должна будет написать. Ну в общем все, как у вас там положено. И пострадавшие ее подруги – тоже. Ну а уж мы, я думаю, как-нибудь вычислим этого рабовладельца. Мало ему не покажется. Обсудим. А теперь давай все-таки перейдем к нашему главному делу. Ты договорился?
– В принципе все решено. Этот парень из конторы обещал мне, что сегодня в течение дня ко мне в консультацию подъедет вдова, и мы заключим официальное соглашение, чтобы мог начать действовать. А теперь вот что я узнал о заинтересованных лицах...
И Гордеев максимально подробно передал Денису все, о чем ему говорили Осетров с Татьяной. Но – без собственных комментариев. Чтобы Денис сперва сам мог сделать какие-то собственные заключения.
Денис же сразу ухватился за иняз.
– Слушай-ка, а ведь у меня там есть кое-какие старые канальчики! Надо возобновить. Наверняка в архиве сохранились личные дела твоих студенточек. Но это я должен сделать сам.
– Извини, я позвоню? – спросил Гордеев, показывая на телефонный аппарат.
– Валяй. Кому-нибудь из них?
– Нет, на службу. Там небось очередь.
Юрий набрал номер не секретаря юридической консультации, а своего приятеля и соседа по кабинетам Вадима Райского. Тот пахал вовсю, это было слышно по деловому и торопливому «алло».
– Это я, Вадим. Не сочти за труд, выгляни в коридор, там ко мне много посетителей?
– А ты что, задерживаешься где? – недовольно пробурчал Райский.
– Сам понимаешь, не гуленьки-прогуленьки! Погляди, будь человеком.
Райский засопел и положил трубку на стол. Через полминуты взял ее:
– Трое сидят. На стульчиках.
– А с какими вопросами, не догадался спросить?
– Слушай, Гордеев! – возмутился Райский. – Тебе не кажется, что ты... в некоторой степени...
– Кажется, Вадик, еще как кажется! Но ведь мы же коллеги, черт возьми! Мы – товарищи! А вот если бы ты немного выручил меня... В том смысле, чтоб узнал, нет ли среди них некоей Нины Васильевны, которая мне нужна, как говорится, до разрезу, я был бы тебе просто признателен. Но если бы ты остальных проконсультировал вместо меня, я подозреваю, что уж сегодня мог бы угостить тебя обедом. Или по желанию хорошим ужином. Выбирай, тебе принимать решение.
Райский задумался. Пожрать и выпить на халяву – это он был мастер, и Гордеев знал его слабость. Молчание длилось недолго. Вадим снова положил трубку на стол и ушел. Вернулся несколько минут спустя.
– Такое дело, – сказал строгим голосом. – Двое по жилищным вопросам. Я, пожалуй, проконсультировал бы их, но записал бы в свой актив...
– Вадик, о чем речь!
– Договорились, значит, ужинаем. Я скажу где.
– Подожди, а третий посетитель? Ты же сказал – трое?
– Ага, а вот третья – это, как ты догадываешься, достаточно симпатичная бабенка, – последнее он произнес почти шепотом, – которую зовут Нина Васильевна. Слушай, а может, мне и ее? Заодно уж.
– Скажи ей, что я буду ровно через тридцать минут. Может, скорее. А твои условия насчет ужина принимаются. Привет! – Гордеев положил трубку на аппарат и сказал Денису: – Ну вот вдова и явилась. Так что я мчусь. Последняя просьба, чисто по-дружески, ты можешь попросить кого-нибудь из своих, чтоб меня по-быстрому подбросили на Таганку?
– А ты разве не на «колесах»? – удивился Денис.
– На своих двоих.
– Поломался?
– Нет, мой старичок на стоянке возле консультации. Вчера было не до него.
– Эва-а? – с иронией протянул Денис. – Так это вы, господин адвокат, надо понимать, в чужих краях консультировали? То-то я сморю: звоню вчера, а ваш номер – ту-у да ту-у. Мобильник я уж и не стал терзать. Бывает ведь – запиликает в самый ответственный момент и – все, сливай воду.
– Да ну тебя! Вот как раз, когда ты звонил, я был скорее всего еще у Татьяны Илларионовны Зайцевой. Хорошо бы и в ее дельце, кстати, заглянуть.
– Если хранится, за нами не задержится, – успокоил Денис. – Пойдем, сейчас скажу, тебя отвезут. Но вечером ты не сильно ужинай, может, придется еще пересечься. Идет? Кстати, дядь Сане сам расскажешь или мне его посвятить?
– Посмотрим, товарищ начальник. И про девочку эту, Марину Павловну, постарайся не забыть.
– Ох, какой же вы, господин адвокат, жуткий бабник! Спасу нет! – засмеялся Грязнов-младший. – И как это они только танцуют под вашу музыку?..
– Танцуют все! – засмеялся Гордеев. – Как говорили в старину.
Нина Васильевна произвела неплохое впечатление на Юрия Петровича. Спокойная, несмотря на очень серьезные обстоятельства, в которых оказалась, будучи к ним, естественно, совершенно не готова. Да еще и с восьмилетней девочкой на руках. Заговорила о стариках родителях, которые живут в Красноярске, но теперь – никуда не денешься – придется их срывать с места. Одной с дочкой и без всякой помощи не справиться, придется искать себе работу. Закончила пединститут, немного преподавала, потом ушла из школы. Значит, надо будет возвращаться.
Все это она рассказывала ровным тихим голосом, как о чужой биографии. Но при этом – нутром чуял Гордеев – что-то скрывала. О чем-то недоговаривала, умалчивала. Ну, впрочем, мало ли у нее теперь неприятностей, о которых не хочется говорить! И он тактично уходил от таких вопросов, как средства к существованию. Вероятно, как она походя заметила, придется родителям продавать свою хорошую квартиру в центре Красноярска, а на полученные деньги жить дальше. Можно, в конце концов, и дачу, которая принадлежала мужу, продать, хотя жалко – девочке там раздолье. И опять-таки сказано было без особого сожаления. Или она уже давно все продумала и решила, или кто-то за нее все решил.
Юрий Петрович стал расспрашивать ее о последних днях Рогожина. Где он был, что делал – из того, что известно ей, о чем говорил, не был ли излишне взволнован и так далее. То есть он хотел выяснить для себя состояние человека, который вдруг, ни с того ни с сего покончил жизнь самоубийством. Хотя Гордеев уже отверг для себя эту версию, особенно после вчерашнего разговора с Осетровым, но ведь пока она оставалась официальной.
И потом, если было все-таки убийство, то Рогожин все равно не мог бы не догадываться, что ему угрожают. Что жизнь его на волоске. А это не могло не отразиться и на его настроении, поведении.
Но Нина Васильевна ничего подобного не замечала. Сложность для нее еще заключалась в том, что Вадим редко приезжал на дачу, а она сама также нечасто, лишь в исключительных случаях, выбиралась в Москву. Девочку одну ведь не оставишь. Река рядом, не дай Бог, беда случится! А старики соседи – от них-то какая помощь? Вот поэтому ничего конкретного на задаваемые адвокатом вопросы ответить и не могла.
Затем перешли к его службе. Что она знала о ней? Да ничего такого, что могло бы представить хоть какой-то интерес. В последнее время часто ездил в командировки. Вот и опять собирался, но так и не успел.
О сослуживцах? Больше слышала, чем видела. Вадим не любил приглашать к себе коллег. Скрытный был человек. О работе старался не рассказывать.
О каких-нибудь женщинах? Нина Васильевна сделала удивленное лицо. Вот о них вообще никогда речи не заходило. Вадим был однолюб. За чужими юбками не ухлестывал. И подозревать его в чем-то по этому поводу даже и причины не было. Дочку любил.
Она или действительно ничего не знает и даже не догадывается, или великолепно играет свою роль верной жены, ну а теперь, разумеется, вдовы.
Знает ли она, что защита ее интересов перед руководством ФСБ будет стоить недешево? Этот вопрос Гордеев задал неожиданно и в лоб. Но Нина Васильевна не смутилась. Да, она знает, ей говорил об этом Евгений Сергеевич Осетров, который работал вместе с мужем. Он сказал, что средства на адвоката соберут те люди, с которыми Вадим находился в контакте. И они совсем необязательно должны работать в ФСБ. Но лично ее, Нину Васильевну, этот вопрос абсолютно не будет волновать. Почему? Он не ответил. Просто сказал – и все. Для сведения. Она не знает, возможно, эти люди из тех, кому Вадим при жизни успел сделать добро. Которые ему чем-нибудь по-человечески обязаны. Не все ведь живут как волки! Остались и нормальные люди, нормальные отношения. Далеко не все сумела – или успела – загубить в людях эта демократия, где каждый исключительно сам за себя. У Нины Васильевны, оказывается, была на этот счет своя твердая точка зрения. Нет, она не настаивает, возможно, кто-то думает иначе, его дело. И эта ее безапелляционность, как скоро понял Гордеев, проистекает от ее профессии: видимо, учитель только таким и должен быть – сказал, как отрезал.
Поняв наконец, что большего от вдовы ему не добиться, Гордеев продиктовал Нине Васильевне, как надо составить заявление. Потом принес бланк соглашения, заполнил его, осведомился, может ли она сегодня же внести в кассу аванс. Она ответила, что деньги при ней. Спросила: хватит ли пока пяти тысяч рублей? Гордеев ответил, что вполне достаточно. То есть с формальностями покончили быстро.
И тогда перешли к самому главному. Нина Васильевна начала рассказывать, как ездила на службу Вадима и как там с ней разговаривали. Будто с нищенкой, явившейся за подаянием. Особенно не понравился ей непосредственный начальник Вадима – полковник Караваев. Он ведь даже и на поминки своего сотрудника не приехал. Был Олег Машков, ну этого она знала, он хорошо помог с похоронами, деньги кое-какие собрали. Но в этот раз и он был с нею странно холоден. А результатом посещения явилось обещание чем-нибудь – так и сказали – помочь, когда закончится следствие. А когда оно закончится?
Это хорошо, подумал Гордеев, теперь у него, в общем, развязаны руки. Он может идти по инстанциям на самый верх, вплоть до директора федеральной службы. Не сразу, конечно, но с помощью Меркулова. А тот пообещал позвонить. Внятно надо объяснять, господа фээсбэшники, свои поступки! Ну а уж если удастся доказать, что было совершено убийство, тут вы, господа хорошие, как говорится, читайте газеты. Там все будет изложено – и в лучшем виде.
В общем, с этим вопросом Гордеев для себя решил и еще подумал, что надо бы каким-то образом постараться раскрутить и этого Олега Машкова – фигуру странную. По словам Татьяны, именно он и познакомил в свое время ее с Вадимом. А позже все пробовал интересоваться, что там у них получается и как. Любопытный такой мальчик! Сперва он, видите ли, проявил бурную заботу, а позже охладел. Так в нормальной жизни не бывает. А если и бывает, то, значит, жизнь эту нормальной назвать просто нельзя.
Собственно, на этом и завершилась первая беседа адвоката со своей подзащитной. Нина Васильевна сухо поблагодарила Юрия Петровича за его желание оказать ей помощь, но не было в ее благодарности искренности, что ли. Будто женщина соблюла обыкновенную формальность. Ей сказали, она сделала, хотя ни на что особо и не надеялась.
А может быть, она наперед знала, что судиться с таким могучим ведомством, как Федеральная служба безопасности, может решиться лишь ненормальный? Или слишком наивный человек? Только откуда ей это знать?
Юрий Петрович и сам был где-то внутренне уверен, что ни до какого суда дело вообще не дойдет. Примут нужное решение, уступят в малом, чтобы не потерять собственного лица – ну и на том спасибо...
Действительно, а какой дурак станет подавать в суд на Систему?
Наверняка об этом же подумывал и начальник Рогожина полковник Караваев. Он ведь знал: пенсию сделают. Не варвары же! А у покойного остался ребенок. И это есть самый главный аргумент. Надо, чтобы только улеглось, чтобы шума раньше времени не возникло. Оградить надо Службу, на нее и без того столько уже дерьма вылили, что иной раз своим же подчиненным в глаза смотреть стыдно.
Но, с другой стороны, если им срочно потребовалась версия о самоубийстве, если ухватились за нее, несмотря на явные факты, – впрочем, явные они или нет, об этом знает один лишь судмедэксперт Вербицкий, который изложил их без комментариев, словно предлагая: делайте ваши выводы сами, – то, значит, пресловутый скелет в шкафу у них все-таки имеется. Но они его тщательно скрывают. Они не желают, чтобы в эту историю вмешивались посторонние силы. Или у самих рыльце в пушку?
А между прочим, если все действительно так, то здесь есть и плюс, и минус. Минус в том, что будут усиленно мешать. Почему? Так ведь рыльце же в пушку!..
Ну, предположим, что убрали свои. Говорят, у Службы есть все, включая даже собственную команду ликвидаторов. Присягу давал? Расписывался, что называется, кровью? Ну вот и пожинай теперь. Если это сделали свои, тогда объяснима некоторая небрежность в работе: она проистекла от уверенности убийц в том, что проверять будут свои же и на мелочах не зациклятся. Поэтому, когда кому-то, да хоть тому же адвокату Гордееву, придет охота покопаться в этих самых мелочах, немедленно возникнет ответная реакция со стороны все той же Службы: не лезь, парень, удовлетворись тем, что всем давно известно, а вдову – «твоими стараниями» – не обидят. И самоубийство так просто объяснить нервным срывом. Ну, ширнулся мужик, думая, что полегчает, что кайф снимет напряжение, а вышло все наоборот – и табельное оружие в кобуре под мышкой. Ну что ж, такая версия проходит. Пока.
А вот другая. Интересную задачку подбросил Осетрову этот Вербицкий. Насчет жильцов, которые могли бы оказаться нечаянными свидетелями. И психотропной, так сказать, атаки на Рогожина со стороны тех, кому он мешал. А мешать он мог, судя по рассказу все того же Евгения Осетрова, господину Деревицкому. Женя обещал показать Юрию Петровичу газетные материалы касательно этого олигарха. Но штука в том, что сведения эти были добыты, по сути, Вадимом Рогожиным. А как они оказались опубликованными – большой вопрос. Возможно, именно этот вопрос и удручает больше всего Вадимово начальство. Как же, такая утечка! Удар по президенту! Ну для его администрации, которой придется обелять главу государства, – не Бог весть какая проблема. Назовут ловко состряпанной дезой, и делу конец. Но кто осмелился?! Вот где мандраж начинается. Таким образом, можно с некоторой уверенностью определить интерес Службы, вляпавшейся в очень неприятную для себя историю.
Но ведь в аналогичном, пиковом положении оказалась и спецслужба господина Деревицкого! Пропустившая такой удар. Если все-таки под опубликованными фактами еще недавнего тесного сотрудничества олигарха и будущего президента есть хоть какое-то основание, второй должен попросту «схарчить» первого – и за неумение хранить тайну, и за самомнение, и по сотне иных поводов и причин. И в таком случае олигарх, в свою очередь, обязан избавиться от слишком пронырливого фээсбэшника, владеющего компроматом, смертельно опасным для данного олигарха, и... И вот тут уже следующий вопрос: кому отдал или продал компру Вадим Рогожин? Естественно, смертельному врагу Деревицкого. А по утверждению того же Осетрова, таковым является другой олигарх – господин Аронов. И газеты, как тоже пояснил Осетров, опубликовавшие неприятные для президента материалы, якобы исходящие от Деревицкого, на самом деле принадлежат именно Аронову. Вот и весь расклад. Если он, разумеется, имеет место быть...
Так, но это все минусы. А в чем же плюс?
А плюс будет в том случае, если удастся доказать, что на самом деле было убийство. Исполнителей, конечно, никто не поймает, но вот заказчика с определенной долей уверенности указать будет можно. К судебной ответственности его никто привлекать не станет, но он будет назван. А что касается Рогожина, то он вполне мог стать жертвой спецслужбы Деревицкого. У того ведь, как и у его «кровного врага» Аронова, службу безопасности составляют бывшие профи, которые по разным причинам покинули КГБ-МБ-ФСК-ФСБ, но связи и контакты сохранили – чекист, он же на всю жизнь чекист. И если этим ребятам поручил тот же Аронов вынуть из Рогожина нужную ему компру на Деревицкого, а Деревицкий, прочитав о себе в газетах Аронова, приказал убрать информатора, дело было совершено грамотно, а майор Рогожин погиб по существу смертью героя-мученика.
И это обстоятельство меняет дело...
Но может быть, и полковник Кравченко об этом тоже думал? Однако далеко не все от него зависело? Или кто-то сверху «посоветовал» не поднимать волну? Мол, пусть уляжется, а там посмотрим. И тут, как на беду, какой-то адвокатишка, а!
Сколько вопросов! И все – «нехорошие»... И отвечать на них, вероятно, придется уже не Гордееву – не адвокатское это дело, а, скорее всего, Турецкому. На что довольно недвусмысленно, еще не зная подробностей, но с достаточной долей уверенности указал Меркулов. А он редко ошибается.
Следующим кандидатом для беседы после Нины Васильевны был Олег Николаевич Машков, тоже майор ФСБ, как и ее покойный супруг.
Гордеев набрал номер его телефона, который ему продиктовала сама вдова.
– Машков слушает, – раздалось в трубке.
– Здравствуйте, Олег Николаевич, – вежливо заговорил Гордеев. – Вас беспокоит адвокат Нины Васильевны Рогожиной. Я защищаю ее интересы и в этой связи хотел бы побеседовать с вами по ряду вопросов.
– О чем конкретно? – даже не ответив на приветствие, сухо спросил Машков.
– Вы же понимаете, что разговор не телефонный. Но я думаю, что просить вас о раскрытии каких-то гостайн мне не придется. Вопросы, как я полагаю, будут носить скорее сугубо бытовой характер. И интересы вашей службы не заденут.
– Но у меня с Рогожиным не было бытовых, как вы говорите, дел... А что, – вдруг хохотнул он, – это Нина Васильевна, значит, на меня в суд подает?
– Нет, зачем же? Я хотел поговорить с вами как с возможным свидетелем по делу Рогожина.
– А какой же я свидетель? Что-то я не совсем понимаю Нину Васильевну. Странно...
– Ну почему же? Вдова уверена, что следствие по делу ее супруга пошло по наиболее выгодному для себя пути, констатируя сам факт, но не давая ему внятных объяснений. В результате зависает вопрос о пенсии для ребенка и так далее. И потом, вы же сами понимаете: одно дело, если муж застрелился в припадке сумасшествия, а совсем другое – когда его застрелили. Верно?
– У вас что, имеется своя версия, отличная от официальной?
– И версия есть, и некоторые факты, проливающие определенный свет на это трагическое событие.
– Ну хорошо, в конце концов, дело вдовы и ее адвоката сочинять, выдумывать выгодные для себя версии, но я-то здесь при чем?
– Хочу заметить, что многие из нас иной раз даже не подозревают, что являются носителями определенной информации. Не дают себе повода или просто не желают задуматься над какими-то вроде бы и незначительными фактиками, которые могут на самом деле иметь решающее значение. Это вовсе не означает, что я вас, Олег Николаевич, считаю таким носителем, но вы могли бы, несомненно, помочь мне разобраться в некоторых деталях дела, которые, возможно, спасли бы честь вашего же товарища и сослуживца. Если вы Рогожина таковым считали тоже. Как и он – вас. Я повторяю слова вдовы, вы понимаете?
– Вас я понимаю. Но... право, не знаю, чем могу быть полезен.
– И тем не менее. Как я понял, вы в принципе не возражаете против нашего разговора, это хорошо. Я же со своей стороны обещаю не ставить вас в неловкое положение. Если вы скажете на какой-то из моих вопросов «нет», я не стану допытываться почему. Итак?
– Мне трудно сейчас... Времени нет совершенно.
– А я не собираюсь мучить вас долгими разговорами. Получаса мне бы хватило. Извините мою настойчивость, может, в обеденный перерыв? Скажите, где вы обедаете, а я подъеду и обещаю не портить вам аппетита.
– Д-да?.. Ну хорошо. Знаете на улице Чехова бистро? Рядом с «Ленкомом»? Вот и давайте там через... да вот через полчаса и встретимся. На мне зеленая ковбойка и серый пиджак. Узнаете.
– Договорились...
Ровно через полчаса Гордеев вошел в бистро и увидел в углу Олега Машкова. Тот сосредоточенно хлебал бульон с пельменями.
Гордеев подошел, поздоровался, потом взял себе то же самое, густо наперчил, попробовал, удовлетворенно кивнул и задал первый вопрос:
– Скажите, Олег Николаевич, это ведь вы познакомили Рогожина с компанией Татьяны Илларионовны?
Машков едва не поперхнулся. На миг замер над тарелкой, а затем поднял к Гордееву голубые и наивные глаза Иванушки-дурачка.
– Я-я-я?! С чего вы взяли? – пожал плечами и вернулся к пище.
– Странно, а они говорят... – И Гордеев тоже стал есть пельмени.
– А какое, простите, это имеет отношение? – не выдержал Машков.
– Да никакого. Просто я изучаю круг знакомых... Собираю мнения. Знаете, когда с разных сторон, выпукло получается.
– Не могу сказать с уверенностью, – снова пожал плечами Машков. – Возможно, так и было, но давно. Я не придавал этому факту значения. А где я их познакомил?
– Кажется, в «Метелице».
– А, да, точно, я там бывал одно время... Ну что ж, если мы туда поехали однажды с Вадимом, почему же, вполне мог и познакомить. Дамочки, как сейчас вспоминаю, были яркими.
– Давно не виделись?
– С кем?
– С дамочками.
– А-а... Да уж и не помню.
Врет. Татьяна сказала, что Олег появлялся у нее уже после гибели Вадима, спрашивал, известно ли ей что-нибудь о причинах самоубийства. И так же быстро исчез. А зачем ему это надо было? Нет, не стал разоблачать Олега Гордеев. Да и подробности разговора с Татьяной ему также незачем пока знать.
– Скажите, а у полковника Караваева чем вызвано негативное отношение к Рогожину? Просто ваше мнение. Неудобно говорить, не отвечайте.
– Ну почему же? – возразил Машков, видать, из чувства противоречия. – Наш шеф – человек своеобразный. Он – офицер безопасности старой еще закалки. Ну, идеи, что ли. Хотя совсем и не стар. Но понятия прежние. А самоубийство, как таковое, у них не котировалось. Я понятно объясняю?
– Более чем. Значит, только из-за этого и отказывают пока вдове в пенсии для ребенка?
– Да кто ж ей отказывает-то? Идет расследование, это не один день, даже месяц...
– Опять же что получается? – задумчиво заметил Гордеев. – Исходя из некоторых понятий чести, ребенок покойного офицера, ушедшего из жизни по невыясненной причине, должен теперь лапу сосать, так надо понимать? Интересная точка зрения! Очень любопытно будет выслушать на этот счет соображения директора Федеральной службы. Он ведь нынче вполне досягаем?
– Нет, ну... зачем же делать сразу подобные выводы? – забеспокоился Машков и даже тарелку отодвинул. – Я ведь не имею права отвечать за других, тем более за начальство! И потом, мы же договорились, что беседа доверительная. Я бы не хотел, чтобы мое мнение где-то фигурировало.
– Хорошо, я не буду. Но с вашим полковником я могу встретиться, как вам кажется?
– А почему бы нет? – прямо-таки возбудился Машков. – Я бы и сам помог вам в этом. Но Караваев – человек жесткий, он не согласится встречаться и беседовать с вами, если не будут обозначены четко и ясно все до единого вопросы к нему. Ну, – Олег развел руками, – такой уж характер! Понимаете?.. А по поводу лапу сосать, вы несправедливы. Мы же постарались, собрали кое-какие деньги. На первое время, мы же понимаем...
– Нет, лично к вам-то у вдовы какие могут быть претензии? Она женщина умная, понимает тоже разные трудности.
– Однако вас же наняла? А на какие средства?
– Да, кстати, если вы не в курсе. Дело в том, что у меня уже имеется свидетельство вашего же коллеги. Он незадолго до печального события беседовал с Рогожиным, и тот прямо сказал ему, что начал подумывать о «заначке». Если дословно, то звучит так, – Юрий Петрович закинул голову, будто вспоминая, и стал цитировать: – «Перевожу по мелочи в валюту. При нашей бурной жизни никогда не знаешь точно, с чем уже завтра оставишь свою семью».
– А, это вам, вероятно, Осетров сказал? – с ухмылочкой угадал Машков.
– Вы его, конечно, знаете. Так вот, видите ли, у него тоже точка зрения по поводу гибели Рогожина несколько иная, чем у вас.
– Но мы же основываемся на фактах!
– Он – тоже.
– Но что ж это за факты, о которых не знает следствие? – с иронией спросил Машков.
– Они изложены в заключении судебно-медицинской экспертизы. Дело в другом: как их трактовать. В пользу себе или на пользу истине.
– Вон как вы ставите вопрос!
– Это тоже тема для беседы с руководством Федеральной службы, – спокойно заверил Гордеев. – А что вы могли бы сказать о женщинах? О Татьяне Илларионовне, о ее подругах? Между нами.
– Наверное, только то, что мы случайно знакомы, – с усмешкой сказал Машков. – А что еще? – Он сам с интересом посмотрел на адвоката. – Вы-то с ними, кажется, тоже успели познакомиться?
– В пределах, как я понимаю, их интереса к трагическому событию. Правда, я не углублялся в эти интересы. Высказали озабоченность...
– Или заинтересованность?
– Не могу ответить определенно. А это имеет значение?
– А кто проявил наибольшую заинтересованность? – закинул удочку Машков.
– Вдова, разумеется, – как бы не понял вопроса Гордеев. – А что, тут есть вопросы?
– Но та же вдова каким-то образом вышла на вас?
– Вероятно, ей посоветовали. Те, кто знают меня. А вы не в курсе, где сейчас это дело? В Следственном управлении или в ведомстве генерала Самойленко?
– Это вам скажет полковник Кравченко. Я в такие вещи не лезу, честное слово, своего хватает.
– Понимаю вас, – кивнул Гордеев.
Он видел, что Машков больше не скажет ничего такого, чего бы не было известно адвокату или тем, кто уговорил его принять это дело к защите. Ну а раз так, то нечего дальше и время терять. И Гордеев, поблагодарив Олега за беседу, поднялся, оставив того заканчивать обед в одиночестве.
Юрий Петрович предусмотрительно припарковал своего «старичка» в Настасьинском переулке и от угла стал наблюдать за входом в бистро.
Машков скоро вышел. Внимательно огляделся и только после этого сел в красные «Жигули» шестой модели. А вот поехал он не в Центр, к себе на службу, где у него была масса своих дел, а пересек улицу в неположенном месте и, круто развернувшись, выехал к Пушкинской площади, помчался по бульварам. Гордеев старался не отставать от него. Так они и приехали в район Сивцева Вражка, в Калошин переулок. Но этот адрес еще на Арбатской площади угадал Гордеев: в Калошином жила Татьяна Илларионовна Зайцева.
Машков, выйдя из машины, снова огляделся, будто подозревал слежку за собой (Юрий мог бы поклясться, что ничем себя не выдал), а потом быстрым шагом вошел в подъезд Татьяны.
Ну вот, один вопрос и разрешился: они не только знакомы. Они чем-то повязаны. И Олег, судя по его виду, был озабочен. А чем он озабочен, тоже понятно – визит адвоката есть явление нежелательное. И теперь он должен доложить своему начальству. Странная заваривается каша!
Эти женщины, эти кавалеры из ФСБ, какие-то, похожие на шпионские, страсти! А может, так оно все и есть на самом-то деле? Нынче ведь практически все продается. Цена просто разная. И при этом каждый норовит сыграть исключительно свою игру, извернуться с выгодой для себя, любимого. Короче, танцы начались, и теперь танцуют все, у всякого свое соло, но все вместе представляет картину довольно-таки пеструю. И суетливую. Значит, срежиссировано неграмотно. Либо участникам этого «балета» известно нечто такое, о чем они никому и ни при каких условиях не скажут.
Ведь вот же – сразу кинулся Машков к Татьяне, едва услышал от адвоката о своей собственной роли в знакомстве ее с Рогожиным. А обе дамы, да тот же Осетров, разве что за исключением вдовы, ничего практически и не говорили об Олеге. Разве что упоминали. И у вдовы тоже, кстати, двойственное отношение к Машкову. Выходит, есть причина... Ну пусть побегают.
И тут случилась еще одна неожиданность. Пока Гордеев размышлял, сидя в салоне своего «старичка», к подъезду Татьяны подкатила знакомая «тойота» и из нее выпорхнула совершенно ослепительная Алена, которая небрежно хлопнула дверцей, нажала сигнализатор охранной системы машины и вбежала в подъезд. Вот это уже нечто! Заседание в Филях? Наполеон под Москвой? Надо принимать экстренное решение?
Справа к машине Гордеева подошел человек, наклонился к боковому стеклу и постучал согнутым пальцем. Прежде чем открыть дверцу, Гордеев нагнулся и посмотрел вверх. И улыбнулся. У машины стоял Филипп Агеев, сотрудник Дениса. Юрий тут же поднял кнопочку и толкнул дверцу. Филипп шустро уселся на переднее сиденье.
– Я смотрю, вы тут, Юрий Петрович. Может, какая помощь нужна? Мы здесь с Самохой, если что, скажите.
– Вам Денис дал задание?
– Ага, Андреич. Девочку эту водим. Верно, симпатяга?
– Точно. А здесь у нее подруга живет, Татьяной зовут... Послушать бы, о чем болтают...
– Так это бы не проблема, только ж надо загодя. А сейчас? Нет, вряд ли. Это готовить нужно, технику взять.
– Ну ладно, пока обойдемся так. Самим фактом. Там у них еще и третий есть, в зеленой ковбойке. Из того же отдела, в котором работал покойник. Вам шеф что-нибудь говорил?
– Ну а как же, мы ж не можем работать с завязанными глазами.
– Так вот, я недавно с ним, с Машковым этим, беседовал, а как ушел, он тут же сюда кинулся. И Алена с ходу подлетела. Интересно.
– Ну... тут такое дело, Юрий Петрович... – Филиппу было вроде бы не очень удобно говорить. – Понимаете, телефонный разговор Елены Георгиевны из машины у нас зафиксирован. Можете послушать, если это вам чего-то даст. Только ж вы сами понимаете, есть законные вещи, а есть другие, необходимые. – Он улыбнулся.
– А вы что же, можете «слушать» ее машину?
– Надо же знать... чтобы предпринять меры, упредить неожиданные действия...
– Молодцы!
– Тогда давайте я тут посижу, а вы пойдите к Самохе. К Коле. Вы его тоже знаете. Он даст послушать. Во-он тот серенький «опель» видите?
Ребята были для Гордеева просто золотой находкой. А эти пусть себе пока «танцуют»...
