Часть третья

1

Гордеев вернулся в Москву, так и не встретившись со следователем Ротанем: последний раз ему сказали, что Ротань срочно уехал в областную прокуратуру, то есть в Москву. Поскольку Юрий Петрович предпринял три честные попытки с ним связаться, у него появилось ощущение, что господин Ротань от него бегает. Ну и черт с ним, пришло время отдохнуть от города Химки.

Половину дня Гордеев провел, изучая в архиве дело Великанова — вдруг все же что-то упустил, потом поехал домой и занялся сборами и всякой неизбежной предотъездной суетой. Созвонился с Грязновым и договорился о встрече, созвонился с Турецким и справился о здоровье Меркулова, созвонился с Меркуловым (он был еще в ЦКБ), пожелал скорейшего выздоровления и выхода на работу, поскольку, по слухам, Турецкий так здорово с новыми обязанностями справляется, что есть опасность… Посмеялись.

Когда Гордеев возвращался к себе домой на Новую Башиловку, позвонил шеф — Генрих Афанасьевич Розанов. Они разминулись. Розанов, оказывается, приехал в Химки и вот теперь в типичной для себя мягкой форме выразил удивление, почему Гордеева нет на рабочем месте.

Гордеев сказал, что хочет взять отпуск за свой счет, потому что не может сейчас выполнять свои служебные обязанности. И даже более того — он собирается защищать одного человека, которого здесь, в Химках, осудили некоторое время назад за двойное убийство. Но для этого ему сначала придется поехать в колонию, в Архангельскую область.

— Юра, я тебя не понимаю, — после паузы сказал Розанов.

— Генрих Афанасьевич, вы можете меня уволить, но…

— Юра, я не хочу тебя увольнять, я без тебя как без рук!

— Я хочу взяться за это дело. Вы поймите! Раньше мы знали «теневую экономику», так?

— Мы и сейчас ее знаем, — пробормотал Розанов.

— Верно. Но теперь у нас появилась «теневая юстиция». Она гуляет по стране, распространилась вглубь и вширь. Сотрудники судов, прокуратуры и милиции забыли о справедливости.

— Не слышу ничего нового, — сухо сказал Розанов. — Разве раньше ты этого не знал?

— Может быть, и знал, но не сталкивался с таким жестким примером. Этот Великанов получил прокурорским сапогом в душу. Это нельзя терпеть…

— Как-то коряво, — заметил Розанов.

— Что? — удивился Гордеев.

— «Сапогом в душу» — это не слишком грамотно сказано. Ты теряешь форму. В суде такое не пройдет. Ладно, будут новости — дай знать. — И он отключился.

Это означало: когда выиграешь дело — звони, но прежде на помощь не рассчитывай.

Вечером вместе с Грязновым к Юрию Петровичу нагрянул и Турецкий. Гордеев только улыбнулся про себя — кто б сомневался!

Вообще-то все уже было решено и обговорено. Завтра Гордеев вылетал в Архангельск, оттуда надо было еще добраться в городок Котлас, где находилась колония, в которой отбывал свой срок Великанов.

— Вот, — сказал Грязнов, с порога протягивая адвокату папку.

— Что тут?

— Всякие любопытные мелочи, которых нет в электронном виде, ну и в материалах дела тоже быть не могло.

Пока Турецкий и Грязнов извлекали из холодильника холодное пиво, Гордеев прочитал газетную заметку:

«Популярные в стране магнитные браслеты, которые, по мнению многих, облегчают боль, на самом деле бесполезны!

Доктор Сергей Великанов из города Котлас Архангельской области провел исследование, целью которого было проверить, действительно ли магнитные браслеты воздействуют на нервные окончания, передающие болевые сигналы в спинной мозг, как утверждают производители этих «медицинских» изделий.

Многие верят, что магнитные поля оказывают воздействие на человеческий организм. Некоторые считают, что магнитные браслеты способны облегчать боль, стимулируя кровообращение и блокируя нервные импульсы, посылающие в мозг болевые сигналы. В России магнитные браслеты рекламируют как «эффективное средство для снятия усталости и стрессов, стабилизации работы сердца и артериального давления, активизации иммунной системы, нормализации сна и работы внутренних органов». В исследовании участвовали сорок девять добровольцев. Половина из них носили магнитные браслеты, а половина — подделки. Доктор Великанов проверял у них тактильную чувствительность. Нервные окончания, передающие сигналы от прикосновения, гораздо чувствительнее, чем рецепторы боли. Магнитные браслеты не оказали никакого воздействия на чувствительность тактильных рецепторов. По мнению автора исследования, это означает, что они тем более не могут воздействовать на рецепторы боли. А все сообщения пациентов о том, что браслеты улучшают их состояние и «снимают боль», объясняются «эффектом плацебо», иными словами, самовнушением».

— Слава, я не понимаю, что это за фигня?! — возмутился адвокат. — Что ты мне подсовываешь? Зачем это мне?

— Вот-вот, — хохотнул расслабляющийся после трудового дня Турецкий. — Он и из меня все стремится читателя сделать.

— Ты на газету посмотри, — посоветовал Грязнов. — Это же раритет!

Гордеев послушно посмотрел:

— «Архангелогородский вестник». И что?

— Как — что? Ты в самом деле не понимаешь? Человек там в тюрьме сидит и научными изысканиями занимается, вот что! Да не место ему там! Не те времена! Добро бы еще в шарашке сидел. А то — на зоне.

— Я что-то не пойму, — заинтересовался Турецкий, — а на ком он ставил этот свой эксперимент? На зэках, что ли?

— Видимо, да, — подтвердил Грязнов.

Турецкий захохотал.

— Значит, с начальством у него проблем никаких нет, — резюмировал улыбающийся Гордеев. — Значит, не очень-то он там гниет. Да еще браслетиков этих надо было заказать несколько килограммов.

— Знаешь, это как посмотреть! — возмутился Грязнов. — Он бы мог людей спасать, он замечательный врач, а на зоне…

— А на зоне, — сказал Турецкий, — он ворам втихую спирт выдает и застарелый триппер лечит. Вообще-то он там за убийство, Слава, помнишь? Ты сам нам первый рассказал эту душещипательную историю. Статья сто пятая, часть вторая, пункт «а» УК РФ. Умышленное причинение смерти двум или более лицам. Наказывается лишением свободы на срок от восьми до двадцати лет либо смертной казнью и пожизненным лишением свободы.

Гордеев тоже засмеялся.

— У нас мораторий на смертную казнь… — Грязнов надулся, снова открыл холодильник и достал бутылку «Русского стандарта».

— Но-но, — сказал Гордеев и смеяться перестал.

— Ты уезжаешь, — объяснил Вячеслав Иванович, как всегда берущий бразды застолья в свои многоопытные руки, — мы остаемся. Имеем мы моральное право проводить друга?

Вопрос был фактически риторический, но смотрел Грязнов при этом на Турецкого, так что тот решительно заявил:

— Обязаны.

— Ну подожди тогда, — заворчал Гордеев, — давай я хоть закуску мало-мальскую организую…

— Вечно ты не готов к приходу дорогих гостей, — с укоризной заметил Грязнов.

Обидевшийся Гордеев вообще не стал ничего делать, а просто водрузил на стол здоровенную продолговатую дыню.

— Это что? — с подозрением спросил Грязнов.

— Дыня, маринованная лисичками.

— И кто же это у тебя так готовит? — въедливо поинтересовался Грязнов.

— Все тебе расскажи. Это не у меня, это в Химках, одна медсестра.

— Тем более — у тебя! Ты слышал, Саня, у него там медсестра!

— Идите к черту, — беззлобно сказал Гордеев.

Пока Турецкий разливал водку, Грязнов решил попробовать химкинскую закуску и остался удовлетворен, хотя слегка озадачен.

— Не пойму только, то ли сладкая, то ли соленая…

Турецкий поднял рюмку и провозгласил тост:

— За меркуловское здоровье!

— Ах да, — спохватились остальные.

Выпили.

— Как он? — спросил Грязнов.

— Несколько дней в больнице ему только на пользу пойдут, — сказал Турецкий, пренебрегший дыней и поглощающий миниатюрный бутерброд с красной икрой.

— Тогда у меня второй тост, — сообщил Грязнов, наполняя рюмки.

Гордеев подумал, что сейчас его будут напутствовать, но — ничуть не бывало.

— За исполняющего обязанности заместителя генерального прокурора.

— Ах да!!!

Все засмеялись и с удовольствием выпили. Рюмки были наполнены в третий раз. Грязнов покромсал брауншвейгскую колбасу, а Турецкий вытащил из баночки патиссоны.

«Ну а сейчас что будет? — чуть ревниво подумал Гордеев, укладывая дыню назад в холодильник. За хозяйку дома, что ли? С этими чудаками никогда не угадаешь». Впрочем, какая разница, когда так хорошо просто сидеть и выпивать с друзьями. Позади куча проблем, впереди — еще больше нерешенных, но ведь сейчас все живы и получают ни с чем не сравнимое удовольствие — общаются друг с другом. Надо это ценить.

— Чего молчишь, Юрка? — поинтересовался Грязнов.

Гордеев вздрогнул.

— Судя по выражению лица, его посетила глубокая философская мысль, — предположил Грязнов.

— И, никого не застав там, ушла, — вяло согласился Гордеев.

— Старо, — поморщился Турецкий. — Станислав Ежи Лец. Любимый польский классик на советской кухне.

— Потому и помалкиваю, что старо, — объяснил Гордеев.

— Ладно, эрудиты, — подвел черту Грязнов. — Чтобы у нас у всех все получилось и чтобы наши дела не пересекались.

Тут уж никто не возражал — и третья рюмка была выпита. Чтобы текущие дела не пересекались — это была заветная мечта любого профессионала — из Генпрокуратуры ли, из МВД или из частной адвокатуры. Хуже этого мало что бывает — высокое начальство чувствует, что пахнет жареным, начинает суетиться, вставлять друг другу палки в колеса, и происходит юридическая вакханалия.

— Юрка, могу тебя порадовать, — сказал Турецкий. — Ситуация с твоей сотовой связью ясна.

— О! Вот это подарок к отъезду! Мне все компенсируют, вернут и сделают массаж ступней?

— Ни хрена тебе не вернут и не сделают. Забудь об этом.

Лицо у Гордеева вытянулось.

— Это подстава. И очень серьезная…

— Я так и знал!

— Не горячись и послушай, ты тут вообще ни при чем.

— Как это — ни при чем? Ничего себе — ни при чем!

— Это подстава, которая направлена против Меркулова, — негромко сказал Грязнов.

— Что?!

— Что слышал, — популярно объяснил Турецкий. — Человек, который оказал тебе услугу с халявными тарифами, этот вице-президент, был выведен из правления насильно. Вместо него туда ввели Константина Дмитриевича Меркулова.

— Как это?!

— Вот так. Разумеется, Костя об этом ничего не знал и не знает. Заместитель генерального прокурора — вице-президент компании сотовой связи, каково, а?! Сделано это для последующей компрометации и…

— Отставки? — догадался Гордеев.

— Да. А ты и некоторые другие клиенты просто попали под пресс. Известно, что ты работал в Генпрокуратуре, поддерживаешь отношения со мной. Значит, ты человек Меркулова.

— Что за чушь!

— Для прессы это будет совсем не чушь. Поэтому мы примем контрмеры, — пообещал Турецкий. — А ты забудь про свои халявные тарифы, и считай, что больше эта компания тебя не обслуживает.

Гордеев вздохнул и спорить не стал. Это уже была политика, и тут Турецкий разбирался лучше его.

— Ну ладно, — Турецкий отодвинул от себя тарелку, — а теперь ты, Славка, не отвертишься. Ты обещал рассказать, что же такое замечательное доктор Великанов для тебя сделал.

— Я помню.

— Ну так не тяни, — поддержал Турецкого Гордеев. — Я же завтра уезжаю, ты сам сказал.

— Обещал — расскажу. Но все строго между нами. Юра, ты знаешь, что такое «стакан»?

— Какой стакан? Из которого чай пьют?

— Если бы, — усмехнулся Грязнов. — Взрывное устройство.

Гордеев покачал головой.

— Кажется, его делают из бутылки от шампанского? — сказал Турецкий.

— Точно, — кивнул Грязнов. — Из половины бутылки. Отбивают горлышко, а в нижнюю часть вставляют ручную гранату с выдернутой чекой. Таким образом заклинивается спусковая скоба гранаты. «Стакан» как-нибудь маскируют, а прикрепленную к нему тонкую нить протягивают поперек возможного пути.

— Пути чего? — спросил слегка расслабленный алкоголем Гордеев.

— Пути следования предполагаемой жертвы. При задевании за нить «стакан» опрокидывается, граната вываливается, спусковая скоба высвобождается — и происходит взрыв. Все предельно просто.

— И что? — спросил абсолютно протрезвевший Гордеев. — Что с этим «стаканом»-то?

— Ничего. Мне подготовили такой сюрприз.

Турецкий с Гордеевым переглянулись и по молчаливому согласию больше никаких наводящих вопросов не задавали.

— С год назад у меня был роман с одной симпатичной женщиной.

— С кем это? Когда это? — удивился Турецкий. — Почему я ничего не знаю?

Гордеев сделал ему знак, и Александр Борисович замолчал.

— Даже не просто симпатичной — очаровательной. Мы оба были на седьмом небе и тщательно это ото всех скрывали. На всякий случай. Из суеверия. Дальше было так. Однажды утром мне на работу звонит какой-то доктор — секретарша передала. Ну мало ли что, у меня времени нет на всякую ерунду, я сказал, чтобы она его отфутболила. Но он не унимается, звонит снова и снова, и в конце концов, когда секретарша выходит, я беру трубку и нарываюсь на него. Это и был Великанов. Он говорит мне несколько слов, но таких, что я назначаю ему встречу.

— Где? — спросил Турецкий. — И какие слова?

— Слова — он называет фамилию и имя моей женщины. Встреча — в метро. Садимся в поезд и катаемся по Кольцевой. Там он мне сообщает, кто он такой и что у него есть сведения, что сегодня вечером меня убьют. Я интересуюсь, а почему я должен в это верить. Тогда он говорит, что меня убьют не одного, а вместе с этой самой хорошенькой женщиной — у нее на даче. Тут я велю ему замолчать. Мы выходим из метро порознь, но я держу его в поле зрения. Вызываю машину. Она приезжает через пять минут. Я даю Великанову знак сесть в нее. Мой водитель отвозит его ко мне на работу и запирает в моем кабинете. Таким образом, кроме нас троих, никто ничего не знает. Собственно, водитель ничего и так не знает, кроме того что шеф приказал кого-то отвезти и запереть, — велика важность, и не такое бывало. Я еду на дачу, перед тем, правда, заглядываю к Денису в «Глорию» и беру у него такую английскую штучку — миноискатель, ноу-хау. Очень компактный и не нуждается в отдельном источнике питания. Энергия образуется от постоянного движения миноискателя влево-вправо. Еду к ней на дачу и думаю: «Может быть, еще рано, сяду в засаде, срисую субчиков». Не тут-то было. На всякий случай проверил дорожку к дому миноискателем — там сад заросший такой, очень живописно. Ну и в трех метрах от порога нашел «стакан». Отпечатков пальцев на нем не было — на следующий день я проверил. Сделан был очень грамотно и рационально. В принципе это чеченская фишка, но такое уже кто только не делает. После этого звоню ей, говорю, что сегодня задержусь в городе и чтобы на дачу она не ездила. Сам всю ночь сижу в засаде. Нет, вру. Часов в пять утра все-таки отрубился. Но никто больше не пришел. Утром я поехал отпирать Великанова. Мы с ним выпили, и я его отпустил.

Все молчали. На Турецкого произвело впечатление, что его друг так ни разу и не назвал ни имя женщины, ни даже географическое направление, в котором находится ее дача.

Гордеев осторожно сказал:

— Слава, ты только не сердись, но тебе не приходило в голову, что он сам мог такую штуку сделать, а потом тебе о ней сказать, чтобы завоевать доверие?

— Приходило, — кивнул Грязнов. — Первым делом. Но я быстро от этой мысли отказался. Денег он не брал и ни разу не попросил ни о какой услуге. Ни ра-зу! Более того, еще дважды снабжал меня полезной информацией о подмосковных преступных группировках.

— Ну и дела, — присвистнул Турецкий. — Как это у него получалось?

— Я организовал за ним наблюдение в Химках. На месяц. Бесполезно. Врач «Скорой помощи». Разговаривает с десятками людей. С сотнями. Не уследишь. И потом, самое главное! Дача ведь не моя! Это же надо было знать, с кем я встречаюсь, когда туда поеду, в какое время… А роман, между прочим, короткий был — до того три недели и после того одна, вот и все.

— Что же так? — не удержался Турецкий.

— Не знаю, — сознался Грязнов. — Сам себе не могу объяснить. Просто не смог ей в глаза после этого смотреть. Не рассказал, конечно, ничего, но наплел всякий вздор: работы много, то да се.

— Обиделась?

— Не то слово. Но пережила.

— А она кто? — спросил Турецкий.

Грязнов молча прикурил и стал пускать кольца в потолок.

— Слава, женщина твоя кто? Чем занимается?

Грязнов в очередной раз глубоко затянулся, выдохнул и сказал:

— Работает в отделе по борьбе с экономическими преступлениями.

— Черт! — сказали Гордеев и Турецкий одновременно.

— В каком округе? — зачем-то спросил еще Турецкий.

— Какая разница, — огрызнулся Вячеслав Иванович. — Ну в Западном округе!

И Турецкий замолчал уже надолго. Все понимали, что это значит. Покушение могло быть организовано совсем не обязательно на Грязнова, учитывая род занятий его пассии и то, что на даче этой Грязнов стал появляться только за пару недель до установки «стакана».

— Ты ее прикрыл после этого? — спросил Гордеев.

— Спрашиваешь! Организовал круглосуточную охрану, полгода по пятам ездили, она ничего не знала.

— Что же ты раньше в колокола не бил?

— О посадке доктора я узнал вообще случайно и совсем недавно, к стыду своему.

Турецкий разлил водку и сказал:

— За Великанова.

Выпили.

— Короче, ни хрена он, Славка, не стукач, — резюмировал Турецкий. — Развел ты меня по полной программе!

— А кто говорил, что он стукач? — удивился Грязнов. — Я говорил, что человек снабдил меня ценной информацией.

— О чем это вы? — с интересом спросил Гордеев.

— Это, Юра, наш давний философский спор…

— Не надо лапшу вешать, — возмутился Турецкий. — Лучше разливай еще, выпьем Юрке на посошок.

— Я никуда не ухожу, — напомнил Гордеев. — Это моя квартира.

— Ты уезжаешь, — напомнил Турецкий, — спасать человека. А ключи от квартиры можешь оставить мне.

Грязнов, разливавший водку, засмеялся. Друзья чокнулись и выпили.

— На хрена это, Саня, я тебе ключи оставлю? — с подозрением в голосе спросил Гордеев.

— А ты как думаешь? Буду приходить, поливать тебе кактус.

— Так ведь нет у меня никакого кактуса!

— Заведу, — пообещал Турецкий.

Грязнов уехал, а Турецкий предупредил жену и заночевал у Гордеева.

На следующий день, собирая вещи, Юрий Петрович обратил внимание, что временно исполняющий обязанности заместителя генерального прокурора по следствию не слишком-то торопится их исполнять. Иначе говоря, валяется на диване и не собирается вставать.

Друзья позавтракали, в который уже раз обсудили диспозицию.

Гордеев глянул на часы. Турецкий тоже посмотрел на его часы — это была «Омега», которую никакой высокопоставленный сотрудник Генпрокуратуры позволить себе не мог — посмотрел без зависти, но со смешанным чувством.

— Ну все, я помчался, — сказал Юрий Петрович.

— Экий ты торопливый, — с укоризной сказал Турецкий. — Куда торопиться-то? Никуда не надо торопиться. «Все приходит к тому, кто умеет ждать», — гласит древняя восточная мудрость.

— Забавно, — сказал Гордеев. — Кто тебе рассказал про эту мудрость? Грязнов?

— Почему — Грязнов? — немного обиделся Турецкий. — Чуть что-то хорошее — так сразу Грязнов, да?

— Ладно-ладно, и это он сказал, что мудрость — восточная?

— Ну он, — помявшись, признал Турецкий. — А что?

— Ничего, — успокоил Гордеев. — Это он от меня услышал. И Восток тут ни при чем. Есть, Саня, и другой вариант по поводу того, что не надо суетиться. Просто сиди спокойно на крылечке, и тогда ты увидишь, как труп твоего врага пронесут мимо.

— А ты у нас, выходит, старый мудрый адвокат, сидишь на крылечке, — ехидно заметил Турецкий, — и наблюдаешь нон-стоп похоронные процессии. Кто твой враг-то? Скажи мне, кто твой враг, Гордеев, и тогда я скажу, кто твой друг! — Турецкий засмеялся, вполне довольный собой.

— Да вроде пронесли уже всех, — не без облегчения признался Гордеев.

— Рад за тебя, — сказал Турецкий, думая о холодной войне между Меркуловым и генеральным.

2

Котлас, городок, рядом с которым располагалась зона, был еще тот — Гордеев это понял, едва ступил на перрон. В сущности, это была маленькая железнодорожная станция.

Гордеев огляделся и увидел маневровые пути, громоздкие туши порожних товарных вагонов, фонари путевых обходчиков, два темных здания с разбитыми окнами и со старыми рекламными плакатами, которые трепал дождь. С погодой ему не подфартило. И такси, надо думать, тут не разыщешь.

Гордеев поднял воротник куртки (зонтик остался в офисе в Химках), забросил сумку на плечо и прошел через символическое здание вокзала. Ан нет! На небольшой привокзальной площадке — язык не поворачивался назвать ее площадью — дежурили три машины с зелеными огоньками. Первая из них сразу же поехала навстречу Гордееву.

— В гостиницу, — сказал адвокат. — Есть у вас тут гостиница?

— Есть, конечно, — сказал водитель, лысый мужчина за пятьдесят, — только в такое время она закрыта, даже внутрь не войдете.

— А что делать одинокому страннику? — поинтересовался адвокат. — Где кров и очаг? Куда подевались добрые люди?

— А деньги у одинокого странника имеются? Я могу вас к своей теще отвезти, — предложил лысый. — У нее дом немаленький. Она берет жильцов. — Он почесал лысину. — Иногда…

— Деньги, само собой, есть. Только скажите, далеко ли оттуда до колонии? Да не пугайтесь вы, — заторопился Гордеев, почувствовав назревающую проблему. — Я адвокат, приехал к своему клиенту. Сейчас удостоверение покажу… Вот, пожалуйста, — протянул он солидную корочку члена Московской коллегии адвокатов.

— Круто. У меня сын хотел в адвокаты, — сказал лысый, возвращая документ и отъезжая от вокзала. — Не получилось, ветеринаром стал, свиней всяких теперь вот лечит.

— И замечательно, — одобрил Гордеев. — Что же нам, больную свинину, что ли, жрать? Ваш сын стоит на страже наших интересов похлеще любого адвоката.

— Вы считаете? — обрадовался водитель.

— Конечно, — подтвердил Гордеев. — Вот я, например…

— А что — вы? Вы людей защищаете — это важно.

— Я не о том. Однажды за границей съел бифштекс с кровью и отравился. А у нас, тьфу-тьфу, такого пока не случалось. А то привыкли все ругать. А зачем? Есть возможность похвалить себя любимых — я считаю, упускать нельзя.

— Я скажу — теща завтра бифштекс приготовит! — пообещал водитель. — Пальчики оближете. Вы любите с кровью или прожаренный? И вообще, вы надолго к нам?

— Не знаю пока, но возможно, что приеду еще. А как вас зовут?

— Виталий Витальевич.

— Хорошее сочетание, — одобрил Гордеев, сейчас он был настроен хвалить решительно все, лишь бы поскорее добраться до койки.

— Вот! — еще больше обрадовался лысый. — А многие не понимают! А я и сына так назвал! А он — внука!

Гордеев подумал немного и решил, что мужик ему нравится.

— Виталий Витальевич, а давайте я вас найму на завтра, отвезете меня к зоне, заберете потом. Как, по рукам?

— Если по деньгам договоримся, — с надеждой поскреб затылок Виталий Витальевич.

— Не обижу, — пообещал Гордеев. — И кстати, лучше прожаренный.

— Что? — не понял водитель.

— Бифштекс.

3

— Великанов! — В открытое окно санчасти заглянула стриженая голова Федьки Крикунова в тот момент, когда доктор заваривал себе чай покрепче, не чифирь, но все же на воле он такого никогда не пил. — Лети к куму, к тебе на свидание приехали. Только он сначала потолковать с тобой хочет, так что поторопись…

— Пошел ты, — вяло сказал Великанов, не глядя выталкивая непрошеного гостя растопыренной пятерней.

Кум — это заместитель начальника зоны по оперативной работе майор Ковалев. Толковать ему с Великановым было определенно не о чем, если только… Да нет, ну в самом деле, кто может приехать к нему на свидание?

Тут Великанов обратил внимание, что, размышляя, он, оказывается, встал и отодвинул чашку. Пойти, что ли, правда, проверить?

Зазвонил телефон. В санчасти был телефон, конечно внутренний, ни в город, ни куда дальше по нему позвонить было невозможно. А вот сюда звонили часто — начальство интересовалось разнообразными больными, или, как оно (начальство) их называло, симулянтами. На самом деле, с появлением в санчасти Великанова количество таковых резко уменьшилось. Обычно это были зэки, желающие закосить пару деньков от той или иной работы и устраивавшие себе мелкие членовредительства. Но Великанов, неулыбчивый, уравновешенный, всегда неизменно хладнокровный и буквально голыми руками вытащивший с того света нескольких человек, оказывал на симулянтов замечательно терапевтическое воздействие.

Майор Ковалев это оценил и оставил свои попытки завербовать его в стукачи. Все равно, несмотря на равное к нему уважение со стороны воров и мужиков, окончательно своим Великанов нигде не стал. Ходил белой вороной по зоне, дымил своей папироской, правда, с некоторых пор и «Кентом», ну так и что же? «Наверное, благодарные больные подсуетились», — рассуждал Ковалев.

Великанов снял трубку.

— Ну сколько тебя можно ждать? — возмутился Ковалев. — Ноги в руки — и через шесть секунд у меня!

Шесть секунд — это, конечно, была фигура речи, эти пресловутые любимые людьми в погонах «шесть секунд» Великанов слышал еще в армии десять лет назад.

Он с сожалением посмотрел на свой чай, подумал, накрыл стакан блюдцем и убрал его в шкаф с медицинскими препаратами. Хорошо бы для таких случаев обзавестись термосом.

Через пять минут он был у Ковалева: чтобы добраться от санчасти до кабинета майора, нужно пройти едва ли не всю территорию зоны.

— Ну, — сказал Ковалев, — и что сей сон значит?

— Вы о чем? — осведомился Великанов. — Я не психиатр и сны не трактую.

— Я о том, кто к тебе приехал и кто тебя сейчас там, — Ковалев абстрактно кивнул в сторону двери, — дожидается.

Ковалеву было хорошо за сорок. Тучный, весь надутый, как мячик, веселые глаза-щелочки — словом, добряк-добряком, но каких неприятностей от этого добряка можно было ждать — вся зона хорошо знала.

— А кто?

— А ты, значит, ничего не знаешь? — вкрадчиво сказал Ковалев.

Великанов с тоской посмотрел в потолок. Еще больше девяти лет будет продолжаться этот бред.

— Слушайте, гражданин майор, давайте на «вы», я же просил вас уже об этом неоднократно. А вы словно бы забываете — то выкаете, то тыкаете. Определились бы, а?

Ковалев знал, что Великанов не зарывается — просто такой человек, так воспитан, так живет. Зона его не сломала и не прогнула, более того, он оказался тут исключительно кстати, потому что до приезда Великанова мало-мальски нормальные доктора из вольнонаемных работников не задерживались, а среди зэков приличных медиков, как на грех, не попадалось — все какие-то коновалы, уж сколько начальник колонии ни просил об этом вышестоящее начальство.

Ковалев вздохнул и показал Великанову на стул. Доктор сел. Ковалев испытующе посмотрел ему в глаза, но толку от этого было чуть — телепатическими способностями заместитель начальника зоны по оперативной работе не обладал.

За спиной Великанова висел плакат: девушка в красной косынке прикладывала палец к губам, ниже была надпись: «Болтун — находка!» Вообще-то, насколько помнил Великанов, в оригинальном варианте было «Болтун — находка для шпиона», но местный опер переделал классику на свой лад. Что ж, ему видней, конечно.

— Хотите чаю? — радушно предложил Ковалев.

Великанов отрицательно покачал головой, хотя предложение было в самый раз, учитывая, что именно от чаепития его и оторвали.

— Тогда, может быть, кофе? С круассаном, а, Сергей Сергеевич? Когда вы последний раз видели круассан?

Великанов едва не зажмурился — так натурально нарисовались перед ним горячий рожок, начиненный шоколадом, и чашка ароматно дымящегося кофе.

— Может, лучше скажете, что случилось? — сказал он с усилием. — К чему это все?

— Как хотите. К вам приехал адвокат, — сказал Ковалев, зевнул и инстинктивно прикрыл рот рукой.

— Зачем? — удивился Великанов. — Какой адвокат? Почему?

— Вот и я хотел узнать, — вкрадчиво заметил Ковалев. Он сейчас походил на кота, сомневающегося в том, что ему дадут отведать сметаны. — Дело ваше вроде давно закрыто, все ходатайства о пересмотре отклонены. Или я чего-то о вас не знаю, Сергей Сергеевич Великанов, доктор вы наш драгоценный, а? Если так, то это нехорошо, очень нехорошо, крайне нехорошо!

— Не мне судить, что вы обо мне знаете, а что нет. Да и вообще, мне это, честно говоря, до одного места.

— Та-аак, — протянул Ковалев и поднялся. — И Юрий Петрович Гордеев вам до одного места? Позвольте не поверить. — Он снова зевнул, на этот раз даже не успев прикрыть рот, а может, даже и не собираясь. И хохотнул: — Честно говоря, засиделся с приятелями до утра, в преферанс играли. Вам такое не знакомо, доктор? Я, конечно, понимаю, что на зоне играют в карты, иначе что за зона, верно? — Он подмигнул. — Но я бы мог предложить вам более человеческое существование, забрал бы вас как-нибудь с собой на ночь, посидели бы в приличной компании за пулькой…

Великанов отрицательно покачал головой.

— Нет?

— Нет.

— Почему?

— Новые исследования неоспоримо показывают, — невозмутимо заметил Великанов, — что медицинские последствия хронического недосыпания могут быть намного серьезнее, чем небольшая рассеянность, некоторое ослабление сообразительности, раздражительность или сонливость. Постоянное недосыпание может приводить к ожирению, способствовать развитию диабета или гипертонии. Вы как вообще, хорошо себя чувствуете, гражданин майор?

— Вот черт, — помрачнел Ковалев. — Только не нужно мне портить настроение! Я и так вчера проиграл…

— Кто это — Гордеев? — напомнил Великанов. — Юрий Петрович, вы сказали?

— Тот самый адвокат, — объяснил Ковалев. — Знаменитый, между прочим, юрист. Узкий специалист по уголовным делам. С опытом работы в генеральной прокуратуре. Сейчас работает в Химках. В вашем родном городе. Неужто не знаете?

Великанов подумал и сказал:

— Я с ним не знаком. Меня защищал другой человек.

— Да знаю я про это, — с досадой махнул Ковалев. — Дело твое, тьфу, ваше дело, ваше, Сергей Сергеевич, — если хотите знать, мне даже доставляет удовольствие с вами цивилизованно общаться, — так вот, дело ваше я от корки до корки… а тут этот столичный жук на нашу задницу! Того и жди неприятностей! А?

— Почему?

— Как — почему? Как — почему?! Такой тип, как Гордеев, за здорово живешь в нашу тмутаракань… У него должен быть в этом ого-го какой интерес! Ну что вы молчите, Великанов? Вам действительно нечего мне сказать по этому поводу? Ладно, если вы тут ни при чем, давайте так договоримся. Вам же у нас неплохо живется, Сергей Сергеевич?

— Более-менее, — сдержанно сказал Великанов.

— Да еще учитывая ваш приговор и ваше преступление, а? — продолжал Ковалев. — У вас могли быть серьезные проблемы. Но их, к счастью, нет, верно? Надо отдать вам должное, вы сумели себя поставить так, как это мало кому удается, но… Согласитесь, без четкой работы лагерной администрации и…

— Можно короче? — попросил Великанов. — Я понял вашу мысль. Я многим вам обязан.

— Именно! Именно. Короче, так. — Тон у майора стал гораздо жестче, и иллюзия, что они разговаривают на равных, у Великанова мгновенно улетучилась. — Если поймете, что дело нечисто, что этот столичный хмырь Гордеев приехал копать под наше исправительно-трудовое учреждение — вообще, почувствуете что-то не то… ну, в общем, я должен обо всем знать.

— Гражданин майор, — возразил Великанов, — мне казалось, мы поняли друг друга, и уже давно.

— В смысле?

— Я не стану стучать.

— Куда стучать? — немедленно возмутился Ковалев. — Кому стучать?! На кого?! И вообще, Великанов, что у вас за выражения — стучать! Фу! А еще интеллигентный человек! Ну что вы говорите?! Стучит одна лагерная сволочь на другую. А мы о чем говорим? Мы говорим сейчас фактически как соратники, болеющие за общее дело. Понимаете меня? Мы с вами должны проявить корпоративную солидарность, как говорят сейчас в бизнесе, потому что мы, буквально мы с вами — майор Ковалев и заключенный Великанов, находимся в одной системе координат, в одной фирме, если угодно, и этот мутный Гордеев, заколачивающий сумасшедшие деньги на чужих несчастьях, — чужак, посланец внешних сил, который по своей воле с добрыми намерениями едва ли явится! — Ковалев перевел дух, вытер лоб и продолжил неожиданно жалобным голосом: — Ну в самом деле, что я вам школьные истины толкую, Сергей Сергеич? Вы все прекрасно понимаете, вы разумный человек, вы доктор, вы, как никто другой, знаете, как бороться за здоровье организма, как изводить микробов и так далее. Правильно?

Великанов молчал. Ему было не по себе. Кажется, только сейчас впервые за долгое время он почувствовал, насколько может быть опасен этот Ковалев. Он очень непрост, очень хитер, очень опытен, ему-то все это не впервой, ловушки расставляет на каждом шагу, и, кажется, деваться от него некуда. Почему же он раньше не принимал его всерьез? Впрочем, какая разница — что бы он, простой зэк, смог предпринять? А что он теперь может? Все то же, что и раньше, — помалкивать в тряпочку да следить за всем происходящим в оба, короче говоря, стараться уцелеть с минимальными потерями, что в данном случае означает не совершать больших подлостей.

Тут Великанов подумал, что ведь наверняка за его встречей с Гордеевым замначальника по оперативной работе будет следить — если не в режиме реального времени, то с помощью какой-нибудь записывающей аппаратуры. Сейчас этого добра в любой тмутаракани хватает. А раз так, то любые свидетельства его, Великанова, уже превращаются в пустую формальность — информация у Ковалева в любом случае будет. И значит, можно будет действительно все расска… Стоп! Что с ним происходит? Неужели ушлому майору все-таки удалось заразить его своей филерской, стукаческой философией? И он теперь уже заранее оправдывает свою последующую подлость?! Да не бывать этому никогда! Ему ли не знать, что такое передача информации одному лицу про другого?! Возможен только один вариант, когда это морально оправданно — если чьей-то жизни угрожает опасность. А он, Сергей Великанов, давал клятву Гиппократа, и для него это не просто формальная медицинская присяга, это кодекс поведения на всю жизнь.

— Правильно? — повторил Ковалев.

И Великанов кивнул. В конце концов, ему было уже просто интересно взглянуть на этого Гордеева, что это за столичная знаменитость такая и что ему от него нужно? Может, он сам прикатил в поисках какой-то информации? Мало ли любопытных людей встречал доктор Великанов в гражданской своей жизни!

Он встал.

На стене среди планов политинформаций и прочих учебно-воспитательных мероприятий висела журнальная вырезка, привлекшая его внимание, и Великанов не отказал себе в удовольствии прочитать ее вслух:

«Женщины, регулярно делающие своим любимым минет и глотающие сперму, на сорок процентов реже заболевают раком молочной железы. Это доказывает научное исследование, проведенное в Государственном университете Северной Каролины. В эксперименте приняли участие почти шестнадцать тысяч женщин в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, которые регулярно занимались оральным сексом последние пять — десять лет. Из них 6 246 глотали сперму, а 9 728 — не делали этого. Исследование показало, что те представительницы прекрасного пола, которые занимались оральным сексом один-два раза в неделю с проглатыванием эякулята, на сорок процентов реже заболевали раком молочной железы. Оральный секс без глотания спермы результатов не давал. Доктор Креймер из медицинской школы Джона Хопкинса, которая не принимала участия в исследовании, заявила, что полученные результаты позволяют отбросить последние предрассудки относительно порочности минета».

Великанов с интересом посмотрел на хозяина кабинета.

— Без комментариев, — предупредил майор Ковалев.

— Мне-то что, — пожал плечами доктор.

— Ладно, — сдался Ковалев. — Я специально эту фигню повесил. Хочу знать ваше профессиональное мнение. Думаете, все так и есть?

— Понятия не имею. Это же научная работа. Исследовательская. А я врач «Скорой». Чувствуете разницу?

— А, — сообразил Ковалев, — это как если бы сравнить меня и какого-нибудь опера, который носится по городу за мелкими жуликами?

— Ну примерно.

— Только ты тут не заливай насчет «Скорой»! — громыхнул вдруг Ковалев кулаком по столу. — Ты, сидя на зоне, умудрился статейку в газету тиснуть! Про браслетики!

— Ну исследование-то я еще на воле проводил, — сказал Великанов, — просто там времени не было систематизировать данные, и вообще…

— Вот и цени условия! Свободен.

4

В комнате для свиданий было пусто. Там стоял стол, диван, два стула. На столе лежали газеты. На зоне была библиотека, но Великанов давно туда не заглядывал — работы последнее время было много. Он взял газету, равнодушно полистал. Она была недельной давности, хотя какая, в сущности, ему разница? Для человека, изолированного от общества, и это свежие новости. Взгляд задержался на следующих строчках:

«Чтобы скрасить серые будни иностранным гражданам, приезжающим в Туркменистан за невестами, туркменбаши Сапармурат Ниязов придумал для них фискальную забаву — государственный калым. Теперь каждый заграничный жених должен внести в казну пятьдесят тысяч долларов за будущую жену. Тех, кого это не отпугнет, ожидает сюрприз поменьше — тысяча долларов на свадьбу (тридцать баранов по тридцать долларов за голову, спальный гарнитур за триста долларов, десять золотых колец для невесты и триста долларов — на прочие расходы). Гарантий возврата денег в случае развода, конечно, не предоставляется».

«Ну и дела, — подумал Великанов. — Все-таки, пока я тут сижу, в мире много чего интересного происходит. Удрать, что ли, в Туркмению, жениться на толстой туркменке и отказаться платить калым? В туркменской тюрьме я не сидел. А вдруг у них там пытки разрешены? Впрочем, если я отсюда удеру, тогда я стану рецидивистом, а это уже серьезно. Оно мне надо?»

Он положил газету на стол.

«А разве так — все несерьезно? — снова подумал Великанов. — Сидит себе человек за убийство двоих других человек. Доктор, самой профессией своей призванный не то что защищать, спасать чужие жизни!..»

Дверь открылась, и вошел высокий темноволосый человек лет под сорок. Не плотный, но явно крепко скроенный — это выдавал и широкий разворот плеч, и мощная шея, и перекатывающиеся под рубашкой бицепсы.

Все это опытный взгляд доктора выхватил в первые же мгновения, и после этого лицо Великанова приняло обычное для него равнодушное выражение.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич, — сказал пришелец. — Я ваш новый защитник, Юрий Петрович Гордеев. — Будем вместе бороться за освобождение.

Комната заколебалась у Великанова перед глазами.

Наверное, с минуту адвокат и его новый клиент откровенно разглядывали друг друга. Потом Великанов отвел взгляд и взял в руки газету.

Гордеев рассказал, что ознакомился с материалами дела, что поговорил с друзьями и коллегами Великанова. Тот слушал молча, никаких конкретных вопросов не задавал.

Юрий Петрович подумал, не стоит ли упомянуть Грязнова, чтобы Великанов сразу понял, чья тут инициатива, — может быть, ему от этого станет легче? Но потом решил горячки не пороть: некоторые стены без ушей просто не строятся. Вполне вероятно, что доктор и сам догадается, а нет — так не велика беда.

Великанов открыл рот, и Гордеев наконец услышал его голос, и первое, что пришло ему в голову, что человек с таким тембром запросто мог бы стать оперным певцом — было в этом чуть низком, спокойном голосе что-то едва уловимое, неспокойное, вибрирующее, был какой-то нерв, наверное, об этом и говорил Малышкин, когда рассказывал, как Великанов действовал на своих пациентов. Да и на женщин, наверное.

— Что вы намерены предпринять? Как хотите выстроить мою защиту? — сказал Великанов, больше не глядя на Гордеева.

— Знаете, Сергей, существует так называемый классический тип адвоката, такой адвокат верит в прецеденты. Он свято убежден, что как в литературе все сюжеты давным-давно использованы, так и в юриспруденции — все преступления уже однажды совершены, и теперь безмозглые преступники просто движутся по хорошо заасфальтированному шоссе.

— Что же он делает в нетипичной ситуации?

— Обычно в нестандартной ситуации, то есть когда у него нет готового решения, такой адвокат бежит в свою библиотеку, зарывается там как крот и в конце концов появляется на свет божий с каким-нибудь подобным делом, которое уже рассматривалось в суде лет двадцать назад. Пожалуй, если ему случится столкнуться с чем-нибудь действительно новым, то он, наверно, грохнется в обморок.

— Значит вы, Юрий Петрович, классический адвокат?

Гордеев засмеялся:

— О, как раз едва ли! Я, видите ли, слишком часто сам в истории попадал, чтобы соответствовать такой академической формулировке. Так что…

— Это успокаивает, — сказал Великанов с совершенно безжизненной интонацией. — Вы пробовали когда-нибудь заталкивать зубную пасту обратно в тюбик? Занимательное, доложу я вам, дело. А мне что-то подсказывает, что именно этому вам и придется посвятить себя в ближайшее время.

— Ничего, гигиена не такое уж тягостное занятие, — отреагировал Гордеев.

— Я хочу задать вам пару вопросов, — сказал Великанов, окончательно отложив в сторону свою газету.

— Пожалуйста, — с готовностью откликнулся Гордеев, что совсем не означало, что он обязательно на них ответит.

— Мне сказали, что вы известный адвокат. Это правда?

— У меня есть определенная репутация. А кто вам сказал?

— Сказали.

Гордеев понял: раз Великанов не был заранее уведомлен о его персоне, то остается только лагерная администрация, а конкретно — майор Ковалев. Адвокат перебросился с Ковалевым несколькими фразами, когда подписывал бумаги, фиксирующие его появление в колонии, но быстро понял — тот еще фрукт. Значит, опер, а по лагерному — кум, успел потолковать с доктором.

— Вы всегда работали адвокатом? — спросил Великанов.

— Не совсем. Когда-то я был следователем.

— Кто вас прислал ко мне? — быстро сказал Великанов.

— У каждого человека есть друзья, которые заботятся о нем, — уклончиво ответил Гордеев. — Один умный человек сказал, что лучшая часть нашей жизни состоит из друзей. Мне эта мысль очень нравится. Мне с ней жить легче. А вам?

— У кого-то, может быть, и так.

Пока что Гордеев не был в восторге от того, как начался разговор.

— Так, — сказал Великанов. — Это странно, вы не находите? Я здесь сижу уже порядочно времени. И вдруг появляетесь вы, как черт из… из…

— Из табакерки, — подсказал Гордеев.

— Что вам нужно от меня, знаток пословиц и поговорок?

— Мне? — удивился адвокат. — Мне нужно вам помочь. Вот моя единственная цель. И тогда будет мне счастье.

— Ага. Действительно. Как просто! А сколько вы стоите? Вы дорогой адвокат? Раз известный — то, наверно, дорогой, так?

— Да уж не дешевый, — без ложной скромности подтвердил Гордеев.

— А вы хоть знаете, что мне абсолютно нечем вам заплатить? Что предыдущий адвокат работал бесплатно и толку от этого было мало? И что у меня нет друзей, которые были бы в состоянии заплатить за меня крупную сумму?! О чем вы тут толкуете, когда говорите о лучшей части жизни?

Гордеев вздохнул и обвел глазами комнату. Интересно, их только подслушивают или снимают тоже?

— Вот тут вы ошибаетесь, Сергей Сергеевич, — сказал он. — Вот вы, кстати, я смотрю, «Кент» курите. Не так плохо для архангельской колонии, а? У вас друзей больше, чем вам кажется и чем знаю я. В сущности, так и должно быть, вы ведь врач, верно? Вы спасли жизни многим людям. Они должны быть вам благодарны. Может быть, вы про них уже и забыли, а они вас помнят. — Если Ковалев слушает, пусть поломает голову, что это значит.

— Ясно. Значит, гонорар, который вам заплатят, — это сбор пожертвований от больных, которых я не успел отправить на тот свет?

— К чему этот цинизм? — улыбнулся Гордеев, хотя внутренне начал уже раздражаться от бессмысленного разговора. Но он понимал, что, находясь здесь, доктор Великанов мог быть и гораздо в более худшем состоянии. Все-таки он не уголовник, а нормальный обыватель, которого любая мелочь на зоне должна выбивать из колеи. Но ничего, кажется, более-менее в порядке мужик. Поспорить любит, ну так это несмертельно. — Давайте займемся делом, — предложил адвокат. — Я покажу вам сейчас, какими материалами я располагаю, а вы подскажете, чего у меня недостает, чтобы начать полноценную работу. Чтобы подать кассационную жалобу, еще нужно пройти определенный путь, Сергей Сергеевич.

— Вы… Вы считаете, у меня есть шанс? — спросил Великанов, глядя в сторону.

Кажется, голос у него чуть дрогнул, заметил Гордеев. Или показалось?

— Статья тридцать девять Уголовного кодекса Российской Федерации. «Не является преступлением причинение вреда в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемым законом интересам общества или государства…»

— Мне вот тоже так казалось, — мрачновато заметил Великанов.

— Я не закончил. «…Если эта опасность не могла быть устранена иными средствами, и при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости».

— Припоминаю. Что-то подобное прокурор на суде и говорил.

— Да уж, наверно, не подобное, а именно это, слово в слово.

— Может быть, — согласился Великанов. — Наверно, так и было.

Они помолчали.

— Давайте с начала начнем, — предложил Гордеев. — Все равно мне надо искать, за что можно зацепиться. Сергей, я встретился кое с кем из ваших сослуживцев, они помогли составить какое-то подобие вашего портрета. Ну и того, что произошло, самое главное. — Тут Гордеев, конечно, немного покривил душой, потому что, кто же, понятное дело, кроме самого Великанова и свидетелей, мог это рассказать?

— С кем же вы общались? — заинтересовался Великанов.

Гордеев рассказал ему некоторую часть из своих химкинских поисков. В частности, про то, как его встретил экс-фельдшер Архипов. Великанов рассмеялся.

— Веселитесь?

— А что мне остается?

— Между прочим, его сдвиг по фазе — это ваших рук дело, — проворчал Гордеев. — Рехнулся человек на почве самообороны.

— Не надо передергивать. Наверно, это все в нем было в зачаточном состоянии. Требовалась только искра, а ее ветер мог принести откуда угодно. Кто же знал, что красный перец окажется его слабым местом? Или наоборот, сильным?

Гордеев вдруг потянул носом:

— Что за запах? Вроде бы горелым пахнет.

Великанов встал и подошел к раскрытому окну. Подтвердил:

— Действительно… Ладно, давайте дальше. Вы убили этих ребят? — спросил Гордеев. — Скажите мне то, что было на самом деле.

— Да, я убил этих подонков.

— Пистолет Макарова вы отобрали у одного из них?

— Совершенно верно. Вы же читали, наверно, все, что в суде происходило.

— В суде люди не всегда говорят то, что происходило на самом деле.

Великанов некоторое время молчал. Потом спросил:

— И адвокаты?

— Иногда.

— Понятно.

— Что вам понятно?

— Просто я так и думал, — пояснил Великанов. — У меня ведь уже был адвокат.

— Что вы делали в бане?

— А вы как думаете? Раз в неделю я ходил в эту баню после работы. Иногда один, иногда с сослуживцами. Она по дороге от больницы «Скорой» к моему дому. Это удобно. Я люблю баню.

— Расскажите, что произошло.

— Я уже одевался, когда услышал шум в одном из помещений. Вначале мне казалось, что это громкий мужской разговор, но потом я услышал женские крики. Тогда я пошел туда…

— И прихватили свой «макарыч»?

— Я был уже одет, а он лежал в кармане куртки, — объяснил Великанов. — Я открыл дверь и увидел троих молодых людей, которые избивали двух девушек. Я закричал…

Гордеев вздохнул. Великанов пер как по писаному. Это было все то же самое, что адвокат прочитал в материалах следствия и стенограмме заседаний суда.

Гордеев закрыл записную книжку. На сегодня разговор был завершен.

— Что вам нужно, Сергей? Может быть, сигареты? Ну и чай, конечно?

— Сигареты, пожалуй, а вот чай не нужно, меня пациент снабжает.

— Что за пациент? Вы его тут лечили или еще на свободе?

— Тут, конечно. Почему вы спрашиваете?

— Объясняю правила игры, — вздохнул Гордеев. — Сергей, если вы встречаете или уже встретили на зоне кого-то из своей прежней жизни, и не важно при этом, насколько случайной вам показалась эта встреча, вы обязательно должны мне об этом рассказать. Не имеет значения, хотели от вас эти люди чего-то или нет, и как себя вели — тоже не важно. Все рассказываете мне. — Тут адвокат чуть слукавил, чтобы подбодрить клиента: — Будем вместе анализировать. Понятно?

Великанов кивнул.

— Кто снабжает вас чаем?

— Человек по прозвищу Кудрявый. Фамилию его я не знаю, зовут Илья Моисеевич. Он во втором отряде. Лет сорока двух — сорока трех.

Гордеев записал и заметил:

— Скорей всего, он моложе. В тюрьме и на зоне люди часто кажутся старше своего настоящего возраста.

— Ему сорок два — сорок три, — монотонно повторил Великанов. — Не забывайте, что я врач, разбираться в людях — моя работа. В биологическом смысле, конечно, — поправился он после паузы.

«Ага, — подумал Гордеев, — сейчас я тебя расшевелю».

— Хотите пари?

— То есть?

— Я готов поспорить, что этому Кудрявому лет на пять меньше.

На лице Великанова появилось слабое подобие улыбки.

— Без анамнеза?

— То есть?

— Без сбора данных, по-медицински говоря? Не глядя?

Гордеев уверенно кивнул.

— На что будем спорить?

— Ну, Сергей, я могу опять-таки снабдить вас чем-нибудь насущно необходимым — теми же сигаретами, а уж что с вас требовать в случае проигрыша, даже и не знаю… — Гордеев лукаво улыбнулся. — А ведь вы проиграете.

— Я не проиграю. Но если проиграю, с меня причитается. Расскажу вам про одного местного жильца. Разочарованы не будете.

— Договорились. — Гордеев мельком подумал, что доктор, кажется, пытается вести себя так, как делал это на воле — снабжать людей нужной информацией. Или нет? — Как давно он сидит, этот ваш Кудрявый?

— Приехал одним этапом со мной из Москвы.

— Любопытно. А за что он сидит?

— Точно не знаю. Он аферист или мошенник.

— Это одно и то же.

— Разве? — удивился Великанов. — Хотя, конечно, я в этом ничего не понимаю, но мне казалось…

— Статья сто пятьдесят девять Уголовного кодекса. «Хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием». Так что сами понимаете. Слушайте, давайте перейдем на «ты», ей-богу, так нам обоим будет комфортней!

Это было не то спонтанное эмоциональное предложение, каким оно выглядело. Все, что делал сейчас Гордеев, было математически выверено. Просто пришло время сделать такой крохотный шажок в сторону клиента, от которого он почувствует некоторую теплоту, может быть, чуть больше расслабится, будет откровеннее. Ну и, в конце концов, просто станет лучше себя чувствовать, а это всегда на руку его защитнику.

Не тут-то было. Великанов равнодушно пожал плечами.

— Вот и договорились, — сказал за него Гордеев, не выдавая своего разочарования. — Теперь что касается этого лагерного мецената. Ты продолжаешь его лечить?

— Нет, все прошло уже. У него был фурункулез. Очень неприятная штука, хотя, конечно, несмертельная.

— А он по-прежнему носит тебе чай?

— Да.

— Тебе не кажется, что это странно?

— Не знаю.

— Ладно. Любопытно, чем именно он занимался на свободе, я это постараюсь выяснить. И еще более важно, что ему сейчас нужно от тебя, если допустить, что все это делается не бескорыстно. Мошенники — отличные психологи, — заметил Гордеев. — Тут может быть какой-то тонкий расчет, которого ты пока не замечаешь.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что они хорошие психологи?

— Если нагло и откровенно залезть в чужой карман, то пострадавший, долго не раздумывая, побежит в ближайшее отделение милиции. А если хитро обвести вокруг пальца, посулив, пообещав при этом манну небесную, то не каждый обведенный вокруг пальца осмелится выставить напоказ свою глупость, дав этому делу огласку. Кроме того, умные и ловкие проходимцы пользуются и тем, что обманутый даже вполне честный человек далеко не всегда будет искать защиты у власти… ну ты понимаешь почему.

— Нет, не понимаю, — покачал головой Великанов.

— Еще и по причине недоверия к этой самой власти, — интимно сообщил адвокат, внимательно наблюдая за реакцией своего клиента. Реакции не было никакой. «Ну и жук, — подумал Гордеев. — Ему бы в шпионы».

— Вообще-то неудивительно, — сказал вдруг Великанов.

— Что именно?

— Что доверяют больше проходимцам, чем государству.

— Почему же?

— Психологическая наука считает, что первое впечатление о человеке на тридцать восемь процентов зависит от тона голоса. А как у нас государство с людьми разговаривает? — Вопрос был, конечно, риторический.

— На сколько процентов? — заинтересовался Гордеев.

— На тридцать восемь.

— Ага. А остальное?

— На пятьдесят пять процентов — от визуальных ощущений. И только семь процентов — от того, что говорит твой новый собеседник. Словом, выводы, о которых говорят психологи, полностью соответствуют первой части пословицы — встречают по одежке…

— Что в совершенстве и используется мошенниками, — резюмировал Гордеев.

Свидание было окончено. Гордеев сказал, что придет завтра в то же время.

— Постарайся, чтобы у тебя в это время никто не болел, — пошутил он.

— Не обещаю, — вполне серьезно ответил Великанов.

Они попрощались, и адвокат ушел.

5

Через несколько минут в комнате появился Ковалев. Внимательно посмотрел на зэка:

— Есть хотите?

Великанов кивнул. В самом деле, зачем скрывать?

— Пошли.

Они вернулись в кабинет опера, где уже ждал обед, явно не зэковский — наваристый борщ, гора котлет из баранины, салат из капусты с помидорами, минеральная вода. У Великанова второй раз за день закружилась голова. Садясь за стол, он спросил:

— Гражданин майор, может, объясните, что за запах стоит? Прямо как у нас в Химках.

Действительно, гарью несло все более ощутимо.

— Пожар на целлюлозно-бумажном комбинате, — после недолгого раздумья сказал Ковалев. — Только что звонил, выяснял. Так что не мечтайте, это не зона горит, — ухмыльнулся кум. — А Химки, кстати, смешное слово. Это, вообще, где?

— Вы в Москве были когда-нибудь?

— Обижаете, начальник.

— Кто здесь начальник? — горько улыбнулся Великанов.

— Ну и все же?

— Химки — это почти Москва, сразу за Кольцевой автодорогой — по обе стороны Ленинградского шоссе. Если вам нужен экскурс в историю, то в пятнадцатом — семнадцатом веках это была просто большая торговая дорога. В начале восемнадцатого века был проложен Санкт-Петербургский тракт, который соединил Москву с новой столицей. Вдоль тракта возникали новые деревни, развивались ремесла по обслуживанию путешествующих, строились почтовые станции. В первой половине девятнадцатого века закончилось строительство Санкт-Петербургского шоссе. По этому пути еще Радищев ездил.

— Это какой-то знаменитый спортсмен? — улыбнулся Ковалев. — Шучу-шучу. Так город старый?

— Нет, до войны появился…

— Маленький?

— Не сказал бы. Там куча районов — Планерная, Подрезково, Ново-Подрезково, городок Сходня, Бутаково.

— А вы же москвич, Великанов, так что же вас в провинцию поперло?

— Доктор везде доктор.

— Ну-ну, — сказал Ковалев. — Чужая душа — потемки, это мы понимаем.

— Сомневаюсь, — сказал Великанов.

— В чем?

— Что вы понимаете.

— Слушайте, Сергей Сергеич, вы умудряетесь даже за едой хамить. Это же, наверно, не способствует пищеварению. Помалкивайте и на котлеты налегайте.

Великанов последовал совету относительно котлет, но все же не промолчал:

— Тут вы ошибаетесь. Хорошая застольная беседа как раз стимулирует пищеварение.

— Вот как? — удивился Ковалев. — А как же: когда я ем я глух и нем?

— Ерунда. Предрассудок. Когда в меру и доброжелательно.

— Вот, — с удовлетворением подчеркнул опер, — не зря я все-таки с вами общаюсь. Хотите вы или не хотите, а информацию я от вас получаю.

Великанов улыбнулся. Пожалуй, Ковалев ему сейчас даже немного нравился. Или это следствие вкусного, сытного обеда, переизбытка впечатлений и общей расслабленности? Пожалуй, что и так. Но ведь невозможно все время быть на стреме! Десяти лет так не прожить…

И как медик, и как зэк, Великанов знал, что содержание в тюрьме или на зоне — это постоянный стресс. Гнетущая обстановка может подтолкнуть неискушенного человека на поступки, о которых потом придется пожалеть. Поэтому всегда следует быть крайне предусмотрительным. Он часто вспоминал расхожую фразу из американских фильмов, когда полицейский говорит задержанному: «Все сказанное вами может быть использовано против вас».

Не стоило, конечно, утверждать, что исключительно все сотрудники, с коими приходилось общаться арестованному, а потом зэку Великанову были непорядочны, — наверное, процент мерзавцев среди работников СИЗО и колоний такой же среднестатистический, как и в любой другой отрасли. Однако всегда лучше действовать исходя из самого худшего варианта. Так, медики при случайных связях рекомендуют предохраняться; арестованному же надо проявлять здоровую настороженность. Великанов рассуждал так: порядочный следователь (надзиратель, опер и так далее) поймет состояние арестованного и не изменит к нему отношения. А на мнение непорядочного человека нет смысла обращать внимание вообще. К сожалению, правила игры и поведения он понял далеко не сразу. С адвокатом вот ему не слишком повезло. Рудольф Сладкий был глубоко пожилой человек, относившийся к происходящему слишком философски, и он не догадался (или не захотел?) предостеречь Великанова — ни в коем случае нельзя поддаваться на провокационное предложение доказать свою невиновность. А химкинский следователь Ротань, судя по всему, именно так и поступил. Любой человек и так считается невиновным до обвинительного решения суда, оправдываться он не обязан. И если у правоохранительных органов имеются подозрения, то им их и обосновывать, черт побери! Но теперь было поздно — приговор давно вынесен, и, значит, подозрения обоснованные, в общем…

6

Когда Великанов вышел из административного здания и пошел в свой лазарет, по пути ему встретился чуть пошатывающийся молодой зэк с фиксой. Опытным взглядом Великанов определил, что пошатывание притворное. Никогда прежде он его не видел. И как Великанов ни менял траекторию движения, но зэк все врезался в него, едва не столкнув на землю. Великанов отступил, мельком подумав, что, если бы у этого типа в кармане была заточка, через несколько минут он бы умер от удара в печень, например.

— К куму ходил, — хмыкнул зэк, отступая и с интересом рассматривая Великанова.

Хотя в административном здании была еще куча всяких других людей, Великанов не стал спорить. Если это подстава, значит, так тому и быть. К тому же какой тут секрет, если его Крикунов к кому-то звал? Он-то небось и растрезвонил на всю зону.

— Ну и что? — сказал Великанов.

— Ты меня, парень, не бойся, — ухмыльнулся зэк.

— А я и не боюсь, — пожал плечами Великанов.

— А это ты зря! — повысил голос зэк, сверкнул фиксой и пошел своей дорогой, больше не раскачиваясь.

Невдалеке Великанов заметил Гнома, с интересом наблюдающего за этой сценой. Что-то давно старик меня не навещал, подумал Великанов. Может, я сам выдумал всю эту чушь про тюремного киллера? Дежа вю?

7

Утром следующего дня Виталий Витальевич, давешний таксист, определивший Гордеева на постой к своей теще, заехал проведать клиента и узнать, когда потребуются его услуги.

Гордеев как раз завтракал обещанным бифштексом. Это было немного тяжеловато, но в самом деле, как и было обещано, очень вкусно. Виталий Витальевич не утерпел и тоже присоединился к трапезе. Теща, крепкая, худая старуха, сказала:

— Витал, я так и знала и сделала с запасом…

— Жаль, что у вас нет мобильного телефона, — заметил Гордеев. — Не пришлось бы вам вхолостую ездить.

— А что, мы разве сегодня не едем в колонию? — удивился Виталий Витальевич.

— Едем. Я вообще в принципе говорю. Это же очень удобно. Да и не так уж дорого. Позвонили по дороге, уточнили во сколько, куда — и все дела.

Виталий Витальевич поскреб лысину и покивал. Потом признался:

— Если честно, то, как говорит мой сын, жаба душит. Боюсь, в расход вгонит.

— Не вгонит, — заверил Гордеев. — Вы же все-таки средний класс. Как же жить без телефона?

— А вот так и жить — несуетно. И какой я средний класс, в самом деле? Я вот читал на днях, в Китае средний класс определяют по способности приобрести транспортное средство. Там — да, я был бы средний класс. А у нас…

— И сколько в Китае таких — с транспортным средством? — заинтересовался Гордеев.

— Десять миллионов.

— Ого, — одобрительно бросил адвокат.

— Да ведь это меньше одного процента всей страны… — Виталий Витальевич вдруг побледнел.

— Все в порядке?

— Да… кажется…

— Не знаю, как в Архангельской области, но в Москве и большей части Подмосковья сейчас операторы построили полноценные сети. Без мобильной связи люди уже просто себя не мыслят.

— Представляю… Миллионы людей пытаются говорить одновременно. Это же кошмар, наверно, не дозвонишься никуда.

Гордеев вспомнил свои недавние проблемы с компанией сотовой связи, но тут же и постарался забыть — все хорошо, что хорошо кончается.

Тут Виталий Витальевич вдруг со стоном схватился за живот.

— Витал, таблетку тебе надо съесть, — рассудительно сказала теща и вышла, очевидно за упомянутой таблеткой.

— Где болит? — спросил адвокат.

Водитель неопределенно показал чуть правее середины живота. «Неужели еще один аппендицит, — подумал Гордеев. — Может, эпидемия?»

— Может, ляжете?

— Кажется, мне лучше, — прислушавшись к собственным ощущениям, сказал Виталий Витальевич.

Тут в самом деле появилась теща с таблеткой на блюдечке и со стаканом воды. Виталий Витальевич махнул на нее рукой, но бороться был не в силах, проглотил и запил.

Гордеев решил, что лучше всего продолжать говорить — глядишь, водитель отвлечется и сам не заметит, как ему полегчает.

— Вы, Виталий Витальевич, ошибаетесь насчет того, что не прозвониться, — сказал он. — Будничные нагрузки если и создают время от времени для абонентов проблемы, то весьма незначительные. Тарифные войны также подходят к концу — резкого падения тарифов, из-за которого абоненты вдруг начали бы интенсивнее подключаться или говорить дольше, чем обычно, сейчас не происходит. Я думаю, пиковые нагрузки в сети сейчас бывают только на Новый год или в случае чрезвычайных ситуаций…

Через несколько минут водителю стало еще хуже. Теща немедленно принесла другую таблетку.

— Это что? — беспомощно спросил Виталий Витальевич.

— Пей, Витал, пей.

— Может, «скорую»? — предложил Гордеев.

— Не надо «скорую»! — в голос сказали родственники. И теща пояснила:

— У нас тут ужасная «скорая»…

Все закончилось тем, что Виталий Витальевич совсем занемог и отдал Гордееву ключи от машины, и тот сам поехал в колонию.

Вспоминая мучения бедного Виталия Витальевича, Гордеев подумал, что стоит зайти с другой стороны — поболтать с Великановым не о его жизни, а о жизни вообще, найти хоть какой-то общий язык, ведь, несмотря на то что они перешли на «ты», этого не происходило. Хотя бы о медицине. Есть такие области бытия, где все считают себя специалистами, — политика, воспитание детей, тот же футбол. Ну и медицина. Все знают, чем, как и от чего лечить — якобы. Гордеев себя специалистом в медицине не считал, даром что болел редко.

Так он Великанову и сказал и еще пожаловался, что вот недавно живот скрутило, и ни одна таблетка не помогала. Это было неправдой, но корчащийся Виталий Витальевич стоял у него перед глазами, и Гордеев почти чувствовал, как ему было плохо.

Великанов не то чтобы оживился, но заговорил каким-то другим тоном, гораздо менее безучастным, чем когда рассказывал о себе.

— Есть такая пословица латинская: medica mente non medicamentis, что значит: лечи умом, а не лекарствами, — сказал Сергей.

— Ну, — протянул Гордеев, — она, наверно, старая, пословица ваша. Когда ее придумали, небось лекарств еще толковых не было.

— Лекарства всегда были.

— Как это?

— А вот так. В чем суть медикаментозного лечения? В максимальной обезличенности медикамента — с точки зрения формы, цвета и вкуса. Это своего рода фармацевтический фаст-фуд. Закинулся колесом — и порядок, так?

— Надавил на поршень — и здоров, — подтвердил Гордеев. — Но вот у меня что-то не вышло.

— Это не единичная проблема, — подтвердил непустяковость ситуации Великанов. — И ты такой не один. Всегда есть люди, которых смущает разрыв между разнообразием недугов и внешним убожеством средств избавления от них. В самом деле, трудно понять, как и почему гипертонию или, например, обычную простуду изгоняют практически неотличимые друг от друга шайбочки прессованной пыли, именуемые таблетками.

Гордеев засмеялся: он начинал верить рассказам о том, что в Великанова были влюблены и больные, и коллеги по работе.

— Да-да, — повторил Великанов, — мы не задумываемся, а ведь то, что мы делаем, выглядит ужасно глупо. Шаманство какое-то. А почему мы заклинаний не произносим, когда таблетки глотаем? В самый раз было бы. Да и способ употребления как-то унизительно прост для человека, не склонного считать свою болезнь пустяком. Я, например, лет до десяти вообще не умел глотать таблетки: вода проскакивала, а вот лекарство оставалось таять на языке, превращаясь в отвратительно горькую кашицу. Хорошо, что отец догадался толочь таблетки в столовой ложке, как бы показывая, что там внутри, засыпать их сахаром и только потом совать мне в рот. Так вот. Нам приходится верить в то, что таблетки делают путем сложных химических реакций из всяких там элементов, аналогичных тому, что и так существует в растительном мире. В лучшем случае их делают из какой-нибудь настоящей травы, отжимают, выпаривают, или настойки всякие получают…

— Зверобой, например, — не удержался Гордеев. — Очень симпатичная вещь. Сорок градусов.

Великанов сдержанно улыбнулся и кивнул.

— Значит, ты агитируешь за нетрадиционное лечение?

— Почему же нетрадиционное? Как раз напротив, надо вернуться к тому, что было известно много лет назад, когда не было никаких таблеток. Просто эта отрасль нашей жизни отдана на откуп бабулькам-шарлатанкам, а она должна быть абсолютно легализована, и участковые терапевты должны в ней отлично разбираться. И помимо прописывания таблеток, настоек и прочих лекарств такой же обязательной рекомендацией должна быть, например, лечебная физкультура, массаж, водолечение. Но… что-то не верится мне, что мы до такого доживем. Пока что я наблюдаю, как люди от всего чаем лечатся.

Кивающий Гордеев думал тем временем, что все это как нельзя лучше ложится на портрет доктора, образцово лечившего людей, а потом взявшегося за пистолет. А потом подумал еще: а не морочит ли он мне голову? Не несет ли всякий вздор, просто чтобы улавливать реакцию на те или иные вещи?

— Тюрьма — странная штука, да? — сказал Гордеев.

— Знаешь, — заметил Великанов, — мне тюрьма уже, — он выделил это слово, — на пользу пошла. Там, — он неопределенно махнул рукой, — в прежней жизни, голова была занята всякой суетой, и только здесь я начал понимать, что почти всякая болезнь — это благо для человека.

— Как это? — удивился Гордеев.

— Я думаю, что болезни не столько расшатывают организм, сколько учат нас зоркости, вниманию к мелочам, любовному отношению к миру, где практически каждая вещь осмысляется тем глубже, чем чаще ее используют как лекарство.

— Звучит неплохо. Даже красиво, — оценил Гордеев. — Но мало ли вещей, которые звучат хорошо? А слабо — пример навскидку?

— Не слабо. Вот смотри. Что знает здоровый человек о грецком орехе? В лучшем случае — что это долголетнее плодовое дерево и что плоды — ложные костянки округлой или несколько удлиненной формы с мясистой зеленой оболочкой и морщинистой скорлупой, внутри которой находятся разделенные перегородками съедобные семядоли. А вот больной человек — тот эти оболочки пощупает своими руками, со всех сторон оглядит и изучит, высушит и отварит. И если все-таки примет в себя, то уж зная наверняка, с чем имеет дело. Да еще и насладится процессом: лечение должно быть величаво — даже при том, что использоваться может самый натуральный сор. Скажем, скорлупа грецких орехов лечит опухоли, отложение солей, бронхит и даже зоб, не говоря уже о разных эрозиях и воспалениях. Хорошо помогает и при болях в спине. А еще…

— Хватит-хватит, — взмолился Гордеев. — Значит, ты считаешь, что медикаментозное лечение, ну таблетками то есть, неконструктивно?

— Нет, я так не говорю. В каждом случае это должен определять врач — что для конкретного больного конструктивно. Но то, как у нас это сейчас происходит, больше похоже на хирургию, чем на терапию. А настоящее лечение, то, каким я его сейчас вижу, ближе к терапии. Или даже к гомеопатии. Любое вмешательство в человеческий организм извне, если уж оно неизбежно, должно происходить в микроскопических дозах.

— Кстати о хирургии, — сказал Гордеев. — У нас есть общий знакомый, как раз хирург.

— И кто же это?

— Иванов, он работает в ЦКБ, помнишь? — Сам Гордеев Иванова в глаза не видел, но Турецкий вполне живо описал хирурга, оперировавшего Меркулова, так что большой неправды тут не было.

— Что-то не припоминаю.

— Как же так, а он тебя очень хорошо помнит — вы учились вместе.

— У нас группы большие были, может, он параллельно как-нибудь учился.

— Да нет, вроде бы вместе с тобой.

— Хирург в ЦКБ? — переспросил Великанов.

— Ага. Аппендицит моему приятелю вырезал.

— Аппендикс, — машинально поправил Великанов. — И давно он там — в ЦКБ?

— Кажется, да.

— А как он выглядит?

Об этом Турецкий ничего не говорил, а Гордеев не спрашивал. И напрасно, как теперь выяснилось. Ну что же, врать так врать.

— Среднего роста, нормального телосложения. Шатен… — А что еще говорить-то?!

— Нет, не помню.

Тут Гордеев сообразил: небольшая нестыковка. Турецкий сказал, что хирургу Иванову лет тридцать пять как минимум. А вот Великанову на шесть лет меньше, этого Турецкий просто не знал. Конечно, они все равно могли быть однокурсниками: в медицинский институт люди часто поступают не с первого захода, так что однокурсники совсем не обязательно должны были быть ровесниками.

— Ладно, — сдался Гордеев. — Но у нас есть еще один общий знакомый. Точнее, знакомая. Калерия Астафьева. — Тут он в первый раз с удовольствием обнаружил, что Великанова, оказывается, можно чем-то удивить.

— Как вы ее нашли?

— Случайность. Что вас связывало?

— Трудно объяснить. В общем, ничего.

— Может быть, вот эта самая нетрадиционная медицина? — предположил Гордеев.

— Ну вы совсем меня за идиота держите, да? Нет, на такое шаманство я никогда не куплюсь.

— Тогда не понимаю, — признался Гордеев.

— Да что тут понимать! Спали мы с ней.

«Кажется, я идиот, — подумал Гордеев. — Почему такая простая идея не приходила мне в голову?»

— Вы были близкими друзьями?

— Ну уж нет. Просто секс, и все. Раз в неделю, не чаще.

Гордеев чувствовал некоторое разочарование, но гораздо важнее было то, что в течение свидания Гордеев со своим клиентом обменялся записками.

«Откуда ты узнал о покушении на генерала Грязнова?»

«Мне сообщил Щукин — глава благотворительного фонда „Ольвия“ — в знак благодарности. Я успел спасти его престарелую мать, которая была фактически при смерти. Со Щукина же за эту акцию пытался взять деньги какой-то человек, который замышлял ее по собственным мотивам. Щукин имел за что-то зуб на Грязнова, но отказался».

«Что же, — подумал Гордеев. — Либо меня разыгрывают по крупному, либо налицо признак доверия. Посмотрим, что будет дальше».

8

— Что-то ты, Саша, какой-то бледный, — заметила Ирина Генриховна. — Или просто побрился?

— Поработай с мое, — пожаловался и. о. заместителя генерального прокурора. На самом деле, вчерашний день он провел, например, затачивая карандаши. Нашел у Меркулова в кабинете огромную коробку «Кохинора» и переточил все до одного. Оказалось, очень нервы успокаивает…

Перед выходом из дома Турецкий решил еще раз проверить электронную почту. Кто знает, возможно, Гордеев что-нибудь из колонии черканул? Почта действительно имелась — точнее, только одно письмо. Турецкий внимательно его прочитал.

«Мужчины, которые хотят бросить курить, с успехом используют для этой цели гипноз, а у женщин этот метод менее эффективен. Ученые наблюдали за 5600 людьми, которые бросали курить под гипнозом. Из них успешно бросили курить тридцать процентов мужчин и только двадцать три процента женщин. По мнению исследователей из университета Огайо, женщинам вообще труднее бросить курить. Несмотря на то что женщины более гипнабельны, чем мужчины. Гипнотерапия синдрома раздраженного кишечника более успешна у женщин, чем у мужчин. Психотерапевты склонны считать, что во многих случаях люди, обращающиеся к гипнотерапевту, чтобы бросить курить, в глубине души не желают избавиться от этой привычки. Пресс-секретарь организации „Акция против курения и для здоровья“ («Action on Smoking and Health — ASH») сказала, что у женщин имеются некоторые трудности в борьбе с табакокурением, но не все исследования подтверждают этот факт. И добавила: «Гипноз не является признанным методом борьбы с курением, но имеются отдельные сообщения, что гипноз помогает некоторым курильщикам, особенно мужского пола».

Так что гипноз, Саня, гипноз!»

— Вот мерзавец, — беззлобно сказал Турецкий и отключился от Интернета.

Письмо, конечно, было от Грязнова.

Турецкий плюнул на все и поехал к Меркулову — Константин Дмитриевич был уже дома, на больничном.

Меркулов мирно смотрел телевизор — шестой спортивный канал.

— Удивляюсь твоему спокойствию, Костя, — умилился этой картинке Турецкий.

— А чего нервничать?

— Я не в том смысле, — поправился Турецкий, — что думаю, будто ты мертвой хваткой вцепился в свое место. Я-то тебя хорошо знаю. Просто такая ситуация не слишком почетна, и вообще… — Турецкий замолчал, потому что на лице Меркулова появилась улыбка.

— Я нахожусь в вакууме, в прострации, в ситуации загадочного бездействия. Так?

Турецкий кивнул.

— Значит, просто надо к этому спокойно отнестись. Я сам, в конце концов, пришел в это состояние, сам в нем оказался. Я из него сам могу и выйти.

— Не понимаю, — сказал Турецкий. — Каким образом?

— Вот посмотри, что получается. Я много лет был заместителем генерального прокурора. Сегодня же я нахожусь, возможно, в некой мертвой точке, которая крайне затрудняет прогнозирование.

— Все равно ничего не понимаю, — сознался Турецкий. — Или это полная чушь, или я ничего не понимаю. К чему ты клонишь?

— Происходит слом привычных вещей…

— Все равно не понимаю. Ты так заумно стал разговаривать, после того как…

— Если ты дашь мне сказать, то, возможно, поймешь, — почти без раздражения заметил Меркулов.

— Извини.

— Так вот. Много лет я был замом генерального, а мои шефы менялись и менялись, верно?

Кивок.

— От того, что они часто менялись, контора работала лучше или хуже?

— Однозначно хуже.

— Ответ неправильный.

— Почему?

— Потому что не с чем сравнивать. Так вот к чему я клоню. Стабильность есть не отсутствие потрясений, а определенного рода деятельность по ее поддержанию. И эта деятельность как политика исчерпала себя.

— Все равно ничего не понимаю. Что делать-то будем? — поинтересовался Турецкий.

— Думать. И не торопиться. Возможно, все сделают за нас.

— Как это? — удивился Александр Борисович. — Кто сделает?

Меркулов прищурился:

— Как сказал знаменитый шпион Ким Филби, каждая служба имеет свое количество дураков…

— А! — обрадовался Турецкий. — Ты хочешь сказать, он сам все сделает?

— Я этого не говорил, — заметил Меркулов. — Это сказал ты. Кстати, я тут Олимпиаду смотрел… Узнал, что в Древней Греции олимпийцы метали копье на точность. Правда, плохо себе представляю, что при этом могло им служить мишенью. Или кто…

— Да! — спохватился Турецкий. — Так что такое ты собирался мне сказать в тот день, когда тебя в больницу увезли?

— Да забудь ты об этом.

— Мне показалось, это важно.

— Я же сказал тебе, что нет.

— Костя, ты явно от меня что-то скрываешь! — рассердился Турецкий. — Это, в конце концов, не по-товарищески, тем более… учитывая нынешние обстоятельства.

— Ты прав, это не по-товарищески, — вздохнул Меркулов. — Значит, хочешь знать?

— Конечно!

— Ты тогда яблоко ел.

— Я? Какое яблоко?

— Не знаю. Обыкновенное. Большое. Зеленое. И ты его все слопал.

— И что?

— С косточками.

— Не понимаю.

— Я хотел сказать тебе, что так делать нельзя, может случиться воспаление аппендицита, — грустно объяснил Меркулов. — Но тут меня и прихватило.

Турецкий тоже схватился за живот — от смеха.

9

Гордеев выяснил, что Кудрявый — это не прозвище, а фамилия. Илья Моисеевич Кудрявый отбывал свои пять лет за участие в афере с недвижимостью. Доступ к его личному делу лагерная администрация, как и следовало ожидать, предоставить адвокату отказалась. Опер Ковалев сладко улыбнулся и сказал:

— Ну что вы как маленький, Юрий Петрович, в самом деле! Неужели правда рассчитывали?

Похоже было, что он напрашивается на взятку. Слишком похоже, так что не исключена вероятность провокации. Перетопчется Ковалев, решил Гордеев.

Он поразмышлял о том, кому звонить и просить об услуге — Турецкому, Денису Грязнову или, может, как раз Грязнову-старшему, раз уж вся эта история его инициатива? Во всех случаях не миновать расспросов и объяснений, для чего ему надо выяснить подноготную гражданина Кудрявого…

А что, если просто поискать в Интернете? Вот так, тупо, на удачу? Вдруг афера, за которую сидит Илья Моисеевич Кудрявый, имела резонанс в СМИ?

Мысль оказалась небесполезной. Через двадцать пять минут поисков Гордеев выудил статью, напечатанную семь месяцев назад в еженедельной московской газете.

«Кунцевский районный суд столицы вынес приговор группе мошенников, которые продавали доверчивым гражданам квартиры в несуществующих домах. Полторы сотни обманутых клиентов лишились в совокупности более чем одного миллиона долларов. Вернуть деньги так и не удалось.

Двое участников группировки, в числе которых был и организатор аферы, были приговорены к срокам от пяти до семи лет лишения свободы. В декабре позапрошлого года в специализированных изданиях, посвященных рынку столичной недвижимости, и на интернет-сайтах появились объявления некой фирмы «Баньян Ltd», которая предлагала всем желающим поучаствовать в долевом строительстве жилья. В отличие от многочисленных конкурентов, которые, как правило, просили не менее тысячи двухсот долларов за квадратный метр в новостройках, компания «Баньян Ltd» была готова продавать аналогичную жилплощадь в два раза дешевле. Причем, что замечательно, даже эту сумму можно было оплатить в рассрочку! Польстившись на заманчивое предложение, в офис «Баньян Ltd» на Рублевском шоссе потянулись доверчивые покупатели.

Приветливые менеджеры показывали потенциальным покупателям адреса будущих новостроек, раскладывали перед ними план-схемы домов и предлагали самим выбрать квартиру и будущую планировку. После этого клиенты оплачивали первоначальный взнос в размере десять — пятнадцать тысяч долларов. Взамен получали квитанцию. Некоторые бдительные покупатели требовали у риелторов учредительные документы и лицензию. Однако у аферистов эти документы были в порядке. Но никто из клиентов не интересовался тем, были ли у компании договоры со столичным правительством на строительство жилья и документально подтвержденные права на земельные участки.

Но летом отдел по борьбе с экономическими преступлениями УВД Западного округа заинтересовался деятельностью «Баньян Ltd» и начал масштабную проверку. Как и подозревали милиционеры, фирма продавала несуществующие квартиры в домах, которые ей никогда не принадлежали. Адреса новостроек и план-схемы жилья мошенники находили в Интернете. Несмотря на запутанную бухгалтерию, сыщикам все же удалось проследить путь клиентских денег. Оказалось, что вместо инвестиций в строительство они сразу же переводились на счета аферистов в западные банки! Гениально, нагло и просто.

Как только милиционеры объявили о задержании руководства «Баньян Ltd» — юриста Виталия Яковлева и бухгалтера Ильи Кудрявого, — на них обрушился шквал заявлений от обманутых клиентов. Только по официальным данным их число составило 149 человек. По самым скромным подсчетам в общей сложности они лишились почти одного миллиона долларов. Многие жертвы продали свои квартиры, чтобы купить жилье большей площади, но в итоге остались ни с чем. Генеральный директор компании «Баньян Ltd» Александр Борзов объявлен во всероссийский розыск.

Разумеется, найти деньги следователям так и не удалось. Оперативники считают, что количество обманутых клиентов значительно больше. Многие из них до сих пор верят, что дома будут построены, и не спешат обращаться в милицию.

После шестимесячного следствия Кунцевский районный суд Москвы вынес мошенникам приговор. Тридцатидевятилетний юрист Виталий Яковлев получил по решению суда семь лет лишения свободы в колонии строгого режима, сорокадвухлетний бухгалтер Илья Кудрявый — пять лет в колонии строгого режима. Еще один участник группировки мошенников, тридцатиоднолетний Александр Борзов, являвшийся, по мнению следствия, идейным вдохновителем всей аферы, по-прежнему не найден».

Гордеев удивленно хмыкнул. Итак, Великанов оказался прав — Кудрявому сорок два года. Ай да доктор, ай да эскулап! Не зря и Грязнов, и Малышкин его нахваливали.

Гордеев вспомнил, как Турецкий рассказывал: случайно столкнувшись с великановским однокашником, узнал, что еще в бытность свою студентом-первокурсником Сергей Великанов прославился идеей вырезать аппендикс новорожденным. Что-то подобное в нем просматривалось и теперь. Ушлый парень, невозможно понять, как он в такую передрягу угодил.

Гордеев перечитал одно примечательное место:

«…Как только милиционеры объявили о задержании руководства „Баньян Ltd“ — юриста Виталия Яковлева и бухгалтера Ильи Кудрявого, — на них обрушился шквал заявлений от обманутых клиентов».

Что же, это полностью подтверждало его собственные слова Великанову — о том, что потерпевшие в результате аферы часто несклонны сами обращаться к власти за помощью.

Но все-таки это была уже устаревшая информация. Лавочку под названием «Баньян Ltd» прикрыли уже давно, и тогда ее номинальный, по крайней мере, глава, некто Борзов, был еще в розыске. А сейчас?

Вот теперь Гордеев, уже не раздумывая, позвонил Турецкому. Разумеется, у того оказалось занято. Но на то он был и Турецкий, чтобы иметь три мобильных телефона — для начальства (один человек), для близких друзей (четыре человека) и для остального человечества, то есть для жены. Он набрал второй номер, и в этот момент Гордееву в комнату постучала хозяйка:

— Юрий Петрович, идите ужинать.

Гордеев кивнул, показывая на телефон, и в этот момент дозвонился.

— Слушаю, — сказал Турецкий голосом человека, которого отрывают от забот государственной важности.

Не теряя времени на формальности, Гордеев сообщил, какого рода информация ему нужна.

— Сделаем, — ни секунды не колеблясь, сказал Александр Борисович. — И предельно быстро, можешь не сомневаться.

— Ну а как вы там вообще, в столице? — спросил удовлетворенный таким ответом Гордеев. Больше всего ему понравилось, что Турецкий не стал вдаваться ни в какие расспросы.

— Ковыряемся, — лаконично ответил Турецкий.

Это была отнюдь не фигура речи. В этот момент он тщетно пытался открыть ящик меркуловского стола: вчера он бросил туда любимую зажигалку, а сегодня не мог найти ключ и ковырял замочную скважину шпилькой, взятой у секретарши. Но это только в кино таким образом легко открыть что угодно — от наручников до банковского сейфа….

— Понял, извини, что отрываю. — Деликатный Гордеев дал отбой и пошел ужинать.

10

Говоря по совести, звонок Гордеева и его просьба были совсем некстати, но не мог же Турецкий сказать об этом своему другу, которого сам же, по сути, уговорил поехать черт знает куда. Поэтому, недолго думая, он позвонил Денису Грязнову в «Глорию» и объяснил суть проблемы.

— Александр Борисович, вы чего это? — удивился частный детектив. — Это же абсолютно легальная задача, которую вам гораздо легче решить, чем мне. Сами же знаете, мне и законные вещи иногда приходится решать черт знает как. Пошлите запрос в Кунцевский суд и прокуратуру, что они вам, откажут, что ли?

— Все правильно, Денис, только у меня сейчас совершенно нет на это времени. А ты бы мог привлечь, например, своего компьютерного гения. А я был бы тебе весьма обязан. Или еще как-нибудь это выяснить. А Кунцевский суд, не говоря уж о прокуратуре, знаешь сколько будет ковыряться?

— Ладно, — сказал Денис после недолгих раздумий. — Чего уж там, не в первый раз, сделаю, конечно.

«Вот за это я его и люблю, — подумал Турецкий, положив трубку. — Ушлый парняга, и в игольное ушко влезет, и в царство Божие без проблем войдет».

11

Денис Грязнов в свою очередь тоже был застигнут врасплох — он находился на станции техобслуживания, где ремонтировали его джип. А компьютерный гений Макс, хоть и сидел безвылазно в офисе «Глории» на Неглинной, был озадачен несколькими не терпящими отлагательства поручениями. Поэтому Денис, ни секунды не колеблясь, позвонил своему дяде, будучи уверен, что совершает праведный поступок:

— Дядя Слава, срочное дело, и без твоей помощи — никак!

— Ну что еще стряслось? — недовольно пробурчал Грязнов-старший.

— Надо наковырять абсолютно легальной информации на одного типуса, знатного афериста. Он с недвижимостью работал.

— Денис, давай не сегодня, а? — предложил Вячеслав Иванович. — У меня тут и так дым коромыслом…

— Дядя Слава, я просто гибну, — запричитал Денис. — Вопрос жизни и смерти! — На самом деле, это был, конечно, вопрос профессиональной этики — выполнить работу, за которую взялся, качественно и в срок. А поручения Турецкого всегда и были именно работой. Не важно, что Турецкий привилегированный клиент и государственный служащий и за свои заказы, разумеется, не платил ни копейки. На то бартер и существует. Ты — Турецкому, он — тебе.

— Ладно уж, — проворчал Вячеслав Иванович, — чего не сделаешь для любимого племянника. Диктуй давай…

12

Положив трубку и глядя на свои стремительные каракули, Вячеслав Иванович Грязнов подумал: «А какого хрена я буду так заморачиваться, если на свете существует Сашка Турецкий — ближайший друг и соратник?! Это же проблемка как раз по его части!»

И, не откладывая решение проблемы в долгий ящик, он тут же перезвонил Турецкому.

— Саня, ты сильно занят? — вкрадчиво поинтересовался Вячеслав Иванович.

— Если ты опять мне хочешь что-то про табак сообщить — то сильно, сильнее не бывает, — пробурчал Турецкий.

— Вовсе нет, уверяю тебя! Саня, ты мой лучший друг, так?

— Ну так, — с подозрением сказал Турецкий.

— Мы всегда друг другу помогаем. Когда можем. Так?

— Ну так…

— Вот! Это я и хотел от тебя услышать, — удовлетворенно сказал генерал-майор МВД. — Просто тут задачка как раз по твоей части…

Турецкий выслушал просьбу и завопил жутким голосом:

— Ах вы засранцы!!!

Сидевший в приемной в ожидании своего часа посетитель подпрыгнул и с трепетом посмотрел на секретаршу Викторию.

— Александр Борисович работает с документами, — хладнокровно объяснила секретарша.

13

Гордееву опять снилась какая-то чушь: кажется, Грязнов поселился у него в холодильнике и начал его потихоньку выедать вместе с полками и морозильной камерой — продукты-то давно закончились… Проснувшись ночью и глянув на фосфоресцирующие стрелки часов — было без двадцати четыре, — адвокат потянулся к ноутбуку. Чем черт не шутит, вдруг Турецкий нашел свободное время и уже выяснил про этого Борзова? Маловероятно, конечно, но все же…

Он включил компьютер, подсоединился с помощью мобильного телефона к Интернету и проверил почту. Так и есть!

— Вот что значит друг, — с удовлетворением пробормотал Гордеев. — Я его попросил — и он тут же сделал!

Оказалось, господин Борзов по-прежнему в розыске. Розыск этот, правда, изрядно затруднен по некоторым причинам. Во-первых, Борзова никто из менеджеров компании никогда не видел, а фотороботы, сделанные на основании показаний юриста и бухгалтера, здорово различаются. А во-вторых, с теми деньгами, которые он «заработал» (есть все основания полагать, что это не первая его афера, — настолько все было сделано виртоузно и профессионально), он давно может быть за границей.

Гордеев поехал в колонию. Очередная беседа с Великановым прошла как-то заученно-скучно. О медицине больше не говорили, Гордеев задавал серии вопросов о детстве, об институте, о работе на «скорой».

Когда они прощались, Великанов сунул в руку адвокату свернутую записку.

«Я хочу вам довериться, только не знаю, поможет мне это или навредит. Я солгал. Я купил пистолет Макарова у одного человека, который должен был зарядить его холостыми патронами. Или произошла ошибка, или он обманул меня. Что делать с этой информацией, думайте сами».

Гордеев прочитал это в машине за пределами зоны, и его бросило в холодный пот. Выходило, что из всех, кто выступал в суде, врал только Великанов?!

В то же время он понимал, что Великанов вряд ли согласится подтвердить это официально, да и никаких дивидендов такая «новая» информация не принесет. «Холостые патроны? — скажет председатель Мособлсуда. — Не смешите меня! Еще скажите, холостая ядерная бомба!»

Не прощаясь с Великановым, Гордеев в тот же день выехал в Архангельск, а оттуда вылетел в Москву.

Назад: Часть вторая

Дальше: Часть четвертая