Глава 49. В МОСКОВСКОЙ КРУГОВЕРТИ

Будильник для Гордеева, когда он оказывался в своей московской квартире, обычно не требовался. Всегда находилась добрая душа, которая спозаранку не могла обойтись без Юрия Петровича. А если не звонил телефон, к дверному звонку подступала разносчица утренней почты с тем или иным заказным посланием для Гордеева Ю. П., за которое непременно надо было расписаться в соответствующей книжке. Так что природной «сове» Гордееву в Москве приходилось вести с утра жизнь «жаворонка».

Однако сегодня он проснулся сам, без каких-либо звонков. Увидел рядом уютно спящую Лиду, по случаю июньской круглосуточной жары сбросившей с себя даже простыню, скосил глаза на себя, любимого, также ничем не прикрытого, увидел на столике почти пустую ликерную бутылку – и вздохнул.

«Здесь не ликер впору пить, а горькую!»

Гордеев осторожно встал со своего широченного ложа, с тоской посмотрел на Лиду, лежавшую беззащитно и прекрасно, и, не одеваясь, побрел на кухню.

«Да, пить не минералку, как сейчас, а горькую! Ибо девушку у отличного парня увел? Увел! И то, что девушка к парню равнодушна, оправдание слабое! Ты ведь по отношению к ней проявляешь не серьезные, а очень несерьезные намерения. И осуществляешь их! С другой стороны, что же получается: тебе эту чудесную возлюбленную, можно сказать, подсунул бывший твой свояк, отец любимой племянницы Юльки Пашка Петелев! Ну ладно бы только это! Спасибо, Пашенька! Но пакетик с кокаином, значит, тоже твоих рук дело... И получается... И получается...»

Додумать, что же получается и содрогнуться, Гордеев не успел. Зазвонил телефон. «Петелев?» Он не сразу сообразил, что звонок междугородный.

Это была Баскакова. В Булавинске все оставалось по-прежнему. Андреев томился в СИЗО, но только что ей позвонила тетка Николая Новицкого, Мария Гавриловна, и сообщила, что накануне вечером в свою квартиру в Усть-Басаргине вернулась Инга Новицкая. Оказывается, все это время ее держали в одном из загородных профилакториев непонятной – «или слишком понятной», язвительно прибавила Лариса Матвеевна, – принадлежности. Держали под тем видом, что за ней охотятся люди из наркомафии, с которой якобы имел дело Николай. Как сказала Инга, относились к ней хорошо, даже изображали равнодушие: мол, положено тебе пережидать время здесь, ну и пережидай, читай книжки, смотри телевизор, видео. Вместе с тем едва ли не каждый день, как бы непризвольно, ей говорили, что Николай попал в неприятную историю, в общем, случайно: хотел подготовить материал о торговцах наркотиками, а его сделали невольным наркокурьером. И неизменно повторяли, что ищут кассету, на которой Николаем якобы записаны показания наркодельцов... Если ее обнаружить, это, мол, поможет по-иному оценить поступки Николая, обезвредить преступников.

И Баскакова, и Гордеев понимали, что их разговор, скорее всего, прослушивается. Поэтому приходилось немного играть, но так, чтобы не пережать.

– Но ведь она об этой кассете ничего не знает! – воскликнул Гордеев.

– Верно, – подтвердила Баскакова. – Она предлагала им обо всем узнать у самого Николая... Но сразу начинались обычные штучки-дрючки: Николай якобы сказал, что кассета у вас, Инга, что вы ее должны были спрятать от наркодельцов... А когда она просила свидание – отказывали!

– Не на том ли основании, что Николай болен инфекционной болезнью и лежит в санчасти?!

– Какой вы догадливый, Юрий Петрович! – съязвила Баскакова, рассчитывая, что чужие уши это слышат.

– Да что там! Просто булавинский СИЗО в этом июне поразила какая-то особая эпидемия... А вообще-то они зря суетились! Хорошо хоть девушку, ничего не подозревавшую, ума хватило отпустить. Если бы еще и с Андреевым так поступили... Кассета уже две недели как в Москве, и где надо разбираются – какие и чьи на ней показания и против кого. Но это сугубо между нами.

Баскакова помедлила лишь долю секунды:

– Я так и предполагала.

– Передайте тете, пусть Инга будет предельно осторожной. Лучше бы ей уехать куда-то – как мне кажется. Дела движутся.

Баскакова пожелала успехов, и они закончили разговор.

Тем не менее вопрос с кассетой оставался, и надо было найти надежный канал, чтобы все же связаться с Ингой и выяснить судьбу этой кассеты.

Гордеев залез в ванну и долго стоял под струями прохладной воды.

Лида от всех этих утренних шумов тоже проснулась. Когда Гордеев вышел после освежающей, но мало освежившей процедуры, она была в его спортивной майке, которая, впрочем, как платье оказалась несколько коротковатой. Лицо Лиды было грустным. Гордеев подумал, что она переживает свое ночное признание.

– Петрович, я, к сожалению, почти без вещей, – Лида будто правдывалась. – Вот надела твою майку... Сегодня поеду в свое обиталище...

– Неужели ты думаешь, что я тебя куда-то отпущу одну? – Юрий Петрович обнял ее за плечи, прижал к себе.

– Ты на меня не сердишься? – спросила она, надеясь: он поймет, что она имеет в виду.

– Ну что ты! Разве можно сердиться на человека за то, что он порядочен, верен данному слову. Этим-то и пользуются...

Лида глубоко вздохнула:

– Ты думаешь, все будет хорошо?

– Как это будет с тобой и со мной, к сожалению, даже мы сами не сможем сказать, но я очень надеюсь... А что касается Павла Михайловича, то ему тоже воздастся. На каких-то весах это взвесят – и то, что он нас, так сказать, познакомил, но и то, зачем ему это было нужно...

– Думаешь, он связан с ними, с Булавинском?

– К сожалению, почти уверен. Но я, увы, помню и другое: как ты поняла, он бывший муж моей родной сестры. И отец моей племянницы... Неслабо, да?

Лида вздохнула еще раз, крепко обняла его...

– Наверное, Петрович, это одна из тех ситуаций, когда и напиться не грех, а благо!

Гордеев поцеловал ее в краешек глаза, где начинала наворачиваться слеза.

– К сожалению, – сказал он с бодростью, на которую только был способен, – мы сейчас не только выпить, но даже полежать как следует не сможем. – Лида улыбнулась и с шутливой укоризной покачала головой. – Ведь скоро появится Вадим. Нас ждет Турецкий. А там, где Турецкий, там все равно прозвучит победный марш!..

Однако до торжественных построений оказалось еще далеко.

Вадим – и этого следовало ожидать – привез с собой Володю.

Гордеев и Лида встретили гостей в полном облачении и наготове, однако стоило Володе посмотреть в глаза своей первой возлюбленной, чтобы догадаться о происшедшем. Но он сделал вид, что не догадался. Даже, по принятому ритуалу, обменялся рукопожатиями с Гордеевым, бросив Лиде: «Рад встретиться в столице...»

До встречи с Турецким у них оставалось еще немного времени, и Гордеев попросил Райского заехать в редакцию к Ирине Федосеевой.

Возле метро «Улица 1905 года» он купил букет цветов, однако сюрпризом в кабинет к Ирине они с Вадимом заявиться не смогли. В вестибюле было больше охраны, чем обычно, надо было звонить журналистке и заказывать пропуска.

Впрочем, через несколько минут оказалось, что Ирина к сюрпризам не расположена. Цветы она приняла, но заслать в ближайший номер информацию из Булавинска категорически отказалась.

– Все, ребята. Мой ресурс для вашего Булавинска исчерпан, – сказала она, закуривая. – Я вас уже предупреждала. И не уверена, что вам доставит большое удовольствие заниматься моим трудоустройством.

– Ну что вы, Ирина! – В сизом дыму федосеевской сигареты Вадим стал раскуривать свою трубку. – Да любая газета примет вас с распростертыми объятиями!

– А мне не нужны их распростертые объятия. Меня полностью устраивает издание, в котором я работаю, и я хочу так же устраивать его.

– Но что же нам делать? – Гордеев понимал, что с Федосеевой не договориться. – Кто может напечатать эту маленькую заметочку?

– Да кто угодно! Обратитесь, например, в «Российский телеком», мощно раскручивается газета.

– Считаете, они не откажут? – спросил Гордеев.

– Они не откажут.

И вдруг Гордеева осенило:

– Извините, Ирина. Я не прошу от вас прямого ответа, но хоть намекните... Надо же знать на будущее...

– Чем смогу?

– Этот самый «Российский телеком» напечатает эту информацию из Усть-Басаргинской области без возражений?

– Думаю, с огромным удовольствием.

– И главный не станет преследовать отважных журналистов?

– Не знаю, будет ли он выражать вам личную благодарность. Но отдел информации явно запросит еще. Можете даже статью подготовить!

– А вы больше печатать нас не будете?

– А мы ни под каким соусом! Но запомните, мальчики, мы относимся к разряду немногочисленных изданий, которые считаются независимыми. – Ирина выпустила дым колечками – одно, другое. – Надо поддерживать имидж. Потому и смогла вам помочь. – Федосеева бросила окурок в урну. – Спасибо за цветы. Езжайте в «Телеком», это недалеко, у Савеловского вокзала...

– Ну вот видишь, – сказал Гордеев Райскому, когда они шли к автомобилю. – Чтобы свалить одних, я должен давать другим козыри в руки...

– А чего ты хочешь? – хмыкнул Райский. – Древнейшая профессия – ложатся под того, кто выгоден, кто платит...

– Ты не понял, – с досадой воскликнул Гордеев. – Из общения с Федосеевой понятно, что их газете, которая независима, те, кто обеспечивает их независимость, не посоветовали заниматься булавинскими делами. Но, поскольку Ирине такой расклад не очень нравится, она направила нас в газету, которой разрабатывать Булавинск выгодно. Следовательно...

– А ты не преувеличиваешь?

– Увы, нет. Следовательно, наши усилия по освобождению Андреева должны разрушить, подвалить эту вялинско-манаевскую систему... Но они одновременно расчищают дорогу каким-то новым хозяевам этих краев. И даже могу догадаться каким...

– Слушай, Гордеев! Не рефлексируй! Ты едешь в «Телеком»?

– Еду.

– Вот это правильно. Надо выполнить конкретное дело, а уже потом просчитывать, как откликнется, да как аукнется... Человека выручаешь!

В «Российском телекоме», располагавшемся в местности, где в советское время главенствовали издания ЦК КПСС, чувствовалась, несмотря на юный возраст газеты, та же партийная основательность. В отделанном мрамором вестибюле посетителей встречал милицейский пост – правда, в отличие от прежних времен стражи порядка были в бронежилетах, а один – с помповым ружьем.

– Ну? – Вадим толкнул Гордеева в бок. – Видишь: милиционеры! Хранят традиции. Так что не переживай – «Телеком» поможет. Они здесь всерьез и надолго.

– Они всюду остаются всерьез и надолго, – произнес Гордеев. – Что же, здесь опять бюро пропусков? Опаздывать к Турецкому я не могу.

– Может, через приемную? – Вадим указал на роскошную дверь с тонированными зеркальными стеклами, к которой вели три мраморные ступени.

– Явно эту газету делает какая-то банковско-промышленная группа, – сказал Гордеев, берясь за бронзовую, фигурно изогнутую ручку.

В приемной с мебелью под старину и кожаными диванами их встретила девушка в строгой белой блузке с темным бантом. Узнав, в чем дело, вызвала по внутренней связи, как она сказала, референта по регионам.

Это был молодой человек, лет на пять младше Гордеева, также одетый строго, продуманно и явно недешево. Он совсем не был похож на журналиста, при этом среди клерков он бы мгновенно затерялся.

Однако в краткой беседе с Гордеевым молодой человек проявил вполне профессиональную хватку газетчика. Оказалось, что в его газете внимательно следят за событиями в Булавинске и даже упомянули о них в недельном аналитическом обзоре, который опубликован в сегодняшнем номере.

Девушка в приемной расторопно предложила референту этот самый номер, и тот передал его Гордееву.

Тут же, совместно с Гордеевым, референт провел легкую редакцию принесенной заметки о невольном приключении Инги Новицкой и о пропавшей кассете, пообещал, что немедленно поставит ее в номер, и передал Гордееву свою визитную карточку.

– Надеюсь, это только начало нашего сотрудничества, – и в очередной раз улыбнулся – на этот раз приглашающей улыбкой.

– А ты боялся, – сказал Вадим. – Замечу для твоего успокоения: ты, во всяком случае, будешь знать, какие силы вступают в борьбу за булавинские куши.

– Относительное утешение для адвоката, – хмыкнул Гордеев. – Это интереснее и важнее, наверное, Лиде, если ей уж так хочется стать историком современности... – Он помедлил. – Кстати, Вадим. То есть просьба, наверное, не совсем кстати, но что поделаешь... У Володи с Лидой могут возникнуть какие-то сложности, ну, ты понимаешь... У него все еще фантомы школьной влюбленности, а мы с ней как-то... Не нарочно, Вадим. Володя – прекрасный парень, но я бы никогда себе не позволил, если бы не видел... Там был только пепел.

– Ну так что же ты хочешь? – нетерпеливо спросил Вадим. Он был верным другом, но страшно не любил занимать место посредника в делах любовных.

– Не отпускай никуда Лиду, когда я пойду к Турецкому. Даже если она захочет куда-то уйти – одна, с Володей...

– Но я бы и так ни его, ни ее... «Секьюрити» из меня, конечно, никакой, но все же остеречь ребят от резких движений обязан... Мы по Москве Володю покатаем, он здесь давненько не был, пообедаем где-нибудь в тихом месте...

– Был бы тебе очень обязан!.. А потом давай вечером у меня посидим... Все вместе. Думаю, после встречи с Турецким будет о чем поговорить.

– Сомневаюсь, что это будет очень теплая встреча... – вздохнул Вадим. – Эх, Юра, Юра... Ты меня знаешь, я сам довольно легкомысленный человек, но очень хочется спросить тебя, как та старая учительница: «Мальчик, у тебя это серьезно?»

– Если б я знал... – вздохнул Гордеев. – Но понимаешь, старик, мне с ней так хорошо...

Предчувствия не обманули господина адвоката. Пока они с Райским бегали в кулуары «четвертой власти», в щегольском «пежо» Райского, судя по всему, происходило выяснение отношений, которое, очевидно, так ни к чему и не привело...

– Может, мы с Лидой погуляем немного? – спросил Иноземцев, когда они подъехали к Генпрокуратуре.

– Только под водительством Вадима... – Гордеев сделал паузу, – ...Константиновича Райского.

Оставив Лиду с Володей и положившись на судьбу, Гордеев отправился к Турецкому.

Александр Борисович внимательно выслушал сжатое сообщение Гордеева о делах в Булавинске и о самых последних событиях, посмотрел бумаги из конверта Елены Борисовой-Ковряжкиной, повертел в руках найденную Павлом пулю, которую с безрассудной отвагой любителя Гордеев привез из Булавинска...

– Конечно, Юра, мы всегда видим больше и знаем больше. Но только по сравнению с остальными участниками юридического процесса. У суда, как вы знаете, несколько иной взгляд.

– Знаю. – Гордеев рассеянно чертил в блокноте геометрические фигуры. – Даже если арестуют Вялина, еще полюбуемся, что останется на суде от предъявленных ему обвинений. Заметьте, что, как такового, прокурора в нашем современном судебном процессе нет, хотя процесс считается состязательным.

– Ну не надо пессимизма! – Турецкий закурил. – Хотя это, конечно, так.

– Вопросы, вопросы... Эх, Александр Борисыч, влез я в это дело дальше некуда... Ну вот этот мой бывший свояк, Петелев? То, что он подсунул мне кокаин, это я еще понять могу – своего рода черная метка, предупреждение, чтобы не совался слишком глубоко... Но все думаю, на что же они рассчитывали, когда решили предложить меня Лиде как адвоката для ее отца? Рассчитывали ввести в свою игру? Тогда я проиграл, поскольку не раскусил этого замысла... Конечно, Пашка помнил меня как довольно легкомысленного шалопая, любящего сыграть в плейбоя, но ведь я никогда не давал ему повода предположить, что шкура Гордеева – продажная... Или уже такая философия времени сложилась – надо найти себе крышу потеплее, а не торчать на семи ветрах. И это уже не стыдно, и отечество – уже не вся страна разом, моя страна, а какая-нибудь фирма или даже фирмочка, которая меня купила и даже дала возможность во время отпуска не копошиться где-нибудь в Подмосковье на садовом участке, а оттягиваться по полной на каких-нибудь эксклюзивных островках...

– Давайте, Юра, лучше про Петелева. Все-таки он ваш родственник, во всяком случае, отец вашей племянницы...

– Да... Так вот, этот отец, подложив мне кокаин, уже заработал себе пару-тройку статей УК, но в том-то и дело, что: а) он по дури, возможно, хотел меня как-то вовлечь в свою систему; б) никакой инициативы по привлечению его к ответственности я проявлять не желаю и в) кто возьмет на себя глупость утверждать, что эти Пашкины, мягко говоря, уголовные прегрешения – единственные?!

– Юра, но вы же достаточно опытный человек и, наверное, давно поняли: во всяком обществе есть некоторое количество преступлений, которые, что называется, остаются безнаказанными.

– Но это тоже теория, Александр Борисович. А в реальности кроме моего несчастного свояка есть еще тот, у кого он занимает должность помощника – Замилахин, первый зампред Госкомзаурала...

– Исходите из конкретных обстоятельств. Будьте прагматиком.

– Но неужели вы думаете, что, если я поймал на кокаине Петелева, ничего нет за Александром Григорьевичем Замилахиным? Булавинск – только маленькое звено одной системы.

– Вы меня пугаете!

– Надеюсь, не этим своим выводом?

– Да нет, конечно. То, что создается на развалинах так называемого Советского государства, не может не быть изначально преступным. Ведь разваливалось-то государство, которое было построено на изначально абсурдной экономической и политической основе, которое руководилось не естественными правами человека, а утопической теорией, которая, вообще-то говоря, несовместима с жизнью... Как же вы хотите из беззакония построить государство законов?! Здесь необходимо не усовершенствование, а полное преобразование. Ведь даже социальные программы при большевиках – из чего они исходили?!

– Ну уж не из того, что родителям давали хорошо заработать и на их налоги содержали, скажем, детские сады, школы, институты...

– Вот именно, – кивнул Турецкий.

– Поэтому и боюсь верить, что, унеся ноги из Булавинска, и при этом не с пустыми руками унесясь, все дальше пойдет по закону.

– Юра, уверяю: собранного вами хватит для того, чтобы Константин Дмитриевич имел основания...

– Тогда, Александр Борисович, я все же прокручу вам сейчас маленький фрагмент из признаний Ландышева, которые записал Володя Иноземцев... Совсем маленький. Не для того, чтобы представить масштаб, вы его знаете, а для того, чтобы его оценить...

Гордеев включил диктофон, и Турецкий услышал пересказ истории с отмененным покушением на советника Президента, члена-корреспондента Российской Академии наук, а ныне крупнейшего российского бизнесмена Глеба Натановича Лесовских.

– Интересно, – проговорил Турецкий. – Очень интересно. Насколько я понимаю, Лесовских собирались убрать тогда, когда он еще только входил в коридоры власти. Но уже был, считай, магнатом.

– Да. У меня еще не было времени разобраться с этой записью, но, кажется, эта подробность выводит события на другой уровень, если помнить о нынешнем положении Лесовских. И если усть-басаргинские и булавинские отцы тогда с ним договорились, то сегодня он, возможно, совсем не будет заинтересован в раскручивании дела по полной. Вот что нужно учесть вам с Меркуловым.

– Ну, Константина Дмитриевича высокими положениями не испугаешь. Дело-то он возбудит на основании собранных материалов, как положено, а не взирая на всякие там высокие положения...

– Но ведь будут мешать!

– А нам всегда мешают. И вам это прекрасно известно. Привыкли...

– Но еще такая подробность... – И Гордеев рассказал о сегодняшней поездке в две московские газеты.

– Понятно, – кивнул Турецкий. – Правда, мне не уследить за этими современными изданиями, но я без труда узнаю, в каких отношениях находятся «Российский телеком» и структуры, которые контролирует, которыми владеет Лесовских.

– И все же, Александр Борисович, я хочу обратить ваше внимание на то, что у Резникова завтра встреча в администрации Президента. Он расскажет там о происходящем в Булавинске, но готов содействовать и тому, чтобы президентские структуры, а если нужно, то и сам вмешались...

– Это вам Меркулов скажет, что нужно. – Турецкий собрал бумаги и вещдоки в папку. – Пойдем.

Адвокат юрконсультации номер десять Юрий Гордеев и следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий отправились в кабинеет к заместителю Генерального прокурора Российской Федерации, государственному советнику юстиции 2-го класса Константину Дмитриевичу Меркулову.