Глава пятая
ОБОСТРЕНИЯ

Если женщина обожает интриги, ее не убедят никакие заверения в том, что отношения с мужчинами могут строиться исключительно на искренности и взаимопонимании. Она все равно будет старательно и упрямо выискивать те моменты, где ее пробуют надуть, обмануть, использовать в каких-то еще неизвестных ей корыстных целях, короче – обуть. Выход в подобных ситуациях может быть единственный: полностью подавить ее волю, заставить слушать «старшего», открыв при этом рот, и поглощать лишь ту информацию, которая ей будет дозволена.

Филипп Агеев не любил общих рассуждений на отвлеченные темы, поскольку считал себя человеком конкретных мыслей и дел. Но, будучи заранее проинформирован об основных ведущих, скажем так, чертах характера Юлии Марковны, провернувшей то ли самолично, а возможно, и с помощью давнего и верного спонсора господина Носова-старшего многоходовую операцию по устранению препятствия, которое могло бы поставить под угрозу ее благополучие, Филя заранее решил подстраховаться – на случай возникновения ситуации, могущей вызвать у объекта его действий недоверие. Если женщина начинает сомневаться в доподлинности происходящего, если только способна усомниться на миг – а не дурят ли ей голову, пиши пропало.

Поэтому подготовка к «правде» была им продумана и обговорена заранее с Головановым и Демидовым. Как говорится, для вящей убедительности кровавые «сопли» должны быть настоящими. И чем трогательнее станет затем забота о пострадавшем, тем вероятнее утвердится и вера объекта в то, что его – а в данном случае ее – не надувают.

Филя так сочно рассказал о желании съесть раскаленное и острое мясо, яростно запивая его соответствующими случаю алкогольными напитками, изобразив при этом поистине дикарский аппетит, что немедленно возбудил аналогичное желание и у дамы его сердца, у которой стали даже для постороннего заметно проявляться не менее зверские инстинкты – рвать и терзать, насыщать душу и тело, короче, утоляться до упора. Другими словами, дама как-то неожиданно быстро дозрела, и пора было начинать сбор вполне спелого урожая.

Не давая Юлии опомниться, он начал рассуждать вслух о том, как лучше поступить в этом случае – далеко неординарном. Ни в одном ресторане, конечно, ничего этакого позволить себе нельзя – и мясо будет не то, и атмосфера чужая. Есть другой вариант: срочно затариться, да вот хоть в той же «Софии» напротив – там просто замечательные когда-то были полуфабрикаты! И мотануть... Куда лучше? Можно к нему, но есть небольшое препятствие: не жена, нет, он человек холостой и пока не имеет желания распрощаться со своим статусом. Родня, будь она неладна!.. Можно сделать звонок приятелю, но... его же, сукиного сына, потом не выгонишь! Он же, как увидит Юлию, тут же, конечно, обомлеет! Исключено, делиться Филя ни с кем не привык! Можно...

А дама уже сообразила, что лучшим из всех возможных вариантов окажется лишь тот, который предложит она. Тогда Филя стал обдумывать: а хорошо ли, правильно ли будет ему, помощнику адвоката, ехать к женщине, так или иначе связанной, пусть даже косвенно, с тем делом, которое они собираются истребовать возвратить на доследование? Вопрос тот еще, разумеется... А если попробовать не нагнетать, если не афишировать? Мол, нигде не был, ничего не знаю, а в конечном счете подите вы все к черту с вашими вопросами! Тогда почему бы и нет?

И его вынужденное согласие было встречено ею как первая ее же победа.

А дальше все было разыграно как по нотам.

Филя сказал, что «София» – это все-таки для плебеев, мясо уже готовое, туда-сюда – на сковородку и жуй. Неинтересно. А вот он знает одно местечко, где им дадут свежайшее парное! Тут недалеко, у одного знакового грузина.

Покатавшись немного по переулкам вокруг Миусской площади, Филя остановил машину возле небольшого магазина «Продукты». Предложил Юлии посидеть, подождать его в машине пяток минут, пока он сделает заказ, а заодно и подберет подходящие напитки.

Ну как было усидеть? Разумеется, она изъявила желание присутствовать. Очень хорошо!

Филя давно знал и этот магазинчик, и его хозяина, поэтому отправился, поддерживая даму под ручку, сразу во двор, к подсобным помещениям.

Пожилой и очень носатый Ираклий был рад гостю, критически осмотрел его подругу и тоже остался доволен. Пока принесет заказанное мясо, предложил по бокалу хорошего домашнего вина – из собственных погребов! На нем, кстати, и решили остановиться. Ираклий приказал наполнить приличную пятилитровую емкость.

Прощаясь, он проницательно и мудро посмотрел на женщину и, сделав свой взгляд страстным, пригласил заходить почаще, чтобы доставить истинное удовольствие мужчине, который конечно же понимает толк в настоящей красоте. Юлия млела от искренней лести и уже чувствовала себя на том перевале, от которого два шага до вершины наслаждения.

Все действительно складывалось как нельзя лучше.

Филя нес к машине свертки и сумку, Юлия, скользя и покачиваясь на высоченных своих каблуках, плелась сзади. Естественно, что Филя на какой-то момент выпустил женщину из поля своего зрения. И этим немедленно воспользовалась судьба-злодейка в лице двоих амбалов, которые нарисовались неизвестно откуда в темном проеме дворовой арки.

Пока Филя, открыв багажник, укладывал продукты в машину, двое негодяев, мало того что оба в самом деле здоровенные, как книжные бандиты с большой дороги, от них еще за версту несло жутким перегаром, а морды определенно были обтянуты темными женскими капронами, грубо, но ловко подхватили не успевшую издать и звука отчаяния женщину и, будто полено, потащили ее куда-то в глубь двора. При этом один из них завязал ей рот какой-то отвратно воняющей тряпкой.

Но, как всегда в тех же традиционных книжках про злых похитителей и спасителей-героев, в самый последний, считай – критический момент возник Филя. С громким криком он ринулся на похитителей. И вскоре один из них уже валялся на растоптанном снегу, извиваясь от невиданной боли. И пока Юлия поднималась, отброшенная ими в снег, пока приходила в себя и, подчиняясь команде Филиппа, бежала к машине, сам герой отключил и другого насильника, продемонстрировав серию головокружительных приемов, прыжков и подсечек – короче, весь арсенал американского кинобоевика с Джеки Чаном в главной роли. В стремительном прыжке он следом за ней влетел в салон и с ходу врубил по газам с такой силой, что его сверкающий «БМВ», сделав сумасшедший прыжок, в мгновение ока умчался с места побоища.

Только отъехав пару кварталов, Юлия обратила внимание на то, что лицо Фили залито кровью. Она перепугалась, но он тут же постарался ее успокоить, объяснив, что ничего страшного: просто его нос, кажется, вступил в непосредственный контакт с каблуком нападавшего. Вот и все. Он остановил машину, вышел, зачерпнул из сугроба свежего снега, вытер им лицо, потом то же самое проделал уже с помощью носового платка. Кровь еще немного посочилась из носа, но скоро прекратилась, оставив героический след на ослепительно белом воротнике сорочки. Но уж это в самом деле мелочи жизни.

Филя не стал обсуждать с Юлией подробности схватки. Вполне достаточно было того, чему она оказалась свидетельницей. Но она все никак не могла поверить, что он – один! – вот так легко справился с двумя громилами! Филя, нехотя и как бы смущаясь, объяснил ей, не отрывая между тем взгляда от дороги, что за этот бой сам себе он поставил три с плюсом, не больше. В Афгане у него такой номер просто бы не прошел, там душманы были все как один тренированные, сильные, жилистые, и потому справиться с двоими, как вот только что, ему вряд ли бы удалось. Просто повезло, что эти сопляки, хоть и накачанные, и здоровенные с виду, на самом деле оказались не очень умелыми бойцами. Ну и все, и хватит о них. Одному, который упал первым, – она ведь успела заметить? – этому наверняка будет грозить скорая импотенция. Ну и второй – он с полчасика полежит и потихоньку придет в себя. Еще с Афгана Филя усвоил, что врага надо первым делом отключить, а уж потом только решать его окончательную судьбу. Трупов навалять – не задача для спецназа. Это семечки, как четыре действия арифметики по сравнению, к примеру, с интегрированием, то есть высшим мастерством профи рукопашного боя...

Вроде бы мудрёно рассуждал Филя, но Юлия, бывшая непосредственной и участницей, и свидетельницей прошедшей только что схватки, слушала неторопливую речь храброго кавалера как восхитительную музыку. Время от времени она подносила свой надушенный платочек к его распухшей губе и все еще кровоточащему носу и отстраненно думала о том моменте, когда сможет уже без стеснения и в охотку отблагодарить своего спасителя. И этот волнующий момент приближался с каждой минутой, по мере того как машина подъезжала со стороны Таганки к Котельнической набережной.

– А почему ты не захотел позвать на помощь? Из магазина? Там же полно народу? – совершенно логично поинтересовалась вдруг Юлия. Варит, оказывается, головенка-то!

– Скажи, Ираклию нужна такая проблема на свою шею? Как ты считаешь? Ну набегут менты, никого, конечно, не найдут, а мзду получить за собственное беспокойство не преминут! Это ж такая публика!.. Неужели тебе нужно объяснять? – У них уже очень хорошо получалось на «ты».

– Верно... я как-то не подумала... И откуда они взялись?..

– А там вокруг много строят. Вполне могли быть и лимитчики, и бомжи. Дома старые, народ выезжает, переселяется в новые места. А их пустые квартиры заселяет временно вот такая шпана. Так что ж, облаву на них, что ли, устраивать? Стыда ведь не оберешься.

– Ты прав, – сказала Юлия и успокоилась окончательно. Видно, все же мучила ее какая-то неясность.

А Филя не мучился: партитура была разыграна в самом лучшем виде. И сейчас Сева с Володькой наверняка уже подъезжают к «Глории», чтобы рассказать Денису Андреевичу, какой веселый спектакль был только что разыгран во дворе у старого Ираклия. Которого, кстати, предупредили, чтоб он не высовывался, сидел молча, ни на что не реагировал и к никому не кидался на помощь со своими мясниками. Ираклий, свой человек, все понял правильно.

Разговор получался интересный. Когда Кротов убедился, что в определенной степени завоевал доверие Осинцева, если этот человек вообще обладал способностью кому-нибудь верить, Алексей Петрович решил некоторым образом взять быка за рога.

Словно невзначай, посетовал по поводу такой странной, непонятной и трагической гибели Инны Александровны, которую, оказывается, знал довольно неплохо. Точнее, даже и не столько сам, сколько его жена – тоже, кстати, Инна Александровна, но – Полонская...

Борис тут же уверенно закивал: уж эта фамилия была ему хорошо известна! Значит, «строительная фея», как ее почтительно именуют в некоторых высоких кругах, и есть супруга уважаемого?.. Ну надо же, как тесен мир!

Словом, отношения были установлены. И соболезнования Кротова, хоть уже и не мужу, но все же не постороннему человеку, были Осинцевым восприняты нормально.

Он в свою очередь как бы походя поинтересовался, чем, собственно, вызван интерес Кротова к делу двухлетней давности? Алексей Петрович спокойно ответил, что именно это дело и явилось сегодня причиной их встречи. Далеко не случайной.

– Но проигрыш честный! – тут же остановил Кротов настороженного Осинцева, у которого, кажется, возникли не совсем те мысли, которые устраивали бы Алексея Петровича в данный момент. – Я хочу быть с вами, Борис Аркадьевич, абсолютно искренним. Дело действительно серьезное. И надо обсудить некоторые его аспекты не в официальном порядке, а сугубо приватно. Без посторонних.

– Да я слушаю... – Осинцев даже как-то поскучнел. Наверняка эта тема была ему неприятна.

– Возник ряд попутных вопросов, ответы на которые могли бы дать, если бы, естественно, захотели, только вы.

– Но вам-то что за интерес? – с пренебрежительной интонацией спросил Осинцев. – Вы ведь бизнесмен, как я понимаю, а не сыщик?

– Будет правильнее сказать – и то, и другое, Борис Аркадьевич. Более того, мне доводилось в прежние времена служить и в безопасности, и в милиции. Так что круг интересов, как вы можете себе представить, довольно широкий. Но лично мне не хотелось бы лишний раз вызывать у вас неприятные воспоминания, а потому я и выбрал вариант для разговора, скажем так, дружеский. Если вы не против?

– Да уж чего теперь, – скучно отозвался Осинцев. – А на самом деле вы все-таки кто?

– Будет правильно назваться одним из тех, кто взялся отыскать истинного убийцу Инны Александровны, а заодно и тех, кто организовал и заказал сие варварство. Но не пугайтесь, уж вас-то никто не собирается подозревать. Ни в коем случае! Так вы не будете возражать, если я кое о чем все-таки поспрашиваю вас?

– Такой ужин, ей-богу, взяли и испортили!

Кротов захохотал. Даже слезы стал вытирать носовым платком. Осинцев посмотрел на него, помолчал и сам рассмеялся.

– Действительно, черт знает что! – продолжал веселиться Кротов. – Но вы должны простить меня, Борис Аркадьевич, что поделаешь? Не я расследую это дело, но меня очень просили помочь. Причем просили хорошие люди, которых я глубоко уважаю. И я пообещал. Разве в этом есть что-то недостойное?

– Да не об этом я... – Осинцев слабо махнул рукой. – Просто, честное слово, надоело все... Понимаете, мы... ну я и Марина, вернулись в эту проклятую квартиру. Я не хотел, но она настояла. Понравилось ей там, что ли, кто знает. Вот и живем, но все время словно что-то гнетет. Я уже сто разных вариантов предлагал, а она не приняла ни одного. Шлея, понимаете?

– Бывает. Попадет под это самое место, и хоть ты тресни! Сочувствую... Но мои вопросы, в сущности, сводятся вот к чему. Вы не можете вспомнить, не пропало ли что-нибудь из квартиры покойной? Такое, что представляло бы особую ценность?

– Вам нужен ответ?

– Да, потому что может потянуться след к убийце.

– Ну я не думаю, что вы так запросто отыщете, например, следы трехсот тысяч баксов, которое ушли со счета Инны в неизвестном направлении где-то за месяц до ее такой идиотской гибели... Отравить крысиным ядом! Это прямо что-то из Медичи!

– А денежный вопрос тогда не поднимался? Не помните?

– Возможно, он отмечен в материалах дела. Но беда в том, что деньги она снимала со счета сама. А вот куда после девала, неизвестно. Во всяком случае, следствие этот вопрос как-то не очень интересовал... Был и еще факт, не нашедший вразумительного ответа. Не помню теперь, на втором или на третьем году нашей совместной с Инной жизни, будучи в Италии, я приобрел, по ее просьбе, симпатичное колье. И подарил ей. Дорогое. Она надевала его при мне, кажется, всего пару раз. Очень красивое! А хранила в собственном сейфе, в нашей бывшей спальне. Так вот, это колье тоже исчезло бесследно.

– Но вы заявили о пропаже? Когда шло расследование.

– А что толку? Если его никто, по сути, кроме меня, и не видел! Сейф, кстати, был закрыт. Ключи на месте – там, где лежали всегда. В сейфе находились также ее брюлики, как она их называла, – серьги, пара перстней, брошь с брильянтами и большим, на два карата, сапфиром. Эту штучку я ей привез из Швейцарии. Так вот эта хренотень оказалась в сейфе. Нетронутой. Отсюда и вывод.

– Какой же?

– Умный, Алексей Петрович. Как и вся наша правоохранительная система. «Мне показалось»! Верите?

– А почему я должен вам не верить?

– А вот они заявили, что, поскольку нет доказательств существования сего ожерелья, поскольку нет свидетелей и нет никаких вещественных следов ни в сейфе, ни вообще в квартире, хотя я не очень понимаю, что это такое, то и базара нет.

– Так и сказали?

– Ну, может, я немного утрирую, однако... в этом смысле.

– А что, действительно никаких следов не осталось? Наверняка ваше ожерелье, если оно очень дорогое...

– Пятьсот тысяч баксов.

– Ничего себе! Так об этой покупке просто обязаны помнить те, кто вам его продал в Италии. Затем, должны были остаться бирочка с указанной ценой, сертификат на изделие и прочее. Где это все?

– Откуда я знаю? Мне-то зачем было хранить весь этот хлам?

– Тоже верно. А дома искали?

– Когда я появился в своей старой квартире, это уже после похорон Инны, там все было перевернуто с ног на голову. Что искали и что нашли, знают лишь те, кто занимался обыском. Но опять-таки в протоколе обыска ничего существенного. И ни слова о деньгах, будто их и не было, и тем более – об ожерелье.

– Оно вполне может еще где-то всплыть. Вы бы узнали его?

– А зачем я? Вы правильно заметили, есть фирма. Наверняка остались фотографические изображения изделия. Если надо...

– Это было бы очень хорошо. Но мы еще поговорим на эту тему... А теперь, Борис Аркадьевич, я хочу задать вам самый, может быть, неприятный вопрос. Что вы можете рассказать о характере Инны Александровны? По-человечески. По-родственному, вы ведь лет пять-то прожили вместе?

– Знаете, по этому поводу я, пожалуй, попробую отделаться хорошим анекдотом. Но вам станет ясно многое. В том числе, возможно, и причина нашего скоропалительного развода. Хотите?

– Конечно. Если у вас мой вопрос не вызвал резко отрицательных эмоций.

– Вызвал, ну и что? Но вы, похоже, нормальный мужик и способны меня понять. Так слушайте... У одного пожилого еврея умерла жена. Собрались друзья на поминки. Вот один говорит, что покойная Рива была замечательной женой... «Да-да, что вы знаете!» – реагирует вдовец. Другой говорит, что она была замечательной матерью своих многочисленных детей. У вдовца та же реакция: «Да-да, что вы знаете!» Третий уверен, что она была уникальной хозяйкой, четвертый – удивительно гостеприимной, пятый... шестой... А вдовец все повторяет как попугай одно и то же: «Да-да... что вы знаете!» Наконец последний, самый старый и мудрый сказал: «Хаим, вот мы тут вспоминаем твою покойницу, а ты повторяешь одно и то же. Хаим, конечно, мы все вместе знаем о ней меньше, чем ты один. Так скажи нам о том, чего мы точно не знаем про Риву!» И он ответил: «Друзья мои, это была такая сволочь!» Вам нужны дополнения, Алексей Петрович? – грустно усмехнулся Осинцев.

– Отнюдь, – ответил Кротов. – И это мне кое-что подсказывает. Но... выводы окончательные делать пока рано. Я благодарю вас, Борис Аркадьевич, за превосходный вечер. Надеюсь еще встретиться и при более приятных обстоятельствах.

– Пообещайте одно: хоть немного держите меня в курсе, ладно?

– Искренне обещаю...

– Их там было двое, – сказал Валера. – И я их видел, но...

– Что-то помешало сказать правду следователю? – спросил Самохин.

– Вот именно. Но в тот вечер пришли двое, а вот ушел только один. Второй остался у нее.

– Раньше ты его видел, этого второго?

– А как же! Вот и тетка его тоже знает. Да, теть Поль?

– Да видела... басурмана... – поморщилась Полина Ивановна. – В последние дни он зачастил бывать-то. И сама все: ах, Гриша! Чего не звонил? Почему – то, почему не это? Балаболка! Вот и довела до беды...

– Вас следователь об этом допрашивал?

– Так чего допрашивать-то? Я и сама им сказала, когда спросили, кто в доме бывал. Фамилий-то я не знаю, не интересовалась, а как зовут сказала. Гриша, мол. А вот второго-то я ни разу в ее доме не видала, и откуда взялся, тоже не ведаю. А оно вон как вышло!

– Значит, сказали вы про Григория, назвали его имя, а следователь – он что?

– А я почем знаю? Наше дело какое? Вот то-то и оно! Он говорит: раз в тот день, мол, Гриши тут не было, так и болтать нечего.

– А ты, Валера, говорил о двоих?

– Я-то говорил, да что толку? Опиши, говорит, подробно? А как я его могу описать? Да они оба похожи были. Что один, что второй. Этот, который Григорий, он в последнее время тогда стал часто у хозяйки бывать, тетка правду говорит. Раньше-то все я, когда случалась нужда, помогал ей. Я машину еще в армии водить научился. А теперь ее обычно возил этот Григорий, здоровый такой парень, я так думаю, что он из братвы какой-нибудь. Такому обменные пункты брать, а не сумки за этой... таскать. Так вот и говорил, а Мансуров только рукой махнул – и все.

– Слышь, Валера, а может, у этого Григория с Инной-то Александровной чего было? Любовь там, а? Или просто так, для здоровья?

– Да откуда! – Он небрежно отмахнулся. – У нее же тот старик уже был на примете! Который из мэрии. Хоть и старый дядечка, а еще, видать, ничего! Крепенький старичок! Бодрый! Сам машину водил. Вот с ним у нее, наверно, и была любовь, так она смотрела на него.

– А как?

– Ну... как! Как на жениха! – Валера вдруг рассмеялся, видно что-то вспомнив из прошлого.

– А скажи-ка мне вот что, – остановил его Самохин. – Григорий, он что же, в тот вечер вообще так и не выходил, да?

Валера посмотрел на него с некоторым сомнением, будто раздумывал, стоит ли говорить, потом вздохнул и как бы решился:

– Да тут такое дело... Я, после того как теть Поля вызвала милицию, все никак не мог понять, куда ж он девался. Ведь был, я точно помню. И дежурил как раз я в тот день. И по времени все сходилось к тому, что отравили хозяйку вечером. Или ночью. А нашла вот она, теть Поля, только утром. Кабы пораньше, может, и жива осталась бы... Не знаю. Но я думал и потом решил посмотреть, что у нас да как. Наверх поднялся, к чердаку, а там люк на технический этаж открыт. Ну в смысле замка нет. А он всегда висел, мы его регулярно проверяли. А тут нет, и все. Я в люк залез, прошелся туда-сюда, гляжу, с соседним люком, из третьего подъезда, ну та же история. И видно, что его недавно открывали. Пыль стерта, а кругом все в пылище! Убирать-то некому. Да и нужды нет.

– А ты рассказал о своих наблюдениях следователю?

– Так он и послушал меня! Да они же сразу стали мне дело паять! Отпечатки пальцев взяли, чего-то там проверили и заявили, что в квартире убитой найдены мои следы, ну отпечатки то есть. И – на Петровку!

– Но ты все-таки говорил о Грише?

– А чего было делать? Говори – не говори, какой толк? Они мне там такое устроили!.. – Валера нахмурился и опустил голову.

– Что именно?

– А то вы не знаете?! – вдруг вспылил парень. – Такую прессуху показали...

– Для чего? Ты разве говорил неправду?

– А им, что ли, моя правда была нужна, да? А зачем они тогда суку ту ко мне подсадили?

– Что за сука? – спросил Самохин, хотя уже догадался, о ком и о чем, о каких следственных действиях идет речь. – Ты в общей камере сидел?

– Сначала – да. А потом перевели в одиночку. Чтоб думал лучше! И скоро тот мужик появился. Советчик хренов... Это ж он мне и подсказал, на кого надо показания дать. А я... Ладно...

– Вообще-то, Валера, – мягко сказал Самохин, – вот с этого момента я хотел бы, чтоб ты сам записал, как все было.

– Не буду я ничего писать! – чуть не взорвался тот. – Вам надо, вы и пишите!

– Ладно, давай тогда на магнитофон наговаривай.

Николай придвинул к Валере магнитофон:

– Давай представься для записи. Фамилия, имя, отчество, адрес и так далее. Потом я скажу два слова – и начнем запись...

– Ознобихин я. Валерий Владимирович, двадцать шесть лет, по договору с ДЭЗом охраняю второй подъезд в доме пятнадцать... Того мужика, которого подсадили ко мне в Петрах, звали Миша, больше ничего про него сказать не могу. Как познакомились, тут он стал подъезжать ко мне. Он говорил, уже не первый раз парился, поэтому и толковый совет мог дать, как себя с ментами вести, чтоб и они отвязались, и самому целому остаться. Ну я не стал сразу возражать. А потом, когда следователь Мансуров пообещал мне по максимуму определить, тут я подумал, что на хрен мне такая радость? А Миша этот подсказал, как и что надо следаку говорить. Вот тогда я и насчет люка рассказал, и про второго, про Григория этого. Но Мансуров сказал, что я нарочно все путаю, и записывать в протокол не стал. Еще пригрозил, что если я снова начну путать следствие, то он постарается мне накинуть к сроку, который уже обеспечен. А мне что, сильно надо? За чужие грехи париться? И вообще, какой такой срок?! Я что, убивал? Нет, таких доказательств тот следак не имел, я у него проходил как свидетель, а свидетелей не сажают. Это я и сам точно знаю.

– Ну это еще бабка надвое сказала... Бывает, вызовут в качестве свидетеля для дачи показаний, а потом, глядишь, и поехал голубчик с браслетиками на белых ручках...

– Все равно моей вины не было!..

– А кто еще с тобой работал? Допрашивал, улики собирал?

– Майор из уголовки, как он назвался, Лукин фамилия. Мордатый такой, здоровенный, и башка тупая, как у братана какого... Цепь еще на шее носит, с палец толщиной. Он такой же мент, как я... а ладно, ну его теперь! Но я его все равно запомнил!

– Было за что?

– Много чего было... Во, видите? Полчелюсти вставил, в стройбате всякое случалось, а вот целым вернулся, но этот... гад... Ничего, сочтемся когда-нибудь...

– Ты, парень, на себя-то не бери, не надо. Вот тут уж верно, схлопочешь такой срок, что до конца дней хватит. Били, значит?

– А у нас допросы иначе и не проводят! Тебе по морде, ты летишь со стула, тут добавка – по почкам, по печени, снова сажают... Это называется у них мозги прочистить. Всякое было... Как вспомню, так... А ну их!..

– Получается, что ты ничего толком и не знал, а они взялись вышибать из тебя именно те показания, которые были нужны им?

– Точно. Я сперва и сам не понимал зачем. А после двух допросов, когда контролер приволок меня в камеру и сказал, чтоб я больше не рисковал своей жизнью и не падал с лестницы на железный пол, это они так меня отделали, вот тут Миша и стал объяснять, как мне отмотаться от дальнейших побоев и дать показания, которые лично мне не грозят ничем, зато позволят этим гадам ментам быстро закончить дело и передать его в суд. Ну, мол, что на них тоже свои сроки давят, показатели ухудшают и все такое.

– Итак, давай подробнее, что ты показал?

– Чего говорили, то и показал... Ну чего?! Мне сказали, что я видел только одного, а не двоих, которые шли к Инне Александровне и про кого я заявлял раньше. Это они же и про тень на стене придумали... И что в никакие люки я тоже не лазал и ничего не видел. Вот, а потом мне карточку такую дали и сказали, что ее и оставил в квартире убитой сам убийца: выронил, наверно, из кармана, когда чего-то доставал.

– Про карточку поподробней.

– Она, оказывается, из казино была, которое называется «Карусель», это недалеко от дома, на Ямской. Но на ней ничего такого указано не было, только адрес самого заведения.

– Фамилии владельца не было?

– Нет.

– Тогда откуда же они знали, что эта карточка преступника? А не, скажем, хозяйки? Она ведь тоже бывала в том казино?

– И не раз. Но у нее, сказали, имелась своя, именная. А это чужая, значит. Того мужика.

– Интересная логика. Ну ладно, дальше.

– Чего дальше? Велели умыться, домой привезли, чтоб переоделся, и повезли в то казино... Три дня возили, сидел при входе, а они охраняли, чтоб не сбежал. Ну потом я и увидел его...

– Сам узнал?

– Ну как?.. Сперва показали, а потом велели запомнить. Он не один там был, вдвоем пришли. Как раз с тем, кого я тоже на лестнице видел, с Григорием. Но про второго мне велели молчать. А этого... опознать.

– Где и как проводилось опознание?

– А меня после этого опять в камеру сунули, но в общую. Я там и просидел-то всего два дня. В общем, привели к тому следаку, к Мансурову, а в следственном кабинете трое сидят, у стены. И этот, которого я должен был опознать, посредине. Ну я и указал на него. После этого составили протокол, я расписался, а через час меня снова вызвали из камеры к следаку, и он подписал освобождение под подписку о невыезде. Это чтоб я до суда не сбежал. И еще сказал, что если я пасть отворю, то могу сразу заказывать себе похороны по первому разряду.

– Да? Это как же?

– Это когда ты сам дрова для себя в крематорий несешь. Хорошо объяснил. А перед тем как на суд вызвали повесткой и майор Лукин заехал, чтоб у меня, как он сказал, дурных мыслей не возникло слинять, приехал Гриша. Он сразу заявил, чтоб я ваньку не валял, а говорил, что велено. А на лечение – вот зубы вставил и еще осталось – деньжат подкинул.

– Много?

– А какая разница?

– Да мне-то без разницы, и требовать от тебя называть точную цифру ни прав, ни желания нету. А спрашиваю, чтоб знать, за сколько этот парень, которого Гришей зовут, так?

– Ну.

– Так вот, чтоб знать, за сколько тот своего двоюродного братца продал. На будущее. Не хочешь, не говори. Но я бы таких мерзавцев просто душил. Или топил в сортире.

– Но ведь по всему выходило, что убил Инну Александровну именно Андрей.

– Так им надо было. Да и парень сам сознался. Мол, ревность его замучила. Был влюблен, ухаживал, а тут какой-то старик!

– Да фигня все это! Андрея я всего-то и видел один раз. В тот день. А Григорий, тот частенько заезжал к хозяйке. Нет, не знаю, может, что-то у них там и было, он пару раз даже утром уезжал от нее. Мне уже дежурство сдавать, а тут он – бежит по лестнице, насвистывает. И ручкой так: привет, мол!

– А Полина Ивановна его там, у хозяйки, значит, тоже видела?

– Да сколько раз! Ну и что? Он же у нее шоферил, я рассказывал. А когда его не было, тут и мне приходилось помогать. Она не скупилась, у нее работать можно было. Вот и теть Поля тоже говорила так. Да, теть Поль?

– Добрая была, чего рассказывать...

– Так сколько он тебе заплатил за то, чтоб ты оговорил на суде его брата? Никто ж все равно с тебя эти деньги требовать не станет, не бойся.

– А чего бояться-то? Ну тыщу... баксов.

– Неплохо. Да и челюсть того стоит – это чтоб без обид в дальнейшем... И что, с тех пор его не видел?

– Не-а.

– Обыск в квартире кто проводил?

– Да все они же, Мансуров с Лукиным. Соседей в понятые взяли. Теть Полю вот и меня посадили и велели смотреть и молчать, чтоб не мешали им работать. Ну и наработали, блин...

– А что такое?

– Ну эксперт этот ихний, он хоть следы какие-то обнаружил, а они только перевернули все вверх дном, протокол составили, опечатали дверь и уехали. Надели мне наручники и заявили, что все сходится к тому, что это я отравил хозяйку.

– А допрашивали когда?

– Да это уж потом, на второй или третий день только. А бить начали вообще на третьем или четвертом допросе. И потом – в одиночку. Ну вот, все теперь рассказал, больше ничего не знаю. Но если опять будет суд, я говорил: мне это дело ни на хрен не нужно! Я новых показаний давать не стану. Здоровье дороже.

– Смотри, паря, как считаешь нужным. По опыту знаю, что иной раз трусость не отстраняет, а, наоборот, притягивает опасность к человеку. Ну а потом ведь, сам факт вышибания из тебя нужных следствию показаний – куда уйдешь от него? А никуда. И стоматолог, что лечил твою челюсть, подтвердит, что конкретно и когда он делал. Гришу этого наверняка в розыск объявят. К Андрею уже адвокат поехал. Старик Поспеловский свои показания тоже дал, и он не верит, что убийца – Андрей. Видишь, тут многое сходится к тому, что не зря Григорий опасался твоих разоблачений. Интересно узнать, сколько он следователю Мансурову дал, вот что. Но эти мерзавцы ни в жисть не сознаются. А с работы полетят оба – и следователь твой, и тот опер. Если всем миром взяться. Но ты боишься. А что, может, правильно, кто тебя, Валера, знает... Ладно, остановимся пока. Будем заканчивать. Говори, что все, что записано на магнитофон, правильно и от слов своих ты не отрекаешься. И покончим на том...

Нелегкая работенка предстояла Филе. И не очень приятная в моральном плане.

Надо было устроить шикарное представление, во время которого страстная и жаждущая наслаждения женщина проявила бы себя во всем блеске своего таланта, а вот ее трудолюбивый и изобретательный партнер никак бы при этом не засветился.

Вероятно, у Юлии Марковны уже длительное время не было подходящих кавалеров – и потому она готова была сорваться с тормозов. И к такому развитию событий ее подтолкнула совершенно мастерская увертюра в виде зажаренного мяса в красном вине, которое быстро и ловко приготовил Филя. Дама была уже достаточно разогрета, даже и не испытав толком предварительной крепости Филиных объятий. И проявила такую стремительную активность, что партнер мог полностью отдаться в ее власть и следить лишь за тем, чтобы ненароком не обернуться к молчаливой, но заинтересованно фиксирующей происходящее чувствительной видеокамере.

А вот партнерши этот момент абсолютно не касался. Она будто нарочно демонстрировала и свою плоть, и сокрушающую страсть, с коей занималась любимым делом, в котором действительно понимала, а возможно, и видела высший смысл. Кто их знает, этих яростных, боящихся преждевременного заката хищниц?!

Будучи в душе очень честным человеком, Филя понимал, что занимается вещами, мягко выражаясь, мало достойными мужчины, но тут прежде всего, к сожалению, имело место дело – тоже, кстати, не слишком благонравное. Дело, в котором эта пышущая здоровьем и энергией дама являлась если не прямой соучастницей, то наверняка одним из вдохновителей преступления.

Размышляя об этом и тем самым оправдывая себя, Филя, однако, не забывал о глазке камеры и старался изобрести позы максимально пикантные. Он уже заранее видел глаза Юлии Марковны, которая скоро откроет для себя собственные, неведомые ей доселе, возможности и будет вынуждена сделать совершенно конкретные выводы на будущее. Как бы ни старалась она забыть обо всем своем прошлом. Вот и надо было ей о нем хорошенько напомнить. Да так, чтобы у нее больше не оставалось шансов врать, сочинять и подставлять невиновных людей ради личного благополучия. Или, возможно, каких-то иных целей.

И, словно почувствовав какой-то совершенно запредельной своей интуицией, о чем он думает, она отвалилась от него в сторону, широко раскинулась и, глядя прямо в камеру, что очень насторожило Филю, но он постарался не выдать своих опасений, почти задушенным, хриплым от усталости голосом произнесла:

– Ну вот ты скажи... ты же смог оценить, да?.. скажи, чего не хватало этому козлу?.. Я что, совсем уж никудышная баба, да?.. Чего его к той стерве потянуло? На старости-то... Ур-род...

Она все еще мстит, понял Филя. Возможно, у нее теперь комплекс такой образовался – где угодно и с кем угодно мстить бывшему мужу. Променявшему ее на... Одну минутку! А как же все эти разговоры про старшего и младшего Носовых? Они-то зачем, от великой тоски по большому сексу?

– А ему разве тебя не хватало? – цинично спросил Филя.

– Ой, брось! Это же ходячая мораль... Зануда и бабник. Вот такое невозможное сочетание... Оказывается, еще как возможное! Да ну его к черту! – воскликнула она, решительно поднимаясь и возвращаясь к прерванным занятиям...

Запас пленки в камере был рассчитан на два часа беспрерывной съемки. Включалась она вместе со светом в спальне, что и сделал Филя, едва вошел в эту комнату. Потом, правда, выключил верхний свет по просьбе Юлии Марковны, но для работы съемочной аппаратуры значения это его действие уже не имело. Раз включившись, она должна была работать до упора.

По Филиным прикидкам, там должно было остаться еще на полчаса. Ну и пусть себе работает вхолостую, сколько можно изображать героев «Основного инстинкта»? Надо сделать перерыв и отвалить на кухню. Малость подкрепиться и вернуться на ринг уже в новом качестве. Любовная страсть все-таки должна быть обоюдной. А не такой вот, очень пока односторонней.

Сказано – сделано. Правда, сорокадвухлетняя женщина успела-таки доказать практически своему ровеснику – а Филя был ненамного и старше-то ее, – что настоящее желание границ не знает, как не знает и пощады. Дама выложилась полностью, после чего с не меньшим удовольствием, не обременяя себя ненужной одеждой, отправилась вслед за Филей на кухню, где вскоре заскворчала на большой сковороде, приносящей счастье в дом, ну той, что постоянно думает о нас – правильно, «Тефаль»! – новая порция мяса, обильно политого домашним вином старого Ираклия.

Главное дело было сделано – необходимые свидетельства добыты, что в дальнейшем давало Филе полное право расслабиться. Чем он и успешно занялся, не будучи больше уже обремененным условиями...

Под утро, когда счастливая женщина мертвецки спала, Филипп Агеев аккуратно снял камеру с платяного шкафа, отсоединил проводки от выключателя, смотал их и сунул аппаратуру в бездонный карман своего шикарного пальто. Немедленно демонстрировать удовлетворенной женщине качество съемки и актерского исполнения было бы, по его мнению, делом некрасивым и неправильным. Ей следовало дать возможность остыть, пережить случившееся, возможно, даже оценить еще раз свои и партнера возможности, чтобы сделать некоторые выводы на ближайшее будущее – наверняка же через какое-то время захочется повторения! – а вот уж тогда можно и наступить на мозоль. Причем достаточно чувствительно. Так, чтоб у нее не осталось выхода, кроме одного, который и будет ей подсказан суровыми сыщиками, добывающими вот такими незаконными и неэтичными способами доказательства невиновности осужденного молодого человека, по какой-то совершенно непонятной причине взявшего чужую вину на себя.

«Это что, шантаж?» – наверняка спросит она.

«Вот именно», – будет ей ответом.

А для большей наглядности можно будет напечатать парочку постеров с особо завлекательными позами, которые и будут ей продемонстрированы. Покажется мало, тогда превосходные полиграфические изделия могут появиться в одночасье на всех этажах огромного здания на стрелке Ленинградского и Волоколамского шоссе, где размещается фирма «Московия». Но после этого «отвратительного демарша» вопрос с принадлежностью указанной фирмы будет решен быстро и окончательно. Вот и выбирай! Откровенные признания либо вечный позор, от которого не отмоешься уже ни при каких обстоятельствах. Что подскажет разум, можно себе представить: ни характера, ни взрывного темперамента ей не занимать. Но и перегибать палку тоже не стоит. В конце концов получит она и эти пробные постеры в свое распоряжение, и видеопленку, и даже честное слово забыть обо всем случившемся, но лишь в обмен на полную откровенность. Пойдет на такой шаг? А куда денется? В этом почему-то был уверен Филя. Как и в том, что по прошествии какого-то времени все это покажется ей довольно забавным, не более. В том случае, если она действительно не замешана напрямую в жестоком убийстве.

Впрочем, баба с таким характером вполне могла однажды ляпнуть: «А ну, ребята, уберите с глаз моих эту суку!» Вот «ребята» и взялись, выполнили заказ. Да ведь только надо еще доказать, что он был, этот заказ, и это не желание убийцы оправдать свое преступление.

Совершив свое черное дело, Филя ласково и нежно распрощался с полусонной любовницей – вслух он уже имел право так ее называть, пообещал вскоре созвониться и покинул гостеприимный дом. Не забыв, однако, оттиснуть в куске пластилина ключи от входной двери – ну зачем, спрашивается, в следующий раз рисковать да хоть и тому же Самохе, подбирать отмычки, если имеются запасные ключи?

А что такая необходимость может появиться, и в самое ближайшее время, Филя был почему-то уверен.