Часть четвертая
1
Теперь полная блондинка без лишних разговоров проводила Гордеева к следователю Виктору Анатольевичу Ротаню, который некогда вел дело Великанова. Это был дюжий молодой человек с крепким рукопожатием. Тоже блондин. Гордеев представился и объяснил ситуацию — сказал, что ищет возможность для возобновления дела.
— Не могу обещать вам полное содействие, — сказал Ротань, — но все, что по закону обязан, — предоставлю, конечно. Да вы, наверно, и так уже посмотрели материалы в архиве, а, Юрий Петрович?
Гордеев кивнул. Большего он и не ждал, просто не хотелось начинать партизанскую войну, пусть все кому нужно знают, что делом Великанова занимается столичный адвокат — на здоровье. Впрочем, внутри нарастало раздражение.
— Скажите, Виктор Анатольевич, как же так случилось, что молодой человек, единственный, по сути дела, полноценный свидетель преступления, служит теперь на подводной лодке? А почему он, например, не в космосе?
— Ваша ирония не совсем уместна, — сказал Ротань. — Обращайтесь в Генеральный штаб по поводу Румянцева, если хотите. Тут я вам помочь не в состоянии. Вы читали его показания — что еще нужно, в конце концов?
Выйдя из здания прокуратуры, Гордеев тут же позвонил Грязнову-старшему и попросил добыть всю возможную информацию о следователе, который вел дело Великанова — Ротане Викторе Анатольевиче, тип нордический, характер неизвестно какой.
— Уже, — сказал Вячеслав Иванович.
— Что же ты мне сразу ее не прислал? — удивился Гордеев.
— Откуда я знал, что она тебе понадобится? — уклончиво ответил Грязнов. — Я не хотел торопиться. Там такая, знаешь, любопытная информация, так что, Юра, будь вдумчив и не пори горячку.
Гордеев разозлился:
— По ознакомлении мне что, сжечь свой ноутбук?
— С нетерпением жду встречи, — сменил тему Грязнов. — Мы выпить собирались, помнишь?
— Мы это делали раз пятьсот. Потерпишь. — Гордеев положил трубку и подключился к Интернету.
Через пару минут Гордеев принялся изучать биографию химкинского следователя. Возможно, тут действительно было за что зацепиться.
Двадцатилетний Виктор Анатольевич Ротань закончил юрфак МГУ.
«А кто его не закончил, — подумал Гордеев. — Все закончили. Я закончил. Турецкий закончил. Оба Грязновых закончили. О Меркулове и вспоминать неприлично… Кстати, как он там после операции, надо бы позвонить проведать…»
Что еще?
Ротань имел классный чин юриста второго класса, что соответствовало званию старшего лейтенанта. В прошлом спортсмен. Парень от природы был крепко сложен и еще в восемнадцать лет стал мастером спорта по водному поло, играл за университетскую команду. Но когда сломал руку, занятия профессиональным спортом пришлось прекратить.
Интересно, как можно сломать руку в воде, подумал Гордеев.
Родители Ротаня жили в Химках, и он изъявил желание пойти на работу в Мособлпрокуратуру, а уже оттуда его направили на работу в родной город. Впрочем, некоторое время он в Москве все же задержался — его выпускные рекомендации были столь блестящими, что Мособлпрокуратура около года удерживала его в столице. Но то ли он действительно крепко любил папу с мамой, то ли по каким-то причинам Москва златоглавая Ротаня не прельщала, и он вернулся на свою малую родину.
Прочитав следующий абзац, Гордеев ухмыльнулся. Теперь стало ясно, почему он рвался в Химки.
У Ротаня был многолетний роман с дочерью бывшего прокурора города Казакова — Ольгой. Она, правда, в то время была замужем за старшим оперуполномоченным химкинского уголовного розыска Петром Максимовым, так что даже в относительно либеральные времена свою связь молодые люди вынуждены были держать в секрете. Химки хоть городок и провинциальный, но не такой уж маленький, и простым смертным там можно было бы легко затеряться. Но у сотрудников правоохранительных органов (Гордеев хорошо это знал) все не совсем так, как у простых смертных, да к тому же возлюбленная Ротаня тоже работала в этой системе — была секретарем суда. Через год после того, как Ротань начал работать в Химках, случилась трагедия — опер Максимов был убит в ходе задержания группы рецидивистов, и вскоре Ольга вышла за Ротаня замуж. Через полгода новый кошмар — она разбилась на машине, отказали тормоза на новенькой «десятке». Так что на настоящий момент Ротань снова был холост. «Ай да следователь», — подумал Гордеев.
2
Мэр Терехин чуть больше месяца назад был переизбран на повторный срок и пользовался в городе большой популярностью. Попасть к нему на прием оказалось затруднительней, чем к иному министру. У гордеевского шефа Розанова, по его словам, были связи в верхушке города, и, возможно, с его помощью можно было получить доступ к телу градоначальника, но Гордеев хорошо помнил, как Генрих Афанасьевич недвусмысленно намекнул, что в этом деле он ему не помощник.
Пришлось добиваться встречи обычным законным путем. Потратив на телефонные разговоры с секретариатом мэра около часа, Гордеев понял, что и это бесполезно. Можно было рассчитывать, наверное, только на середину осени. Возможно, кто-то другой плюнул бы на это и занялся другими аспектами дела, тем более что осужденному Великанову было еще сидеть и сидеть, но подобное решение — принятие неизбежного, а потому худшего варианта — было не для Гордеева. По опыту он знал, что надо продолжать действовать во всех направлениях, пусть даже совершенно идиотским образом, тогда критическая масса его поступков рано или поздно перерастет в иное качество.
Адвокат позвонил главврачу «скорой» Малышкину, который, по его словам, был знаком с Терехиным.
— Юрий Петрович! — обрадовался Малышкин. — А я уже по вас соскучился. Признаться, мне ваше присутствие в городе придавало большей уверенности в том, что…
— И это говорит психиатр, — укоризненно заметил Гордеев.
— Ну так и что же? Humana non sunt turpia, что означает: что человеческое — то непостыдное.
— Ясно. Представьте, тоже когда-то латынь учил. Так вот что я вам скажу: temeritas est florentis aetatis…
— Легкомыслие свойственно цветущему возрасту? Это вы про меня-то? — засмеялся Малышкин. — А что же, я, пожалуй, не стану спорить. Итак, я вас слушаю.
— Не могу попасть на прием к Терехину и не могу найти никаких концов: ни домашнего телефона, ни сотового, ни электронной почты — ничего найти не получается. Он кто вообще — ученый-ядерщик? Что посоветуете?
— К Терехину-то? Ничего не посоветую. И не мечтайте, — сказал Малышкин. — Если к вам не проявили интерес сразу, значит, будут мурыжить до бесконечности. В лучшем случае вас примет какой-нибудь помощник. А после этой истории — ну с гибелью сына — он вообще крайне редко, скажем так, в народ ходит.
— Странно как-то, — заметил Гордеев. — А, например, вот выборы недавно были, верно? Как же он их выиграл? Я, признаться, за перипетиями кампании не следил, услышал только, что переизбрали старого мэра, и снова в свои бумажки залез.
— А так и выиграл. Вообще нигде не светился. Дал пару интервью, и все. А конкуренты суетились — и проиграли. Вполне возможно, смерть сына увеличила его рейтинг. Уж извините за цинизм. Люди прониклись, ну и так далее, сами, наверно, знаете, как такие дела делаются.
— Нормально, — оценил Гордеев. — Обычная история по нынешним временам — использовать свою семью в любом качестве. Так что делать, доктор?
— Я же сказал — попробуйте пообщаться с кем-нибудь из его аппарата, заинтересуйте его своей проблемой. Тогда, возможно, и к мэру легче подобраться будет… Хотя…
— Мне не нужны его помощники, — с досадой оборвал Малышкина Гордеев. — Меня Терехин интересует как Терехин, а не как мэр!
— Я понимаю, но помочь, к сожалению, ничем…
— Что вы замолчали?
— Мелькнула идейка, Юрий Петрович. Хм… А знаете что… Попробуйте поискать его на боксе.
— То есть?
— Господин Терехин большой поклонник благородного английского мордобития, и под его патронатом во Дворце спорта «Новатор» сейчас проходит боксерский турнир. Случайно не интересуетесь боксом?
Гордеев промолчал.
3
Публика топала и вопила, тренеры и секунданты в обоих углах кричали не своим голосом. Ударил гонг, но боксеры его не слышали, и судье пришлось втиснуться между ними, чтобы прекратить бой. Только тут они поняли, что бой кончен, и в обнимку — большая редкость — нетвердым шагом обошли ринг. Потом каждый поблагодарил секундантов противника и с поднятыми руками сделал круг по рингу уже в одиночку. Публика выла от восторга…
Гордеев пытался высмотреть мэра Терехина, но в зале было слишком много людей, они то вскакивали, то сбивались в какую-то плотную, машущую и вопящую массу.
Когда ударил гонг к объявлению победителя, публика разом стихла. Боксеры вышли на середину ринга; рефери стоял между ними, взяв их за руки, и ждал решения арбитров. Когда назвали имя, толпа опять взревела…
Гордеев вздохнул. Внутри зашевелилось что-то ностальгическое. Запах раздевалки, капа во рту, секундант, дающий бессмысленные советы, противник, готовый, как и ты, умереть, но не сдаться. Хорошее было время… Он и сейчас частенько захаживал в спортивный зал, чтобы поддержать форму, но это, конечно, был уже не тот градус напряжения и азарта, не тот драйв…
Через небольшой перерыв начался новый бой. Теперь на ринге были полутяжеловесы. Едва ударил гонг, возвещающий о начале первого раунда, Гордеев разглядел невысокого лысоватого человечка в третьем ряду, который размахивал сложенной газетой и вопил что-то вне себя от восторга. По описанию, которое дал Малышкин, он походил на мэра — сам Гордеев его никогда не видел.
Минут семь ушло у адвоката, чтобы постепенно, не привлекая внимания, протиснуться к нему, и вот до мэра было уже рукой подать, но дорогу вдруг жестко преградил телохранитель, выглядевший посерьезней ребят на ринге. Адвокат, готовый к чему-то подобному, сразу протянул свою карточку. От Терехина, который ее разглядывал, его отделяла пара метров, и они встретились взглядом. Терехин кивнул: пропустите, мол.
Гордеев подошел, поправил чуть помятую рубашку, кивнул на ринг:
— Хороший бой, а?
— А вы разбираетесь? — с интересом спросил Терехин и глянул в карточку. — Адвокат, значит, да? Гордеев? Что-то я про вас слышал…
— Немного разбираюсь. Сам когда-то боксировал.
— О, — сказал Терехин с уважением. — Присаживайтесь. Что у вас ко мне? Вы, кстати, по каким делам адвокат?
— По уголовным.
— Сейчас такое время, что все дела уголовные, — хмыкнул собеседник. — Олигархи вон на шконках сидят.
— И то верно.
— Я вас слушаю.
— Хочу сделать ставку, — со смехом сказал Гордеев. — Мне сказали, что вы держите подпольный тотализатор.
— Что?! — зарычал Терехин.
И телохранители начали вставать — теперь Гордеев увидел, что их два.
— Вы что себе позволяете?! — крикнул Терехин.
Один из телохранителей попытался заломить Гордееву руку за спину, но адвокат выскользнул, одновременно лягнув второго каблуком в голень, наверняка бедняге было очень больно — он натурально взвыл, удачно вписавшись в общий хор болельщиков. После этого пришлось врезать первому, он тоже рухнул с недоуменным выражением лица. Терехин вообще затрясся от ужаса.
«Хорошо начинаю, — подумал Гордеев. — Перспективно».
— Потом поговорим, — сказал он, собираясь делать ноги. И остановился. А когда, собственно, потом?! А, ладно, семь бед — один ответ! Он схватил парализованного страхом Терехина и толкнул перед собой.
— К-куда?! — пролепетал тот.
— На ринг! Шучу, на улицу давайте выйдем. Надо поговорить, это правда…
Через несколько минут они выбрались из Дворца спорта. В общем ажиотаже на них не обращали внимания.
— Какого черта вам надо? — зашипел Терехин, когда Гордеев затолкал его в свою машину.
Вместо ответа адвокат засунул руку в карман его пиджака и вернул свою карточку — Бог даст, все обойдется, ну а если так, то ни к чему оставлять свое имя таким вот материальным образом.
— Я же сказал: поговорить.
— Поговорить?! Вы что, рехнулись? Кто же так разговаривает?! И кто вам сказал про…
— Лучше молчите, — порекомендовал Гордеев. — Я честно пытался записаться к вам на прием. Но вы так заняты, что это совершенно невозможно.
— На прием? Ко мне на прием? — На лице мэра появилось недоумение. — Какой еще, блин, прием?!
— Слушайте, господин мэр, давайте не будем ссориться. Согласитесь, что никакого ущерба я вам не нанес. Ну потрепал немного ваших гавриков — так им это даже на пользу, а то они, кажется, форму растеряли, вы не находите?
Терехин сидел выпучив глаза и ничего не говорил. Потом открыл рот и вдруг засмеялся.
— Вы чего это? — удивился Гордеев.
Терехин замахал на него руками и разошелся пуще прежнего. Тут у него в кармане зазвонил телефон, он не глядя достал его и выключил, причем смеялся все больше.
«Истерика у него, что ли, — подумал Гордеев. — Да вроде бы нет».
Адвокат тяжело вздохнул, нашел в бардачке фляжку с коньяком и сделал хороший глоток. Посмотрел на Терехина:
— Хотите?
— Н-не… от-кажусь, — через силу сказал тот и тоже отпил. Поперхнулся и наконец смеяться перестал.
— Что за коньяк?
— «Кремлевский».
— А такой есть?
— Есть.
— Да, понтов и там немерено, — совсем уж странно для мэра выразился Терехин.
Гордеев в подобных ситуациях себя некомфортно чувствовал. Сидит человек, ржет как лошадь и ничего не объясняет. Собственно, кому охота ощущать себя дураком? А у Гордеева почему-то невольно возникло такое чувство, и чем больше его «пленник» смеялся, тем больше оно росло. В сущности, действительно веселого для него было мало — взял и выкрал мэра города, да еще и накостылял его телохранителям.
— Может, объясните, что вас так развеселило?
Вместо ответа Терехин сунул телефон в карман, а вместо него вытащил какую-то синюю корочку и протянул ее Гордееву. Тот открыл и узнал, что предъявитель сего является председателем попечительского совета благотворительного фонда «Ольвия» Щукиным М. М.
— Не понял, — вполне естественно сказал Гордеев. — Щукин — это вы?
Щукин улыбался. Но трудно было определить, доброжелательно или напротив. Гордеев не нашел ничего лучшего, чем спросить:
— А Эм Эм — это что значит?
— Михаил Михайлович. К вашим услугам. — Щукин М. М. насмешливо склонил голову. — Так, значит, вы меня за мэра приняли? — Он снова хихикнул. — Как же это вас угораздило?
— Да уж угораздило, — проворчал Гордеев. — По-другому и не скажешь.
— Ну возраст, лысина — это я понимаю… Но все же как-то глупо.
— А что такое «Ольвия»?
— Благотворительный фонд, вы же прочитали. Помогаем людям жить.
— Так вы меценат?
— Совершенно верно.
Гордеев молчал, пытаясь сообразить, не нажил ли он себе неприятностей больше тех, на которые рассчитывал. Теперь он вспомнил, что у телохранителей председателя попечительского совета был слегка «прибандиченный», как это сейчас говорится, вид.
— А что от мэра-то было нужно? — спросил меценат.
— Это я ему лично объясню.
— А я не смогу тебе помочь? — Меценат окончательно ожил и начал тыкать.
Гордееву это не понравилось. «Этим меценатам, — подумал он, — палец в рот не клади, считают, весь мир им обязан».
— А вы чем занимаетесь? Сказали, людям помогаете? Адвокатам тоже, что ли? — Гордеев всем своим видом показывал, что контакт окончен.
— Как знаешь. — Щукин М. М. окончательно обрел уверенность в своих силах и открыл дверцу машины. — Ну повеселил, не скрою. Ты не дергайся, я не в обиде, ответку бросать не стану.
Гордеев посмотрел на него с интересом. Щукин М. М. все не торопился уходить.
— Слушай, парень, ты здорово моих орлов раскидал, — вполне серьезно заметил он. — Не хочешь сменить работу? Мне такие ребята нужны. И мозги у тебя на месте — это же видно.
— Благодарю покорно, — кисло улыбнулся Гордеев. — Я пока что занят.
— Ладно. Надумаешь — знаешь, где меня найти.
— Знаю, — вздохнул Гордеев. — На боксе.
— Карточку-то все-таки дай, мало ли что.
Гордеев подумал немного, потом решил, что этот господин при желании все равно наверняка его найдет, и снова вручил свою визитку — будь что будет.
Не дожидаясь, пока Щукин позовет своих орлов, чтобы оторвать ему голову — вдруг переменится настроение у мецената, — Гордеев развернулся, но потом все-таки остановился, ему интересно было, куда Щукин пойдет. Оказалось, к белоснежному «линкольну», припаркованному в привилегированном месте. Дальше Гордеев смотреть не стал, поехал к себе в офис. Там он посмотрел почту, принял душ, сменил рубашку и позвонил Малышкину. Малышкин был в своей любимой психушке, но сейчас вел прием, и Гордеева попросили перезвонить.
Делать больше было нечего, и Юрий Петрович отключил телефон и прилег вздремнуть.
4
«…Химкинский район — самый маленький район в области, обладает высоким промышленным потенциалом, высокой плотностью населения, большей частью городского. Несмотря на то что город и прилежащие районы находятся за пределами столицы, экология в нашем регионе далеко не самая лучшая. В химкинском районе много лесов, парков и других зеленых территорий, но они бессильны даже против того, что выбрасывают в атмосферу только химкинские заводы и фабрики, такие как „Энергомаш“ например…»
Дожил, подумал Гордеев почти еще во сне, дожил — не сон, а политинформация, надо просыпаться, что ли? Он открыл глаза и понял, что практически не спал — это работало радио.
«…Наибольший ущерб окружающей среде наносит автотранспорт, мебельное объединение „Россия“, керамический завод, завод древесно-стружечных плит. На сегодняшний день в очень плохом состоянии с точки зрения экологии находится и канал имени Москвы…»
Он поднялся, сполоснул лицо, сварил кофе. Сделал пару глотков — и мозги более-менее прочистились.
Гордеев снова позвонил Малышкину и, удостоверившись, что он находится в больнице, уже не раздумывая поехал туда. Ему просто надо было с кем-нибудь поговорить, а Малышкин был ему симпатичен.
Гордеев сказал ему, что с боксом вышла накладка — мэр туда не пришел. Или уже ушел. Однако Малышкин подбросил новую идею. Достав из своего доисторического холодильника традиционную бутылочку пива, он протянул было ее Гордееву, потом прищурился:
— Вы же за рулем, наверно?
— Ну да…
— Не дам. — Малышкин решительно убрал пиво назад и заменил его апельсиновым соком. Гордеев особо и не возражал. — Так вот, Юрий Петрович, пока вы ехали, я вспомнил! Мне кто-то говорил про него, про Терехина нашего, что он охотник.
— Вы издеваетесь? То любитель бокса, то охотник… У меня же здоровье не казенное!
— Я точно помню! Завзятый охотник! И когда выдается свободное время…
— Ну, — совсем затосковал Гордеев, разглядывая обои на стене, — леса вокруг вон какие. Поди отыщи его там…
— Кто же мне это говорил? — вспоминал Малышкин. — Слушайте, Юрий Петрович, а ведь мне это… это Сережа и говорил.
— Какой еще Сережа? — вздохнул Гордеев.
— Да наш с вами, Великанов! Он и говорил, я сейчас точно вспомнил! Мы прошлым летом как-то на пикник за город выехали. Сидим с ним, помню, шашлычок делаем, и он говорит: а мэр-то наш сейчас где-нибудь рядом с берданкой бродит. Как выскочит — мало не покажется. А он знал, что говорил, это точно.
— Я уже слышал, что ваш Сергей Сергеевич умел добывать самую разнообразную информацию.
— Это точно, — совершенно серьезно подтвердил Малышкин.
Гордеев вдруг улыбнулся.
— Что-то придумали? — спросил доктор.
— Есть идейка.
— Поделились бы, а? Глядишь, подняли бы настроение.
— Подождите, надо еще, чтобы она сработала… — Гордеев достал телефон и задумался. — А номера-то я и не знаю, — сказал он сам себе.
— Чьего номера?
— Пару недель назад у меня была клиентка, у нее муж — егерь. Я точно помню, она говорила, что он организует охоту всяким шишкам. Стоп! Так она же у вас работает!
— У меня? — захлопал глазами Малышкин.
— Да, точно! Она сказала, что медсестра на станции «Скорой помощи». Феофанова. Знаете ее?
Малышкин кивнул:
— Кажется, она тоже одно время в бригаде с Сергеем ездила.
— Ну так вот вам и ответ, откуда Великанов знал, что мэр — охотник. Непонятно только, почему это его забавляло, а?
— Я почем знаю? — сказал Малышкин, берясь за телефон.
Оказалось, что Феофанова сейчас на выезде. Малышкин попросил связать ее с ним, как только медсестра вернется.
Чтобы как-то скрасить ожидание, Гордеев рассказал доктору про то, как обознался на боксе и вытащил из зала какого-то Щукина.
— Вы что, правда не знаете, кто это такой? — поразился Малышкин.
— А что, я всех должен тут знать? Я в городе без году неделя.
— Да бросьте заливать, Юрий Петрович!
— А что мне заливать? Я день в Химках — два в Москве, в архивах роюсь. Живу тоже в Москве. Так что о вашем замечательном городе и о его славных гражданах у меня самые туманные представления. Так кто такой Щукин Эм Эм? Сказал, что благотворительностью занимается.
— В некотором роде… — замялся Малышкин. — Крестный отец в некотором роде.
— В самом деле?
— Ну да.
— Вор в законе? Криминальный авторитет?
— Я уж, простите, не знаю разницы, да и вообще в подобные нюансы не посвящен. Я только знаю, что Щукин — серьезная теневая фигура. Наши сплетники говорят так: если бы Щукин не захотел — Терехина бы мэром не переизбрали. Да и вообще не избрали бы.
— Ага, — пробормотал Гордеев. — Это уже теплее.
— Юрий Петрович, сгораю от нетерпения! Расскажите про вашу с ним беседу!
Гордеев рассказал, но просил не распространяться.
— И вы его телохранителям по мордасам надавали?! — никак не мог поверить Малышкин.
— Ну да. А что мне оставалось? — пожал плечами Гордеев. Вообще-то в его обширной практике и не такое бывало. Случалось и клиентов колотить для пользы дела, хотя об этом он мало кому рассказывал. Подавляющее большинство коллег-юристов считали Юрия Петровича Гордеева интеллигентнейшим адвокатом.
Малышкин расхохотался. Потом забеспокоился:
— А вы уверены, что он вас не тронет?
— Он мне ясно сказал: ответку кидать не станет. Это означает…
— Я понял, — кивнул Малышкин. — Ну вы даете! — Он смотрел на Гордеева с восхищением. — Так в чем разница между авторитетом и вором в законе?
— Чтобы стать вором в законе, мало быть уголовным авторитетом и чтить воровской кодекс. Нужно пройти коронацию, или посвящение в законники. Это непросто — нужно соблюсти ряд формальностей, которые сохранились и по сей день.
Например, если авторитет, входящий в окружение законников, замахнулся на воровской титул, ему нужно заручиться двумя письменными рекомендациями от воров в законе. Причем законный стаж поручителей должен быть не менее трех лет. После этого кандидат сообщает ворам о своих намерениях… Ну и так далее, — спохватился Гордеев. — Ни к чему вам эти нюансы. Лечите людей лучше. Великанов с зоны придет — все в подробностях расскажет. Книжку напишет.
— Ему еще девять с половиной лет сидеть.
— Посмотрим, — сквозь зубы сказал адвокат.
И тут зазвонил телефон.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Малышкин. — Ваша Феофанова прорезалась. — Он взял трубку, сказал «Малышкин» и дальше напряженно молчал, только брови его все больше сдвигались к переносице. Наконец доктор положил трубку и снял очки — стекла в них запотели.
— Что-то случилось? — спросил Гордеев.
— В Новоподрезкове три человека скончались.
— От чего?
— Страшно сказать. Стеклоочиститель выпили…
Через четверть часа стали известны подробности. Девять мужчин решили отметить день рождения одного из них. Старшему из них было шестьдесят лет, а младшему — двадцать три. Вместо алкогольного напитка компания, бог знает почему, решила выпить алкогольсодержащий стеклоочиститель. В результате трое участников мероприятия умерли через несколько часов после застолья, остальные шестеро с признаками тяжелого отравления госпитализированы в райбольницу.
— Что же это они, а? — растерянно спросил Гордеев. — Разве у нас водка дорогая?
— Это необъяснимо, — мрачно сказал Малышкин. — Такая жизнь, такая работа.
Гордеев не нашелся что ответить.
5
— Александр Борисович, — звонил генеральный, — что вы скажете, если я предложу сегодня вечером вместе поужинать?
— Работы много. — Турецкий со вздохом выудил из почтового ящика очередное «антиникотиновое» послание от Грязнова.
— Ну, как освободитесь, дайте знать.
«Для детей, путешествующих в Интернете, приобрести запретные табачные изделия проще простого. По крайней мере четыреста сайтов во всемирной паутине предлагают курево, не интересуясь возрастом покупателей. Следует отметить, что даже владельцы порносайтов интересуются возрастом посетителей.
Преподаватели и студенты Государственного университета культуры в Химках провели поучительный эксперимент, суть которого свелась к тому, что подростки-добровольцы смогли разжиться куревом из Интернета в девяноста двух процентах случаев из восьмидесяти трех попыток. При доставке покупок упаковки с сигаретами нередко просто подбрасывались к дверям заказчика. В общем, цены на сигареты в Интернете сравнительно невысоки, что делает он-лайновые покупки ядовитого табачного зелья очень привлекательными для подростков, стесненных в денежных средствах, но имеющих доступ ко всемирной паутине».
Чертовы Химки! Турецкий немного подумал и позвонил дочери. На последний день рождения они с женой презентовали ей мобильный телефон — исключительно ради собственного спокойствия. Девчонка, правда, комплексовала: все одноклассники давно были «омобилены» и круглосуточно обменивались сообщениями эсэмэс, так что подарок пришелся кстати.
— Нинка, — строго сказал Турецкий, — чем занимаешься?
— Английский зубрю, — немного невнятно сказала дочь. — Пап, ты это чего?
— А во рту у тебя что? — потребовал ответа бдительный отец.
— Яблоко вообще-то…
— Ладно, до вечера, целую.
— И я тебя, — сказала удивленная дочь.
6
Гордеев нашел телефон экс-прокурора Казакова. Но встретиться с ним не удалось — поговорили по телефону.
Иван Павлович Казаков был человек советской закалки. Ныне возглавлял местное отделение Компартии России, и ничто другое, кроме «политической борьбы» и «проблем рабочего класса», к которому он причислял исключительно пенсионеров, его не интересовало.
— Моя дочь лежит на кладбище! — загремел он в трубку. — Ее первый муж очутился там еще раньше! А этот прохиндей! Этот мерзавец!.. Эта сволочь… Этот ублюдок…
Гордеев понял, что конструктивного диалога не предвидится, и вежливо попрощался.
Он сидел у себя в офисе и ждал: с Малышкиным они договорились, что, как только Феофанова позвонит, доктор перенаправит ее к адвокату.
Что такое «Ольвия», задумался Юрий Петрович. Похоже на женское имя. Или что-то из мифологии? Он залез в электронную энкциклопедию «Кирилла и Мефодия», и все оказалось гораздо проще.
«Ольвия, он же Борисфен, античный город (VI век до нашей эры — IV век нашей эры на берегу Днепровско-Бугского лимана. Остатки у села Парутино, к югу от г. Николаев (Украина). Укрепления, городские кварталы, агора, священный участок, храмы, мастерские, надписи, погребения и др.».
А что такое «агора»?
Тут же выяснилось, что это народное собрание у древних греков, а также площадь, где оно происходило. «Ладно, это дела не меняет, — подумал Гордеев. — Ясно, что благотворительный фонд с красивым названием — идеальная современная крыша для бандитского гнезда. Кто же такой Щукин М. М, использующий такие культурные слова?»
Гордеев послал запрос Грязнову-старшему по поводу этого просвещенного господина и очень скоро получил ответ.
«Щукин Михаил Михайлович родился в 1951 году в селе Парутино на Украине. Образование — восемь классов. Кличка — Зоркий. Не женат. Есть два взрослых сына, один живет в Архангельске, второй — в Иркутске. Трижды сидел — два раза за вооруженное ограбление (первый раз на дело шел сам, второй — в составе организованной группы) и третий за убийство. В тот раз, представь себе, Юрий Петрович, его брал лично твой покорный слуга, подполковник МУРа Грязнов В. И.
Что примечательно, последний раз Щукин сидел в Котласской колонии строгого режима, где сейчас отбывает свой срок Великанов. Освободился в 1997 году, будучи уже коронованным вором в законе. И тут же умудрился через подставных лиц купить целлюлозно-бумажный комбинат, по поводу чего и сейчас не прекращаются разборки!
Щукин живет в Химках, руководит деятельностью благотворительного фонда «Ольвия». С формальной точки зрения его бизнес полностью легален. В криминальном мире пользуется большим авторитетом. По неподтвержденным данным является кассиром — хранителем общака одного из подмосковных преступных сообществ. По другим неподтвержденным данным на счету людей из его боевой группы только за последние полтора года девять заказных убийств, в том числе — троих сотрудников правоохранительных органов».
Все координаты — адрес офиса, квартиры, загородного дома и номера телефонов, включая два мобильных, — прилагались.
Вот это работка! Гордеев даже языком поцокал от чувства глубокого морального удовлетворения.
Но и это было еще не все. Далее шла приписка лично от Грязнова:
«Юра, конфиденциальная информация! Сейчас в нашем ведомстве разрабатывается версия, согласно которой Щукин организовал в Химках крупнейший в Подмосковье подпольный тотализатор».
Гордеев прочитал это, похлопал глазами и расхохотался.
Ну и дела, в самом деле! Ткнул пальцем в небо, а угодил в яблочко. Если только не в капкан. Ведь он сам, Юрий Петрович Гордеев, столично-провинциальный адвокат, когда принял Щукина за Терехина, сказал ему: «Хочу сделать ставку, мне сказали, что вы держите подпольный тотализатор».
Вышло по-настоящему забавно. Хотя и страшно.
7
Феофанова приехала немедленно, как только услышала, кто ее ищет.
Юрий Петрович был немного смущен. Он совсем не предполагал, что придется снова общаться с женой «сумасшедшего болельщика» и, более того, просить ее о помощи. Кроме того, он обнаружил, что не знает, как зовут Феофанову. Феофанова себе и Феофанова. Медсестра. Оказалось, необычно — Виолетта Ивановна. Впрочем, Ивановну она сразу с негодованием отбросила и потребовала звать ее по имени.
Гордеев объяснил свою проблему и выразил робкую надежду, что, быть может, ее мужу удастся ему помочь?
— Куда он денется, — уверенно сказала Виолетта.
— Кстати, — спохватился адвокат, — как ваши семейные проблемы?
— Как не бывало! — похвасталась она. — Я вам так благодарна, так благодарна! Всем подругам на работе рассказала, какой вы потрясающий адво… Ой! — Она невольно прикрыла рот. — Вы же просили никому не говорить, да?
Гордеев махнул рукой: не важно, мол.
Через несколько минут Виолетта переговорила с мужем. В охотничьем хозяйстве телефона не было, но у мужа был мобильный. Он сказал, что скоро приедет домой, потому что «важный крендель», которого он обслуживает, уже наохотился.
— А крендель правда важный? — сурово спросила Виолетта.
— Важнее не бывает, — заверил супруг.
— Ну вот, — сказала Виолетта Гордееву, — наверно, мэр. Он еще там. Поехали? Я вам покажу дорогу в охотничье хозяйство — без меня не найдете.
Гордеев встал.
Виолетта вдруг смутилась:
— Юрий Петрович, можно спросить?
— Что случилось?
— Как вам моя дыня?
— А… Восхитительна.
Честно говоря, дыня по-прежнему лежала в холодильнике.
8
Терехина звали Максим Николаевич, и ему было сорок девять лет. Еще он был вдовцом (уже лет пять или шесть), и еще в прошлом году у него убили сына. Еще его переизбрали на второй срок, и особого возмущения он у горожан не вызывал. Вот и все, что знал Гордеев о человеке в камуфляжной форме, высоких рейнджерских ботинках и с винчестером на коленях. Мэр сидел во дворе рядом с охотничьим домиком — на деревянной скамье перед деревянным столом, на котором стояли тарелка с дымящимися пельменями, к которым он не притрагивался. В охотничьем домике выясняла отношения чета Феофановых.
— Вас пришлось долго искать, Максим Николаевич, — посетовал Гордеев.
— Я только недавно вернулся с охоты, — объяснил Терехин. — Я слышал о вас. Мне передавали, что вы ищете встречи, но я был занят.
— Понятно.
Терехин был, как и Щукин, лысоват и невзрачен, но в остальном между ними сходства было немного. У Щукина остатки волос были черными, у Терехина — русыми, у Щукина взгляд был острый, а подбородок твердый, у Терехина — взгляд рассеянный, а подбородка целых два.
— Ну и как? Удачно? — спросил Гордеев.
— Отличная была охота! Я видел двух оленей, но не сразу стал стрелять. Одного, старого оленя, я преследовал, казалось, целую вечность — с утра до вечера, с вечера до полудня — я и не думал о времени, пока собаки не изнемогли, а потом вернулся в лагерь, честное слово, туманно помня, кто я такой. Я был рад, что олень ушел, по нему трижды стреляли, но он все-таки ушел… Вы понимаете меня? — Он внимательно посмотрел на Гордеева.
— Я… я вообще-то не охотник, — осторожно сказал Гордеев. — Может быть, поэтому я вас как раз и понимаю. Но разве… разве в здешних краях водятся олени?
— Вы меня подловили, — засмеялся Терехин. Он положил ружье на лавку стволом в сторону Гордеева. — Чушь несу. И делаю это специально. Как вам такой мэр?
— Странный вообще-то, — высказался Гордеев, посмотрел на винчестер и пересел. — Но я за вас не голосовал.
— Почему?
— Потому я в Москве живу — там и прописан.
— Ясно. Значит, говорите, странный мэр? Это точно, — горько сказал Терехин. — Слышали такое выражение: когда дела идут хуже некуда, в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже.
— Разве у вас что-то разладилось на работе? — участливо спросил Гордеев.
— Я говорю о вашем следствии.
— Вы меня с кем-то путаете. Я не следователь, я адвокат.
— Да бросьте, вы все одним миром мазаны. Знаю я вас… Был у меня один адвокат… Он так, помню, говорил: если факты не подтверждают нашу гипотезу, надо… от них надо избавиться. Вы тоже так работаете?
Гордеев молча пожал плечами: каждому, мол, свое: кесарю — кесарево, слесарю — слесарево.
— Вообще-то олени к нам иногда все же забредают. Но это между нами, эксклюзивная охотничья информация.
— Понятно. Мне нужно с вами поговорить. Сможете уделить время?
— Конечно да, какие могут быть сомнения, — удивился Терехин. — Давайте знаете что сделаем… Давайте поедем поужинаем. Здесь у нас есть хорошее местечко. Хозяин — мой должник, накормит бесплатно.
Гордеев подумал: надо же, не стесняется говорить.
— А чем вас здесь не устраивает? — Гордеев кивнул на тарелку. — Вы гурман?
— Не в этом дело, — признался Терехин. — Осточертела уже эта природа — во как!
Адвокат пожал плечами. Поужинаем так поужинаем.
Они сели в гордеевскую машину…
На рекламном щите при въезде в город был изображен футбольный судья с выпученными глазами и со свистком, и еще там была надпись: «Играй по своим правилам». «Хорошенькое дело, — подумал Гордеев, — что-то я раньше этого не замечал, веселые у нас тут порядочки! Играй, значит, по своим правилам. Например, мячик руками хватай, вратаря в ворота вместе с ним заталкивай. Странный щит…»
Через четверть часа на перекрестке, где большинство транспорта сворачивало к знаменитому магазину «Икеа», им пришлось долго стоять.
— В среднем за свою жизнь человек проводит у светофоров двенадцать дней, — сказал Гордеев, чтобы сказать хоть что-нибудь. — А тот, кто постоянно за рулем, — в несколько раз больше.
— Откуда вы знаете такие страшные вещи?! — ужаснулся Терехин.
— По радио сегодня слышал.
— А, это, наверно, местные пустобрехи сочиняют… Хотя кто знает, может, так и есть.
— Ну где ваш кабачок?
— За городом.
— Издеваетесь?! Мы же оттуда приехали!
— С другой стороны, — лаконично объяснил Терехин.
Гордеев заметил, что мэр время от времени поглядывает в зеркало бокового обзора.
— Думаете, я вас похитил, и высматриваете сообщников? — не удержался адвокат. Он вспомнил Щукина и невольно заулыбался.
Через пятнадцать минут они выехали из пригорода на унылую, пустынную равнину. Потянулись широкие бурые поля, канавы, заросшие выгоревшей травой. Однообразие нарушали лишь редкие деревья и телеграфные столбы.
— Замечательная у нас природа, — проворчал Гордеев. — Где вы тут охотитесь, я вообще не понимаю.
— Подождите немного — и жизнь наладится, — пообещал Терехин.
И оказался прав. Жизнь уже налаживалась.
«Если факты не подтверждают гипотезу, от них надо избавиться». Эту фразу Гордеев слышал второй раз в жизни. Первый раз ее как анекдот рассказывал известный московский адвокат Рудольф Сладкий.
— Охота — это спорт для мужчин. По воскресеньям, если есть возможность, я всегда приезжаю сюда.
— С компанией?
— Что вы, разумеется, один. Рано поутру укладываю вещи в машину, на груди у меня фляжка с коньяком. — Терехин подмигнул. — Грешен, люблю отхлебнуть в лесу. И выезжаю из города. Красота, вы себе не представляете! Даже в городском парке в такую рань еще никого нет, лежит густой туман, ни кладбища, ни заводов не видно, солнце над леском еще совсем белое…
— Вы поэт, — без тени иронии заметил Гордеев.
— А то! Попискивание куропаток различит только ухо охотника, впрочем, пищат одни птенцы, уж я-то найду ту лощину, где они спрятались. Тихонько, с приглушенным мотором, подъеду поближе, а потом — резко жму на газ. — Рассказывая, он с силой ударил в ножку стола. — Рывок — гоню машину вниз, в лощину, моя тачка и не такое выдержит!.. — Терехин, кажется, вошел в раж. — Некогда деликатничать, мчусь на скорости зигзагами, птенцы от этого теряют ориентир, некоторые, взлетая, бьются о капот, те, что разбились всмятку, считай, пропали, а других, которые еще дергаются, я тут же подбираю и — раз-два! — одним ударом отрубаю им головы…
Гордеев смотрел на него с изумлением. Еще один псих на его адвокатском пути. И он же — мэр города. Кошмар. Или просто мастерски голову морочит? Малышкина надо было с собой взять…
— И это вы называете охотой?
— Охота — она разная, — объяснил Терехин.
Гордеев с неудовольствием подумал, что «меценат» Щукин понравился ему гораздо больше.
9
За дальним столиком сидели два совершенно пьяных мужика. Точнее, один из них практически лежал на столе, а второй время от времени пытался встать.
Ну и местечко, ужаснулся Гордеев. Куда он меня притащил?!
Других посетителей, впрочем, не было, и в остальном все смотрелось более-менее пристойно.
— Значит, вы собираетесь защищать этого врача-убийцу, — задумчиво сказал Терехин. — Вам не кажется, что это аморально?
— Аморально? Каждый человек, что бы он ни совершил, имеет право на защиту. Отказывать ему в ней — вот это аморально. Кроме того, согласно новой редакции Уголовного кодекса «обороняющийся не обязан оценивать степень опасности, которую представляет неожиданно нападающий бандит». Иными словами, обороняться можно так, как подсказывает инстинкт самосохранения без риска получить за это срок. Именно так действовал в экстремальной ситуации Сергей Великанов.
— Он действовал как хладнокровный бандит, — интеллигентно улыбаясь, сказал Терехин. — Так его действия квалифицировал суд, и я с ним полностью согласен. Играть надо по правилам, — веско добавил он. — Вы как считаете?
— Да я-то что, — пробормотал адвокат. — Можно подумать, от меня зависит, кто как играть будет… По правилам… Конечно, хорошо бы, чтобы все было по правилам, но иногда приходится подстраиваться против тех, кто на другой стороне поля.
— Вы спортсмен? — заинтересовался Терехин.
— Почему — спортсмен? Я адвокат. Ну занимался спортом когда-то. Вашим любимым боксом в том числе…
Терехин с любопытством смотрел на собеседника.
— Просто вы завели разговор в таких спортивных выражениях, что я… — Тут Гордеев вспомнил рекламный щит при въезде в город. Там было написано примерно то же самое, что говорил мэр: «Играйте по своим правилам».
— Что же вы замолчали?
— А как поживает наша футбольная команда? Как ее успехи?
Мэр немного удивился такому переходу, но все же сказал довольно равнодушно:
— Да ни шатко ни валко. В первой лиге телепается. Должны были выйти в премьер-лигу, но ничего не выходит. В этом году президент клуба поменялся, кучу игроков столичных с собой привел, нового тренера опять же. И все к черту покатилось.
— Бывает и так, — посочувствовал Гордеев.
— Да уж… А с чего вы спросили-то?
— При въезде в город стоит рекламный щит, на нем — футбольный судья.
— И что?
— Еще там написано: «Играй по своим правилам». Ну примерно как вы говорите. Странная какая-то реклама. Такой призыв никуда.
— Ага, — кивнул Терехин, — кажется, припоминаю. Призыв никуда, говорите? Сомневаюсь. А с другой стороны что?
— С какой — другой? — не понял Гордеев.
— С другой стороны рекламного щита?
Юрий Петрович пожал плечами: не помню, дескать, он же у меня за спиной остался. Потом сказал:
— Там вообще разве что-то есть — с другой стороны?
— А вы съездите еще раз и гляньте сами, — усмехнувшись в который уже раз, посоветовал Терехин. — Можете прямо сейчас, потому что я пока тут останусь, у меня кое-какие дела.
Гордеев увидел, как из-за дальнего столика вдруг встали двое мужчин, которые до этого выглядели совершенно пьяными, и подошли к ним. Они были в полном порядке, и их вид недвусмысленно свидетельствовал о том, что аудиенция окончена. У этих, в отличие от телохранителей Щукина, вид был вполне цивилизованный.
«Надо же, — подумал Гордеев. — Оказывается, меня вели все время, а я и не догадывался. Довольно профессионально».
Он решил, не откладывая дела в долгий ящик, воспользоваться советом мэра и съездить посмотреть на рекламный щит.
И Гордеев убедился, что ему не соврали. Со стороны города на щите тоже была реклама: изображено изумрудное футбольное поле с надписью «На собственном поле» и более мелкими буквами: «Химнедвижимость». Само по себе это выглядело бессмысленным, но вместе с тем, что с противоположной стороны, — очень даже связно. Итак, в сумме получалось: «Играй по своим правилам — на собственном поле». В сочетании с фирмой «Химнедвижимость» выходило, что к спортивной рекламе этот щит действительно никакого отношения не имел.
Любопытно. Насколько Гордеев мог судить о качестве маркетинга, реклама была сделана не просто остроумно, но и высококачественно. В провинциальных городах рекламщики, как правило, действуют в лоб, довольно жестко приглашая покупать тот или иной товар или услугу. Здесь же почти столица, и налицо подход цивилизованный и даже изощренный. Кроме того, предполагалось, что потребитель рекламы проедет мимо щита дважды и прочитает оба текста — иначе суть рекламного предложения до него не дойдет. Впрочем, ничего удивительного: покупать недвижимость в Подмосковье ныне — хороший тон и выгодное вложение капитала, так что тут и для изощренной рекламной кампании могло найтись место.
Значит, играй по своим правилам, да?
10
День убийства Олега Терехина и Антона Севидова был рабочим днем у Великанова, и Гордеев еще раз переговорил с людьми, с которыми доктор ездил спасать людей, — только теперь уже конкретно в тот самый злополучный день. Никакой новой информации это не дало, что и немудрено — все случилось поздно вечером между десятью и одиннадцатью часами. Правда, водитель Прохорыч сообщил, что ему и сказать-то особо нечего, потому что он в тот день сломал руку прямо утром, на первом же выезде, и дальше с Великановым не общался, потому что ему сделали снимок, наложили гипс и отвезли домой. О том, что случилось с Сергеем, он узнал только на следующий день, когда позвонил кто-то с работы. Коля, кажется, позвонил — другой водила, с которым часто ездил Великанов.
— Как же вы сломали руку? — спросил Гордеев.
— Ну как водилы себе что-то ломают? Известное дело — либо домкрат откажет, и машина на тебя шмякнется, либо чайник какой-то в лоб въедет.
— А у вас что было?
— У меня — чайник.
— Вы попали в ДТП?
— Ну да!
Гордеев, конечно, заинтересовался, как это было, но Прохорыч мало что помнил — все-таки столько времени прошло — вроде бы они забирали какого-то мужика с аппендицитом, ну и… Еще он вспомнил, что на вызов ездили с Великановым вдвоем, потому что фельдшер заболел еще накануне.
Гордеев выяснил, что за вызов был, на котором Прохорыч сломал руку, — забирали некоего Степанюка, тридцати трех лет от роду, с острой болью в животе. Выжил ли он? Гордеев уже так привык к темным пятнам во всей этой истории, что готов был к худшему. Но нет, со Степанюком все обошлось.
Гордеев позвонил по телефону, с которого поступил вызов, и сам Степанюк взял трубку. Встречаться с адвокатом он категорически отказался. По нескольким фразам Гордеев понял, что это типичный «браток». Степанюк сказал, что дел у него по горло — он едет сейчас на работу. А где же он работает? Как это — где? В фонде «Ольвия», конечно.
Делать было нечего, пришлось воспользоваться знакомством со Щукиным, благо искать его телефоны не пришлось — Слава Грязнов обо всем позаботился.
— А, боксер? Помню, как же тебя забыть, — сразу засмеялся Щукин. — Что, передумал? Работа понадобилась?
— Не в том дело. Есть такой парень по фамилии Степанюк. Мне надо с ним поговорить.
— А я тут при чем?
— Он у вас работает. Вы не могли бы распорядиться на этот счет?
— А мне это зачем? И откуда у тебя мой телефон, кстати?
— Добрые люди подсказали.
— Хм… Правда добрые?
— Незлые — это точно.
— Ладно. Убеди меня, почему Степанюк должен перед тобой исповедаться?
— Я представляю интересы Сергея Великанова, возможно, вы помните его дело. Он вашего Степанюка лечил когда-то.
— Дело Великанова помню. Лепила двух отморозков завалил — так им и нужно, козлам. Ладно, я скажу Степанюку, чтобы заехал к тебе. Карточка твоя у меня есть…
— Минутку, Михаил Михайлович! Вы сказали «так и нужно козлам»? Вы их знали?
— Кто же их не знал? Один мэрский сынок, другой его кореш. Всему городу житья не давали. Такую шваль не жалко.
— Не боитесь, что до мэра ваши слова дойдут? — Гордеев понимал, что угроза для Щукина смехотворная, но пытался любым способом продлить разговор, кто знает, что еще скажет уверенный в собственной неприкосновенности вор в законе.
— А то он меня не знает! Ну бывай, юрист.
11
Степанюк оказался двухметровым детиной с бритым черепом. «Такого вечером в темном переулке встретишь — сам все отдашь», — подумал Гордеев.
— Ну чего рассказывать? — скривился детина, нервно оглядываясь по сторонам, хотя в офисе Гордеева, кроме них двоих, никого не было.
— Вы знакомы с доктором Великановым?
— Ну знаком.
— Меня интересует, как вы познакомились.
— Ну познакомились, и все, — вздохнул Степанюк.
— Меня интересуют подробности.
— Что, все рассказывать? — еще тяжелее вздохнул Степанюк.
— Про то, как познакомились, — все.
— Да уже сто раз рассказывал — вся братва знает.
— Но я же не знаю. А мне нужно знать. По-моему, господин Щукин вам должен был это объяснить…
Тут Гордеев сообразил, что сказал глупость: Щукин едва ли снизойдет до уровня такого «быка», наверняка просто была дана команда по цепочке нижестоящих начальников. С другой стороны, эта глупость сыграла ему на руку: Степанюк, решивший, что для Гордеева он практически ровня Щукину, вырос в собственных глазах.
— А вам зачем? — спросил он более доброжелательно.
— Я его адвокат.
— У него вроде другой был…
— Откуда вы знаете?
Степанюк нахмурился:
— В суде видел.
— А зачем вы туда ездили?
— Как — зачем? Поддержать человека. Он мне, может, жизнь спас.
— Вот об этом я и хочу знать. Расскажите все подробно.
— Ладно, — сказал Степанюк. — Если ему это поможет, я не против. Значит, так. У меня был выходной посреди недели, и я остался дома, хотел отдохнуть хорошенько — впереди дела кое-какие намечались — сил набраться, на диване поваляться, кинцо какое-нибудь глянуть симпатичное. Может, девочку себе по телефону заказать — мало ли в жизни удовольствий? В общем, позавтракали с женой, обсудили всякие текущие семейные дела типа ремонта у тещи, и она уехала на работу. Только я залег на диван и взял в руки телевизионный пульт, как появилась дикая боль в брюхе. Да такая, что ни разогнуться, ни слова сказать! Я корчился несколько минут, потом сдался. Дополз до телефона и вызвал «скорую». Ну а что делать? У меня, конечно, есть доктора знакомые, которые конкретно могут помочь, если что. Но во-первых, они в основном по венерологической части, а во-вторых, вызванивать и выслушивать всякие умные советы, когда в животе будто кто-то штыком ковыряется? Нет уж! Вот, значит. После этого позвонил бабе на работу — у нее косметический салон, всякие прибамбасы для психованных телок, которые всю жизнь у зеркала проводят.
— Ну и? — Гордеев подумал, что не такой уж Степанюк рядовой «бык», по крайней мере, уровень жизни у него, кажется, весьма приличный.
— Ну что? Рассказал что и как. Только говорить было очень тяжело, лоб весь в испарине, в общем, выдавил из себя, что помираю и что вызвал «скорую». А! Сказал еще, что завещание переписал — в пользу младшего братана. Это у нас вроде семейного прикола. Вот… Самое странное, что «скорая» приехала очень быстро. В жизни так не бывает — только в кино. А тут вот на тебе! Дверь я на всякий случай заранее открыл: а ну как, думаю, сознание потеряю? А у меня дверь конкретная, бронированная, знакомые пацаны делали — на совесть. Ее только вместе с квартирой взорвать можно… В общем, прилег опять на свой диванчик любимый, лежу, натурально помираю, думаю: а что, если в последний раз тут лежу… тут — бац! — врачи и заходят. Как только они появились, все — в глазах потемнело, и я почти отрубился.
— Потеряли сознание?
— Типа того — я так решил, но потом — не, чувствую, доктор, молодой такой мужик, здоровый, перевернул меня сам (это мои-то сто двадцать килограмм, а?!) на спину — и давай брюхо щупать. Спрашивает что-то, и голос такой успокаивающий, я начал понемногу в себя приходить. Тут больно? А тут? А здесь? А как больно? Так, по-свойски очень. Но не нагло. Классный мужик, короче, сразу видно. Не суетился, дело знал. В общем, мне стало гораздо лучше, ну и не я первый, не я последний — пошел на попятную, говорю ему: спасибо, доктор, все прошло уже. А он говорит: нет, так нельзя, а вдруг этот, как его…
— Аппендицит?
— Ну да. Настоял, короче. Поехали, говорит, тут недалеко.
— Секундочку, — попросил Гордеев. — Доктор «скорой» — это Великанов?
— Ну ясен перец! — подтвердил Степанюк. — Короче, вывели меня, скрюченного, под руки, положили на кушетку в «Газель» — в «скорую» в смысле — и стали выезжать из двора. Да только не выехали…
— Почему?
— Вдруг слышу дикий грохот, все сотрясается — я падаю с этой чертовой кушетки, матерюсь, и из кабины тоже слышу сплошной мат-перемат. Но вроде не доктор ругается, кто-то еще, шофер наверно. Смотрю через перегородку — ну, блин, дела! На выезде из двора, в арке, в нашу «скорую» лоб в лоб въехала моя любимая жена, пребывающая в волнении от моего звонка и задвинувшая свой вонючий салон…
Гордеев оценил этот высокий штиль: «пребывающая в волнении»…
— Значит, вылезает она из своего «фордешника»…
— У нее «форд»?
— Ну да. Был.
— Почему?
— Так я ж рассказываю, — возмутился Степанюк, — а вы не даете! Я же рассказываю, зачем перебивать, это… как это говорится… некорректно, да?
— Извините, больше не буду перебивать, — пообещал Гордеев.
— Ладно, посмотрим. У нее подушки безопасности надулись, антифриз растекается лужей по земле. Ну мне не до этого, я потом обливаюсь — снова брюхо прихватило. Вылезаю на полусогнутых из этой гребаной «Газели», делаю жене ручкой. Великанов этот чешет репу, хочет в диспетчерскую звонить. Я говорю: не надо, чего тянуть, тут еще моя машина есть — вот стоит. У меня тоже «форд», джип «форд-экспедишн», двести тридцать лошадок. Зверь, а не тачка. Ну любим мы «форды», короче, ясно? Я говорю доктору: поведешь? «Без проблем, — говорит. — Только сейчас позвоню девушке своей».
— Девушке? — заинтересовался Гордеев.
— Ну да.
— И позвонил?
— Позвонил. О встрече, кажется, договаривался. Ха! Он, кстати, лоб здорово разбил, когда жена врезалась. Значит, оставляем водилу «скорой» и мою жену — пусть вызывают ГИБДД, и с этим Великановым садимся в мой «форд-экспедишн»…
— Стоп, — не утерпел-таки Гордеев. — А почему водитель остался, а не сел за руль?
— А, я забыл сказать! Он руку сломал.
— О господи, — покачал головой Гордеев, хотя знал об этом.
— Это только начало, — пообещал Степанюк. — Садимся в машину, едем в больницу, доктор мне так обнадеживающе говорит: «Ненавижу аппендициты». Я перебздел, честно говоря, спрашиваю почему. Он отвечает, что вроде фигня фигней, а вечно с ними мороки немерено. Надо их в детстве вырезать. Значит, едем, картинка что надо: я корчусь от боли, и у доктора вся морда в крови. Но, на удивление, без приключений доезжаем до больницы, все-таки недалеко было, хотя могли еще быстрее поехать, просто доктор немного напутал. Вот. В больнице он посадил меня в каком-то коридоре и убежал по своим делам. Я и сижу, жду, а там, страшно сказать, — здоровенная очередь из корчащегося народа. И за это время у меня вообще вся боль проходит! Ну то есть вообще!
— Поздравляю.
— Это давно было, — напомнил Степанюк. — Плевать уже. Живот-то прошел, но зато! Начинает болеть рука, которую я, как оказалось позже, вывихнул, свалившись с кушетки в «скорой», когда в нее жена врезалась.
Гордеев вздохнул. В другой ситуации он бы расхохотался, но сейчас ему начало казаться, что этой истории не будет конца.
— …В общем, когда дошла моя очередь, меня обязали остаться в больнице на сутки, дабы не повторился приступ, который был вроде расценен как какой-то спазм, но, может, и аппендицит. Великанов на этом как раз и настоял. Оказывается, он звонил справиться обо мне. Вот такой вот мужик.
— Хороший мужик, — серьезно подтвердил Гордеев.
— А я что говорю? Лежу я, значит, в больничке, врачи уже больше интересуются вывихнутой рукой, чем животом. Часа через четыре приезжает грустная жена. Начинает меня утешать: мол, тачку починим и все такое. И мою, и твою. «Какую еще „мою“, — говорю. — Сбрендила, дура?!» — «Так ты ведь, бедненький, наверное, когда ехал сам, тогда и свою разбил, она ж у больнички стоит с боком протараненным, и зеркало висит на проводе». Короче, пока я лечился, моему стоящему на обочине джипу какой-то грузовик продрал весь бок — двери порвало насквозь, блин!!!
— Сочувствую.
— Да ладно, это давно было, — отмахнулся Степанюк, хотя явно переживал все заново. — И, конечно, уехал. И что же я имел в результате? Из-за того что накануне вечером плотно пожрал жареной картошки с салом, с утра случился какой-то заворот кишок, а потом — две разбитые буквально в хлам машины. Ну и вывихнутая рука, конечно.
— Скажите, Степанюк, — сказал Гордеев, — это все, конечно, очень интересно, но меня интересует только одна вещь. Когда вы ехали в больницу, вы останавливались где-нибудь?
Степанюк помотал головой.
— Точно? Ведь уже много времени прошло, вы могли забыть.
— Да вы что! У меня весь этот день перед глазами стоит как замедленное кино! Еще и поехали дурацкой дорогой, могли время сэкономить, а вышло на четверть часа дольше.
— Вот как? — заинтересовался Гордеев. — Почему так случилось?
— Я уже говорил: потому что доктор правильной дороги не знал. Ну он же доктор, а не водила — у меня к нему претензий никаких. Тем более что он, вообще, теперь свой братан фактически — по первой ходке отдувается.
— Значит, вы ехали как-то в объезд?
— Ну вроде того. Даже в маленький затор встряли возле «Энергомаша». Там еще, помню, он знакомого встретил.
— Как это — сидя в машине? По тротуару кто-то шел?
— Не, рядом с нами тачка остановилась — совсем вплотную, и доктор поздоровался.
— Как — поздоровался?
— Ну как здороваются? За руку, конечно.
— Конечно? — удивился Гордеев. — Послушайте, Степанюк. Если вы сидите за рулем, станете вы высовывать руку в окно?
Степанюк задумчиво потер давно перебитую переносицу.
— Да вроде нет…
— А вы видели человека, с которым он здоровался?
— Не, я на машину смотрел.
— Почему? Чем она примечательна?
— Так «ягуар» же! Черный! Красавец! Как тут не смотреть?
— Действительно, — согласился Гордеев. — На номер вы поэтому внимания не обратили…
— Я что, лох? — возмутился Степанюк. — Поэтому и обратил! Сразу заинтересовался — наша машина или московская?
— И оказалось?
— Московская, — вздохнул Степанюк. — Жаль. Я вообще-то патриот. Но в Химках пока таких тачек не встречал.
— То, что вы патриот, — это чувствуется, — подтвердил Гордеев. — Так какой был номер у «ягуара»? — Адвокат уже не сомневался, что Степанюк и номер помнил.
Когда Степанюк ушел, Гордеев позвонил Грязнову в Москву и попросил пробить номер «ягуара». После этого он позвонил водителю Прохорычу и поинтересовался, насколько хорошо доктор Великанов знал город.
— Серега-то? — удивился Прохорыч. — Да как свои пять пальцев! У него какой-то топографический талант был, на местности парень лихо ориентировался. Даже если мы оказывались черт-те где, он всегда первый правильную дорогу угадывал.
— А машину он хорошо водил?
— Отменно. Да, Серега Великанов — это был человек, — вздохнул Прохорыч.
— Почему — был? — возразил Гордеев, но в дискуссии вступать не стал и закончил разговор.
Итак, доктор Великанов, судя по всему, совсем даже не заблудился, просто удачно воспользовался ситуацией. Не было у него никакой девушки — это всем известно. Он договаривался о встрече, и встреча эта была — с водителем «ягуара». Их машины стояли рядом некоторое время. Для умелого водителя — это не бог весть какая задача. И значит… Нет, не стоит забегать вперед, оборвал себя Гордеев. Надо дождаться новостей из Москвы.
12
Турецкий сидел в меркуловском кресле и с неудовольствием думал, что, пожалуй, он начинает привыкать к этому кабинету и к… к чему, спрашивается?! Когда же все это кончится? И куда делся генеральный, который то предлагал вместе поужинать, то исчез и не появляется на работе, — и вот даже его верная секретарша-эсэсовка не знает, где его носит…
Зазвонил телефон.
— Александр Борисович, здравствуйте!
— Здравствуйте, — сказал Турецкий, не узнавая голос.
— Как здоровье Константина Дмитриевича?
— Очень даже ничего, — бодро ответил Турецкий. — А кто говорит?
— Иванов.
— Иванов? — Турецкий не сразу сообразил, что это значит, потом спохватился: — Доктор?! Ну куда же вы пропали? Мы тут уже, можно сказать, пьем за ваше здоровье!
— Меркулову я бы пока не советовал, — вполне серьезно сказал Иванов.
— Фигурально, — поправился Турецкий. — Фигурально пьем.
— Это как? — заинтересовался Иванов.
— Ну… Трудно объяснить… — Турецкий и сам не знал как. — Это надо видеть.
— Не сомневаюсь, сильное зрелище, — засмеялся Иванов.
— Да уж… Слушайте, доктор, что же вы пропали?
— То есть?
— Вы обещали мне найти барышню, с которой ваш приятель Великанов крутил роман.
В трубке возникла пауза.
— Доктор, вы где? — позвал Турецкий.
— Я слушаю.
— Ну так как же?
— Вообще-то Великанов не был моим приятелем, он был приятелем Стаса Саленко. А я… Мы с ним были просто однокурсники.
— Знаете что… А ведь он вас даже не вспомнил.
— Вот как?
Турецкому показалось, что в голосе хирурга появились чуть насмешливые нотки.
— Да-да! Мой друг, адвокат, ездил к нему в колонию и…
— Значит, это правда? — сказал Иванов.
— Что?
— Что он кого-то застрелил.
— Похоже, что так.
— Александр Борисович, давайте встретимся, если я могу чем-то помочь, я готов рассказать о нем все, что знаю.
Турецкий немного подумал.
— Вам нужно встретиться не со мной, а с адвокатом, который его защищает. Это мой друг, ему вы можете сказать все. Так что там с этой девушкой? Она что-то про него знает особенное?
— Ее зовут Катя.
— Замечательно. И…
— Александр Борисович, я сказал вам неправду. Эту девушку мне искать не пришлось.
— Почему? — напрягся Турецкий.
— Она моя жена.
Турецкий предположил было худшее, поэтому истинный смысл сказанного дошел до него не сразу. По крайней мере, она жива, рефлексивно подумал он.
— То есть… Подождите, что получается? Вы отбили ее у Великанова? Вы с ним враги?
— Не совсем так.
— А как?
— Я женат на Кате, той самой Кате, с которой у Сергея Великанова был роман до меня.
— Не вижу разницы, — сказал Турецкий.
— Разница в том, — заметил Иванов, — что сначала она ушла от Великанова. А наш роман начался много позже.
— Разница есть, — признал Турецкий. — Но… Великанов знал об этом?
— Конечно да.
— И когда вы с ним встретились на выставке медицинского оборудования — помните, вы мне рассказывали, он спрашивал про Катю? Об этом был какой-то разговор?
— Ни слова.
— Вас это удивило?
— Совсем нет. Он такой человек. Он и раньше такой был. Иногда хотелось ткнуть его булавкой, чтобы удостовериться, что у него тоже есть кровь, она тоже красная и ему тоже бывает больно.
— Это вы напрасно. Ему бывает больно, я вас уверяю.
— Возможно.
— Ну так что, встретитесь с моим приятелем-адвокатом?
— Александр Борисович, я вам доверяю. Если считаете, что в этом есть резон, то я согласен. Пусть он мне позвонит.
— Да! — спохватился Турецкий. — И Катю свою обязательно приведите, это очень важно.
— Я поговорю с ней, — неохотно сказал Иванов.
13
Гордеев обедал, когда в кармане ожил телефон. Это был Грязнов-старший, и голос у него был веселый.
— Юра, ты не поверишь. Этот «ягуар» принадлежит сыну заместителя председателя Государственной думы. Фамилию не спрашивай.
— Вот это да!
— Ничего не «да». В указанный промежуток времени он был в угоне. Потом его нашли разбитым и брошенным. В Люберцах. Спустя три недели.
— Чушь какая-то! Угонять такую заметную машину — это же полная глупость. На что рассчитывали угонщики?! Во всей Москве «ягуаров» раз-два и обчелся!
Вячеслав Иванович Грязнов, который когда-то, работая в МУРе, посвятил много времени автомобильным угонщикам и ворам, похмыкал и предложил:
— А ты посмотри на это по-другому.
— Как?
— Я же говорю: по-другому.
Гордеев помолчал, подумал и сказал:
— То есть… кто-то угнал машину… специально… специально, чтобы засветиться при передаче оружия Великанову?
— Вот, — удовлетворенно сказал Грязнов.
14
Великанова снова вызвали к майору Ковалеву.
— Ну что на этот раз? — устало спросил Великанов. — Кто-то сбежал из лагеря — и вы хотите отправить меня в погоню?
— Не буду вас больше обедом кормить, — сообщил Ковалев. — Слишком уж вы распоясались.
Великанов молчал.
— Думаете, ваш столичный адвокат вам поможет? — спросил Ковалев.
— Надеюсь, — сдержанно сказал Великанов.
— Все-таки вы еще слишком зеленый зэк, Сергей Сергеевич, не понимаете самых главных вещей.
— Каких же?
— Ну, например, того, что в тюрьме самая плохая вещь — это надежда. Надежда убивает, потому что в девяносто девяти случаях из ста она ни во что не превращается. Вам надо жить сегодняшним днем. Только так можно выжить и сохранить себя.
— Может, вы и правы, — сказал Великанов.
— Ладно, не дуйтесь. Мне нужен ваш совет. Медицинский. Как быть с простудой?
— Вы простудились? Ну выпейте чего-нибудь.
— Таблетки? Вы же сами их не приветствуете.
— Выпейте спиртное.
— Ну вот! Все доктора говорят, что это неправильно.
— Правильно то, что доставляет вам удовольствие, — сказал Великанов. — И учтите, что своими действиями вы очень мало влияете на ход болезни и очень много — на собственное настроение. Если лечение простуды доставляет вам удовольствие — лечитесь. Если нет — не надо.
— Как это? — оторопел Ковалев.
— Если насморк лечить, он проходит за семь дней. Если не лечить — за десять. Серьезная разница?
— В самом деле? — удивился Ковалев.
— Да.
15
Гордеев пригласил хирурга вместе поужинать, Иванов отказался, сказал, что у него времени в обрез, а денег еще меньше, а платить за себя он не позволит.
— Тогда выпьем минеральной воды, — сказал Гордеев и вспомнил Малышкина. — Или пива.
— С собой принесем? — хмыкнул доктор.
С крыши ресторана «Снобс» был виден храм Христа Спасителя и странноватый Петр Первый на Крымской набережной. А еще огромное количество стен, окон и крыш — непарадный московский пейзаж. Тишина старого дворика в глубине Остоженки делала вечер на крыше очень приятным.
Иванов опаздывал.
Гордеев подумал, что, если забыть о названии (а о нем надо забыть — снобы предпочитают собираться в других местах), ресторан можно использовать для романтических свиданий. Чтобы произвести должное впечатление, приглашающей стороне нужно соблюсти два правила. Во-первых, не трогать стол руками — следы пальцев на стеклянных столешницах выглядят слишком неаппетитно. Во-вторых, не считать деньги — закрыть столбик цен и забыться, хотя это и тяжело.
Но Гордееву было проще, у него было свидание с хирургом, и он наконец пришел.
— Извините, — сказал Иванов, присаживаясь, — сумасшедший сегодня день.
— Бывает. А где же ваша жена?
— Катя не придет, — сразу расставил все точки над «и» хирург, и Гордеев понял, что спорить бесполезно.
— Ладно, — сказал адвокат. — Давайте поговорим вдвоем.
— Давайте, — не слишком дружелюбно сказал Иванов.
— Прежде всего хочу сказать, что Великанов вас не помнит.
— Да?
— Да.
— Позвольте вам не поверить.
— Почему это?
— Потому что мы учились вместе шесть лет. Потому что он не может не помнить, к кому ушла его девушка. Резонно?
— Резонно, если только вы говорите правду.
— Что? — насмешливо переспросил Иванов, и Гордеев услышал в этом голосе сдержанную силу. Это был достойный противник. Впрочем, противник ли? Гордеев невольно вздохнул. Как-то так выходило последнее время, что все свидетельские показания приходилось буквально клещами из всех вытаскивать… Впрочем, ясно было, почему Великанов отказался вспоминать и признавать Иванова — зачем ему на зоне думать о человеке, который живет с женщиной, которую он, Великанов, любил? Он просто закрыл для себя эту тему, вычеркнул этих людей.
Гордеев молчал, и Иванов вдруг сказал:
— Юрий Петрович, извините меня, ради бога!
— За что? — изумился Гордеев.
— За грубость. Я просто от работы все никак не отойду. Два часа назад к нам в ЦКБ привезли очередную важную персону, и, как на грех, я не успел уехать… Пришлось им заниматься. Капризный.
— У вас там недавно Меркулов лежал. — Гордеев тоже был не прочь поговорить на отвлеченную тему.
— А вы с ним знакомы? — обрадовался Иванов. — Очень интеллигентный человек, приятный, правда? Никогда не догадаешься, что большая шишка, не то что этот, сегодняшний.
— А кто сегодня?
— Не выдадите меня?
— Кому? — усмехнулся Гордеев. — Желтой прессе?
— Ладно, скажу. Он тоже из Генпрокуратуры.
— Большая шишка? — удивился Гордеев. — Там же их не осталось. Подождите… Вы шутите?
— Ничуть.
— Генеральный прокурор?!
Иванов чуть заметно кивнул.
— Ну и дела! А с ним что? Тоже аппендицит?
— С желчным пузырем проблемы. Камни жуткие. Запущено все. С такой болезнью он, наверно, всех ненавидел.
Гордеев вспомнил рассказы Турецкого про нового генерального и подумал, что не так уж это далеко от истины.
— Надолго он к вам угодил?
— Пока трудно сказать.
Гордеев вдруг засмеялся.
Иванов посмотрел на него вопросительно.
— Сейчас объясню, — сказал адвокат, отсмеявшись. — Турецкий исполняет обязанности Меркулова — заместителя генерального прокурора по следствию, то есть второго человека в прокуратуре страны. Но сейчас и первого-то нет, верно? Отгадайте с двух раз, кто теперь будет и. о. генерального прокурора.
— Вот это карьера, — доброжелательно улыбнулся Иванов.
— Жаль, ненадолго, — вздохнул Гордеев. — Я Сашку хорошо знаю, для него это все ярмо жуткое… Ладно, давайте вернемся к Великанову. Почему вы не сказали сразу правду относительно своей жены? Ну еще тогда, Турецкому?
— Неловко было, — признался Иванов. — Я решил: сперва дома Катьке все расскажу, а потом уж мы с ней решим, как быть. Поймите меня правильно, неохота старое ворошить. Серегу жалко, конечно, спору нет, но у нас семья, трое детей…
— Молодцы.
— Да уж, — не без гордости подтвердил Иванов.
— Извините, если мои вопросы неприятны, но они неизбежны, а раз вы пришли, значит, понимаете это.
Иванов кивнул.
— Значит, Катя ушла от Сергея из-за истории с Саленко?
— В общем, верно. Скажем так, эта история ее подтолкнула.
— Ну да, понимаю, все-таки драма. Сергей фактически отказался от своего друга, и в результате тот погиб.
— Кто погиб?
— Стас Саленко.
— Где погиб?! — подскочил Иванов. — Когда?!
— В Чечне… — Гордеев был слегка удивлен такой реакцией однокурсника Великанова. — Сергей мне сам об этом говорил.
— Фу, вы меня напугали. Это все чушь.
— Почему — чушь? Зачем ему врать?
— Может, он просто не знает, — предположил Иванов.
— Нет, извините, это вы теперь говорите чушь. Что он не знает? Что Стас не погиб в Чечне? А по определению должно быть наоборот.
— Слушайте, какая Чечня? — возмутился Иванов. — Сказки все это. Из Чечни Саленко вернулся живой и здоровый, даже с орденом каким-то. Не знаю, кто и зачем это выдумал — про его гибель, а возможно, Стас сам и выдумал — с него станется. Знаю только, что он служил в спецназе каком-то, в Чечне вроде был действительно, еще где-то… В общем, на юрфаке в МГУ его встретили с распростертыми объятиями…
Гордеев слушал все это с ощущением, что вот сейчас он поймет самое главное. Ощущение не проходило, а главного он не понимал.
— На юрфаке? — механически повторил Гордеев.
— Ну да.
— Вы ничего не путаете?
— Да нет, конечно! У меня был приятель, который тоже там учился, он мне о Саленко рассказывал. О, наш Стас и там прославился, можете не сомневаться.
16
Гордеев навел справки в МГУ, на юридическом факультете, у знакомых преподавателей, которые его самого помнили еще студентом.
Иванов оказался абсолютно прав.
Саленко учился там — лет десять спустя после самого Юрия Петровича, правда, совсем недолго, всего один год, но все равно успел стать знаменитостью. Его проделки стоили немалых хлопот руководителям юридического факультета. Редактор факультетской газеты хотел как-то оживить газету, повысить к ней интерес со стороны студентов и привлек к сотрудничеству Саленко, у которого все находили явные литературные задатки. Но неожиданно для всех Саленко прославился по коммерческой части. Он опубликовал в газете рекламу нового предприятия, которое сам же и придумал. Это была страховая компания, которая называлась «Банан». Суть предприятия, однако, оказалась более остроумной, чем ее название. Идея была виртуозной — страховая компания «Банан» страховала студентов от провалов и плохих отметок на экзаменах. Размер страхового вознаграждения, согласно объявлению, исчислялся в зависимости от опыта и строгости преподавателя, количества студентов в аудитории и делился на степень неподготовленности студента. Например, самым жестоким считался профессор римского права, и ставка у него была самая высокая — девяносто рублей на сотню. Самой низкой была ставка на экзамен у добряка декана факультета, а если студент был спортсменом, то ставка еще больше снижалась: декан славился своей любовью к спорту. Страховая компания просуществовала всего две недели — университетские власти узнали о ее существовании, запретили ее и пригрозили закрыть вообще газету. Саленко едва не выгнали. Правда, потом все равно за что-то выгнали.
На Гордеева эта история произвела впечатление: очевидно, уже в те времена Саленко обладал замечательной фантазией и раскрепощенным мышлением и был способен к самым неожиданным действиям. По крайней мере, в юности. Впрочем, и сейчас-то ему было всего тридцать лет.
Гордеев попросил найти личное дело Саленко — ему нужна была фотография. Но оказалось, что оно исчезло из университетского архива. Тот же результат был в случае с мединститутом — каким-то образом все исчезло.
В обоих учебных заведениях вспомнили, что Стас Саленко появлялся прошлым летом с шампанским и конфетами и, хохоча, благодарил, что его турнули, поскольку это дало ему возможность найти свое призвание. А в чем же его призвание, спрашивали заинтригованные преподаватели. Саленко многозначительно закатывал глаза, и все вопросы отпадали. Его героическое военное прошлое давало пищу для размышлений. В МГУ решили, что он работает в ФСБ, в медицинском институте — что служит в армейской контрразведке.
Гордеев снова связался с Ивановым и спросил, сохранились ли у него какие-нибудь студенческие фотографии, на которых был Саленко. Разумеется, сохранились, сказал Иванов. Он найдет их и пришлет.
Вечером того же дня Иванов перезвонил и обескураженно сообщил, что все фотографии, на которых был Саленко, мистическим образом исчезли.
— Иванов, — сказал угрожающим голосом Гордеев, — пока не разразился грандиозный скандал, звоните вашим однокурсникам, ищите его фотографию.
Иванов перезвонил через два часа:
— Юрий Петрович, нелучшие новости…
— Все понятно. Когда вы видели его последний раз? — спросил Гордеев.
— Стаса?
— Да.
— Очень давно… Наверно, в середине девяностых.
Гордеев задумался:
— Здесь что-то не так. Спросите у своей жены, может быть, Саленко был у вас в гостях, а вы об этом не знаете.
— Послушайте! — Голос Иванова зазвенел. — Это уже слишком!
— Делайте, что вам говорят! — зарычал Гордеев и бросил трубку.
Следующий раз Иванов перезвонил через полчаса. Совершенно потухшим голосом он сказал, что да, Катя призналась. Стас Саленко приезжал в гости однажды, они сидели, пили кофе с ликером, смотрели старые фотографии.
— Когда это было?
— Прошлым летом. Но они встретились совершенно случайно и…
— Все ясно, — оборвал Гордеев. — Теперь никаких возражений. Берите вашу жену в охапку и приезжайте по адресу, который я вам сейчас назову. Будем делать фоторобот…
Положив трубку, Гордеев стал размышлять. Прошлым летом Стас Саленко выкрал фотографии у своих однокурсников, а также умудрился утащить личные дела из мединститута и МГУ. А что было прошлым летом? Много чего было. Случилось нечто, что заставило его заметать следы.
— Елки-палки! — Гордеев даже встал. — Фирма «Баньян Ltd»? Страховая компания «Банан»? Студенческие приколы, да?!
Оставалось дождаться, когда сделают фоторобот. И он дождался.
Тридцатилетний Олег Саленко и тридцатиоднолетний генеральный директор компании «Баньян Ltd» Александр Борзов, объявленный во всероссийский розыск, были одним и тем же человеком.
Летом прошлого года отдел по борьбе с экономическими преступлениями УВД Западного округа заинтересовался деятельностью «Баньян Ltd» и начал масштабную проверку. И тогда Саленко стал готовить свой отход. Уже тогда! Борзова, между прочим, не видел ни один менеджер компании, кроме бухгалтера и юриста, — этот Саленко и в самом деле был большой ловкач.
И с пистолетом Макарова теперь все понятно! Саленко, пижон Саленко, приехавший в Химки на черном «ягуаре», дал бывшему своему однокурснику пистолет с боевыми патронами, хотя тот просил — с холостыми. Он ничего не прощал. Он сознательно подставлял его, понимая, чем все кончится: вместо того чтобы напугать, Великанов ранит или убьет человека.
Да, Великанов не святой, он врал на следствии и суде, что пистолет Макарова был не его, что все было не так, врал от отчаяния и безысходности, от понимания того, что в правду, настоящую правду, никто не поверит — настолько она дико выглядит.
А свидетели говорили то, что видели на самом деле, и никто на них не давил. Иногда хочется подверстать под желаемый результат все слагаемые, и вот уже начинает казаться, что свидетели ведут себя неестественно, что-то путают или врут или дают показания, заведомо кем-то сочиненные… «Что поделаешь, все мы люди», — подумал адвокат.
Правда, Рудольф Валентинович Сладкий свой тайный гонорар от Терехина все же, скорее всего, получил.
И еще одна мысль пришла Гордееву в голову, и он от нее похолодел. Грязнов! Растяжка! «Стакан»! Вот кто владел этими чеченскими хитростями! В самом деле, все сходится. Женщина, с которой у Вячеслава Ивановича был роман, работает в Западном округе, в отделе по борьбе с экономическими преступлениями — в том самом, который отмывал аферу Саленко.
Гордеев схватил телефон и быстро набрал номер начальника управления по раскрытию особо опасных преступлений МВД.
— Славка, как хорошо, что я тебя застал!
— Юра, я сам как раз хотел тебе звонить, — сказал Вячеслав Иванович каким-то на редкость бесцветным голосом.
— Славка, подожди, я его вычислил!
— Кого?
— Гада нашего! Того, кто Великанова подставил. И того, кто тебя взорвать собирался! Слава, ну сегодня-то уж мы точно выпьем!
— Наверно, да, — сказал Грязнов. — Я хотел тебе позвонить. Мне только что сообщили из Котласа. Великанов погиб.
17
Сергей Великанов был убит вечером в своей каморке в лазарете ударом заточки в печень. Он сидел за столом и пил чай. По-видимому, даже не пытался встать. Эксперт-криминалист, пожилой, внимательный человек, сразу же предположил, что он хорошо знал нападавшего и не ожидал от него удара.
— Или не стал сопротивляться, — мрачно сказал опер майор Ковалев. — Что нашли у него в карманах?
— Вот. — Криминалист отдал Ковалеву записную книжку, в которую Великанов заносил свои медицинские соображения. Потом спросил: — За что же его убили все-таки? Мне сказали, он большим уважением в колонии пользовался. Доктор был незаменимый…
— Скорей всего, просто на всякий случай. А незаменимых у нас нет, это еще Иосиф Виссарионович говорил.
— А вы, майор, слышали когда-нибудь про Гнома?
— Ерунда, — отмахнулся Ковалев, листая записную книжку Великанова. — Лагерная пыль, легенда.
«Что может быть привычнее простуды, особенно по осени? Ответ понятен. Но как ее следует лечить? Аспирин? Бромгексин? Горячее молоко с медом? Ничего подобного — ко всему этому наши микробы давно привыкли, они, в отличие от нас с вами, ребята закаленные. А ведь их нужно ошеломить.
Совет первый — лагерный. При появлении кашля при простуде нужно срочно покурить крапиву. Для этого взять прошлогодний сухой стебель, обрезать его по размеру сигары, проткнуть тонкой спицей перегородки и зажечь с одного конца, а с другого начинать затягивать дым. Если болит носоглотка, надо пускать дым в нос, если боль в грудине, то глотать его. Курить недолго, иначе закружится голова. Крапиву можно заготавливать впрок.
Совет второй — суеверный. Если заболело горло и больно глотать, нужно зачерпнуть металлической кружкой воды, взять в правую руку нож с острым концом и, зачерпывая ножом воду, глотать капли с ножа запрокинув голову. Отсчитать восемь капель, девятую — кинуть за левое плечо.
Совет третий — практический. Если на губах высыпала простуда или появились трещинки, которые долго не заживают, надо смазывать больное место серой из ушей.
Когда ошеломленная вашей изобретательностью болезнь отступила, следует закрепить успех общеукрепляющим массажем, который тоже чем неожиданнее, тем лучше».
18
…
«…Власти города, видимо уставшие от постоянных обвинений в том, что раздают самые лакомые места под застройку только „своим фирмам“, решили провести открытый до прозрачности аукцион по продаже прав на проектирование и строительство трех высоток. Эти башни — составная часть программы „Город будущего“, которая после долгой пробуксовки должна была стартовать именно с этого аукциона. И ничего не вышло — торги не состоялись! Дело в том, что три из четырех компаний, подавших заявки на участие в аукционе, не были к нему допущены. Официальная причина — все они не соответствуют предъявленным к претендентам требованиям. А требования были очень жесткими. Желающие строить высотки должны были документально доказать, что имеют более чем трехлетний опыт работы на рынке, платежеспособность (банковские гарантии), свою строительную „историю“ (сколько и какого типа домов построено и не было ли аварий), а также убедить конкурсную комиссию, что готовы для работы со столь сложными объектами, как высотки. По мнению строителей, собрать такой пакет было крайне сложно, а соответствовать всем формальным критериям — почти невозможно. Но вот что интересно: крупные строительные компании, которые могли бы без проблем подойти по всем параметрам и вовсю строят высотки в городе, вообще не подавали заявки на эти торги. А причина банальна: цена права построить здание, установленная властями, была слишком высока. Например, дом на улице Москвина был оценен в четырнадцать с половиной миллионов долларов. Хотя, по мнению строителей, красная цена ему — десять миллионов. Крупным инвесторам проекты показались невыгодными. В кулуарах ехидничали: попытка организации прозрачного аукциона выявила, что власти не знают что почем, если делать все по-честному, в белую, без всяких „особых“ условий для „уполномоченных компаний“ вроде пресловутой „Химнедвижимости“, имевшей, кстати, „партнерские“ отношения с печально знаменитой „Баньян Ltd“.
Мособлпрокуратура возбудила уголовное дало против администрации города. Правда, мэр города г-н Терехин успел уйти в отставку за один день до этого знаменательного события. Очевидно, у него хороший источник информации в столице. Впрочем, вряд ли этот источник захочет разделить с г-ном Терехином ответственность за коррупцию».
«Химки сегодня»
…
«Михаил Щукин, известный также как вор в законе по кличке Зоркий, похоронив свою восьмидесятитрехлетнюю мать, переехал из Подмосковья в Грецию на постоянное место жительства. Вместе с ним переехали двадцать семь человек, все — сотрудники его благотворительного фонда „Ольвия“. Теперь он будет жить на острове Самотраки на собственной вилле. Еще одиннадцать его сотрудников Греция принять отказалась по причине их криминального прошлого. Господина Щукина, сидевшего трижды по самым тяжелым статьям Уголовного кодекса, это почему-то не коснулось. На вопрос местных журналистов: почему он так поступил — эмигрировал из России? — г-н Щукин сказал: „Да просто страшно стало“.
«Криминальная хроника»
