Глава 26. СГОРЕВШИЙ ГРОБ
– Уж пишите только, – я вам буду сказывать.
В. Ф. Одоевский. Сказка о мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем
– Когда вы вчера ушли, – сказала Лариса Матвеевна, посмотрев на часы и выходя в прихожую, – я подумала, что этот человек будет вам полезен. Кто там? – спросила она, совсем как вчера, заняв место сбоку от двери.
– Пантюшка, – ответили оттуда.
Вошедший человек был не очень высокого роста, сухощав, но при пожатии его ладони не слабому Гордееву она показалось железной.
– Пантелеев Олег, – представился мужчина, прямо глядя на господина адвоката немигающим взглядом темных глаз.
– Олег Федотович, – уточнила Баскакова.
– Тогда уж скажите: подполковник милиции.
– Олег Федотович был начальником городского уголовного розыска, – пояснила Лариса Матвеевна. – До прихода Вялина.
– А может, еще буду, – жестко сказал сыщик. – После того, как уберу его.
– Олег Федотович знает гораздо больше меня, поэтому вскоре после избрания Вялина мэром он оказался не у дел, – Баскакова продолжала выполнять роль комментатора при этом странновато держащемся человеке.
– Был отстранен от исполнения служебных обязанностей в результате продуманной провокации, – произнес Пантелеев более пространное, чем прежде, предложение.
«Может, разговорится?» – с надеждой подумал Гордеев.
– Лариса рассказала мне, что вы приехали защищать Андреева, – продолжал разговор Пантелеев. – Не люблю адвокатов.
– Возможно, – кивнул Гордеев. – И я много чего не люблю. Но хотел бы уточнить: я действительно осуществляю защиту гражданина Андреева на стадии предварительного следствия. Моя первостепенная задача – не «защищать» Андреева, а вызволить его для начала из СИЗО. Это не самое лучшее место для того, чтобы добиться прекращения дела по ложному обвинению.
– А вы уверены, что оно ложное?
– Странно получается! – воскликнул Гордеев. – Себя вы считаете невинно пострадавшим, а Андреева вялинские прихвостни, по-вашему, упекли за дело.
– Во-первых, я не «невинно пострадавший». Вялин организовал мое смещение за дело. За мои дела. Я ему очень мешал.
– А вы не предполагаете, что и Андреев мог чем-то помешать Вялину?
– Адвокат?! – с сомнением протянул Пантелеев. Он продолжал оставаться в прихожей, словно раздумывал, не повернуть ли ему назад, прочь из этой квартиры.
– Мне известно, что этот адвокат защищал корреспондента, который кое-что, а может, и много чего разузнал о делах Вялина.
– Верно. Был такой корреспондент...
«Так какого же черта!» – хотел воскликнуть Гордеев, но Пантелеев продолжал:
– ...не люблю корреспондентов. Правду говорят: тоже древнейшая профессия.
– Я не совсем вас понимаю, – признался Гордеев.
– И объяснять не придется, – процедил Пантелеев, – если подумаете.
– Подумал – не получается, – сказал Гордеев, теряя терпение.
– Кто нам мешает больше других последние годы? Своими журналистскими расследованиями. Своими версиями. Своими репортажами с места события.
– Я-то полагал, что гласность способствует сокращению преступности всех видов.
– Глупости! То есть, может, и не глупости, если в рубрике «Из зала суда». Но когда суют нос в следствие... Скольких мерзавцев спугнули!
– В мире нет ничего абсолютного. Ведь с помощью прессы можно и ловить!
– Ага, фотки печатать и по телевизору показывать: «Их разыскивает милиция». Пустое все это!
– Но ведь пресса может пустить дезу, сбить уголовный элемент с толку...
– Ну, бог с ними! – махнул Пантелеев рукой, подумав. – Лариса, чаем здесь еще поят?
– Только не в прихожей.
Самоутвердившись и выпив чаю, Пантелеев стал нормальным человеком, даже не лишенным чувства юмора. Действительно, это был кладезь сведений о криминальной жизни Булавинска.
И конечно, он прекрасно помнил историю с убийством Чащина.
– Конечно, Лев сам отчасти виноват, – сказал Пантелеев фразу, которая ничего не выражала.
– В смысле?
– А в том смысле, что прикрываться надо. Туда полез, сюда... Так не бывает. – Он помолчал и добавил: – Без последствий не бывает.
– Но вы думаете, то, что его убили у полиграфкомбината, случайность или он и с ним был как-то связан?
– Газету там печатали. «Булавинские ведомости».
– Это я знаю. Но слухи про левую продукцию – они, конечно, не слухи, а правда?
– Конечно, правда. Вопрос в том, кто эту левую продукцию печатает, сколько и для чего.
– Есть варианты? – с иронией спросил Гордеев. Мол, неужели ж ты, законник, можешь и оправдательные мотивы нарушений учесть?
– Пока есть. При таком налоговом законодательстве, как наше, без нарушений ничего не сделаешь. Отсюда в полиграфии – игры с тиражом, печать на левой бумаге и так далее. Есть, конечно, случаи крутые. Вы у себя в Москве выпустили учебник, очень хороший. Школьникам он нужен? Еще как! Вашего тиража для России маловато? Маловато. Везти его куда-нибудь в Красноярск дорого? Дорого. Невыгодно за такую цену. И вот мы в Булавинске печатаем точь-в-точь такой учебник, как московский, и даже, исключительно ради шутки, указываем данные вашей, московской типографии. В итоге школьники наших краев получают дешевые учебники, кто-то очень хорошие бабки, а вы, москвичи, немало бабок теряете... Вот так: и просвещение, и криминал в одном флаконе.
– Да это мне понятно.
– А раз понятно, то, может, поймете и то, что Лев, газетку свою печатая, наткнулся каким-то образом на такие тиражи, о которых я говорил.
– То есть убили за учебники.
– За деньги его убили, за очень большие деньги. Хотя, вам ли мне это говорить, сегодня укокошить может за все, что угодно, какой-нибудь бомж в подъезде...
– Но вы говорите: деньги. Я все-таки полагаю, что Чащин не участвовал в каком-то левом книгоиздании, не делил доходы...
– Но мог мешать делить свои доходы другим. Там были другие хозяева. И Лев о них узнал. Как считали занятые в том книжном деле, это было для него слишком обременительным знанием. Из него можно было извлечь не только статью для газеты.
– Вы полагаете, он кого-то пытался припугнуть?
– Лев был не тот человек. Но разворачивать свое новое частное расследование он начал точно.
– И в убийстве участвовали люди Вялина?
– Надо еще установить, что понимать под «людьми Вялина»? Как вы считаете, у сержанта в подчинении его люди или чьи-то еще?
– Да, я уже знаю об этой точке зрения, – сказал Гордеев, посмотрев на Ларису Матвеевну.
– Она – единственно правильная, – жестко произнес Пантелеев.
– И что делать в таком случае?
– Драться, господин юрист, драться.
– А что, у вас, в отличие от Чащина, есть прикрытие? – резко спросил Гордеев.
Пантелеев вздохнул и с теплотой в голосе вдруг сказал:
– Ну, вот вы приехали.
Помолчал и добавил:
– А вообще-то, кроме везения, ничего на этом свете нет. Пока тебе везет – ты здесь...
– Да, – протянул Гордеев. – Но иногда кое-что остается... например, видеозаписи.
– Остаются, – согласился Пантелеев, – и за них сажают одного, второго... Для разминки...
За окном раздался истошный звук пожарной сирены.
Слышно было, как промчалась одна машина, другая.
Потом раздался звук милицейского автомобиля.
– Что-то произошло, – сказала Лариса Матвеевна.
– Пожар, – махнул рукой Пантелеев.
Звуки автомобилей угасли.
– Где-то далеко.
– Восставший народ поджег «Вялинский рынок», – пошутила Баскакова.
– Ждите! – фыркнул Пантелеев. – Наш народ миролюбив и благодарен. Даже вору, если он, у него же украв, с ним поделится.
– Но кассета... – начал опять свое Гордеев.
– Кассеты у меня нет, – твердо сказал Пантелеев.
– Но ведь понятно, что Новицкий влип именно из-за нее. Неужели нельзя как-то узнать, где же она наконец. И что на ней?
– Вы, Юрий Петрович, не понимаете всей серьезности дела, в которое ввязываетесь.
– Это общеморальные рассуждения. А я иду небольшими шагами. По сторонам не глазею. Кассета нужна мне для того, чтобы вызволить Андреева.
– Кассета в обмен на арестанта! Ждите! Может, они только потому пока еще живы, что кассета не найдена.
– Я слышал, что кассеты давным-давно нет в городе, что она в Москве.
– Говорят много.
– Хорошо. Тогда позвольте мне поставить вас в известность о программе моего пребывания в Булавинске.
– Послушаю.
– Она предельно проста. Вызволить подзащитного Бориса Алексеевича Андреева из СИЗО. Для начала.
– Что – для начала? Ему выйти или это первый пункт вашей программы?
– Я же сказал, что двигаюсь небольшими шагами. Чтобы штаны не лопнули...
Последние слова Гордеев произносил, стараясь одновременно понять, о чем говорит Лариса Матвеевна по позвонившему телефону.
Но и она сама, закончив короткий разговор, быстро вошла в гостиную.
– А пойти придется! – произнесла, надевая ветровку поверх майки, в которой была. – Звонила Анна Михайловна. Недалеко от ее дома сгорел автомобиль. Насколько я поняла, катафалк. И, могу догадаться, не пустой. С телом Николаева.
– Черт! – вырвалось у Гордеева. – Опередили!
– Что? – не поняла Баскакова.
– Пойдемте, – Гордеев пошел к выходу. – Расскажу дорогой. Быстро же они узнали! Профессионально.
Оказалось, что ко всему прочему Баскакова еще и водит автомобиль. Они погрузились в ее «жигуленок» стального цвета и помчались к набережной, туда, где уже было полно зевак и пожарные поливали пеной валявшийся под травянистым откосом, ближе к воде, обугленный остов катафалка, окончательно уничтожая следы того, что произошло в действительности.
Пантелеева узнали.
К ним троим подошел молодой человек, перемазанный сажей.
– Это тоже из угро, Вася, – шепнула Лариса.
– Олег Федотович. – Гордеев увидел, что у парня слезятся глаза, но он не вытирает соленую влагу. – Горе... Там... там Паша Живейнов...
– Что? – заорал Гордеев.
Оперативник удивленно посмотрел на него и вытер слезы.
– Говорят, Паша Живейнов... там тоже был... Жору сопровождал...
– Но откуда?...
Вася пожал плечами.
– Насмерть? – Пантелеев рванулся к остову автомобиля.
– Обгорел до неузнаваемости. Врачи сказали, правда, что он еще при наезде на парапет погиб.
– Кто там был еще? – боясь услышать ответ, спросил Гордеев.
– Водитель. Паша. – Вася помедлил. – И Жора, конечно.
Путаясь от волнения в словах, он пересказал то, что видели прохожие: катафалк, ехавший по верхней набережной, – внизу была только пешеходная дорожка, отделенная от верха склоном с редкими кустами, – вдруг резко вильнул влево, к парапету, сокрушил его и полетел вниз, где и взорвался.
– Горело так, будто это не жалкий «уазик», а настоящий бензовоз! – удивленно закончил свое повествование оперативник.
Около двух часов понадобилось Пантелееву, Баскаковой и Гордееву, чтобы кое-как разобраться в том, что все-таки произошло этим воскресным днем.
Паша, как и обещал Гордееву, сидел дома. Точнее, лежал. К телефону подходила жена.
Но потом позвонила теща Николаева. Она сказала, что сегодня тело Георгия повезут в собор для отпевания.
«А гроб? – спросил Павел. – Он же без гроба».
«Гроб уже привезли, – ответила теща. – И сейчас все будет готово».
Живейнов, как сказала его теперь уже вдова, не был религиозным человеком и в церковь почти не ходил. Но не так давно крестился вместе со своими детьми – сыном и дочкой. Так или иначе, он решил, что должен обязательно поехать на отпевание.
«Но почему сегодня? – спросил Гордеев тещу Николаева. – Ведь похороны завтра».
«Милиционеры сказали, что завтра не будет времени, а традиции надо соблюдать. Раз крещеный человек, значит, необходимо отпевать».
При этом теща не знала, крещен ли Николаев.
Кроме того, теща сказала, что в больнице и морге вместе с милиционерами был и священник. Но странный – в священническом одеянии, но безбородый, безусый. «Хотя мордатый, как многие священники», – добавила теща. Ее милиционеры взяли с собой в свой автомобиль, а священник уехал в белом «джипе» первым. (То, что это был именно «джип», теща не сомневалась. Точно такой же автомобиль она уже много раз видела в одной телевизионной рекламе.)
Когда автомобиль с милиционерами и тещей выезжал из ворот больницы, к ней подлетел Павел Живейнов на частнике. Сидевший за рулем милиционер хотел было затормозить, но полковник рядом с ним не разрешил. Оглянувшись, теща увидела, что Павел останавливает ехавший следом за милицейскими катафалк и садится рядом с водителем...
Тещу довезли до собора, и она довольно долго там ждала. Милиционеры сразу уехали, священника она больше не встретила, а катафалк так и не приехал. Не было также никого из ее семьи и сватов. Когда она услышала об автокатастрофе, то немедленно поехала на набережную...
Стоя возле черного остова, ставшего смертоносным для двух и крематорием для третьего, Гордеев почувствовал, каким холодом веет от этого остывшего жара.
Вызов, который он пытался бросить, бросил Вялину, был принят. На него Гордееву дали незамедлительный ответ.
Ответ и, очевидно, совет: немедленно убираться из Булавинска.
Гордеев мог предполагать, что Живейнов оказался в катафалке случайно.
Он мог предполагать, что и водитель катафалка был в сговоре с остальными, включая странного священнослужителя, и по первоначальному плану должен был остаться в живых.
Он мог предполагать что угодно.
Но свершившееся было совсем другим.
Страшным.
Но на страх уже не оставалось времени.
Надо было успеть сделать упреждающий удар.
Посильнее, чем первый.