Глава восьмая
Петров набил трубку, посмотрел на камин и сказал:
— Ну, мистер Холмс, рассказывайте.
— Тогда уж хереса не хватает, — улыбнулся Денис.
— Это легко. — Петров наклонился к бару и вынул в хрустальном графине золотистый напиток, налил по рюмке, поднял, посмотрел сквозь стекло на огонь.
— Мы-то всегда думали, что херес самое дешевое пойло, а вы уже знаете, что это изысканнейший напиток. Да, мне нравятся молодые, они теперь как старики. Те, старые старики…
Грязнов пригубил вино.
— Так вот, доктор Ватсон, жили-были пятеро друзей, с детства — не разлей вода, — начал он размеренно. — Выросли, возмужали, породнились. Хорошие были ребята. А потом некий добрый Дед Мороз вручил им деньги.
— Скорее не Дед Мороз, а Кощей Бессмертный.
— Он тогда еще этого не знал. Он думал, друзья применят деньги к пользе дела и отечества.
— Искренне думал, — кивнул Петров.
— Этот мудрый человек, по закону которого живет целая страна, продолжал Грязнов, — забыл прописную истину — деньги портят людей.
— Неправда, Холмс, — покачал головой старик. — Во-первых, наша страна не живет ни по какому закону. А во-вторых, людей портят только сами люди.
— Философия, — поморщился Грязнов.
— Как угодно.
— А что же, собственно, потом случилось? — повернулся к Петрову Грязнов.
— Вы случайно стихи не пишете? — повернулся к Грязнову Петров.
— Нет, что вы, — слишком активно возразил Денис. — С чего вы взяли?
— Гладко излагаете, — отвернулся к окну Петров.
Грязнов выдержал паузу и спросил о самом главном:
— Владлен Николаевич, зачем вы дали Кириллу эти пленки? Вы вспомнили свою емкую фразу, которая все объясняет в двух словах? — наклонился к Петрову Грязнов.
— Вспомнил. Она звучит по-латыни — sapien sat.
— А по-русски?
— Мудрому достаточно, Петр.
— Я немудрый, — признался Грязнов. — И я не Петр, а Денис.
Петров встал и пошел вдоль нескончаемого стеллажа с книгами.
— Они пришли ко мне… Почему ко мне? Я юрист. А их начали вызывать в прокуратуру. Почему-то там решили, что они нарочно обанкротились. Но дело даже не в прокуратуре. Они впервые пришли не все вместе, а поодиночке. Понимаете? Нет, вы не понимаете. Они поодиночке вообще не ходили. Никогда, никуда. А уж в беде… Не деньги их испортили — подозрительность. Они начали искать, кто их так страшно обманул. Кто же украл эти злосчастные деньги? И у каждого своя версия, а свести вместе никак не могут…
Грязнов делал пометки в блокноте.
— И я им предложил — носите с собой к следователю диктофон. Я считал, что, если они сведут свои показания вместе, они разберутся. Наверное, тогда это была безумная идея. А теперь оказалось…
— А теперь эта идея оказалась убийственной, — сказал Грязнов.
— Вы все-таки пишете стихи, — укоризненно сказал Петров.
— Да, я пишу стихи, — Грязнов тоже вскочил и зашагал по комнате, плохие стихи, потому что поэзия — это не гладкость речи, а бунт. Вот Медведь… э-э, Медведев был бунтарь. Но хотя бы скажите, за что его убили. Зачем вы дали ему эти кассеты? Зачем?
— Мой сын в тюрьме, — тихо сказал Петров.
— Вы считаете, несправедливо? Вы думали, Кирилл до чего-то докопается? Он ни до чего не докопался!
— Он написал только восемь серий, половину. Sapien sat.
— Господи, Владлен Николаевич, перестаньте вы, наконец! Ваши милые мудрецы троих убили! Троих! Они перегрызлись, как крысы, которых посадили в бочку!
— Хорошо вы сказали, — вдруг встрепенулся Петров. — Вы очень хорошо сказали — посадили.
— Я думал, это только поэты все намеками да намеками, я думал — юристы народ четких формулировок.
— Какой вам еще четкости — их кто-то посадил в эту бочку! Это все им кто-то подстроил.
— Никто! Никто им ничего не подстраивал, Владлен Николаевич, — сказал Грязнов жестко. — Их испортили деньги! Огромные деньги. Они просто перегрызли друг другу горло за эти деньги.
— Они обанкротились, откуда деньги?.. — опешил Петров.
— Они не обанкротились, Владлен Николаевич. Это было в самом деле незаконное банкротство. Месторождение «Северное» они купили. Только не за миллиард долларов, а за двадцать пять миллионов. А уж за сколько продали только им и известно.
— Это неправда… Этого не может быть…
— …Потому, что этого не может быть никогда, — усмехнулся Грязнов. А знаете, Петербургская академия наук вынесла это заключение по поводу жирафа. Академики никогда его не видели.
Петров сел, пустыми глазами уставился в огонь камина.
— Значит, Антон меня обманывал?
Грязнов не ответил.
— Значит, они страшно богаты?..
Обшарпанная дверь, обшарпанная лестница, скрежещущий лифт.
Грязнов брезгливо взялся за ручку двери, над которой было написано на бумажке от руки — «АОЗТ „Лорейн“».
В коридоре не было никакого охранника. Обыкновенная контора самого зачуханного ЖЭКа семидесятых.
Но жизнь тут кипела нешуточная. Носились по коридору пожилые женщины с бумагами, стучал телетайп, кто-то кричал по допотопному телефону:
— Двадцать семь вагонов из Дагестана!.. Куда они пошли?!.. А кто будет знать?!..
Грязнов ткнулся в обитую рваным дерматином дверь со стеклянной табличкой «Генеральный директор Г. Ю. Некрасова».
— Здравствуйте, мне бы к директору, — робко обратился он к тетке в толстенных очках.
— По какому вопросу?
— По личному.
— Галина Юрьевна занята. Подождете?
— Запросто. — Грязнов присел на скрипнувший стул. — Богато живете.
Секретарша зыркнула на него сквозь очки убийственно. Грязнов виновато улыбнулся.
Ему оставалось только разглядывать засиженные мухами стены и слушать телефонные переговоры секретарши.
— Да, приемная, слушаю. Какой район? А метраж? Нет, это слишком шикарно для нас. Мы хотим поменьше.
— Пятница — полный рабочий день…
— Мы рекламу не заказывали…
— Бумага кончилась, используйте оборотку…
— Да, двести двадцать метров. В районе Ленинского проспекта. Все удобства, подземный гараж… Пятнадцать метров — вполне достаточно. Можно и в Бутове… Хорошо, я передам ваш телефон…
— Переезжаете? — спросил Грязнов.
— Галина Юрьевна меняется.
«Странно, — подумал Денис. — Двести двадцать в районе Ленинского проспекта менять на пятнадцать метров, явно в коммуналке, очень странно. Впрочем, может, у этой богатейки несколько квартир…»
Из кабинета выскочил потный человек и, не попрощавшись, умчался, рассыпая документы из папки.
Секретарша заглянула в начальственную дверь.
— Галина Юрьевна. К вам посетитель. По личному. Как вас? — обернулась она к Денису.
— Грязнов. Агентство «Глория».
— Агентство «Глория»… — снова в дверь. — Заходите, — пригласила Грязнова.
Женщина, сидевшая за столом, вовсе не была похожа на Ксению, которая играла ее в кино. Жесткие губы, холеное, но некрасивое лицо, впрочем, не лишенное обаяния.
— Слушаю вас.
— Галина Юрьевна, я к вам вот по какому поводу…
Некрасова слушала Дениса рассеянно, то и дело отвечала на звонки, что-то писала в бумагах, только когда Денис рассказал об Антоне, подняла глаза:
— Конечно, он убил. А что, есть какие-то сомнения?
— Потому спрашиваю.
— Господи, какие сомнения?! Он просто зверь. Накинулся с ножом… Ужас. Правда, он пьяный был в стельку…
— Ваш муж?
— Антон.
Грязнов внимательно посмотрел на Некрасову. Не сразу, но спросил:
— Вы знали, что ваш муж вам…
— Изменяет?
— Да.
— Нет, конечно.
— Вы не видели ничего необычного в отношениях вашего мужа и Петровой?
— Какая глупость! — саркастически рассмеялась Некрасова. — Эта женщина вообще была вне моих интересов. Я даже не представляю, как Женя мог… Я бы никогда и представить себе не смогла, если бы мы случайно не зашли…
— Все втроем случайно?
— Мы вообще имели привычку держаться вместе, — укоризненно проговорила Некрасова. — Если вы занимаетесь тем делом, то уж это наверняка должны знать.
— Да-да. И что же там произошло?
— Это обязательно вспоминать?
— Желательно.
— Антон убил моего мужа. Ножом.
— Семнадцать ударов.
— Я не считала, я пыталась их разнять…
— Так вы это видели?
— Как вас.
— И это сделал Антон?
— Конечно. Суд признал, что он преступник.
Некрасова встала. Открыла холодильник и спросила:
— Выпить хотите? Или вы на работе?
— На работе.
— А я выпью. Тем более работа позволяет.
— Что ж за работа такая? — улыбнулся Грязнов.
— Мы водку производим.
Некрасова налила себе рюмку водки и выпила. Красиво, даже как-то изящно. Снова села к столу.
— А кто снимает этот фильм?
— Вакасян. Знаете такого? Максимов играет Сабанова.
— Максимов? Да вы что! — улыбнулась Некрасова.
— Вот как раз когда снимали сцену самоубийства Сабанова, все и произошло…
— Сабанов с собой не кончал, — перебила Некрасова. — Кто угодно, только не Игорь.
— А записка предсмертная?
— Заставили.
— Сабанова? Он же сильный, вы сами говорили.
— У него были дети, жена.
— Кто? Кто заставил?
— Не я и не Женя.
— Белоусов? А Антон?
— Возможно.
— Но зачем?
— О, если бы я знала!
— Галина Юрьевна, там из Росстандарта, — заглянула секретарша.
— Извините, — встала Некрасова.
— Нет-нет, я, собственно, уже…
— Тем более. А вы сейчас к Петрову поедете?
— Да.
— Далеко.
Грязнов вышел из конторы, взглянул на свою машину и со злостью сплюнул: колесо у «жигуля» было спущено. Чертыхнувшись, он полез в багажник за запаской.
Когда прикручивал гайку, вдруг зазвонил мобильник.
— Шеф?
— Да, слушаю.
— Чем заняты?
— Лошадь расковалась.
— Вас из городской разыскивают.
— Кто?
— Некто Лидский. Просил заехать к нему домой. Адрес знаете?..
Грязнов не дослушал, спрятал мобильник, приподнялся и увидел, как из офиса вышла Некрасова. Она воровато огляделась и, перебежав дорогу, вошла в будку телефона-автомата.
— Ого, — сказал Грязнов, — и на телефоне экономим?
Поезд тронулся. Грязнов распахнул купе.
— Здравствуйте, — сказал попутчикам. — Моя верхняя. На Север?
— А че, нельзя? — спросил маленький мужичок, занимавший нижнюю полку.
Путь предстоял долгий, до Инты. И Денис понял, что с этим попутчиком ему крупно не повезло.
Мужичок, у которого была тоже верхняя полка, спал круглые сутки напролет. Только чаю попьет — и на боковую.
— Вы опять спать ложитесь? — удивлялся Грязнов.
— А че, нельзя?
Самое печальное, что сам Денис спать не мог. По ночам он лежал в темноте с открытыми глазами. Мужичок храпел как трактор.
Грязнов цокал языком, хлопал в ладоши. Мужик не реагировал.
«Он меня убьет, — думал Грязнов. — Меньше всего человек живет без сна».
Только на четвертый день, когда уже подъезжали, мужик вдруг свесился с верхней полки и спросил:
— Станция?
— Ну ты силен спать, — сказал Грязнов.
— А че, нельзя?
Оказалось, что они и выходят вместе.
— А как до Инты добраться? — спросил Грязнов мужичка, когда они оказались на платформе.
— Вон тут автобус подождешь.
— Он когда будет?
— Поди угадай.
До лагеря Денис добрался на перекладных, но к Антону его никто пускать не собирался.
— Не-не, свидания запрещены, — лениво отмахивался офицер на КПП.
— Какие свидания, лейтенант?! — кипел Грязнов. — У меня допуск.
— Документы есть?
— Вот документы, — тыкал лейтенанту в лицо бумажкой, справленной дядей, Грязнов.
— Начальника нету.
— А когда будет?
— Поди угадай.
— Тогда я здесь его подожду, — упрямо сказал Денис, представляя, как сейчас сядет на табурет и уснет.
Грязнов прислонился к дощатой стене, разглядывая усыпанную опилками землю. Кажется, задремал.
— Ну че, доехал? — спросил знакомый голос.
Грязнов обернулся. Его попутчик теперь был в военной форме. В чине полковника.
— Вы и есть начальник лагеря? — удивился Грязнов.
— А че, нельзя?
— Я к заключенному Антону Владленовичу Петрову.
— По какому делу?
— По личному, полковник, — улыбнулся Грязнов. — А че, нельзя?
Полковник рассмеялся. Он отдал распоряжения и повел Дениса за собой.
— Тут он. Давай только чтоб без глупостей.
Денис открыл дверь. Бритый наголо человек поднялся:
— Заключенный Петров…
— Садитесь, Антон, давайте знакомиться.
Рук они друг другу не жали. Грязнов откинулся на спинку стула и закурил.
— Ой, простите, курите? — предложил он Антону.
— Нет.
Грязнов рассказал, по какой причине приехал, о встрече с Владленом Николаевичем, о Ксении, о кино…
— Вот, собственно, и все.
— Очень увлекательная история, — улыбнувшись краем губ, сказал Антон. — Как отец?
— Владлен Николаевич молодцом, — сказал Грязнов. — Привет вам передавал.
— Спасибо.
— И посылку. Но ее еще не проверили, — кивнул на дверь Грязнов.
— Понятно.
— Ничего, что я вас просто Антоном зову? Могу и по отчеству. Но мы, кажется, одного возраста.
— Да, одно поколение, — кивнул Антон. — Ничего. Меня тут и не так кличут, разрешения не спрашивают. Значит, с отцом все в порядке?
— Антон, вы убили Некрасова? — спросил Грязнов.
Антон вздрогнул, но на вопрос не ответил, просто кивнул. Так отвечают на вопрос — «Ты уже позавтракал?».
— Я понимаю, жена вам изменяет, вы узнаёте об этом и… — сказал Грязнов.
— «Изменяет», — словно попробовал слово на вкус Антон. — Смешно. До этого она мне не изменяла…
— Так вы знали?
— Нет. Ничего я не знал! Я просто взбесился. Он еще драться полез. Я был пьян, ничего не помню…
— Очнулся — гипс, — тихо сказал Грязнов.
— Что?
— Нет-нет, я так. Продолжайте.
— Что продолжать?
— Вы специально пришли, чтобы их, ну… застать?..
— Нет, мы пришли случайно. Ну и дальше вы знаете…
— Кто это видел?
— Да все это видели.
— И ваша жена?
— Если хотите, перейдем на «ты». Вам ведь так привычнее?
— Как хотите.
— Жена ничего не видела. Она убежала. В ванную, кажется.
— А потом?
— А потом я убежал. Валялся в каком-то парке. Потом пришел с повинной.
— Странная повинная. Ты ведь все отрицал.
— Ну обычное дело. Успокоится преступник, в руки себя возьмет, сознается даже, а как увидит собственными глазами, что натворил, так страшно станет — и давай опять отнекиваться.
Грязнов вскинул глаза.
— Обычное дело, — ответил не сразу. — А ты, значит, преступник?
— А кто ж я еще, по-твоему?
— Ясно.
Грязнов уже подумал, что зря сюда прикатил. Ничего нового Антон ему не сказал. Правда, вел он себя странно. Но посиди в лагере, — может, вообще шизанешься.
— А Игорь Сабанов? Почему он покончил с собой?
— А почему ты решил, что это было самоубийство? — тихо спросил Антон. — Игоря убили.
— Кто?
Антон провел рукой по стриженой голове:
— Не я.
— А кто?
— Я уже сказал.
— Твой отец говорит — мудрому достаточно. А я ему на это — я немудрый.
— Игорь не мог себя убить, понимаешь. Это была глыба. Скала. Железо. Мы еще писюхами в лесу заблудились, заныли все. А он: я вас вытащу. Пацан, понимаешь?!
— Кто же его убил? Белоусов?
— Может быть. Не знаю.
— Некрасова с мужем?
— Может быть.
— Кто?
— Если бы я только мог знать…
Дверь открылась. Антон нервно обернулся.
Вошел охранник:
— Пора.
Антон поднялся:
— Отцу привет передавайте. Ему я посылку собрать не смогу…
— Передам.
— Значит, здоровье у него…
— Норма. Он молодцом, я же говорю…
— И ты ему поверил? — спросил полковник чуть позже.
— Я вообще доверчивый, — улыбнулся Грязнов.
— Знаешь, какая у нас тут любимая телепередача?
— «Санта-Барбара»?
— «Дорожный патруль». Приятно смотреть на мертвых москвичей. Вот че ты все с подковырками? Пришел бы по-простому, меня спросил.
— Я и пришел.
— У меня в зоне тысяча триста двадцать один человек. И ни один самый бандюган себя виноватым не считает. А этот интеллигентик… Не, он кого-то отмазывает. Я ж знаю, сколько раз он в палатку бегает. Грев, ясное дело.
— Кто?
— Бабки ему с воли шлют, он в столовку вообще не ходит.
— И за это он взял на себя вину? — иронично улыбнулся Грязнов.
— Поди угадай. И бабе его наверняка грев носят.
— Жене? А она не приезжала к нему?
— Никто к нему не приезжал. Ему тут и так курорт. Таких здесь в один день опускают. А этого даже не тронули.
— Почему?
— Бабки. Или он проплатил, или за него.
Грязнов посмотрел на часы.
— Пора, — встал он.
— Ты поездом?
— Не-не-не, самолетом, — замахал руками Грязнов.
— Теперь буду смотреть «Катастрофы недели», — широко улыбнулся начальник и дружески пожал руку Грязнову.
В аэропорту кого-то встречали.
Грязнов заторопился к выходу, но природное любопытство все время заставляло оглядываться.
Из зеленого коридора вышли солидные дядьки, остановились возле кучки репортеров, начали, перебивая друг друга, что-то рассказывать.
Грязнов уже было отвернулся, но вдруг, сделав замысловатый круг по залу, подошел к импровизированной пресс-конференции.
— Как Европейский парламент воспринял последнее заявление президента?
— Там людей с юмором мало…
— Скукота, одним словом…
— Обсуждались какие-то вопросы прав человека…
Грязнов достал из кармана диктофон и сунул его под нос самому представительному из интервьюируемых.
— Газета «На боевом посту». У меня вопрос к Аркадию Белоусову. Вы ведь представляете в Думе промышленную партию? Что вы можете сказать о нефтяном месторождении «Северное»?
Журналисты обернулись на Грязнова.
— Простите, какая газета?
— «На боевом посту». Печатный орган МВД.
— Грязнов? — спросил Белоусов.
— Точно.
— Мне нечего ответить на ваш вопрос.
— Совсем-совсем нечего?
У Белоусова ясно обозначились желваки на скулах.
— А что, собственно, вас интересует?
Журналисты ошалело вертели головами. Они почувствовали запах сенсации.
— Приватизация этого месторождения, в частности аукцион по ее…
Белоусов взял руку Грязнова с диктофоном и потащил за собой, расталкивая журналистов, обратно в зал VIP.
Грязнов не сопротивлялся. Да и бессмысленно было. Белоусов был косая сажень, хотя если б пришлось схватиться, Денис и сам с успехом навешал бы этому депутату фонарей, несмотря на всю его неприкосновенность.
Он дотащил Грязнова до роскошного кожаного дивана и разве только не швырнул на него.
— У кого служишь? — Он вынул сотовый телефон.
— Частное агентство.
— Кто там у тебя начальник?
— Я сам себе начальник.
Белоусов набрал номер на мобильнике:
— Мгм. Лидочка, здесь Белоусов, соедини-ка меня с Костей.
— Может, лучше сразу президенту? — посоветовал Грязнов.
Белоусов с интересом посмотрел на него:
— Костя? Аркадий. Слушай, что там у тебя творится?.. Да я не про Чечню. У тебя в МУРе сидит Грязнов и покрывает своего родственника. А это какой-то отморозок. Преследует меня, копает что-то… Этого тоже зовут Грязнов. Спасибо, Костя… Сейчас не могу. Созвонимся.
Белоусов спрятал телефон и спросил:
— Я ответил на твои вопросы?
— Да вы и не начинали. Вот, в частности, что вы можете сказать об убийстве Некрасова? Или о самоубийстве Сабанова?
Белоусов даже открыл рот.
— Тебе что, в глаз дать? — спросил он.
Грязнов обернулся — через огромное стекло за ними наблюдали репортеры. Камеры работали.
— А вы рискните, — хмыкнул Денис, кивая на окно.
— Хорошо, объясняю для дураков. Слушай, Грязнов. Я ни на какие твои вопросы отвечать не буду. И не потому, что я что-то скрываю, в чем-то виновен. Нет, не угадал.
— А почему же тогда?
— Потому что это были мои друзья. Ты можешь это понять?
У Белоусова дернулась щека, он развернулся и размеренной походкой пошел к выходу.
Всеми своими новостями Денис решил поделиться сначала с Лидским. В агентство он еще успеет, а домой тем более.
Жена Лидского, увидев Грязнова, схватила детей и потащила в дальнюю комнату.
— Пошли-пошли, ничего интересного…
Грязнов старался улыбаться. Лидский поманил его пальцем из кухни.
— Извини, я по-домашнему.
— Это вы извините. Я уезжал. Не смог…
— Куда ездил?
— В Инту. К сыну Петрова.
— Что узнал? — Лидский готовил чай, может, поэтому спрашивал рассеянно.
— Вам неинтересно? — спросил Грязнов.
— Почему, очень… Самолетом летал?
— Эдуард Николаевич, а вы чего меня искали?
Лидский поставил на стол чайник:
— Я?.. Чего искал?.. Сахар или варенье?
— Спасибо, да.
— А чего там копать, Денис? — вдруг словно проснулся хозяин. — Я поначалу чего-то купился, а вот давеча почитал снова, поглядел — нет, там дупель пусто.
Грязнов так и не пригубил поднятую чашку.
— Что значит — пусто? А аукцион? А убийство Некрасова? Мне кажется, тут такое закручивается.
— Антон тебе сказал, что не он убивал? — вяло поинтересовался Лидский.
— Нет, но намекнул…
— А…
— Начальник лагеря говорит: Антону кто-то платит…
— Кто?
— Неизвестно.
— А…
— Старик же не зря дал пленки Кириллу.
— А зачем?
— Вот и надо понять.
— Понять? «Намеки», «неизвестно», «мне кажется»… Что понять?
— Погодите, вы что, в сторонку?
— Ну почему сразу — в сторонку?.. У меня полно других дел. Да и ты, поди, свои запустил.
— Запустил.
— Ну вот и остановись, Денис, займись делом. Знаешь же, если не раскрутил по горячим следам, лучше не дергаться.
— Медведь был моим товарищем, — сказал Грязнов.
— Вот это тебе и мешает…
— Папа, — влетели дети, — а дядя — милиционер?
— Нет, дядя Бармалей.
— А он нас заберет?
— Зачем вы ему?
— Мама сказала, если будем себя плохо вести, нас милиционер заберет.
Грязнов даже не улыбнулся.
— Он все время о тебе спрашивал… — говорил Грязнов в трубку. Почему не веришь? Ты же все-таки его жена… Ладно, не буду… Когда?.. Сейчас? Я на Ленинградке. Минут через тридцать подъеду. Правильно, тогда и поговорим…
Он сунул мобильник в карман, но тот тут же запиликал.
— Грязнов… Что говоришь? Хорошая весть бежит быстрее серны? — Лицо Грязнова стало серьезным. — Даже так?.. Ладно, приеду — разберемся… У меня сегодня еще командировка. А завтра и дядька поостынет… Ладно, постараюсь сегодня…
Ксения была пьяной. Все время хихикала или вдруг начинала чуть ли не рыдать.
— А ты жук, Грязнов, сначала к соломенной вдове намылился, нет чтоб папашу навестить.
— Завтра.
— Завтра, завтра, не сёгодня, то ленывцям до лиця.
— Как-как?
— Украинская мова. Я ж три года во Львове проработала. Владею теперь иностранным языком… Он правда обо мне спрашивал?
— Да, — глядя Ксении прямо в глаза, сказал Грязнов.
— Я сука, Грязнов?
Денис пожал плечами.
— Я сука, — кивнула Ксения. — И дура. Мужа надо выбирать из своей среды. И из четверга и из пятницы… У актеров хоть полет какой-то есть, а эти биз-нес-мены — не жизнь, а резьба по дубу. Господи, Денис, как он напивался! Какие он мне сцены закатывал! Современный человек! «Не смей целоваться на сцене!» Ага! Представляешь? Отелло и рядом не стоял. Господи, как я его ненавидела…
— Ты по нему скучаешь, — сказал вдруг Грязнов.
— Я?! По нему?! — слишком темпераментно возмутилась Ксения. — Да он!..
Зазвонил телефон.
— Слухаю… А, Михаил Тигранович, извините… — Она посмотрела на часы. — А раньше не могли? Мне же собраться надо… Хорошо.
Она положила трубку.
— Свидание закончено. Там так говорят?
— Ну примерно.
— Вакасян зовет. Чего-то он там обсуждать собрался…
Ксения стала раздеваться. Открыла шкаф.
— Мне стыдно, я отвернусь, — расхохоталась она.
— Ничего-ничего, пожалуйста…
— Слушай, а поехали вместе. Подвезешь меня?
Грязнов пожал плечами:
— Мне бы вообще-то в агентство заскочить.
— Если только заскочить, то давай, я не опаздываю.
— Сидите, ребята, не надо… — сказал Грязнов.
Но сотрудники все, как один, вскочили, приветливо улыбаясь.
Ксения сделала им ручкой.
— Здравствуйте, шеф! — чуть ли не раскланялся сияющий Самохин, щелкнув каблуками. — За время вашего отсутствия особых происшествий не случилось.
— Дядька звонил?
— Так точно. Они рвут и мечут. Не познакомите с дамой?
— Это Ксения.
Самохин любезно поцеловал ручку Ксении.
— Старший просил сразу к нему, — сказал он, искоса глядя на Дениса.
— А по какому поводу? — спросил Грязнов.
— Сами узнаете… Чай, кофе? Может, покрепче? — Он снова залюбезничал с Ксенией.
— Не, покрепче не надо, а то я сблюю.
Самохин заржал счастливым жеребцом и, приблизившись, зашептал на самое ухо Денису:
— Жуткий шум. Причина неясна.
— Ну и ладно, сегодня я еще в командировке. Позвоню ему попозже. А ты меня не видел.
Но не выдержал сам. И потому, зайдя в свой кабинет, пока Ксению в холле угощали чаем, набрал дядькин номер на Петровке, 38.
— Здоров, Дениска, — дружелюбно сказал Вячеслав Иванович. — Как ты летал-ездил? Ивана видел?
— А я ему цокал всю ночь, — рассмеялся Денис, — толкал его, на бок переворачивал. А он перевернется на другой бок и — по новой храпит. Еще сильней!
— Он мужик хороший! — смеялся и Грязнов-старший. — У меня когда-то начинал. Говоришь, храпит?
— Дизель, лесопилка, «Боинг-747» на взлете.
— Он и раньше храпел, но чтоб так… Как, говоришь? Дизель?
— Дизель, — уже устало подтвердил Денис. — Что-то случилось?
— Где? — словно испугался Грязнов-старший. — Нет. Ничего не случилось.
— А чего звонил?
— Звонил, говоришь, чего? Да все думаю. Надо закрывать твое дело. И даже ничего не говори, потому что это не обсуждается. Я и раньше считал, а теперь уверен — кончать надо.
— Нет, дядь Слав, закрывать я ничего не буду, — тихо сказал Денис.
— А я не про контору. Я про дело это твое. Хотя, думаю, и с конторой тоже покумекать надо.
— Ты серьезно?
— Все, Денис! — заорал Вячеслав Иванович. — Все, приказы обсуждаются только в сторону их лучшего исполнения! Свободен!
Горели только дежурные лампочки, отбрасывая на пол желтые круги света. В одном из таких кругов сидела съемочная группа.
Грязнов пристроился поодаль, в уголке. Он не слышал, что говорил Вакасян, что добавлял Варшавский, что возражал Максимов. Он видел только, как актеры и группа что-то мрачно обсуждают. Грязнов сочинял хокку. Или танка.
Точильщик по улицам ходит.
Поди, угадай, когда это было.
Убийца не найден, все мрак и туман.
Подошел Морозов:
— Ну вот и все, держи, Денис, бывай. Ты еще тут побудешь?
— Ага, — кивнул Грязнов.
Морозов пожал Денису руку и вышел. Съемочная группа тоже разбредалась. Грязнов встал, подошел к Вакасяну:
— Михаил Тигранович, я все хотел спросить: вы правда считаете, что никто не мог убить Кирилла?
Вакасян внимательно посмотрел на Грязнова:
— Правда.
— Нет, вы честно скажите: все думают, что он застрелился?
Вакасян оглянулся на расходящихся коллег.
— Честно? Не знаю, как все, а я — да, Денис. Я думаю, все-таки случайность. Знаете, это Россия. Тут хитроумные планы даже и не придумывают. Тут их воплотить невозможно. Какой-нибудь раздолбай недокрутит гайку — и все.
— А вы говорили…
— Мало ли что я говорил! — улыбнулся Вакасян. — Главное, что я думал! А мы тут трезвые люди. Мы в чудеса не верим. Мы сами их делаем. Знаете, жизнь не терпит крайностей. Она любит серый цвет. Никаких монстров и никаких ангелов. Все в пастельных тонах. А вы, кажется, ищете дьявола. Его нет, Денис, — одна серость.
У Грязнова задрожали губы.
— Хочешь выпить? — вдруг перешел на «ты» режиссер.
— Хочу. А где?
— Пойдем, мы тут как раз собираемся.
Вакасян взял Грязнова под руку и повел из павильона.
— По какому поводу? — спросил Грязнов.
— А все! Кончилось кино. Больше снимать нечего.
Грязнов остановился:
— Как — кончилось?
— А так, все отсняли. Конец фильма.
— И что теперь?
— Теперь начинается жизнь…
