Глава 39.

И вот Гордеев снова в Рязани, но на этот раз в паре с Антоненко. Веселый лейтенант-участковый, встретивший их на вокзале, увидев новый объект для развития собственных теорий, повеселел. Как всякий провинциал, он в глубине души был патриотом родного города и потому долго тряс руку Антоненко, надеясь найти в нем полноценный объект для выслушивания его монологов. Но угрюмый следователь сразу пресек все поползновения.

– Короче, лейтенант, времени у нас не так много, людей мало, что и где искать, мы знаем только приблизительно, следовательно, давайте без предисловий. С понятыми уже договорились?

– А как же. Это сделано в первую очередь. Я теперь по два раза за дежурство заглядываю в дом, и оперативный дежурный время от времени группу посылает.

Антоненко чуть было не издал стон. Воистину говорят: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет. В планы Антоненко не входило привлекать внимание к дому. Чем меньше будет посвященных, тем лучше для дела. Однако понимал рвение провинциального милиционера. Где и на чем тот мог выдвинуться? А так – москвичи заинтересовались, можно лишний раз с докладом зайти к начальству, авось потом вспомнят его участие. На площади их ждал «уазик» городского управления.

– С ветерком? – спросил водитель.

– Лучше не надо… И выключи мигалку.

Водитель расстроился. Ему тоже хотелось показать столичным свою лихость.

У дома по-семейному сидели на лавочке старик со старухой. Понятые. И опять Антоненко расстроился. Эти точно через двадцать минут по окончании обыска разнесут новость по всему городу.

– Начни с сарая, – предложил Гордеев.

Антоненко кивнул, но сам прошел сразу на чердак.

Ему хотелось побыть немного одному, ощутить атмосферу дома. Возможно, один маленький штрих, деталька, предмет обстановки подтолкнет расследование или, по крайней мере, поможет установить психологический настрой подследственного. Игнатьев упоминал о каком-то пакете. Слабая, но надежда найти его все же была.

Антоненко сел на раскладушку и обозрел чердак. Ничего особенного. Все как у всех. Сухие березовые веники подвешены к стропилам. В углу сундук. Старая коляска. Паутина. Из слухового окна, прорезая пыльную глубину чердака, льется солнечный свет.

Антоненко проследил за лучом и заметил мольберт. Интересно, кто из двоих художник? И зачем на мольберте этот маленький замочек.

Антоненко нагнулся над люком и позвал понятых.

– В сарае ничего, – доложил улыбающийся участковый, стряхивая с кителя остатки паутины.

Дождались, когда понятые победили крутую лестницу.

– Попрошу понятых взглянуть на мольберт. Предмет закрыт на навесной замок, – пояснил следователь и, достав перочинный нож, принялся ковырять им в замке.

– Ловко… – восхитился участковый.

В деревянном ящике обнаружились грязные кисти и кусок картона, выполнявший функции палитры. Разочарованию участкового не было предела. Антоненко внимательно осмотрел крышку. Клееная, она в двух местах была еще прихвачена гвоздями. Следователь поискал глазами, чем поддеть крышку. Тут же, на полу, лежал обрезок трубы. Наверняка именно им воспользовались для того, чтобы заколотить мольберт. Под фанерой обнаружился пакет из желтого крафта с неповрежденной сургучной печатью.

– Прошу понятых подойти сюда… Под крышкой мольберта обнаружен пакет из плотной бумаги коричневого цвета, прошитый по сгибам и скрепленный сургучной печатью, – Антоненко поднес печать поближе, – войсковая часть номер 36142.

– И все? – удивился участковый.

– И все, – подтвердил Антоненко. – А ты думал, мы здесь кубышку с царскими червонцами ищем?

– Может, вы завтра поедете? Я своей велел пельменей налепить… – с надеждой в голосе спросил участковый – ему так хотелось, чтобы столичный сыщик был представлен супруге, теперь же рушились самые сокровенные планы.

– На вокзал. А пельмени в следующий раз.

Ни по дороге к вокзалу, ни всю обратную поездку они не сказали о деле и пары слов. Будто по негласной договоренности. Хотя и тому и другому ужасно хотелось заглянуть в конверт, но они еще до отъезда в Рязань договорились, что вскроют его только вместе с получателем.

Антоненко прямо с вокзала позвонил в прокуратуру и попросил коллегу подписать у начальства все необходимые бумаги. Гордеев тем временем вывел свою машину со стоянки, и они направились в дачный поселок.

– Останови здесь, – попросил Антоненко. – Подождем.

Гордеев остановился аккурат под указателем.

– Надо же, как кинозвезда… – кивнул он на надпись.

– Ничего себе «УЮТ», гектар леса, говорит, его прадеду пожаловали. У самого Пирогова ассистировал. Врет, подлец, и не краснеет… А вот и наши, – заметил Борис в зеркало заднего вида приближающиеся машины.

Их было две: автобус и автозак.

– А этот-то зачем? – удивился Гордеев.

– Мера психологического воздействия. Пусть знает, что мы уверены в себе и обладаем всеми следственными материалами. Срабатывает безошибочно.

– Тебе видней.

Они подъехали к воротам, и Антоненко не отказал себе в удовольствии припечатать кнопку звонка, словно та несла на себе часть вины хозяина дома.

Открыл уже знакомый следователю охранник. Увидев за спиной Антоненко Гордеева и двух сопровождающих, детина сделал попытку закрыть дверь, но Антоненко ледяным голосом предупредил его об ответственности за оказание сопротивления. Охраннику пришлось уступить. Они прошли на территорию дачи. Впереди охранник, далее Антоненко и Гордеев, замыкали шествие два милиционера.

Хозяин встретил их по-домашнему. Но никакая улыбка не могла скрыть внутреннего раздражения незваными гостями.

– Не мне вас учить, но обычно, собираясь в гости, хозяев предупреждают о визите, – улыбался генерал от медицины.

– А мы не на блины.

Антоненко протянул хозяину постановление об избрании меры пресечения – содержание под стражей. Тот равнодушно скользнул глазами по тексту. Крепкий мужик, подумал про себя Гордеев, удар держит.

– Может быть, хотите позвонить? Но вряд ли сейчас кого-то заинтересует ваша судьба. Те деловые партнеры, которые еще вчера вели с вами дела, уже через час постараются забыть о своем партнерстве как о страшном сне, – объяснил Антоненко.

– В чем меня обвиняют?

– Обвинение будет предъявлено вам по всей форме, с соблюдением всех процессуальных норм и в установленные законом сроки. У вас есть несколько минут на сборы.

Антоненко кивнул милиционерам. Хозяин вышел. Один из милиционеров пошел за ним следом.

– Да. Хорош гусь, – оценил хозяина Гордеев. – Интересно, подлинник? – кивнул он на натюрморт в стиле Ван Гога.

– Ван Гог написал более тысячи картин. Но только в частных коллекциях Америки его кисти приписывают около двадцати тысяч работ. Хотя наш генерал – человек серьезный. Не удивлюсь, если и это досталось ему от дедушки.

Если хозяин хотел удивить, то добился своего. Он вышел на веранду в полной парадной форме.

– Я думаю, товарищ генерал, в Бутырках этого не поймут, – усмехнулся Антоненко.

– А разве мы не в Лефортово?

– Пока, в свете того что нам известно, на Лефортово вы не тянете. Но вполне возможно, что вами заинтересуются и более солидные органы. Впрочем, все зависит и от содержания данного пакета. Не хотите взглянуть? Адресовано вам. Честно говоря, мне самому чертовски любопытно, что там внутри. Какие такие сверхсекретные сведения сообщал вам Попов спецдоставкой два года назад, исполняя обязанности заместителя дивизии по тыловому обеспечению? Да еще с таким устрашающим грифом…

– Не имею понятия.

– А мне кажется, что вы прекрасно об этом осведомлены. Не волнуйтесь. И я имею соответствующий допуск. Видите ли, отправитель сей секретной информации мертв. Не далее чем вчера ему практически отхватили голову на рабочем месте. А адресат – вы, в добром здравии. Ну так что, вскроем?

– Думаете, имеет смысл?

– Огромный. Для того чтобы попасть сейчас в ваши руки, эта депеша проделала огромный кровавый путь. Изломала несколько человеческих судеб и принесла столько страданий, что их хватило бы не на один роман. Вскрывайте.

Генерал неловко сорвал печать и достал сложенный вдвое лист.

Генерал уставился на бумагу. Гордеев заглянул из-за его спины.

На листе ни слова не было написано, ни знака. Он был девственно чист.

– Но тут ничего нет, – играя удивление, сказал генерал.

– Ну вот и все, – сказал Антоненко. – Я подозревал это. А знаете, генерал, солдат пронес этот пакет вам через ад. Он уже все знал, все понимал. Что его подставили, продали, предали. Но вот пакет он не бросил. Он верил, генерал, что хотя бы вы – честный человек. Он до конца верил, что исполняет свой солдатский, воинский долг. Попову надо было избавиться от своего писаря. Слишком о многом тот знал, а о еще большем догадывался. Нет ничего проще, как послать его с секретной документацией к начмеду округа, а по дороге посланец исчезнет. Надо только сообщить кому следует информацию о маршруте и времени. По дороге человек исчезает. Попал в засаду. Только одного Попов не предусмотрел – чужой жадности. Посланца не убили. Превратили в раба. А раб выжил.

Гордеев впервые заметил волнение. У генерала тряслись руки.

Но больше всего добило генерало то, что, выйдя за ворота собственной барской усадьбы, этот хозяин жизни увидел перед собой крытую машину автозак. В один миг перед его мысленным взором пронеслась вся дальнейшая перспектива жизни в заключении.

Вонь пересылок, клоповные нары и совершенно лишенные утонченности сокамерники, для которых что Ван Гог, что Рафаэль – суть непонятное и мешающее однообразию стабильного существования вне воли.

Генерал неловко задрал ногу на подножку и просительно обернулся к сопровождающим. Один из милиционеров поддел его под локоть. Генерал крякнул и повалился назад.

Гордеев словно очнулся.

– Мужики, кто-нибудь… У меня в аптечке нашатырь и нитроглицерин… Мы не должны его потерять… Это будет несправедливо…

Генерал хрипел у него на руках, закатив глаза. Только не умирай, только не умирай, в отчаянии думал Гордеев.

Антоненко, напротив, был невозмутим. Он смотрел куда-то поверх голов. Сейчас ему ни о чем не хотелось думать.