— Ну и хватит, теперь — вы к нам, — говорил Локтев, укладывая в свой чемоданчик рубашки. Что-то непривычно много у него их стало. — Побывал в ваших асфальтовых джунглях, хватит. Каюсь, иногда жутко тянуло приехать в город. А теперь в лес тянет.

Богомолов только посмеивался.

Последние дни Локтев жил у мэра на даче. Дача была государственная и, хотя располагалась вроде бы за городом, но в то же время как бы и в его черте.

Жить у Богомолова оказалось и удобно, и неудобно. И то и другое по одной и той же причине. Во-первых, Насте легче было встречаться с Олегом. Но с другой стороны, получалось, что они чуть ли не жених и невеста. Анастасия после наркотиков отошла довольно быстро и не без заботы Олега сразу же ринулась в жизнь со свойственной молодым, а локтевской породе в особенности, безоглядностью. Они ворковали целыми днями и вечерами, спорили, хохотали так заразительно и безмятежно, словно и не было этих тяжких дней, этих страшных испытаний. На самом-то деле они были, разумеется, уже жених и невеста, во всяком случае, в сознании Локтева, Богомолова и его жены это укрепилось намертво, но Анастасия, как только отец хотя бы намеком выдавал это свое мнение, возмущалась страшно.

— Что ты опять несешь, папа? — она не выбирала выражений. — Я и думать не смею. После всего… Ты что, Олег меня теперь и близко не подпустит?

Чего больше было в этих словах, кокетства или настоящей совестливости, неясно, но Анастасия все же отчасти смущалась таким близким соседством с Олегом и торопила отца в лес. Локтев тоже испытывал двоякое чувство — комфорта и полной его противоположности. Он теперь каждый день виделся с Таней. Они, точно молодые, пытались скрыть от всех свои отношения, притворялись жутко деловыми, вечно спешащими решать какие-то важные дела, но, как только уходили из дома мэра, мчались к Тане домой и кидались в объятья друг друга не хуже семнадцатилетних. Через два-три часа возвращались ужасно «озабоченными» некими выдуманными делами, чтобы через пару часов снова встретиться и снова мчаться на Татьянину квартиру.

Богомолов посматривал на это весьма иронично. Но уважительно. Он понимал, если уж молодым не так-то просто обнародовать свои отношения, то уж взрослым — тем более.

После всех пережитых бед, впрочем, и у него были другие заботы. Расследование аферы с марганцевым месторождением шло споро, вылезли и другие серьезные дела. Пришлось основательно чистить мэрский аппарат. Из-за этого вдруг напряглась Москва. Стали оттуда звонить и приезжать солидные люди, сначала просто увещевали, дескать, брось, оставь ты этих подонков в покое. Потом намекать, что у «этих подонков» есть кое-какие связи наверху, а потом уже откровенно грозить. Но мэра это не останавливало, это его даже радовало — видно, копнули они с Локтевым глубоко. С работы, чего раньше не бывало, он теперь мчался домой, к Нине. Видно, пережитое и в этой долголетней семье вдруг как бы стряхнуло наросшую кору, оказалось, что деревцо еще очень молодое, зеленое, цветущее. Они с женой уединялись и часами болтали о том о сем, радуясь, как студенты, или, ясное дело, тоже запирались в спальне. Этому тоже сопутствовало двойственное отношение к гостям. С одной стороны — Локтев был рядом. С ним всегда запросто можно было обсудить все дела, Анастасия и Олег не отлипали друг от друга, но Богомолову было тоже неловко, что он, степенный, солидный человек, вдруг снова влюбился в собственную жену.

Поэтому, когда Локтев решил уезжать, все испытали опять же двойственное чувство горечи и облегчения.

Лесничество выделило Локтеву джип. Настоящий японский вездеход. Конечно, тут не обошлось без подхалимажа к мэру, но Локтев отказываться не стал — машина была нужна. Они с Анастасией погрузились, расцеловались с хозяевами, пожали руки, похлопали по плечам, наговорили всяких добрых и обычных в таких случаях слов и отбыли.

Разумеется, они уезжали не далеко и не навсегда, но этим отъездом как бы подводилась черта под происшедшим. Они как бы начинали новую жизнь, в которой все будет по-старому: Богомолов — мэр, Локтев — лесник, Анастасия — студентка, за которой ухаживает Олег, Таня — пресс-секретарь, но теперь и возлюбленная, Локтева.

Когда Локтев выезжал со двора, к мэру как раз приехал Юрий Петрович Гордеев, тот самый адвокат, что спас его полтора года назад в Чечне, — спокойный и деловитый мужчина. Какие у него к мэру были дела, Локтев, конечно, не знал, да и не его это ума дело. Хотя и не первый уже раз Гордеев тут появлялся, и показалось уже было Локтеву, что ко всей недавней громкой истории адвокат имеет какое-то загадочное отношение, но спросить его об этом напрямую Локтев постеснялся. Да и не сказал бы Юрий Петрович, наверно, одно слово — адвокатские тайны…

Избу приводили в порядок дня три. Вставили выбитые окна, отремонтировали двери. Локтев приладил на душ электрообогреватель и пристроил насос, который качал воду, как бешеный. Задумал даже устроить биотуалет. Он справился в магазине, такие были, недорого, в общем, стоили. Очень хотелось ему устроить дочери цивилизованную жизнь. А как-то поймал себя на том, что вполне равнодушно слушает Настюхиных «Мумий Троллей». И казалось, что сумасшедшее время прошло безвозвратно…

И вот Локтев отправился на дальний участок. Анастасия напросилась с ним, он не хотел брать — слишком дальняя дорога, но Анастасия настояла.

— Па, ну зачем пешком тащиться? Есть же теперь машина!

— Ничего, пройдемся, если уж тебе так со мной хочется.

— Ага, значит, машину жалко, а меня нет?

— Ты в мои служебные обязанности не входишь.

— Значит, для тебя работа важнее собственной дочери?

Это был убийственный аргумент. После него Локтев сдался.

— Ладно, поехали.

— Только, чур, я веду.

— Еще чего! — Правда, ему не хотелось спорить с дочерью.

Они жили душа в душу. Локтев молился, чтобы так продолжалось и дальше. А дочь отсутствие диспутов воспринимала как уступчивость отца и, видно, не проверить эту уступчивость «на прогиб» не могла в силу чисто женского характера.

Локтев махнул рукой:

— Ладно, поехали, только не гони и не лихачь.

Анастасия потом долго смеялась по поводу этого предупреждения. Гнать в лесу не было никакой возможности, а лихачить — тем более.

Тем не менее Локтев все бурчал, что она гонит, что сейчас они влетят куда-нибудь, вон в то дерево, например…

Доспорить не удалось. Локтев вдруг выдернул ключи из зажигания и выскочил из машины.

— Что? Па, что случилось?

Локтев прижал палец к губам.

Анастасия тоже вышла из джипа. Поначалу она ничего не слышала, а потом где-то за деревьями, оттуда, откуда они ехали, послышался гул, все нарастающий и нахальный, перешедший в близкий рокот, пока над лесом не промчался пузатый вертолет.

Он сделал широкий круг и снова направился в сторону дома Локтева.

— Быстрей назад! — приказал Локтев сам себе, бесцеремонно согнал дочь с водительского места, развернул машину и погнал ее обратно.

Вертолет летел впереди, но медленно, словно дразня их. И точно прямиком к дому лесничего.

— Па, чего? Что ты? Вертолета не видел?

— Он летит к дому, — коротко ответил Локтев. К нему снова возвращалось немногословие.

— Ну и что?

— А то — пожара нет, я не вызывал.

Анастасия презрительно фыркнула. Не то чтобы она не разделяла опасений отца, просто обидно было, что отец выгнал ее из-за руля. Как прогулка — пожалуйста, дочь, веди (да и то не без выклянчивания!), а как серьезное что-то…

Они вылетели на поляну, когда вертолет как раз заходил на посадку. Локтев бросился к избе, выскочил тут же с ружьем, в котором на этот раз были патроны. Но вертолет, приземлившись, застыл и больше признаков жизни не подавал.

Зато гул послышался снова, теперь уже со стороны дороги. Шли несколько машин. Шли быстро, уверенно, шли прямо сюда.

Анастасии стало слегка не по себе. Она, конечно, знала, что отец ее в беде не оставит, выручит, если что. Но вот промежуток между бедой и выручкой был ужасен. Анастасия такого больше пережить не смогла бы.

— Спрячься в погреб, — традиционно приказал Локтев, когда машины уже замелькали между деревьями.

Анастасия спряталась, а Локтев залег и приготовил ружье.

Как только первая машина показалась из-за кустов, он пальнул прямо в капот, от чего тот открылся и встал дыбом, перекрывая водителю и всем сидящим в машине обзор.

Машина тут же остановилась, и из нее выскочил… мэр.

— Виктор, ты что?! Решил и впрямь меня прикончить? Ничего себе гостей встречаешь!

Локтев сплюнул от досады — действительно, уже от каждого куста шарахаться стал.

— Хоть бы сообщил… У меня рация исправна, — сказал он, обнимая Богомолова. — А вообще, нечего тут эскортами разъезжать. Невелика шишка, надо к народу поближе…

— Я-то шишка невелика, а вот ты…

— А я чего?

Наконец все машины вырулили на поляну, и из них стали выходить люди. А были все это серьезные штатские и в высоких чинах военные.

— Так что же тут, учения?

Нутро вертолета раскрылось, и высыпал оттуда полный взвод солдат.

— Нет, не учения. Но тоже важное дело. А дочь где?

— Сейчас, — Локтев ушел в избу, вызвал из погреба Анастасию.

— Вылезай — наши.

Не успела дочь выбраться, как в избу деловито вошла Таня, быстро чмокнула Локтева в щеку и тут же полезла в одежный шкаф.

— Где у тебя рубашки, костюм?

— Да на кой мне рубашки?

Но Таня уже доставала белую рубашку и серую пару.

— Одевайся, герой.

— Вот еще, придумали! Чего вы, честное слово…

— Давай, давай, народ ждет, — поторопила Таня, выходя из избы.

Анастасия выскочила наружу и тут же заскочила обратно:

— Па! Там все так… Торжественно так!

Она тоже бросилась переодеваться, и, когда Локтев уже натянул парадный костюм, она еще, разумеется, готова не была.

Локтев вышел из избы и остолбенел.

Солдаты выстроились почетным караулом. Появился некто в генеральской форме. Пожалуй, он был моложе его, Локтева. И моложе полковника, который передал ему коробочку. Откуда-то появилась импровизированная трибуна, микрофон, журналисты…

— Вы чего тут? — опять растерялся Локтев.

И торжество началось, отвечая на все его вопросы. Локтев обалдело вертел головой, понимая, конечно, что он виновник торжества, но, когда генерал взял у полковника коробочку и удостоверение, сердце Локтева как-то сильно сжалось — он несколько раз видел такие коробочки.

— Ты что, обалдел? — обернулся Локтев к Богомолову, но тот прижал палец к губам, дескать, слушай, что тебе скажут.

Генерал назвал его имя и фамилию, зачитал указ, из которого ясно было, что орден Локтев получает вовсе не за свои похождения в Белоярске, а за ту чеченскую войну. Награда искала его несколько лет. И если бы он не вышел из лесу, так и осталась бы невостребованной. Локтев заплакал. Да, вот так взял и заплакал. Потому что вспомнил погибших своих ребят, вспомнил бои и вообще… Это было горе, но это была и жизнь. Он понял, награждают не его одного — всех, кто воевал рядом, кто погиб и кто выжил, кто покалечен телом, а кто душой. Просто его имя было тогда на слуху. Он хорошо воевал.

Генерал открыл коробочку и остолбенел. Собственно, это не совсем правда, потому что иначе он бы не произнес ни звука, а так на фразу «…твою мать!» его все же хватило. Мэр и все, кто стоял близко, округлили глаза. Коробочка оказалась пуста. А Локтев улыбнулся мокрыми глазами. Награда нашла героя, да сама куда-то исчезла. Возможно, ее потеряли по дороге, возможно, кто-то спер ее еще в Москве. У военных трудная судьба, а у их наград — еще труднее.

Потом были журналисты, потом поздравления, а потом они ушли в лес вшестером, Богомолов с женой, Анастасия с Олегом, Таня и Локтев, просто сели на траву и выпили горькой водки. Обмыли несуществующий орден и помянули погибших друзей.

Пока женщины и Олег сооружали традиционный шашлык, Богомолов и Локтев разговорились о недавних делах. Мэр рассказал о том, что следствие закончено. Скоро будет суд. Рассказал, что все теперь путем. Вот даже скоро в Белоярск приедет президент. Будет тут встречаться с китайским премьером…

— Что такое? — спросил Локтев. — Ты-то чего смурной?

— Да? — встрепенулся Богомолов. — Нет, ничего…

— Что-то не так?

— Видишь ли… Не знаю, как у тебя, а у меня чувство какой-то незаконченности.

— В смысле?

— Мне все кажется, что ниточку мы с тобой не до конца размотали, — признался мэр.

— Как это?

— А вот так — мелкую мы изловили рыбешку, а акула, как всегда, ушла…

— Так, думаешь, это были не акулы? — задумался Локтев.

— Теперь почти уверен. И плавает она не глубоко, а… высоко. Такие дела одними местными силами не сладишь. Это кто-то очень крепкий должен быть на самом верху.

— На самом верху? На самом-самом?

— Может быть, и на самом-самом-самом…