Глава 38.
А Игорь в камере вспомнил тот день…
Зачем он приехал в Рязань, он и сам бы объяснить не смог. Но вдруг понял: он должен, должен быть там, потому что иначе просто умрет.
И он поехал, отпросившись с работы. Нашел их старый заброшенный дом, но открывать дверь не стал. Залез на чердак.
Он не зря сюда приехал. Хотя уже и не надеялся, но бывают же чудеса. Брат был здесь. Он спал.
Игорь не стал его будить. Тихонько вышел. Потом два дня жил в подвале сарая, иногда поднимался, чтобы убедиться, что брат все еще там, все еще спит.
А на третий день…
– Кто тут? – тихо спросил Николай, понимая, что кому надо – услышит. – Выходи, не трону…
Несколько секунд на чердаке висела тишина, и сколько он ни вслушивался, не мог обнаружить даже дыхания.
– Коля?..
В полутьме сверкнуло лезвие «бабочки».
– Коль? Ты?..
Из темноты выделился долговязый силуэт, который он теперь, спустя два года после той встречи, забыть уже не мог.
– Игоряшка…
– Живой. Коля, живой… Мы живы…
Братья обнялись. Посмотрели друг другу в глаза. Игорь провел рукой по лицу брата, потрогал шрам на брови.
– Мы живы… – констатировал младший. – Ты не представляешь, как я рад, что мы живы… Да ты иди сюда, садись. Я местную водку не рискнул. Захватил в ресторане.
Игорь извлек пузатую бутылку.
– Нам сегодня б в самый раз.
– Постой, ты же не пьешь? Помнишь, как там наклюкался?
– Помню, Коля, помню. Помню, как ты за меня пошел. Лучше бы я не пил тогда.
– Не лучше. Тебя бы убили, и мы сейчас не стояли бы здесь и не плакали.
Оба вдруг заметили, что слезы обильными горячими каплями обжигают им щеки. Держась друг за друга и не разжимая рук, словно в очередной раз боясь потерять друг друга, они сели на матрас. Игорь налил бальзам, и первую дозу оба почти не почувствовали.
– Рассказывай, дурилка картонная, как тебе-то удалось? – спросил Николай.
– А что мне? После той пьянки, когда ты за меня взялся пакет доставить, а я рухнул на складе в одеяла, проснулся. Слышу, говорят двое. Молдаванин, что у тебя шофером был, и «литер» наш. «Довез? Довез. В лучшем виде. С рук на руки. Его увезли…» То есть – тебя. «А меня отпустили. Даже до части проводили». А «литер» смеется. Я, говорит, его к медали «За мужество» представлю. Газаев с ним разберется. Ну и ладно.
Игорь замолчал. Так ярко в памяти встал перед ним следующий день, когда получил страшное известие о пленении брата.
– Вот он…
Николай достал пакет.
– Зачем же меня подставили?
– Не тебя, Коля, они подставляли. Меня. Я ж писарем был. Столько бумажек через мои руки прошло. Всяких, Коля, бумажек. Груз гуманитарный, медикаменты, перевязочные материалы. Они ж ценились больше, чем патроны. Трейлерами воровали. С некоторых пор я у них как бельмо в глазу стал. Знал слишком много.
Николай молчал, вспоминая тот злополучный день, начавшийся так счастливо.
Потом встал, поискал глазами место, куда бы приткнуть пакет.
– Давай посмотрим?.. – предложил Игорь.
– Нет, военная тайна. Я найду адресата. Я ему все расскажу.
– Пустой номер, Коля, никому ничего не докажешь. Да и нужно ли?.. Они себе начальный капитал нагребли на чужой крови. Свое дело открыли. Кто сколько сожрал, столько здесь и отрыгнул на гражданке. И разница только в сумме. Прокурор ты, зам по тылу, шофер или летеха. Даже председатель медкомиссии, который документы выправил и вчистую всех демобилизовал…
– Нужно. Я всех их вычислю и прижму к ногтю. Если существует высшая справедливость, так я ее исполнитель. За все. За ребят наших, за матерей, за Отечество, которое они облапили своими грязными пальцами, за то, что пол-России побираться заставили.
Потом они сидели всю ночь при свете керосиновой лампы. Пили потихоньку бальзам, и Николай скупо рассказывал о пережитом. В его рассказах не было много крови и душераздирающих подробностей. Просто перечислялись факты, вспоминались даты. Он вспомнил сороконожку. Он вспомнил женщину, которая размозжила голову контрактнику. Он вспомнил старика и Надиру. Он все вспомнил. Говорят, что надо попытаться кому-то высказать свою боль – и станет легче, но удивительно, Николаю не становилось легче. Наоборот, он все больше и больше черствел изнутри.
– Ты-то как выкрутился? – спросил он в конце.
– Помнишь ту связисточку? У нее родственники в Полтаве. Я момент улучил, зову ее. Глаза вытаращила: ты? Я ей все и рассказал. Собственно, она сама при штабе многое видела. Ночью мне из канцелярии бланки принесла и печать. Я себе документы выправил и в Полтаву к ее родичам. Год сидел тихо, как мышь. Полгорода втихую обшил. Начал, правда, с родственников, а потом пошло-поехало…
– Женился, что ли?
– Я бы женился. У нее контракт через три месяца кончался. Снайпер достал.
– Как же тебя никто не зацепил?
– У меня бумаги самые настоящие были. Сам делал. Кто ж зацепит. Приехал в столицу, пошел к военкому. Мне даже комнату вернули. А что, профессия есть, спасибо матушке, шить научила…
– Давай за маму… Как она… умерла?
– Рак. Ходила до последнего. А потом – месяц, и сгорела прямо на глазах.
Выпили.
– И вот ведь что обидно – ничего этим сволочам не делается. Все с рук сходит. Что по ту сторону были, что по эту.
Игорь пьяно махнул рукой.
– Одного встретил – палаткой на Рижском заведует, другой физруком пристроился. Герой кампании. Я уже о полковниках и говорить тебе боюсь…
– Газаев мертв. Погиб солдатом. А про других еще посмотрим…
– Месть, Коля, мне мама перед смертью сказала, не самое благородное чувство. Глядишь, под горячую руку и невиновного тронуть придется…
Николай вздрогнул. Ему вспомнилась ночь побега. Родственница хозяина и блеснувший в темноте кусок остро отточенной жести. Скрип кожи, когда он вонзился в ее горло. Вспомнился и бедняга Женька, подвернувшийся в ночи так некстати… А может, и к лучшему?..
Небо за слуховым окном порозовело. Он посмотрел на спящего брата и подумал, что тот так и не научился пить. Может, это его счастливая звезда? Он погладил брата по затылку. Две макушки. У него тоже.
Игорь посмотрел в окно – была ночь. Жить не хотелось. Половина его существа умерла. Он пытался эту половину спасти – не смог. Зачем теперь ему жить?
Но и умирать не хотелось – брат не все сделал. Надо было еще доставить пакет.
Игорь прислушался к себе – он теперь думал, как брат, он теперь жил, как брат, он теперь и умрет, как брат, не трусливо полезет в петлю, а на поле боя.
Он не понимал, что тоже потихоньку сходил с ума…
