Глава 25. МЭР СЕРЕГА

Гордеев, провожаемый удивленным взглядом дежурной по этажу, которая, однако, выдала ключ без излишних расспросов, прошел в свой номер. Внешне здесь никаких изменений заметно не было.

Юрий Петрович сбросил с себя всю одежду и уж хотел было попытаться постирать ее, но потом раздумал и сложил все в большой пластиковый пакет.

Затем он как мог старательно вымылся и побрился. После утренних треволнений есть не хотелось.

Еще раз натянув перчатки и осмотрев чемодан, Гордеев убедился, что именно тот пакетик, на который он и рассчитывал, продолжает находиться на своем месте.

Затем господин адвокат, прихватив с собой кое-какие необходимые в повседневном быту вещи и пакет с испачканной одеждой, отправился к Баскаковой.

Однако по пути он все же сделал небольшой крюк, с помощью прохожих узнав, как добраться до «Вялинского рынка».

Идя указанным путем, он подметил, что ему встретились два небольших облицованных светло-желтым кирпичом домика – продуктовых киоска с витиеватой надписью на черепичных крышах: «Жанна». Теперь Гордеев знал, что они тоже принадлежат Вялину и его жене.

Дом быта, в котором, как гласила большая стеклянная доска рядом с входом, была и прачечная самообслуживания, по случаю воскресенья был закрыт. Однако рядом кипела торговая жизнь.

Крытый рынок удивил Гордеева довольно продуманной архитектурой, хотя Володя вчера объяснил, что вялинскому архитектору пришлось перепланировать его из уже существовавшего недостроенного здания фабрики бытовых услуг, которую лет десять назад стали возводить рядом с Домом быта.

На первом этаже каменные прилавки были заполнены разнообразнейшими продуктами – Гордееву показалось, что выбор здесь был никак не меньше, чем на подобных рынках в Москве.

На втором этаже торговали промтоварами – от ниток до электроники. Юрий Петрович без труда смог подобрать именно такой стиральный порошок, который, по уверению продавщицы, наилучшим образом отстирывал любые пятна, не только бензинно-керосинные.

Было понятно, что челночный бизнес процветает и в Булавинске.

Когда Гордеев после краткого изложения истории с мотоциклистами рассказал о своих рыночных впечатлениях Баскаковой, та лишь усмехнулась.

– Здесь, как, впрочем, и повсюду, та самая палка о двух концах, про которую так любили вспоминать товарищи марксисты. Диалектика: «с одной стороны», «с другой стороны»... Конечно, хорошо, что товаров и продуктов полно. Хотя, полагаю, их не так много – в городе, где месяцами люди не получают зарплату, не очень то напокупаешься. Кроме того, понятно, что многое притащено на горбу наших несчастных женщин, которые многократно воспеты русскими поэтами, а реально как были тягловой скотинкой, так и остаются.

– Но все-таки Вялин очень неплохо все это обустроил. В конце концов пусть первый шаг таков. Может быть, следующие окажутся успешнее, люди станут не только торговать, но и производить...

– Идеалист, – перебила его Лариса Матвеевна. – Мне остается только пожалеть, что вялинская прачечная открыта не ежедневно. То-то было бы здорово: вначале вашу одежду приводят в, мягко говоря, нетоварный вид, а затем вы получаете от заказчика покушения на вас услуги в виде срочной стирки и чистки – она в его Доме тоже есть.

В ванной тихо урчала стиральная машина. Там, по настоянию Баскаковой, проходили обработку по полной программе гордеевские вещи. Принесенный им порошок она похвалила, но стирать все-таки стала своим.

– Ну, – сказал Юрий Петрович, – теперь, когда я признал, что труды Сергея Максимовича Вялина в некоторой части приносят заметную пользу, а вы, напротив, стали уверять меня в коварстве и общественной опасности вашего нынешнего мэра, не пора ли нам продолжить вчерашние слушания? Как помнится, вы остановились на том, что Вялин отсидел-отработал первый срок. Володя рассказал мне, что потом наш герой поступил учиться в индустриальный техникум.

– Верно, – кивнула Лариса Матвеевна. – Но со второго курса Вялина отчислили, так как во время зимних каникул его сокурсник Леня Строков, угнав из гаража одного отставника «Жигули», предложил Сереге Вялину продать их узбекам, торговавшим на местном рынке урюком. Вялин и должен был найти покупателя.

– Нашел?

– Естественно. Однако сделка не состоялась. Строкова вычислили и задержали, он признался в угоне... Вялина тоже задержали, но он бежал из-под стражи. Погуляв чуть больше суток, пришел в прокуратуру – заметьте, не в милицию! – и сдался.

Потом выяснилось, что за эти сутки он расписался с одной своей подружкой, которая была от него беременна. При этом свое участие в угоне и последующие поиски покупателей «жигуленка» отрицал, говорил, что лишь прокатился один раз со Строковым, не зная, что автомобиль – краденый.

Так или иначе, все для него в тот раз обошлось вполне удачно. Помогло и то, что у Сергея Максимыча оказался прекрасный адвокат – не буду говорить вам кто, это к делу, как мне кажется, отношения не имеет...

– Все имеет, – пробурчал под нос Гордеев, но Лариса Матвеевна сделала вид, что не придает этому значения, хотя прибавила:

– Это уж такая наша участь – вытаскиваешь кого-то из-за решетки, уйму сил затратишь, а вслед за гонораром можно такую благодарность получить, что проклянешь все на свете. – Она помолчала, справляясь со своими мыслями. – Но вот поваляешься на диване физиономией к стене и через несколько дней, утеревшись, поскольку голова все же осталась на плечах, опять – полный вперед! Вот и скажите, Юрий Петрович, какова цена наших доходов?!

– Ну, я адвокат почти начинающий, – развел руками Гордеев. – Богатства еще не стяжал... – Он обвел взглядом комнату, в которой они сидели. – Хотя и у вас, вижу, тоже специфические ценности.

– Я люблю путешествовать, – сказала Лариса Матвеевна. – Много на это уходит. Зато в последние годы повидала немало зарубежа... – Помолчала. – Прежде-то я была невыездной, поэтому разъезжала по своей социалистической Родине. – Она легко встала, подошла к книжному шкафу и распахнула дверцу. Несколько полок было занято – по виду – путеводителями, картами, альбомами городов. – И сейчас почти счастлива, что запреты дали мне возможность увидеть так много в нашей коммунистической империи... Это, кстати, тоже историческая вина большевиков – развалить такую страну! Ведь у нас были все предпосылки, чтобы оставаться миром без границ. Границы – это так невыгодно. Уже для туристов...

– А что Вялин? – осторожно напомнил Гордеев. – Куда пришлось ему проехаться за казенный счет?

– А никуда! Я же повторяю: был очень хороший адвокат, наличествовала, как вы помните, молодая беременная жена, а, кроме того, то, что он непосредственно участвовал в угоне автомобиля, доказать не удалось. Потерпевший – ветеран войны – тоже оказался хорошим мужиком, пожалел парней и просил о снисхождении. Так что дали на этот раз нашему будущему мэру три года лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора на два года. Правда, при этом у него еще произвели частичную конфискацию имущества. Не знаю, что уж там у него конфисковали, но так было... Одним словом, в лагерь он тогда так и не попал, остался на свободе.

– А что в третий раз? Уже покруче?

– Да, в третий раз он получил восемь лет.

Гордеев даже присвистнул.

– Там был уже букет статей. Двести двадцать восьмая, двести десятая и, конечно, сто сорок седьмая. Это, естественно, по старому кодексу.

– А почему «конечно»?

– Но видно же, что Вялин – по своей натуре авантюрист, человек, который тяготеет ко всяческим незаконным приключениям, аферам и тому подобному. На Остапа Бендера он, конечно, не тянет, однако его предприимчивость налицо.

– Но двести двадцать восьмая – это ведь «изготовление или сбыт порнографических предметов». Очень скользкая статья, как мы наконец признали. Не навесили ли здесь Вялину что-то за просмотр с друзьями «Греческой смоковницы» или видеожурналов «Плейбоя»?

– Ну, «Смоковница» в деле не фигурировала, а вот изготовление копий «Эммануэли» и «Калигулы» вменялось в вину. Кое-какую откровенную порнуху с этим знаменитым «дас ист фантастишь» они тоже размножали. Ну, ладно бы это. Тогда сегодня Вялина можно было бы объявлять великомучеником от полового просвещения для стареющих мужчин и пионером распространения эротического искусства в Усть-Басаргинской области. Но там было не только это. Он еще с двумя друзьями раздобыл неплохую видеокамеру – довольно редкая вещь тогда – и стал снимать на нее собственную порнуху. Ведь и у нас немало своих Терез Орловски и Шон Янг – или, как их там?... Тем более один из них был наш местный интеллектуал, оператор с телевидения – Марат Личугин. Он, бедняга, раз шесть поступал во ВГИК, но вот, в конце концов, обрел себя...

– Значит, считаете, неудачник?

– То есть он, конечно, неудачник, но особый. И причины, по которым его браковали на операторском факультете, для меня попросту непонятны. Признаюсь, когда расследовалось это дело Вялина и компании, мы в прокуратуре и юрконсультации все эти вещественные доказательства, все это сплошное неприличие посмотрели. Ну, мужчины, по-моему, более внимательно, наша сестра – как бы с некоторым смущением. Но из того, что я видела личугинского, могу сказать – человек он одаренный.

Гордеев заулыбался.

– И зря вы смеетесь! Не только ведь Достоевский писал об идеале содомском, с его времен это очень многим понятно стало. Есть даже фильм, не так давно по ТВ показывали – «Красота порока». А Личугин со своей полулюбительской камерой достигал удивительных эффектов... Ну, ладно, не о нем сейчас речь, хотя свои три года Марат получил.

– А за что же Вялину восемь? Откуда двести десятая?

– Как всегда, заигрались! Для своих съемок они находили вначале лиц из специфического контингента: молодые работницы, живущие в общагах, несколько студенток согласились, кто-то из околокриминальной среды... А потом Вялину в голову пришло пригласить каких-то пэтэушниц... И все бы сошло, когда бы не дурацкое мошенничество... Это вернувшемуся после недолгой отсидки Ленчику Строкову пришло в голову кидать сограждан, пытающихся продать свой автомобиль подороже...

– Фи! – протянул Гордеев. – Я-то полагал, что Вялин придумал нечто поинтеллектуальнее.

– Увы! Может, еще что и было, да только мы об этом не знаем. На седьмой, по-моему, машине они попались. При обыске обнаружили порнуху. Потом – пэтэушниц, которые, впрочем, никаких заявлений не делали, жалоб не писали и вообще уверяли, что им объяснялось, что это лишь кинопробы для зарубежных студий...

– И они в эту чушь верили? То есть я хочу сказать, вы, судейские, в эти их слова верили?

– Юрий Петрович, вы ведь тоже судейский! Вялин – совсем не дурак, и в, как это говорят, крутых съемках их не использовал. Так, любовные игры друг с другом... При этом у нас была статья за мужеложство, а за лесбос, как помните, ничего наши многомудрые законодатели не предусмотрели. Наконец, я не уверена, что нам в руки попала вся продукция вялинской фирмы. Ведь свои кассеты они продавали не здесь, а в Средней Азии, на Кавказе, в Закавказье... Так сказать, для людей с горячей кровью.

– Уж не обижайте наш этнос!

– Будет вам!.. Словом, по совокупности Сергей Максимович получил восемь. Отсидел от звонка до звонка... Вернулся в Булавинск.

– А здесь – перестройка! Торжество демократии!

– В общем, да. Ну, он активно включился... Женился во второй раз... О первой жене мне мало что известно... Канула.

– А ребенок был?

– Тоже не знаю.

– А кто – вторая?

– Бойкая дамочка. Окончила наш пединститут, иняз.

– Вот как! Впрочем, как мне довелось видеть на фотографии, Вялин – мужчина не из последних.

– Даже смазлив. К тому же мастер спорта по боксу.

– И когда же это он успел?

– Занимался со школьных лет.

– А как же Вялин влез в бизнес?

– Через жену. Говорят, она подрабатывала переводчицей в местном «Интуристе», затем еще с несколькими такими же зарегистрировала кооператив по оказанию образовательных услуг, потом еще что-то подобное. Но все это было довольно бледно, пока не появился Вялин...

– А не стоит ли и за этой Жанной тоже кто-нибудь покруче?

– Сейчас безусловно. Конечно, может, и начинала она при чьем-то покровительстве, но это с точностью сказать не могу. Все-таки не надо сбрасывать со счетов и то, что перестройка помогла многим людям открыть в себе ту энергию, которую они прежде не подозревали...

– А Дом быта, насколько понимаю, чета Вялиных получила все же при покровительстве Манаева?

– Это без сомнений.

– И Вялина Манаев избрал потому, что он – с его судимостями – достаточно уязвим при грамотной раскрутке. Почти марионетка...

– Да, эта оговорка «почти» – очень важна. Вялину позволено очень много. За годы в колонии он приобрел не только кличку Фужер, но и многие повадки вора в законе. Во всяком случае, играет именно эдакого благородного разбойника – потомка Стеньки Разина и тому подобных народных героев. На Пугачева он похож, каким его изобразил Пушкин в «Капитанской дочке». Только ведь у Пушкина этот герой далеко не положительный.

– Иными словами, Вялин у вас не только народный мэр, но и один из самых крупных предпринимателей в городе.

– Точно. Однако хочу вам заметить, что эта его торговля, все это бытовое обслуживание – мелочи.

– Есть что-то более потаенное?

– Есть, но не у него. Я же говорю: Вялин – фигура подставная. Так, мэр Серега. Это народ может выражать свои неподдельные чувства и восхищаться тем, как он матерком кроет начальников, многие из которых старше его. А в более высоких сферах все же обхождение другое, хотя, конечно, и тянущее на статьи из более серьезных разделов УК. А он – Фужер и есть Фужер. Толкнет его кто пальцем покрепче – упадет, а ножка переломится. Больно высока была, скажут.

В дверь позвонили.