Глава пятая
Телефон Варшавскому вернули, поэтому, даже еще не ступив на московскую землю, он тут же набрал номер:
— Золотце, здравствуй, это я… Да, уже вернулся… Быстро? Просто, знаешь, как попаду за границу, сразу тянет домой, а, да.
— Господин Варшавский? — К продюсеру подошли двое незнакомых ему молодых людей.
Тот не стал ждать, пока его скрутят, сунул быстренько мобильник в карман и, согнувшись в три погибели, подал подошедшим свои руки.
— С возвращением, — сказал Денис, выруливая на Ленинградку.
— Спасибо, спасибо, да, — приветливо улыбался Варшавский, зажатый с двух сторон крепкими ребятами.
— Как долетели?
— Отлично.
— Как там Дойчланд?
— Юбер аллес. А мы куда?
— К нам в агентство. Не возражаете? Или сразу на Петровку?
— Нет, к вам, да, к вам.
«…Не далее как две недели назад, накануне трагической смерти Кирилла Медведева, вышеупомянутый Варшавский признался мне, что планирует совершить убийство. Он сказал, что сделает это ради раскрутки нашего фильма, дескать, громкий скандал обязательно привлечет к нему внимание общественности…»
Пока Варшавский со странным выражением лица смотрел запись, Денис не отрывал от него взгляда.
«…Простите, господа, что не сказал вам этого раньше. Бог мне судья. Но заклинаю вас! Задержите его! Ибо убийство Кирилла не последнее злодеяние Варшавского. Он вынашивает зловещие…»
Пленка кончилась, и Грязнову показалось, что к досаде Варшавского.
— Молодец… э-э… Вот сволочь! — вырвалось у продюсера почти без запинки.
— Ну? — спросил Грязнов.
— Я лампу узнал, — сказал Варшавский.
— Какую лампу?
— Это у него на кухне такая висит, на кухне, да.
Грязнов посмотрел на экран:
— И что?
— Нет, он неправ, нет, — широко улыбаясь, сказал Варшавский. — Это не моя идея была — его, не моя.
— Убить Медведева?
— Что вы, что вы! — замахал руками Варшавский. — Раскрутка! Он мне на поминках все уши прожужжал, да. Лиля все слышала, да, слышала. Его последние фильмы никто не смотрит, кроме родных и близких, а лет ему, сами понимаете, уже, а? Шуму хочется, известности, это всегда так, а, да.
— Лиля?
— Помреж. Можете у нее спросить.
Грязнов нажал на пульте кнопку, вместо застывшего кадра с удрученным лицом Вакасяна появился диктор новостей. Шли новости по НТВ.
Грязнов убрал звук.
— Мы спросим, — сказал он. — Мы обязательно всех опросим.
Самохин за спиной Варшавского строил смешные рожицы. Кривляние его можно было расценить как настоящую издевку над ретивыми оперативниками. Так же, пантомимой, он предлагал Грязнову задушить Варшавского или, наоборот, целовать у продюсера руки-ноги, вымаливая прощение.
— Значит, вы к убийству никакого… — вяло спросил Грязнов.
— Боже сохрани, боже сохрани, — улыбался Варшавский. — Я бы на вашем месте…
— Самоха, выйди, пожалуйста, — попросил Грязнов.
Варшавский обернулся, Самохин моментально сделал серьезное, даже скучающее лицо.
— Мешаю?
— Да.
Тот выкатился из кабинета, напоследок языком мимики и жеста предложив Грязнову самому повеситься.
— Я бы на вашем месте, — снова начал Варшавский, — присмотрелся к Медведевой, которая…
И замолчал.
Грязнов проследил за опешившим взглядом Варшавского и увидел, что тот уставился на экран телевизора. Под яркой лампой на черном фоне сидел Вакасян.
Грязнов щелкнул пультом, предполагая, что видеомагнитофон включился снова. Но тут вместо Вакасяна снова возник диктор.
Грязнов добавил звук.
«…Была передана в редакцию доверенным лицом режиссера, который в настоящее время скрывается…»
— Молодец, — повторил Варшавский.
Грязнов выключил телевизор и вскочил.
Он зашел за спину Варшавского и точно повторил ужимки Самохина: он готов был задушить Варшавского.
— А-а… — вдруг застыл он. — Что вы сказали?
— Молодец, а, да? — извиняющимся тоном спросил Варшавский.
— Нет, раньше, про Медведеву.
— Про Медведеву, да! Про Медведеву! Она ведь врала. На поминках этих, врала. Сказала, что рассталась с Кириллом утром. А она уже полгода с ним не живет. Я знаю. Как она могла видеться с ним утром, а? Не могла.
Грязнов уставился в пол. Пока он так стоял и раздумывал, Варшавский включил телевизор, поискал другой канал. Нашел РТР.
«…Хочу сделать официальное заявление. Я нахожусь в очень потаенном месте, и на это имеются веские причины. Мне угрожает смертельная опасность, — говорил Вакасян. — Я боюсь…»
Варшавский счастливо засмеялся:
— Да дома он сидит! На кухне, да, и чаек попивает!
Щербак стучал в дверь, звонил, колотил ногой.
Никто не открывал.
Грязнов от нечего делать дышал на латунную табличку с надписью «Михаил Тигранович Вакасян, кинорежиссер» и протирал ее рукавом.
Когда оттер до блеска, сказал Щербаку:
— Не откроет.
Так ни с чем и вернулись в агентство.
Дыру под окном Грязнова заделывали три здоровенные женщины в оранжевых безрукавках. Грязнов посмотрел на них и достал мобильный телефон.
«Привет! Ты действительно уверен, что я захочу тебя слышать?»
— Я уже звонил и говорил…
— Алло, — ответил живой голос Ксении.
— Это Грязнов.
— Да.
— Я не вовремя?
— Вообще-то…
Здоровенная женщина двинулась на Грязнова с лопатой наперевес.
Он невольно отступил в сторону:
— Я перезвоню.
— Да нет, чего уж, говори…
Грязнов уже собрался с мыслями, когда увидел Самоху, который через стекло делал какие-то знаки Грязнову. За спиной Самохи стоял незнакомый человек.
Женщина оттолкнула Грязнова, который, оказывается, стоял на куче горячего асфальта.
— Я перезвоню, — твердо сказал Грязнов и спрятал мобильник. — Че?! крикнул он Самохе.
— Хрен через плечо! — сказала здоровая женщина, зачерпывая лопатой асфальт. Шутка ей и ее подругам явно понравилась, они загоготали на всю улицу.
Появилась на экране черная доска с нечитаемой надписью и цифрами. Полосатая реечка упала. Доска исчезла.
«Хлопушка, — догадался Денис, — ну и качество…»
Палочка сломалась.
Белая рука взяла другую и, выдернув откуда-то страницу, быстро по ней почеркала. Потом белесый человек, стоявший столбом, медленно повернулся.
За ним угадывался оружейный шкаф. Несколько пистолетов можно было распознать на темной ткани. Человек взял пистолет, опустил руку. Потом странно дернулся.
Наконец поднес пистолет поочередно к груди, к виску, засунул в рот, приставил ко лбу.
Он опять дернулся, и по белому фону разбрызгалось что-то черное.
Человек покачнулся и стал падать.
Изображение, и без того белесое, мгновенно растаяло.
— М-да… — сказал Грязнов.
Эксперт-криминалист, которого Грязнов видел в окне, иронично улыбнулся:
— Могу показать исходник.
Он быстро поменял кассету в магнитофоне и нажал «пуск».
Экран был девственно чистым.
Эксперт вынул кассету и сказал с достоинством:
— Мы еще работаем. Может быть, удастся вернуть цвет…
— Я эту пленку ждал как босый лета… А вот я слышал, что можно на компьютере… — оживился Грязнов.
Эксперт с такой иронией посмотрел на него, что Грязнов осекся.
— Это все? — спросил он.
— Там еще сайнекс есть.
— Кто?
— Вам подробно объяснить? — снова ухмыльнулся эксперт.
— Конспективно, — кивнул Грязнов.
— Это проба для цветоустановки.
— Покажите.
Эксперт вставил кассету, снова нажал кнопку на пульте. Что-то мелькнуло.
— Все?
— Теперь все. Девять кадров.
— …Как пьяница открытия буфета, — задумчиво сказал Грязнов.
Вячеслав Иванович Грязнов хмурился:
— Ну что, красиво не получается?
Денис пожал плечами:
— В каком смысле?
— Ну страшное преступление не вытанцовывается. Самоубийство…
— Еще неясно…
— Это кому же еще неясно?
— Мне.
Вячеслав Иванович хмыкнул:
— А мне ясно. Пистолет твоего друга?
— Да.
— На курок нажимал он?
— Он.
— Свидетели есть?
— Есть.
— Отпечатки на пистолете чьи?
— Медведева.
— Других нет?
— Нет.
— Так почему неясно?
— А вот так… дядь Слав, — сокрушенно ответил Денис.
Генерал опустил подбородок на сомкнутые кулаки. Сказал задумчиво:
— У меня тоже друг был, Сорокин Петя. Оперативник — божья искра. И под трамвай попал. Вот я тоже рыл. Ох как я рыл, Денис! Там и анализов, и свидетелей полно. А я рою. Попутно с десяток висяков раскрыл. Ну не мог, не мог Петька так дурацки погибнуть!
— Медведь… Медведев не застрелился, — упрямо сказал Денис.
— Я и говорю…
— Его убили.
— Ну-ну… Иди, Денис, работай.
Денис дошел до двери, обернулся:
— И чем кончилось?
— Что?
— С Петькой твоим?
— Пьяный был, поскользнулся…
Да, дядька дал добро на продолжение дела, но как его продолжать, Денис ума не мог приложить.
Была только одна интуиция, а на ней далеко не уедешь.
Вечером Грязнов оделся парадно, но траурно. Вышел во двор, посмотрел на балкон Цыгана — пусто.
— Денис.
— Здрасте, Сергей Петрович!
— К Кириллу?
— Да.
— Подвезешь?
— Вопросики…
— Уехал Данченко, — кивнул на балкон Цыгана Морозов, садясь на переднее сиденье.
По дороге стали вспоминать, как, собственно, Денис, Кирилл и Цыган познакомились.
В несчастном Барнауле тогда даже по-настоящему кормить пацана было нечем. Вот и посылала его мать к столичному дядьке, который хотя и был рад племяннику, но заниматься им времени не имел, все мотался по своим разыскным делам. Целыми днями Денис был свободен как птица, он сам изъездил Москву вдоль и поперек, поглядел на все достопримечательности, вот только в Мавзолей очередь не достоял — надоело. А когда достопримечательности кончились — это было уже во второй или третий его приезд, — Денис просто вышел во двор. Там и познакомился с Кириллом и Цыганом. Теперь Москву он открывал по другим достопримечательностям: подвалам, подземным тоннелям, свалкам, воинским частям, футбольным матчам, фильмам по телику, — и еще неизвестно, какая Москва была интереснее.
Похождения неразлучной троицы, собственно, и послужили поводом для знакомства с Морозовым, который тогда был в этом районе участковым, впрочем, как и сейчас.
— Вот же зараза! — хохотал Морозов. — А я тогда все бомжатники перетряс. Двое даже сознались.
Денис рассмеялся.
— Цыганенок! — досмеивался Морозов. — Как ухитрился? Вы ж еще, по сути, пацанами были!
— Дурное дело нехитрое, но трансформаторные будки горят будь здоров, там же масло, — пояснил Денис. — А вообще, идея была такая — поджечь, а потом мужественно потушить.
— Пожарники хреновы, — беззлобно сказал Морозов.
Грязнов внимательно посмотрел на него:
— Сергей Петрович, а вы ведь знали, да? Что это Цыган, знали?
Морозов лукаво улыбнулся:
— Я? Откуда?!
— Знали, — кивнул Грязнов.
Морозов вздохнул:
— Отец — в тюряге, брат — тоже. Что ж теперь, и его в колонию? А? Ты бы посадил?
Грязнов пожал плечами.
— Я не смог, виноват, — сказал Морозов.
— Да бросьте, Сергей Петрович, пацаны на вас молиться должны.
— Это нормально, Денис, — отмахнулся Морозов.
— Нормально? Вон недавно в соседнем РОВД мальчишка влетел к начальнику, в руке что-то, замахнулся и кричит: «На пол, лежать! Всех взорву!» Начальник и бухнулся на колени: не убивай! Потом оказалось эскимо. А этот пацан перед девчонкой геройствовал. Так вкатали герою — по первое число за вооруженное нападение. Вот это нынче нормально. А мы?.. нахмурился Денис.
— Чего это тебя так развезло?
Грязнов не ответил, только желваки обозначились на скулах.
— Ты держись, — сказал Морозов. — Кирилла, к сожалению, не вернешь…
Они подъезжали к дому Медведева.
— Марик!
— Миша!
— Старик!
Денис так и замер с открытым ртом. Вакасян и Варшавский обнимались и чуть не целовались, как самые сердечные приятели. Денис уже давно постановил себе — с этими киношниками не пытаться что-либо выстроить логически, но чтоб такое! Только недавно по всем каналам крутили, как Вакасян Варшавского во всех смертных грехах обвинял. И — на тебе!
На поминках было не так людно, как в прошлый раз. Собственно, уместились за одним столом, — не пришлось даже и раздвигать — Цыган, Лена, Грязнов, Морозов, продюсер с режиссером, Максимов, Ксения, еще трое актеров, которые играли главные роли в сценарии Кирилла.
Цыган неохотно оторвался от компьютера Кирилла, когда Лена позвала всех к столу.
Варшавский налил всем водки.
— Прошу тишины, — сказал, вставая, Вакасян.
Но едва стол затих, Грязнов сказал:
— Спасибо. Садитесь.
Вакасян покорно опустился.
Какое-то время было тихо и неловко за столом. Потом встала Лена:
— Я плохая христианка, я не знаю, кажется, сегодня душа Кирилла покидает нас, да?
Никто не ответил.
— Честно говоря, не понимаю, что такое душа, может, это наша память? Трое за этим столом знали Кирилла с детства. Это Денис, — кивнула она на Грязнова, — Миша, — она кивнула на Цыгана, — и Сергей Петрович, кивнула она на Морозова. — Если они будут Кирилла помнить, душа его не умрет. Извините за пафос… Я не привыкла…
— Не дай бог привыкнуть, — сказал Цыган.
— Я Кирилла забыть не смогу, — сказала Лена.
Грязнов исподлобья посмотрел на нее.
— Я его люблю. Это так… — Губы у Лены задрожали. — Давайте помянем его, — попросила она.
Все встали.
— Только не чокаться, — напомнил Морозов.
Лесная изба. Интерьер.
Они чокнулись. Звонко, весело, многократно.
— Быстро, быстро, надо выпить, пока бьют! — торопил Антон.
Куранты пробили двенадцать раз.
— Ура! — закричал Сабанов.
— Ура! — закричали Некрасов, Галя, Белоусов и старик.
— Целоваться! — приказал Антон.
Они обцеловались друг с другом по-разному. Парни между собой, ерничая, а с Галей нежно. Старик поцеловал ей руку.
— До нового века семь лет! — сказал Антон, накладывая салат.
— Шесть, считать не умеешь! — сказал Белоусов.
— Ага! Прямо счас! — рассмеялся Антон. — Новый век начнется в две тысячи первом году!
— В двухтысячном! Владлен Николаевич, — обратился к старику Белоусов, — как?
— Антон прав, хоть он мне и сын, — сказал старик.
— Какая разница! — грустно произнесла Галя. — Я стала на год старше! Вот что обидно.
Все, как по команде, расхохотались. Больше всех заливался старик.
— Ну а теперь прошу налить и выслушать.
— Не гони, Игорек! — попросил Белоусов с набитым ртом.
— Так, всем нолито? Отлично. Уважаемая изба! — поклонился на все четыре стены Сабанов. — Уважаемый Владлен Николаевич! — поклонился старику Сабанов. — Уважаемые товарищи…
— Совок!
— Мы не коммунисты!
— Господа!
— Хорошо, уважаемые друзья. Перед вами пророк.
— Где?
— Кто?
— Покажи!
— Я. Хочу напомнить вам события тех далеких для всех нас дней. Когда мы заблудились в лесу, помните? — Сабанов посмотрел на Белоусова. Правильно?
— Да.
— Женька, повтори, что я тогда говорил!
— Да ты много чего говорил!
— Нет, я тогда всем кое-что напророчил.
— Что мы с голоду помрем! — сказал Антон.
— Это твои слова, — сказала Галя.
— Ты говорил — встать! Всем встать! Я думал, ты офицером станешь.
— Я сказал, что когда-нибудь мы еще будем смеяться над этими страхами, помните?
— Ты так сказал?! — искренне удивился Белоусов.
Все на секунду задумались.
— Ну что, — выждал паузу Сабанов. — Пора?
И они действительно стали хохотать, орать, перебивая друг друга:
— Вода — писк!..
— А там — крысы!..
— А я потом эти макароны…
— Одна нога у человека короче…
— Я так и не видел голой!..
Владлен Николаевич вертел головой, улыбался, набивал трубку табаком.
Актер, играющий в фильме Владлена Николаевича, поднялся.
— Мне пора, — сказал он. — Леночка, держись.
Лена пошла провожать его.
Варшавский посмотрел на часы:
— О! Пора.
Встала и Ксения.
Грязнов чуть дернулся, но остался сидеть. Она сама кивнула ему: дескать, выйдем.
Грязнов поднялся не сразу. Посмотрел на Максимова, но тот был увлечен тихой беседой с продюсером.
Морозов о чем-то говорил Цыгану. Словом, никто на него внимания не обращал.
Грязнов вышел в прихожую.
Вакасян надевал ботинки.
— Вы обиделись? — спросил серьезно.
— Обидеться — не тот глагол, — ответил Грязнов.
— Ну простите. Лично вас это не касалось.
— Это касалось Кирилла.
— А знаете, сколько раз Шекспир в гробу перевернулся? Такая уж доля горемычная у драматургов.
Он сунул руку для пожатия Денису, тот помедлил, но пожал.
— Не делайте так больше, — сказал строго.
Вакасян отдал пионерский салют:
— Под девизом всех вождей — Ленина и Сталина.
Ксения ждала Грязнова на лестничной площадке.
Грязнов попытался ее обнять, Ксения вяло отстранилась.
— Так, — сказал Грязнов. — Что-то случилось?
— Нет, просто не место и не время.
— Когда увидимся?
— Зачем?
Грязнов улыбнулся:
— Когда я первый раз в жизни целовался с девчонкой, она все время спрашивала: зачем ты это делаешь? Я до сих пор не знаю, что отвечать.
Ксения тоже улыбнулась. Потом положила руку Грязнову на грудь и сказала нежно:
— Извини, Денис, не надо нам больше видеться, ладно?
— Почему?
— А вот на такие вопросы я не умею отвечать.
Грязнов вернулся в комнату. Налил себе стакан водки, но пить не стал.
— А я так и не понял Кирилла, — сказал он за притихшим столом. — Я никогда его не мог… м-м… предсказать. Он был настолько разный — голова кругом. Вот честное слово, я никогда не был до конца уверен, что вижу настоящего Медведя. Мне всегда казалось, что его много. Понимаете? Нет?
— Да, — завороженно сказала Лена. — Да. Правильно, теперь ты понял? Это только один Кирилл умер, остальные — нет…
— Мистика, ребята, — сказал Максимов. — Приятная, но мистика. Он был живой, он был один, он умер… А я живу. Давайте за него…
— Только не чокаться, — снова напомнил Морозов.
Лесная изба. Интерьер.
Они снова выпили.
— Вот собрались пятеро молодых и умных людей, — сказал Владлен Николаевич, — и думают себе: на кой здесь этот старый хрыч?
— Что вы?!
— Неправда…
— Никто так не думает…
— Нам наоборот…
— А я по делу, — сказал старик, перебив голоса. — Я не старый. Я очень старый. Я Дед Мороз вообще-то.
Владлен Николаевич достал из-под стола красную шапку прямо с бородой и усами, нахлобучил и стал действительно похож на Деда Мороза.
— Я подарки вам принес.
Все вокруг запрыгали от радости, захлопали в ладоши.
— Собственно, подарок у меня один, но на всех. И вполне в духе времени — деньги, — сказал старик.
Он жестом мага вынул из-под стола папку и раскрыл ее.
— Там пальмы и девушки? — спросил Сабанов.
— Там ваше будущее, молодые люди, — серьезно сказал старик. — Миллион долларов США.
В тишине было явственно слышно, как Белоусов громко сглотнул.
Антон протянул к папке дрожащие руки.
— Так, — сказал старик. — По алчному блеску ваших глаз я вижу, что вы меня неправильно поняли. Это кредит. Миллион этот надо вернуть через год, с процентами. Проценты, правда, небольшие. Сможете за год заработать два миллиона?
— Бать, ну ты даешь, — проговорил Антон. — Ты б хоть валерьянку приготовил.
— Ну? — не обратил внимания на слова сына старик. — Сможете?
Белоусов пожал плечами, Галя растерянно вертела головой, Некрасов уставился в стол.
— Сможем, — встал Сабанов.
— Только условие — чтоб польза была России, — серьезно сказал старик и передал папку Сабанову.
Грязнов взял из рук Лены семейный альбом.
Теперь их осталось четверо. Цыган снова сел к компьютеру, а Лена, Грязнов и Морозов сидели за столом, пили чай.
— Знаешь, что он сказал перед смертью? — спросил Грязнов, перелистывая фотографии.
— Про картошку, я же рассказывала.
— Нет, перед самой смертью. «Уже все равно, все известно наперед».
— Да-а… — протянула Лена.
— Это он Максимову говорил, — сказал Морозов.
— Кто знает… — пожал плечами Грязнов. — Так ты говоришь, утром ничего такого?
— Ничего, — покачала головой Лена. И посмотрела на Грязнова. Лицо у того было какое-то напряженное. — А что?
— А ты видела его утром? — спросил он и посмотрел ей прямо в глаза.
— Видела, — немного растерялась Лена.
— Как?
— Он встал, собрался, пошел на работу… А что, что?
— Лена, — ровным голосом сказал Грязнов, — ведь вы с ним уже полгода как расстались. Ты ведь у мамы живешь.
— Нет…
— Лена, я тебя у мамы нашел, — перебил Грязнов. — Ты не жила с Кириллом. Ты не видела его утром…
Лесная изба. Интерьер.
Музыка гремела так, что голосов не было слышно, поэтому все орали.
— В компьютеры надо вкладывать!
— В сельское хозяйство!
— Ага! Давай еще зароем в землю!
Старик сидел в углу, покуривал трубку и хитро улыбался.
Галя и Антон танцевали, впрочем тоже участвуя в споре.
— В новые технологии надо вкладывать! — вставил Антон. — У нас военные такие чудеса делают! Бать, скажи им!
— Сами, ребята, сами! — покачал головой старик.
Сабанов вскочил, выхватил у Антона Галю и закружил ее по комнате:
— Мы заработаем! Если будем все вместе…
— Галка, ты чего молчишь?! — кричал Некрасов.
— Я думаю!
Некрасов отобрал девушку у Антона, поцеловал в щеку. Та расхохоталась.
— Если для России, то надо строить дороги! Еще Гоголь сказал!
— Все, хорош! Пошли снежную бабу лепить! — позвал Некрасов, подавая Гале дубленку.
— А это идея, — сказал Сабанов. — Дороги во как нужны.
Некрасов попытался растормошить ребят, но те неохотно вставали и тут же садились, увлеченные новой идеей.
— А ты знаешь, как строят дороги?
— Здрасте, я инженерно-строительный заканчиваю!
— Дороги — это перспективно…
— БАМ уже построили.
— Дурак!
— А ну вас! — махнул рукой Некрасов. Он подхватил Галю под руку и вытащил из дома.
Лес. Натура. Ночь.
Они тут же свалились в сугроб. Захохотали, радостные. Стали бросаться снежками. Галя попала Некрасову в голову, и тот упал, застонав.
— Жень, ты что?!
— Все.
Галя склонилась над ним. Он прижимал руку ко лбу.
— Больно? Отпусти.
Она отняла его руку ото лба.
— Ничего-ничего, — сказал Некрасов и вдруг обнял Галю, прижал к себе и поцеловал.
— Не надо, Женя, не надо, — с трудом оторвалась она от его губ.
— Перестань, Галка, ты же знаешь, что я тебя люблю.
Галя отстранилась:
— Ты меня любишь? Ты так меня любишь?
— Как умею.
Он встал, подхватил ее на руки и понес.
— Отпусти, пожалуйста, я тебя очень прошу.
— Нет. Я теперь тебя не отпущу. Я теперь не могу тебя отпустить.
Сарай. Интерьер.
Он ногой распахнул дверь в сарайчик, поставил Галю и снова поцеловал.
Руки его дотронулись до ее груди.
Галя протяжно вздохнула.
— Никогда не думала, что ты такой…
— Какой? Какой? — горячечно спрашивал Некрасов.
— Ты не посмеешь, — вдруг улыбнулась она лукаво.
Некрасов расстегнул ее дубленку, кофту, стал целовать грудь.
— Ох, что ты делаешь? Что ты делаешь!
— Я тебя люблю.
Они легли на сено, он целовал ее руки, глаза, губы.
— Ребята услышат, — прошептала Галя, — они тебя убьют.
Он вскочил, закрыл дверь сарайчика и подпер доской:
— Никто нас не услышит.
— Ты… Ты… Ты с ума сошел…
— Ты с ума сошел, — сказала Лена.
Даже Цыган оторвался от компьютера.
Грязнов смотрел на нее, не отвечая.
— Да, — встала Лена и заходила по комнате. — Мы с ним расстались. Я полгода с ним не жила. Это тебе Варшавский сказал?
Грязнов молчал.
— Мы никому не говорили. Я просто Марику дала мамин телефон. Только он знал…
— Ты не видела его, — опустил голову Грязнов. — Тебе было стыдно?
— Я видела его! — крикнула Лена. — За три дня до его смерти я вернулась! Понимаешь, вернулась к нему! Как чувствовала!
— Я нашел тебя у мамы.
— А ты хотел, чтобы я одна ночевала в этом мертвом доме?! Ты хотел, чтобы я тронулась?!
— Я хочу тебе верить…
— Ты что, Денис? — вдруг сказал Морозов. — Лена?!
— Подождите, Сергей Петрович.
— Нет, это ты подожди. Я сам ее здесь видел, усек? Какого?.. Да, второго, второго я приходил.
— Ну да! Правильно! Сергей Петрович приходил! За два дня, кажется, да? — всплеснула руками Лена.
Грязнов в сердцах сплюнул:
— Тьфу! Я действительно сошел с ума. Нет, все, бросаю. Следователь прав… Следствие закончено… Я тыкаюсь как слепой…
— Ты просто… ну волнуешься, — подыскал слово Морозов. — А ты поспокойнее. Как там поется — «чистые руки, холодное сердце, горячая голова…».
— Нет! — с отчаянием засмеялся Грязнов. — Чистая голова, холодные руки… Или как?
Это хоть как-то разрядило обстановку.
Когда вышли на улицу, Денис спросил:
— Цыган, ты домой?
— Без вариантов.
— Сергея Петровича подбросишь.
— А ты куда? — спросил Морозов.
— Надо мне тут…
— Плюнь, Денис, — серьезно сказал Морозов. — Она баба вздорная.
— Кто?
— Короленко эта, Ксения.
— Хорошо. Плюну. Вот поеду и плюну.
Но поехал он не к Ксении, а в агентство. Зачем — и сам не знал, но что-то его тянуло, мучило…
— Отдыхай, — кивнул вахтеру.
Он открыл дверь своего кабинета, сел за стол и глубоко задумался.
— Чего я приперся?
Подумал еще и сказал:
Жить в мертвом доме.
Холодное сердце.
Вздорная баба, слепые глаза.
Снова получилось что-то вроде хокку.
Он вставил в видеомагнитофон кассету. Включил.
Темная фигура подходила к шкафу с оружием. Виден был только торс и самая верхушка кисти руки.
— Вот, — сказал Грязнов, — чего я приперся. Нет, Дениска, ты это дело не бросишь.
Квартира Петрова. Интерьер.
— Господа, я собрал вас, чтобы сообщить… — Белоусов огляделся. Отца точно нет дома?
— Нет, — ответил Антон.
— Вот. — Он выложил на стол огромную карту и какие-то бумаги.
Все склонились над картой. Жирная красная полоса тянулась от Свердловска до Москвы.
— Не, нам такую дорогу не потянуть, — сказал Некрасов.
— Потянуть, — подмигнул Белоусов. — Только это не дорога, а кабель.
— Прокладывать кабели? — спросил Сабанов.
— Кабель проложен в пятидесятых годах, — с энтузиазмом заговорил Белоусов. — Правительственная связь. Это несколько тысяч тонн отличнейшей меди. И этот кабель мы можем купить. Прямо сейчас.
— И что с ним делать? — спросила Галя.
— Выкопать и продать.
— Правительственную связь?
— Кто нам позволит?
— Наивные чукотские дети, — улыбнулся Белоусов. — Я ж эти документы не в забегаловке купил. Это меня папаша вывел на людей из Генштаба. Связь эта десять раз продублирована. Этот кабель никому не нужен. У военных выкопать его денег нету. А у нас…
— Погоди, погоди… А польза для России? — спросил Сабанов.
— На миллион «зеленых» мы особой пользы не принесем. Деньги должны делать деньги.
— А сколько этот кабель будет стоить? — спросил Некрасов.
— Посчитайте. Вы ж инженеры.
Они тут же склонились над столом, вымеряя длину кабеля.
— Какая толщина?
— Вот такая приблизительно, — показал пальцами Белоусов. — Диаметр двенадцать сантиметров.
— Антон, справочники у тебя есть? — спросил Сабанов.
Антон полез на полки, достал нужный том.
— Сколько сейчас тонна меди стоит?
— А как мы его достанем? — спросила Галя.
— Кабель лежит на глубине семьдесят сантиметров. Если подцепить его чем-то мощным, — не отрываясь от подсчетов, сказал Сабанов, — можно вытащить.
— Трактором…
Некрасов закончил подсчет:
— Нет, где-то я…
Сабанов заглянул в его бумагу:
— У тебя тоже?
— Ошибка, наверное…
— Посчитали? — снова с иронией спросил Белоусов. — А теперь слушайте меня. Вот точные расчеты. Я специально заказал. — Он достал из папки бумагу. — Называю окончательную цифру с учетом всех затрат. То есть сколько мы получим чистыми деньгами. Сядь, Галка, упадешь.
Галя села. Антон тоже.
— Двадцать три миллиарда.
— Рублей? — спросил Антон.
— Я же сказал — деньгами. Двадцать три миллиарда долларов.
Сегодня детей дома не было. Жены Лидского тоже.
Сам Эдуард Николаевич уже не лежал, а довольно резво перемещался по комнате.
— Вот суки! У меня шары на лоб полезли. Видно?
— Что? — не понял Грязнов.
— Шары — видно? — Лидский выкатил глаза.
Перед Грязновым лежала толстая папка, он листал ее бегло.
— Да ты сам почитаешь — поймешь. Один в один, понимаешь, тютелька в тютельку. Нет, вру! Брешу как сивый мерин. Ну вот ты читал протоколы допросов…
— Мгм, — кивнул Грязнов, не очень слушая Лидского.
— Всякие там «улыбнулся», «чихнул», «запнулся» там же не пишут. Вопрос: «Вы украли тулуп?» Ответ: «Я взял тулуп, чтобы согреться». Вопрос: «Почему вы убили Сидорова?» Ответ: «Потому, что он был в этом тулупе». Все! А тут! Я ж все помню. Все так и было!
— А вы записей не вели?
— То-то и оно! Никаких записей! Это дословно, понимаешь, дословно. Это как в жизни было.
— А это кто? — спросил Грязнов, доставая из папки фотографию.
— Это? — Лидский нацепил очки. — А, это Сабанов. Застрелился.
Грязнов вскинул глаза.
Лидский отрицательно покачал головой, потом забрал у Грязнова папку, полистал ее, нашел нужную страницу. Там были фотографии окровавленного Сабанова.
— А это предсмертная записка.
— Так в самом деле?
— В этом сценарии все один в один!
Кабинет следователя. Интерьер.
— Игорь Андреевич Сабанов, — сказал человек. — 1970 года рождения. Инженер. Холост. Не судился, не привлекался, вообще первый раз в прокуратуре. Что вас еще интересует?
— Расскажите о ваших партнерах, — попросил Лидский.
— Они мне не партнеры — мои друзья. Я вот не знаю, это юридический термин — «друзья»?
— Юридический, юридический.
— Поэтому о своих друзьях я могу сказать только…
— …Самое лучшее, — широко улыбался Белоусов. — Знаете, у Данте в «Божественной комедии» в самом последнем, девятом круге ада сидят предатели. Их три вида — предатели родины, родителей и друзей. По Данте, предательство дружбы грех страшнее, чем родителей и родины.
— Почему?
— Потому что друзей мы сами выбираем. А у нас с четырнадцати лет такая дружба…
— …Не разлей вода. Правда, мы с Галей ее чуть не порушили, но выстояла, — сказал Некрасов.
— Вы поссорились?
— Нет, мы с Галкой поженились. Представляете, среди нас одна девушка, все в нее были до чертиков влюблены, а женился на ней я. Согласитесь, для дружбы сильное испытание.
— Значит, у вас семейный бизнес?
— Да, мы настоящая большая семья, — сказала Галя. — Но вы не улыбайтесь. Я не в пошлом смысле… Вы, наверное, подумали про шведскую семью…
— Я ничего не подумал, — сказал Лидский.
— Подумали-подумали, — погрозила пальчиком Галя. — Но у Сабанова уже двое детей, у Антона есть жена, Аркадий Белоусов, кажется, тоже скоро на свадьбу пригласит…
— Галина Юрьевна, давайте вернемся к делам. Я все по поводу вашей фирмы…
— Это ужас. Но, — она легко улыбнулась, — бывает. Рыночная экономика это ведь не только бешеные деньги. Это и борьба, и, увы, банкротство…
— У нас есть, наверное, враги, вот вам бы их поискать, — сказал Сабанов.
— Так вы считаете, что вашу фирму обанкротили враги?
— Скажем мягче — конкуренты.
Самохин стоял на пороге, мялся, не решаясь оторвать Грязнова, погруженного в сличение протоколов и сценария.
— Ну чего? — наконец поднял голову Грязнов.
— Фоторобот готов, шеф, — сказал Николай.
— Какой? — не сразу сообразил Денис.
— Ну того, что на студии в проявочном цеху был.
— Давай его сюда, — протянул руку Грязнов.
Самохин почему-то не торопился отдавать конверт.
— Понимаете, дело это такое… Я еще никому не показывал.
Грязнов удивленно посмотрел на помощника.
— Если скажете, могу и того…
— Чего — того? — не понял Денис.
— Да выкинуть эту бумажку, на хрен.
— Зачем же ее выкидывать? Давай сюда.
Самохин вздохнул:
— Ну как хотите, — и протянул конверт.
Денис вынул фоторобот, взглянул и сунул обратно.
— Иди, свобо… — сказал он и осекся. Снова раскрыл конверт и снова посмотрел на фоторобот. — Это ты пошутил? — спросил строго.
— Нет, я сам у художников был.
— Николай! — не поверил Денис.
— Я ж говорил, — виновато потупился тот.
Грязнов положил фоторобот на стол и грохнул по нему кулаком.
На портрете было очень знакомое лицо, лицо самого Дениса Грязнова.
Денис вылетел на улицу, запрыгнул в свою машину и нажал изо всех сил на газ. Машина сорвалась с места, как бешеная, но тут же с грохотом и остановилась. Денис чуть не выбил башкой лобовое стекло.
Передние колеса машины провалились в яму, которую только сегодня «тщательно» заделали наконец тетки в оранжевых безрукавках.
— Ой, шеф! — выбежал на грохот из агентства Самохин. — Тут теперь одного ремонта баксов на пятьсот! Зачем же вы в яму полезли?!
— Да не было ее здесь! Не было, — чуть не плакал Грязнов. — Эти ж бабы заделывали!
— И вы поверили женщинам?..
