Глава седьмая
Они смотрели друг на друга. Денис ошеломленно. Ксения наигранно-презрительно. В ее взгляде легко читалось: «Я польщена, мне приятно».
— Ну? — подняла бровь Ксения.
У Грязнова от неожиданности даже дыхание сбилось. Громко сглатывая, он начал зачем-то хлопать себя по карманам.
— Пистолет потерял? Застрелить меня хочешь, Отелло?
— Нет, пистолет — вот он. — Денис похлопал себе слева под мышкой. Давай поговорим спокойно?
— Я все тебе сказала.
— А я тебе нет.
— Мне неинтересно.
— Пусти.
— Напиши записку, оставь под дверью. Ты же у нас поэт?
— Одно слово.
— Пожалуйста, даже два: пошел вон!
Ксения уже готова была эффектно захлопнуть дверь перед его носом, но Грязнов, вздохнув, вытащил пистолет.
— Кругом, шагом марш! — скомандовал он.
— Представь, я одна. — Через минуту Ксения с гордым видом стояла посреди большой, со вкусом обставленной комнаты. — Можешь в шкафу посмотреть, там тоже никого нет.
Грязнов подошел к шкафу, распахнул дверцы, провел рукой по длинному ряду платьев и кофточек. В самом углу висели несколько мужских пиджаков. Денис снял один из них с вешалки и бросил на кровать.
— Поймал… — как-то легко согласилась Ксения. — Кажется, у вас это называется «вычислил»?
Он молча закрыл шкаф и сел в кресло.
— Будешь ждать? — догадалась Ксения. — Напрасно, никто не придет.
Грязнов закинул нога на ногу и стал осматриваться. Ксения стояла перед ним, стараясь поймать его взгляд.
— Ты что-то сказать хотел…
Денис отрицательно покачал головой.
— О чем ты думаешь?
Денис пожал плечами.
— Тогда уйди.
Денис не двинулся с места. Он вообще не двигался. Сидел как удав, гипнотизирующий кролика.
— Прости меня… — мучительно выдавила Ксения. — Ты это хотел услышать?
Денис опять покачал головой.
Наверное, именно в ту минуту она и была настоящей Ксенией. Не жеманной, не резкой, не развязной, не вызывающе сексуальной. Совсем другой. Трогательной, милой, беззащитной… И потрясающе красивой.
Она все еще стояла перед Грязновым. Стояла покорно, сложив красивые тонкие руки за спиной.
— А ты другая, — отметил он.
— Да… — тихо проговорила она. — Это маска, это защитная оболочка, доспехи… Ты же не знаешь всего… Ты обо мне ничего не знаешь… И не надо, пожалуйста, не спрашивай… Это тяжело…
Денис медленно перевел взгляд на кровать.
— Хочешь, мы будем с тобой дружить? — как-то заискивающе спросила Ксения. — Я умею дружить, правда… Давай хотя бы подождем немного… Пока грязь смоется… Я грязная… А ты чистый… Теперь понимаешь?..
Грязнов рукой прикрыл глаза.
— Я виновата, я первая начала… Как в дурном кино… А по телефону тогда правду сказала… И еще раз скажу: влюбилась… Но то, что ты так серьезно… Не ждала, прости… Не ждала, что ты такой… такой настоящий…
— «Ксения Петрова» звучит не хуже, чем «Ксения Короленко». Даже лучше звучит.
— А? Что?! — задохнулась Ксения.
— Его здесь убили? — Денис пальцем указал на кровать и добавил уже утвердительно: — Прямо здесь, на этом самом месте?.. Семнадцать ножевых ранений. Сколько же крови было…
Грязнов попытался представить себе эту картину… Некрасов уже не кричал, не стонал даже, его тело распласталось на кровати, податливо принимая удары ножа. На стену бурой струей брызнула кровь…
Жутко.
Это уже не кино…
Ксения подняла голову, как-то бесстрастно посмотрела на Грязнова, затем взяла из бара бутылку коньяка, села на ту самую кровать в позе андерсеновской Русалочки, подогнув под себя ноги.
— Ты все знала, — тихо, будто самому себе, сказал Денис. — С самого начала все знала. А он так искал сюжет… Когда вы познакомились? Как и где?
— С кем?
— С Медведем. С Кириллом.
— Нас Максимов познакомил… Перед началом съемок… Месяца два назад, на киностудии.
— Не сходится.
— Ну два с половиной… А что не сходится?
— Все не сходится. Кто-то подкинул пистолет, Медведь из него застрелился, но отпечатки там только его. Значит, сам. Принес пистолет с собой и застрелился. Но зачем он сначала положил пистолет в шкаф? И зачем было портить пленку? Медведь испортить ее уже не мог. Он и застрелиться не мог, исключается. Тогда кто? Что я теперь должен думать? А, Ксюш? Скажи?
Ксения молчала.
— И теперь выясняется, что фильм снимался о тебе, о твоем муже, о твоих друзьях…
— Они мне не друзья!
— Выясняется, что это именно ты подбросила Медведю сюжет, но зачем-то от всех это скрывала. И почему-то играла не саму себя, а взяла другую роль. Ах, ну да, она же больше, главней…
— Я ничего не скрывала… — Ксения отрешенно глядела перед собой. — И не выбирала… Меня пригласили… Спроси у Виктора.
— Спрошу.
— Я прошла пробы, меня утвердили… Все как обычно… Даже не читала сценарий… Я не знала, о чем фильм… Витя сказал, что будет интересно, что я смогу раскрыться.
— Раскройся сейчас.
— Я не знала! — взвизгнула Ксения. — Поверить не могла, думала совпадение! Но таких совпадений не бывает!
— Когда ты познакомилась с Кириллом?
— Думаешь, приятно, когда кто-то копается в твоей жизни? Тем более так грубо, так бездарно! Там все вранье!
— Все?
— Я не блядь! Если хочешь, Антон был у меня первым! Родители так воспитали — первый, значит, последний, на всю жизнь! А тут вдруг — бах! — с любовником в постели! Ни с того ни с сего! Сценарный ход!
Грязнов вынул из кармана черно-белую фотографию. На ней Некрасов с перекошенным лицом лежал в луже крови.
— Убери! — закрылась руками Ксения, и коньяк потек из горлышка, растекаясь на покрывале коричневым пятном. — Не так!
— Седьмая серия, двенадцатый эпизод…
— Не так все было! Ну почему я должна…
— Должна!.. — сурово сказал Денис.
Ксения, как кокон, с головой закуталась в плед. Наверное, ей казалось, что она спряталась, что ее не видно. Она буквально по букве выдавливала из себя слова.
— Он гулял страшно… А сам ревновал к каждому столбу. Бил меня. Небольно, он не умел драться. Мне от обиды больнее было. Он менялся. Не сразу, постепенно. Когда на работе неприятности начались. Мне казалось даже, что он с ума сошел, с ним уже поговорить нормально нельзя было. Сразу истерики, слезы, кулаки. И еще бабы эти…
Грязнов слушал ее развалившись в кресле и полузакрыв глаза — будто медитировал.
— Одна подруга посоветовала. Сказала, что, если я пересплю с кем-нибудь, сразу легче станет. Знаешь, как долго не могла решиться? А когда решилась… Дура, даже законспирироваться как следует не сумела. Антон сразу нас накрыл. Я сама не видела, убежала… Спрятаться хотела… А потом дверь хлопнула…
— Что было дальше?
— Его судили, он сейчас сидит где-то под Томском.
— По сценарию. Нет! В жизни, после восьмой серии!
— Ничего… — Она подняла на него влажные глаза. — Все кончилось.
— Там что-то еще было. — Грязнов не выдержал, вскочил с кресла, зашагал по комнате. — Это же не финал, это только половина!
— Это еще и подлость. Они наживаются на моей личной трагедии. А я не могу им этого запретить. Я не могу это остановить!
— Ну почему же… Например, убить сценариста…
— Тогда уж и съесть, — истерично захохотала Ксения. И тут же осеклась.
Грязнов смотрел на нее зло.
— Мы опять вернулись к самому началу. Ты знала Медведева?
— Повторяю, нас Виктор познакомил, когда сценарий был уже готов.
— И опять не сходится. Станиславский в таких случаях говорил: «Не верю!» Кто еще был в курсе? Максимов? Вакасян? Варшавский? Чья идея была снимать?
— Отец…
Денис подумал, что кто-то неслышно вошел в квартиру. Он даже в коридор выглянул.
— Ну, конечно… отец… — облегченно выдохнула Ксения. — От него же скрыли… Вот почему столько неправды…
— Что скрыли? От кого? От твоего отца?
— Вторая серия, эпизод четвертый… Там все перевернуто. Знаешь, как было на самом деле? Знаешь?
— Просвети.
— А ты уверен, что хочешь услышать правду?
Трактор стоял посреди просеки, ревя мотором. Чуть поодаль скромно пристроились «мерседесы» и джип.
— Дай сяду! — попросил Антон у тракториста.
— Не, не сможешь…
— Дай, не жмись!
— Вот дернешь не за тот рычаг, опрокинешься, а мне потом отвечать, помотал головой тракторист. — Нет уж, я сам.
— А так? — помахал перед его носом стодолларовой банкнотой Антон.
— Хоть миллион дай, не пущу. Техника безопасности, слышал про такую? И он с силой захлопнул дверцу кабины.
Антона это задело. Он стоял в хлюпающей грязи, глядя на траки трактора и сжав кулаки.
— Отойди! — прикрикнул на него из окошка тракторист.
Антон заставил себя улыбнуться и шагнул в сторону. Оглянулся на друзей. Нет, они не заметили его унижения, так были поглощены важностью момента.
В тракторе лязгнуло, он заревел еще громче.
— Да-вай, да-вай, да-вай! — закричали в один голос Сабанов, Некрасов, Галина и Белоусов.
Только охранник молча улыбался.
Антон встал рядом с ними.
Трактор медленно двинулся с места, под радостные улюлюканья собравшихся вытягивая из земли медный кабель толщиной с пивную кружку.
— Мы сделали это! — Белоусов бросился обниматься с Сабановым.
Галина протянула руки к мужу, но тот, будто спохватившись, вдруг что-то быстро стал подсчитывать на калькуляторе.
— Давай, — обратился Антон к охраннику.
— Мигом, — кивнул тот и исчез, вернувшись через мгновение с подносом в руках. На подносе стоял хрустальный штоф и пять рюмок.
Антон наполнил свою рюмку и залпом выпил.
— Нахал! — деланно возмутился Белоусов. — Нет, вы видели этого алкоголика-одиночку?
Кабель натянулся, мелко вибрируя и сбрасывая с себя комки густой грязи.
— Как струна арфы… — восторженно произнесла Галина. — А водку я пить не буду.
— Понял, мигом, — снова кивнул охранник и снова исчез.
Внезапно натяжение кабеля спало, после чего он и вовсе обвис. Спустя еще секунду из земли выполз лохматый хвост.
— Это змея! — засмеялась Галина. — Это огромная кобра!
— Это не кобра, это боа констриктор! — заржал Белоусов, но вдруг лицо его застыло в глупой гримасе. — Что? Что-о-о?!
Сабанов уже бежал к трактору.
Некрасов оторвался от калькулятора, вопросительно посмотрел на жену.
— Оборвалось?.. — сжалась она под его взглядом. — Просто кабель оборвался?.. Да?
Антон напряженно наблюдал за Сабановым, который что-то доказывал трактористу — тот уже выбрался из кабины и, почесывая шею, смотрел на скрутившийся под его ногами огрызок кабеля.
— Ну что там? — сложив ладони рупором, крикнул Некрасов.
Сабанов в ответ лишь руками развел.
— Получили? — вдруг зло расхохотался Антон. — А я же предупреждал!
— Когда? — растерянно хлопнул глазами Белоусов. — Что предупреждал?
— Так вы же не слушаете! Вы вообще никогда меня не слушаете!
Рядом с ними опять возник охранник. На этот раз он держал в руках бутылку вина.
— А ты чего здесь? — окрысился на него Антон.
— Отстань от него! — рявкнул Некрасов.
— Да пошел ты!
— Сволочи! — сказал Белоусов. — Как мальчишек надули!
Антон выхватил у охранника бутылку и быстро скрылся в темноте леса.
— Не было там никакого кабеля… — одними губами улыбнулась Ксения. Десять метров с одной стороны и столько же с другой. А в середине пусто. Наверное, военные так пошутили…
— А что твой отец?
— Не мой, Антона.
— Ну конечно… — что-то сопоставил в уме Грязнов. — Автор Конституции России…
— Они решили ему не говорить. Верней, сказали, что все нормально, кабель вытянули и продали. Он еще много чего не знал. Поэтому и такие ошибки. Теперь сходится?
— Думаешь, Кирилл на него вышел? Или он на Кирилла? Но зачем?
— Если бы ты пришел на час раньше, то смог бы сам его спросить.
— Владлен Николаевич был у тебя? — удивился Денис.
— А что тут такого? Родные люди.
— Нет, ну после всего… Его же сын из-за тебя…
— Знаешь, и так, оказывается, бывает, — развела руками Ксения.
Щербак сидел рядом с бабушкой-вахтершей в комнате с зашторенными окнами. На мониторе компьютера щурилось похожее на отнюдь не дружеский шарж лицо мужчины.
— Нет, брови совсем не такие… — с сомнением в голосе произнесла бабушка. — Лохматее.
Щербак щелкнул мышкой. Брови отъехали в сторону, и на их месте встали другие, полохматее.
— Нет, опять не то.
— Может, все-таки с усами попробуем?
— Не было у него усов! — убежденно сказала бабушка, но вдруг опять засомневалась. — Давайте попробуем с усами, если вы так настаиваете…
Составили фоторобот с усами, затем снова их «сбрили». Бабушка продолжала сомневаться. У Щербака с непривычки слезились глаза, он же не подросток, чтобы вот так целый день сидеть перед монитором.
Но свидетелей было еще много, и следующая бабулька отвергла прежнюю работу категорически.
— Ничего общего!
— Совсем ничего?
— Абсолютно.
— То есть ни капельки?
— Уши уж больно большие, как у этого… Ну как его…
— Чебурашки?
— Да, и уши, и глаза, и… вообще.
— В человеке все должно быть прекрасно…
— Но главное — у того были усы!
«А Грязнов сейчас, наверное, с девчонкой какой-нибудь развлекается, с тоской подумал Щербак. — Хорошо быть начальником…»
Карандаш сломался, бумага порвалась.
Точить другой было бы глупо и странно. Он поискал на столе, нашел шариковую ручку и, выдернув новую страницу из блокнота, что-то быстро написал. Поискал глазами, куда бы положить записку, но не нашел, оставил на столе. Некоторое время стоял, глядя себе под ноги, а потом медленно, словно во сне, обернулся. За ним был шкаф с оружием…
— Не могу!.. — Губы Максимова жалко затряслись. — Не могу…
— Стоп! — сказал Вакасян. — Все нормально, очень хорошо, очень точно в зерно попал, очень точно.
Съемочная площадка притихла. Все затаились, как мыши.
Максимов уперся руками в стол, громко вздохнул и задержал дыхание. Затем с силой выдохнул, грубо смахнул с накрашенной ресницы слезу.
— Все, я в порядке.
— Попробуем еще разок? — осторожно предложил Вакасян. — Или перерыв объявим? Хочешь, мы объявим перерыв?
— Работаем, — хрипло сказал актер.
— Мотор! — скомандовал Вакасян.
Максимов долго держал в вытянутой руке пистолет. Затем приставил его к голове и… в голос разрыдался.
— Стоп, — понуро скомандовал Вакасян.
— Перезаряжаемся, — пыхнула папиросой Успенская.
— В двух кассетах орешки остались, — сказал рослый помощник оператора. — Дощелкаем?
Успенская равнодушно махнула ему рукой: мол, давай.
К Максимову подлетела гримерша с огромным ватным тампоном в руке. Актер сгреб ее в охапку, крепко прижал к себе, и они оба затряслись в такт его рыданиям.
— Не снимем сегодня, а, да? — материализовался обеспокоенный Варшавский.
— У кого-нибудь есть психолог знакомый? — тихо спросил окружающих Вакасян.
— У меня есть, — встал с раскладного стула Морозов. — Я сам психолог.
Затем вызвали «скорую». Над Максимовым долго колдовали врачи, тыкали ему в нос ватку с нашатырем, мерили давление.
— До свадьбы заживет, а, да? — крутился возле него Варшавский.
— Марик, отстань, — морщился актер.
Морозов перебирал пистолеты в шкафу, внимательно рассматривая каждый со всех сторон.
— Ну сколько можно повторять, чтобы к оружию не подходили! — окликнул его пожилой пиротехник.
С того дня как вскрылись делишки, которыми занимались Гарипов с Линьковым, весь пиротехнический цех перетрясли, половину народа поувольняли для профилактики, а на их место набрали новых.
— Спокойно, этот товарищ из милиции, — заступился за Морозова Вакасян.
— Я готова… — заговорщицки подмигнула им Успенская.
— Только Дениса позову… — Морозов трусцой направился к выходу из павильона.
— Прошу минуточку внимания! — Вакасян несколько раз громко хлопнул в ладоши. — Сейчас мы по просьбе наших друзей из правоохранительных органов попытаемся провести нечто схожее со следственным экспериментом!
— Сле… чего? — отталкивая медиков, с интересом переспросил Максимов.
— Следственный эксперимент! — наслаждаясь звучанием этого словосочетания, повторил Вакасян. — Итак, приступим! Подойдите все поближе!
— А это обязательно? — недовольно пробурчал актер Костенко.
— Вам не обязательно, вас в списке нет, можете пока отдыхать, разрешил Вакасян.
— В каком еще списке? — испуганно спросила гримерша.
— Вот кстати, а где список-то? — завертел головой Вакасян. — У кого список?
— Потеряли, да, потеряли? — участливо хлопотал Варшавский.
— Я готова, — напомнила Успенская.
— У меня! — отозвался вернувшийся Морозов, на ходу разворачивая бумажку. — Значит, так… Вакасян, Успенская, Юркова, Журавлев, Юзвяк, Елкина, Архипова, Прихач, Мостовой, Матвеева, Фа… Фа-фа-фа…
— Фандера? — сделала шаг вперед костюмерша. — Это я.
— А мыло и веревку с собой приносить или выдавать будут? — пошутил кто-то из темноты.
— Да, Фандера, Косых, Иванова… — продолжал зачитывать Морозов. Что? Какую веревку?
— Эй, люди в белых маскировочных халатах! — оторвалась от глазка камеры Успенская. — Вам не трудно сменить место своей дислокации?
— Для вас, Людмила Андреевна, все что угодно! — ответил за врачей Максимов.
Актеру сделали укол, и теперь он чувствовал себя превосходно.
— Хлопинов, Снитко и… и все пока. — Морозов сложил бумажку и сунул в карман. — Убедительная просьба! Кого я сейчас перечислил, пожалуйста, подойдите к камере.
— Чемоданчик забыли! — крикнула Успенская.
Бросив на полдороге Максимова, врачи вернулись за чемоданчиком.
— Сергей Петрович, я быстро с Виктором переговорю? — шепнул на ухо Морозову Денис. — Вы тут без меня как?
— Справимся.
— А меня нет в списке! — радостно воскликнула гримерша.
— Что делать-то надо? — за всех перечисленных спросил высокий седой дядечка — главный «светик».
— На полу метка уже стоит, — сказала Успенская.
— Ох, чуть не забыли! — хлопнул себя по лбу Вакасян. — В майки же нужно переодеться. Кто не в майках, переоденьтесь, пожалуйста.
— А я свою застирал… — виновато сказал реквизитор.
— Одолжите кто-нибудь товарищу майку!
Грязнов подошел к Максимову.
— Можно вас на минуточку?
— О, привет! — раскинул руки актер. — Как там Ксюха?
— Хорошо… Не знаю… — Денис увернулся от его объятий. — Виктор… забыл, как по отчеству.
— С каких пор? Просто Витя.
— Я вас, Витя, обо всем спросил, а об этом нет.
— Представляешь, а у меня настоящая истерика была, — пожаловался Максимов.
— Вам бы вообще в санаторий какой-нибудь поехать…
— Начнем с тебя, — Вакасян ткнул пальцем в помрежа, «хлопушку». Ну-ка встань… Люда, куда ей встать?
— На полу метка.
— Где? Не вижу!
— Ой, стерлась! — Из-за камеры выскочил второй оператор и мелом восстановил белый крестик на полу.
— Меня снимать будут, что ли? — «Хлопушка» робко ступила на метку. — Я боюсь.
— Чуть боком, — давала ей указания Успенская. — Нет, другим. Четверть шага назад. Я сказала — четверть! Ага, вот так.
— Что происходит вообще? — попытались возмутиться из стана отобранных для следственного эксперимента, но на этот возглас никто не обратил внимания.
— Дай-ка. — Вакасян протиснулся к камере, посмотрел в глазок, после чего переглянулся с Морозовым: мол, совсем не то, что ищем.
Тихо зашуршала камера.
— Следующий! — пыхнула папиросой Успенская…
Максимов провел Грязнова за ширму, где было устроено что-то вроде гримерки, разлил из термоса по бумажным стаканчикам пахучий кофе.
— Вопрос в лоб, — предупредил Денис.
— Валяй!
— Кто финансирует картину?
Максимов нахохлился, глазки его забегали.
— Во как?!..
— …Как дети, ей-богу, малые! — Варшавский уже взмок, пытаясь удержать съемочную группу от расползания. — Сан Саныч, ну вы-то куда пошли?
— Курить! Куда… — огрызнулся звукотехник. — Не буду я! Устроили тут черт-те что…
— Сан Саныч, ну погодите вы, Сан Саныч! — кинулся за ним Варшавский.
Вакасян оторвался от визира камеры и опять переглянулся с Морозовым, еле заметно качнул головой.
В кадре, потупившись, как перед расстрелом, стоял реквизитор. Майка детского размера едва прикрывала его выпуклое пузо…
…Максимов многозначительно показал взглядом в потолок.
— А конкретней, без мимики и жестов? — попросил Денис.
— Тебе фамилию назвать?
— Так прям высоко?
Максимов еще более многозначительно посмотрел в потолок.
— Что? Сам?
— Ну не сам… Но близко…
— Мне хотя бы порядок цифр.
— Я же говорю, для бюджета страны это капля в море, — Максимов доверительно положил ладонь на колено Грязнову. — А для нас, нищих работников искусства, — золотые горы. Но ты обещал.
— Могила.
— Да уж… — помрачнел актер. — Сравнение ты привел подходящее…
— Всем спасибо, перерыв до семнадцати ноль-ноль! — объявил Вакасян.
Щелкнул рубильник, и в павильоне стало почти темно.
— Простите за беспокойство, — примирительно улыбался Варшавский. Если желаете, мы каждому слайдики сделаем на память. Людмила Андреевна, сделаем, а, да?
— Чья майка? — оглядывался по сторонам реквизитор. — Кому майку вернуть?
— Ну что? — без надежды в голосе спросил Морозов.
— Ничего, — хмурился Вакасян.
— Проявить надо, — сказала Успенская. — Тут не поймешь.
— Маша! — спохватился Вакасян. — Запиши, в проявку!
— А как отметить?
— Как отметить? — Вакасян вопросительно посмотрел на Морозова.
— Так и отметить — «следственный эксперимент», — предложил появившийся из полумрака Грязнов. — Только на этот раз…
— Сама снесу, — гарантировала Успенская.
— Не видели Максимова, а, Максимова? — подскочил Варшавский. — Его врачи ищут.
— Да тут он, за ширмой… — У Дениса запиликал мобильник. — Да? Я. Да, Ксюш, помню, договаривались. Когда? — Он вскинул руку, посмотрел на часы. С какого вокзала?
— Это Короленко? — спросил Вакасян. — Дай потом мне трубочку, я ей с утра дозваниваюсь.
— Хорошо, — пообещал Грязнов, пряча телефон в карман. — Что?
— Уже ничего… — махнул рукой Вакасян.
Степенный старик сидел на мягком диване, раскрыв перед собой деловую газету.
— Чай, как всегда, покрепче? — услужливо осведомилась проводница.
— Да, с лимончиком, если можно, — перевернув газету, сказал старик.
За окном, на перроне, появился запыхавшийся Денис. Он в панике метнулся сначала вправо, потом влево. Затем, признав в старике Петрова, обрадованно постучал по стеклу.
Петров удивленно посмотрел в окно и ткнул себя пальцем в грудь: «Это вы мне?»
— Вам-вам! — беззвучно, как рыба, открывал рот Грязнов.
Петров изобразил пальцами бегущие по направлению к выходу ножки.
Денис отчаянно закивал.
Петров вышел на перрон, раскуривая красивую трубку.
— Я тот самый Грязнов. — Денис все никак не мог отдышаться. — Ксения вам говорила?
— Вы друг Кирилла. — Глаза Петрова сделались печальными. — А я опоздал на его похороны…
— Владлен Николаевич, вы когда…
— В Давосе была нелетная погода…
— …когда возвращаетесь?
— Через два дня, — с той же скорбной печалью в голосе произнес Петров.
— Нам надо бы с вами…
— Да, надо, обязательно… — согласился Петров.
— А сейчас хотя бы в двух словах, Владлен Николаевич. Что? Как? Для меня это полная…
— Неожиданность, понимаю…
— Да! Вам-то это зачем?
— Зачем? — задумчиво переспросил Петров, и колечко дыма растворилось в воздухе над его головой. — Хм… Зачем… Знаете, Петр…
— Денис….
— Простите… Знаете, Денис. Я готовился к этому вопросу и даже составил очень емкую фразу, она все объясняла именно в двух словах. Но теперь не могу ее вспомнить… Так что нам придется после моего возвращения…
— Отправляемся! — крикнула из тамбура проводница.
— Вы пленки уже слушали?
— Пленки? Какие пленки?
— Я отдал Кириллу все пленки… Вы разве их не нашли?
— Мы и не искали… — растерялся Грязнов. — Фото? Видео? Какие?
— Кассеты с голосами, целая коробка. Неужели он их куда-то… Это плохо… Это нельзя восстановить…
— Чьи голоса?
— Этих… — Петров произнес это так, будто говорил о полной опарышей навозной куче. — Ваш друг очень точно передал всю их сущность. Он был талантлив.
Звякнули стыки вагонов, поезд дернулся. Петров легко, по-молодецки запрыгнул в тамбур, обернулся к Грязнову и вдруг заговорил совсем по-другому, быстро, почти скороговоркой:
— Берегите себя!.. Вы мне нужны, берегите себя… И пленки найдите обязательно. Обещайте мне, Петр!
— Денис…
— Через два дня, утром! Жду вас у себя дома! Можете без звонка! Это очень важно! Если что, связь через Ксению! Берегите себя!..
Поезд набрал ход, Грязнов быстро шел по перрону, но Петров удалялся еще быстрей. Он продолжал что-то запальчиво говорить, однако ветер относил его голос в сторону.
От киностудии до вокзала Грязнов долетел быстрее болида из «Формулы-1». Ксения, видите ли, в последний момент вспомнила, что ее свекор, автор Конституции Владлен Николаевич Петров, уезжает читать лекции в Питер. Теперь ждать еще целых два дня. И где гарантии, что из Питера Петров вернется в Москву, а не укатит в Гамбург или Гренобль.
Пленки какие-то… Что за пленки? При чем здесь пленки? И почему Денис должен был беречь себя? Нет, конечно, береженого Бог бережет, но старик сказал об этом слишком уж серьезно.
Денис невольно обернулся. Перрон был уже почти пуст…
А поезд тем временем ровно стучал колесами, за окнами проносились унылые поля, леса, реки…
— Владлен Николаевич, вы здесь? — В тамбур выглянула проводница. — А я вас потеряла. Там стол накрыт.
Петров стоял у двери. Он нервно обернулся, украдкой проведя ладонью по щекам.
— Иду-иду… Дым в глаза попал…
И снова отвернулся к окну. Он плакал беззвучно, но очень горько.
Щербак вел машину по вечерней Москве. Грязнов сидел рядом и рассматривал фоторобот.
— Двое суток, мля… Как эти старухи меня достали… — бурчал Щербак.
— Никого не напоминает?
— Никого. И всех, — угрюмо ответил Щербак.
— Через картотеку пропустил?
— Дупель пусто.
— А может, это был не мужчина?
— Издеваетесь?
— Так ты про женщин этих своих старух, поди, и не спрашивал?
— Не-е-ет…
— Шерше ля фам, дорогой мой… Шерше ля фам…
О пленках Елена ничего не знала. У них с Кириллом была большая аудиотека, на все случаи жизни, от классики до андеграунда, но о каких-то особенных кассетах она впервые узнала от Грязнова.
Пришлось проверять методом тыка, надеясь на удачу.
Магнитофон зазвучал пронзительным голосом Вертинского. Денис вынул кассету, вставил другую. Оказалось, что там «АББА». На следующей была итальянская эстрада…
Лена поставила перед Денисом дымящуюся чашку, присела рядом.
— Может, он хранил их где-то отдельно?
— Я везде уже смотрела.
— Коробка. Там целая коробка.
— Не помню коробки… — Ее брови сошлись на переносице. — Пакет был… В то утро он на «Мосфильм» уходил с пакетом…
Для Грязнова «Мосфильм» стал уже каким-то родным. Теперь он знал не только дорогу от бюро пропусков до павильона, но и мог отыскать столовую, производственный корпус, тонателье и, конечно, цех обработки пленки.
«Не получится c частным сыском, устроюсь сюда экскурсоводом» — подумал Денис, быстро шагая по длинному коридору.
В павильоне было темно и как-то мертвенно тихо. Каждый шаг Грязнова отзывался зловещим эхом.
— Вы кого-то ищете?
Это был декоратор, Грязнов видел его раньше на съемочной площадке. Он в одиночку пытался сдвинуть с места тяжелый диван.
— А где все?
— Сегодня аукцион в интерьере снимают.
— Не понял?..
— На выезде, в каком-то не то доме, не то Дворце культуры. А мы тут разбираем все потихонечку.
— Пакет случайно не находили? Обычный такой пакет полиэтиленовый.
— Ой, это вам к реквизиторам надо. Они тут все повыгребали.
Да-да, был в сценарии эпизод с аукционом. Грязнов вернулся в машину, вынул из бардачка сценарий и нашел нужную страницу.
Дворец культуры. Интерьер.
— Повтори, — потребовал Сабанов.
— Только по вашему сигналу… — сказал молоденький охранник.
Они мыли руки под соседними кранами, придирчиво рассматривая свои отражения в зеркале.
— Все, пошел… — Сабанов хлопнул парня ладонью пониже спины.
Застегивая ширинку, охранник вышел из туалета, галантно поклонился какой-то даме и толкнул массивную дверь.
В клубном зале было людно и наэлектризовано. Шел активный торг. На дощатой сцене стояла трибуна, с нее-то и вещал аукционист, размахивая молоточком. То и дело в разных концах зала поднимались таблички с номерами.
— Семнадцатый номер — пять миллионов раз… — Аукционист сделал паузу, а затем резко стукнул молотком по трибуне. — Два-три-продано!
Зал вздохнул. Не то с облегчением, не то разочарованно.
Охранник занял место в середине пятого ряда. Осторожно потрогал лацкан пиджака и тихо сказал:
— Будьте здоровы…
Микроавтобус. Натура. День.
— Спасибо, дорогой! — поблагодарил его Некрасов.
Он сидел за рулем микроавтобуса, окна которого были наглухо затонированы черным.
— Не трепись там! Еще за сумасшедшего примут! — балагурил Белоусов.
Дворец культуры. Интерьер.
— Хорошо, — ответил охранник.
— Простите, вы мне? — склонилась к нему рядом сидящая дама в строгом деловом костюме.
— Хорошая погода сегодня…
Микроавтобус. Натура. День.
— Заткнись! — закричал Антон. — Слушайте, братцы, он все нам испортит!
Дверь распахнулась, и в салон «микрика» забрался Сабанов:
— Ну как связь?
— В порядке! — показал ему большой палец Некрасов.
Дворец культуры. Интерьер.
— На продажу выставляется лот номер три! — торжественно объявил аукционист. — Нефтяное месторождение «Северное». Стартовая цена двадцать три миллиона…
Микроавтобус. Натура. День.
— Вот оно, наше блюдечко с золотой каемочкой! — оглянулся на друзей Белоусов. Глаза его лихорадочно блестели.
Дворец культуры. Интерьер.
— Вижу, номер семнадцать, двадцать три миллиона пятьсот тысяч… указал молотком куда-то в глубь зала аукционист. — Номер пять, двадцать четыре миллиона… двадцать четыре пятьсот — тринадцатый номер… номер, простите, не видно, тридцать седьмой — двадцать пять миллионов…
Молоденький охранник весь сжался, с волнением покусывая губу.
— А завтра погоду обещают еще лучше, — улыбнулась ему дама.
Микроавтобус. Натура. День.
— Кто это такая? — забеспокоился Белоусов. — Что она от него хочет?
Дворец культуры. Интерьер.
— Тридцать два миллиона от пятнадцатого номера, кто больше? постепенно входил в раж аукционист. — Сто девяносто второй номер — тридцать три миллиона!
Охранник поднял над головой картонную табличку.
— Тринадцатый номер — тридцать четыре миллиона! Кто больше?
Тринадцатый номер не опускался…
— Да, молодой человек, прошу вас, вы что-то хотите?..
— Миллиард! — громко сказал охранник.
Микроавтобус. Натура. День.
— Как это кру-уто! — Белоусов аж зажмурился от удовольствия. — Это орга-а-азм!
Дворец культуры. Интерьер.
— Три! Продано! — стукнул молотком аукционист.
Охранник поднялся со своего места и направился к выходу. Весь зал молча провожал его ошарашенными взглядами, в том числе и дама в деловом костюме.
Микроавтобус. Натура. День.
Визжа тормозами, иномарка остановилась в последний момент, чуть не врезавшись в «микрик».
— Ты с ума сошла! — Сабанов открыл перед Галиной дверь.
— У нас проблемы… — ледяным голосом произнесла она. — Деньги исчезли! Мы не сможем купить месторождение!
— Как — исчезли?
— Стоп! — возмутился Вакасян. — Что за отсебятина? Что за «с ума сошла»?
— Ну надо же было как-то оправдать! — в момент вышел из образа актер. — Она же чуть машину не разбила!
— Педали перепутала… — В этот момент Ксения заметила Дениса, который стоял за оцеплением и о чем-то говорил с реквизитором.
— Да, Ксюш, ты повнимательней, — смягчился Вакасян. — Давайте быстренько еще разочек!
— Само собой, второй дубль, — пыхнула папиросой Успенская.
— Мотор!
— Есть, мотор!
— Зеленый такой? Большой? — Реквизитор показал руками размер пакета. Я его в нашем цехе спрятал. Или цеху…
— Тише! — гневно зыркнул в его сторону Вакасян. — Камера!
— Только там сейчас закрыто, — перешел на шепот реквизитор. — А вот вечером, после съемок…
— Я подошлю к вам своего помощника, Щербака, — засиял от счастья Грязнов.
— Есть камера!
— Начали!
Помогая себе кусочком хлебушка, Лидский уплетал пельмени с таким аппетитом, будто ел впервые в жизни. Это была убогая пельменная со столами-стойками, каких в Москве остались считанные единицы, да и то по явному недоразумению. Но именно в таких местах общественного питания привык столоваться следователь городской прокуратуры.
— Эдуард Николаевич, я вот тут забыл кое-что… — Денис ковырнул пельмень вилкой.
Лидский посмотрел на него вопросительно — говорить он не мог.
— Когда в последний раз открывали дело об умышленном банкротстве? А? Что-то не припомню…
Лидский поднял палец: дай прожевать. И лишь после того как выпил одним глотком стакан мутного компота, поставил диагноз:
— Это склероз.
— Вот-вот… Может, мне лечиться надо?
— Ага, подлечись. Тем более что бесплатно.
— Так ведь склероз не лечится.
— Разве? Хм, смотри-ка…
— Эдуард Николаевич. — Грязнов посмотрел на Лидского так, как обычно добрый хозяин смотрит на провинившуюся собаку.
Лидский вытер рот мятой салфеткой и, подхватив портфель, вышел на улицу.
— Эдуард Николаевич! — выбежал вслед за ним Денис.
— Знаешь что, дорогой. — Лидский неохотно остановился. — Дружба дружбой, а…
— Я как раз хотел поделиться с вами табачком. У меня его много. Отборный табачок, вам понравится.
— Отборный?
— Сибирская махорка. Но и вы уж в долгу не останетесь, правда?
— Нет, у тебя не склероз… — Лидский повнимательней пригляделся к Грязнову.
— А что?
— Пока не знаю… Консилиум надо собирать…
Лидский был явно заинтригован. Он повел Дениса в свой просторный кабинет, сказав на проходной охране:
— Этот товарищ со мной.
Грязнов представлял себе интерьеры городской прокуратуры несколько иначе, пафоснее, что ли. Но вместо мраморных лестниц и колонн он обнаружил узкие коридоры с протертыми ковровыми дорожками.
— Проходи, садись где больше понравится. — Лидский попытался распахнуть фрамугу, но там что-то заело. Пришлось взбираться на стул.
Денис поставил на стол диктофон и, не в силах сдержать ехидную улыбочку, вдавил кнопку «пуск».
«У нас есть, наверное, враги, вот вам бы их поискать», — сказал Сабанов.
«Так вы считаете, что вашу фирму обанкротили враги?»
«Скажем мягче — конкуренты…» — понеслось из динамика.
— Черт! — Лидский чуть не упал со стула. — Это же мой голос!
— Неужели? — Грязнов вдавил кнопку «стоп». Его улыбочка стала еще ехиднее.
— Это же мой голос! — утвердился в своей догадке Эдуард Николаевич.
Он прыгнул так стремительно, что Денис едва успел схватить диктофон и спрятать его за спиной.
— Отдай! — как-то по-детски потребовал Лидский. — Дай сюда! Включи! Это мой голос!
— Табачок! — напомнил Денис.
Эдуард Николаевич сдался. Скинув пиджак, он сел на краешек стола и азартно щелкнул подтяжками:
— Вот молодежь пошла!
— Не угонишься… — согласился Грязнов.
— Ну было, было… — Лидский многозначительно посмотрел в потолок. Точь-в-точь как до этого на студии делал Максимов. — А умышленное банкротство, как ты понимаешь, — это только повод, зацепка… В общем, представь… Идет аукцион. Кто-то немыслимо задирает цену. Ну, скажем, до миллиарда. Это я к примеру, просто схема эта отработана, а разброс цен гигантский, в зависимости от товара. Так вот, кто-то задирает до миллиарда. Конкуренты, разумеется, лапки кверху. А потом этот самый покупатель под благовидным предлогом отказывается от лота, и он автоматически переходит в собственность… Чью собственность?
— Чью?
— Того, кто остался на втором месте, дурная твоя башка!
— А смысл?
— И этого не понял? — искренне удивился Эдуард Николаевич. — Вот молодежь! Это же один и тот же фигурант! И тот, кто задрал цену, и тот, кто остался на втором месте! Вот только хрен докажешь!
— Не доказали?
— Куда там!
Денис протянул Лидскому диктофон.
— Откуда? — спросил тот.
— Сейчас сами все поймете…
— Они что же… Все сами записывали, что ли? — ужаснулся своей догадке Эдуард Николаевич. — Черт, надо было их обыскать…
Лидский дослушал кассету почти до конца, но не выдержал, нажал на «стоп»:
— У тебя еще есть?
— Целый пакет.
— Вот мерзавцы… Ладно, дома внимательно изучу всю эту шпионскую фонотеку. А теперь слушай, что там происходило на самом деле…
— Повтори… — потребовал Сабанов.
— Только по вашему сигналу, — сказал молоденький охранник.
Застегивая ширинку, он вышел из туалета и, поклонившись какой-то даме, толкнул массивную дверь.
В клубном зале было людно и наэлектризованно. Шел активный торг. На дощатой сцене стояла трибуна, с нее-то и вещал аукционист, размахивая молоточком. То и дело в разных концах зала поднимались таблички с номерами.
— Семнадцатый номер — пять миллионов раз… — Аукционист сделал паузу, а затем резко стукнул молотком по трибуне. — Два-три-продано!
Зал вздохнул. Не то с облегчением, не то разочарованно.
Охранник занял место в середине пятого ряда. В соседнем кресле сидела Галина…
— На продажу выставляется лот номер три! — торжественно объявил аукционист. — Нефтяное месторождение «Северное». Стартовая цена двадцать три миллиона… Вижу, номер семнадцать — двадцать три миллиона пятьсот тысяч… — он указал молотком куда-то в глубь зала. — Номер пять — двадцать четыре миллиона… двадцать четыре пятьсот — тринадцатый номер… номер, простите, не видно, тридцать седьмой — двадцать пять миллионов…
Галина подняла над головой табличку.
— Сорок третий номер — двадцать пять миллионов! Тринадцатый номер двадцать пять пятьсот!
Но тринадцатый номер не опускался…
— Да, молодой человек, прошу вас, вы что-то хотите?..
— Миллиард! — громко произнес охранник.
— Раз! Два! Три! Продано! — стукнул молотком аукционист.
Охранник поднялся со своего места и направился к выходу.
Собравшиеся в зале молча провожали ошарашенными взглядами охранника.
Все, кроме Галины. Она смотрела прямо перед собой и загадочно улыбалась краешками губ.
Джоконда…
