Глава шестая
В ГЛУХОМ УГЛУ

И суток не прошло, как Юрий Петрович Гордеев был готов благодарить себя за принятое буквально в последний момент решение: ехать поездом до Вологды, а в дальнейшем рассчитывать на милость местных правоохранителей либо на попутный транспорт. А ведь поначалу решил было на собственном «форде»! Хорош он был бы на занесенных снегом дорогах, одолеть которые под силу разве что трактору или крутому джипу.

Ну что касается помощи местных правоохранителей, то это, в сущности, представлялось пустым номером. Правда, перед отъездом Юрий вместе с Денисом заглянул для краткой аудиенции к его дядьке, генералу Грязнову, командующему московскими милиционерами. Вячеслава Ивановича, на базу данных которого Денис очень рассчитывал, в общих чертах посвятили в суть дела – никто бы и не решился использовать его права и возможности втемную! – а уговорить после этого сделать звоночек кому-нибудь из милицейских ответственных лиц в Вологде большого труда уже не составило: он и сам по мере сил всегда помогал им в трудную минуту. Но ведь по нынешним-то временам телефонный разговор – это одно, а вот возможности того самого «ответственного лица» – совсем другое. И это следовало учитывать, а потому и не обижаться, когда обещается одно, но делается иной раз в корне противоположное.

Начальник отдела уголовного розыска, говоря по старинке – транспортной милиции, совершенно занюханный майор Переведенцев, который, по мнению Гордеева, скорее всего, спал на рабочем месте и обдумывал во сне свои пенсионные перспективы, глядя на Юрия Петровича поверх замызганных очков, перебирал какие-то бумажки на письменном столе.

Грязнов, между прочим, прощаясь, сказал, чтоб Юра, раз уж ему приспичило добираться поездом, прямо на вокзале нашел отделение милиции и там спросил, где размещается их уголовный розыск. Туда и поступит команда от начальника Вологодского управления внутренних дел, с которым он разговаривал. Иначе с чего бы это Гордеева занесло именно сюда?

Так вот, этот самый майор нашел наконец нужную бумажку и долго разбирал собственные каракули. А взобравшись, потребовал от Гордеева подтверждающий его личность документ. Прочитал, вернул и... задумался.

Думал долго, даже жестом разрешил Юрию курить, для чего и свою пепельницу ему подвинул. Наконец изрек, что с транспортом нынче как никогда туго. Впрочем, этого уже можно было ожидать, судя по тем мыслительным усилиям, которые предпринимал майор. Но выход все же есть!

В тот район, где находится колония строгого режима, что нужна адвокату, проложена узкоколейка – для вывоза леса. Обычно раз в двое суток туда ходит тепловоз с вагоном и десятком платформ. Сегодня состав как раз ушел. Недавно. Значит, его возвращения следует ожидать завтра, а отправления обратно, соответственно, послезавтра. Оно конечно, вездеходом было бы и попроще, да и побыстрей, только где ж его взять-то, вездеход? Очень логично...

Другими словами, добраться до леспромхоза можно в настоящей ситуации лишь по узкоколейке, ну а там уже небось местное начальство расщедрится на какой-нибудь подсобный транспорт. Такая вот перспектива. А иная, увы, не просматривается.

Мог бы и не хмуриться, не разводить руками майор Переведенцев – его возможности уже оценил адвокат. Но затраченные усилия, по идее, должны быть отмечены, и Юрий Петрович, не сомневаясь в том, что понимает правильно, достал из дорогой сумки одну из бутылок припасенного коньяку. В иных ситуациях это самая мощная и твердая валюта.

Майор проснулся окончательно и предложил тут же отметить знакомство с москвичом. Что было немедленно и сделано.

Но в какой-то момент Переведенцев снова будто впал в привычную ему задумчивость. Помолчав, он поднял трубку телефона и попросил кого-то срочно узнать – на всякий случай, – ушел уже или еще нет состав на Вакуловку. И немедленно сообщить ему лично.

Пока выпили еще по рюмке – под мандарины, которые Юрий тоже добыл в своей сумке, – пришло известие о том, что поезд, которым интересовался майор, что называется, набирает пары, чтобы с минуты на минуту отчалить в указанном направлении. Переведенцев негромко выматерился и закричал, чтоб отправление срочно задержали, он сам сейчас подъедет, это оперативная необходимость.

Бодро вскочил, поставил початую бутылку в сейф, сделал Юрию жест собираться, и они выскочили на привокзальную площадь, где томился в ожидании неизвестно чего совершенно уже задрипанный «уазик» с синей, полустершейся полосой по когда-то желтому кузову.

– Бегом на лесо-осклад! – скомандовал Переведенцев и обернулся к Юрию. – Вот же, надо ско-озать, повезло-о! И как уго-одал, а? Что-то прямо подсказало-о... – Он «окал», будто нарочно подчеркивая эту, самую главную для него букву. Во-ологда – одно слово!

Мимо завалов длинных древесных хлыстов и аккуратно упакованных, видно, уже для дальнейшей транспортировки штабелей свежих, остро пахнущих досок и бруса они пробежали по-спринтерски. Небольшой тепловозик действительно пыхтел, мелко дрожа всем корпусом, готовый сорваться и бежать в сумеречную даль, таща за собой длинную вереницу пустых платформ.

Майор с ходу поднялся в будку машиниста, о чем-то там переговорил, а затем соскочил на грязный, утоптанный снег и махнул Гордееву рукой: бежим, мол, дальше.

Обычный железнодорожный вагон был последним в этой веренице. Добежали, майор кошкой – и откуда только прыть взялась! – вскочил в тамбур, нашел проводника, что-то быстро объяснил ему и крикнул Юрию:

– Чего ждешь-то-о? Бего-ом до-овай!

Юрий поднялся в вагон. А майор, хлопнув его по плечу и сказав, что позвонит сейчас в леспромхоз, чтобы там встретили, спрыгнул и помахал рукой, провожая.

Проводник – крепкий, кряжистый мужик в добротном тулупе – велел новому пассажиру проходить в вагон и там устраиваться где свободно.

Обычный плацкартный вагон был наполовину заполнен пассажирами – все, как один, в тяжелых тулупах, валенках, с полосатыми сумками, мешками и какими-то вовсе старомодными баулами. На адвоката никто не обратил никакого внимания. Юрий выбрал вторую полку, на которой ничего не лежало – ни вещей, ни одежды, а только свернутый матрас, развернул его и забрался туда.

На нижних полках двое молодых мужичков, скорее даже парней, раскладывали на столике пищу – вареную картошку, копченую колбасу, хлеб с луком и солью и непременный бутылец.

– Извините, ребята, – решился наконец обратиться Юрий, – ехать до леспромхоза долго?

– А че, впервой, что ль? – без всякого интереса спросил один.

– Да, в командировку.

– А о-откуда? – спросил в том же тоне второй.

– Из Москвы.

– А-а... – ответил второй и замолчал.

– Так долго? – не выдержал Гордеев.

– Кому как... – философски изрек первый.

– Четыре часа, – добавил второй. – Хошь отдохнуть, спи, разбудим...

– Слышь, Мо-осква, – поднял голову первый. – А у вас там во-о-дку-то-о ишо пьют?

– Пьют, – усмехнулся Юрий.

– Ну так по-олезай сюда, уго-ощайся...

Парни оказались рабочими леспромхоза, и возвращались они на работу из Вологды, куда ездили по своим делам. Скоро узнали, зачем Юрий добирается в их глухомань. А когда поняли, что едет он, чтобы выручать невинно осужденного, тут вообще прониклись к нему полнейшим уважением. Стали вспоминать подобные же случаи, рассказывать про своих родных, знакомых, друзей и приятелей, доказывая, что о какой-то справедливости говорить вообще-то даже и не приходится, и тому столько доказательств, что... Короче, уже скоро Гордеев узнал, по понятиям этих простых рабочих парней из глухого села, что каждый живущий в России либо уже отсидел свое, либо дожидается очереди, и никуда ты от этого дела не денешься. И которые еще не сидели, то исключительно по недосмотру той же милиции. Но такие вот случаи, когда из самой Москвы едет адвокат, чтобы скостить кому-то там срок, так это, можно сказать, чистый анекдот, который они теперь долго будут рассказывать своим знакомым. А с другой стороны, едет же человек! Значит, не врет. И раз так, чего не помочь? Встретят его или не встретят? – лишний вопрос, коли встретят – и ладно, ну а как не встретят – отчего ж не проводить до конторы-то? Обязательно надо проводить.

Они еще долго обсуждали этот острый, прямо-таки животрепещущий вопрос, а Юрия Петровича стало клонить в сон. Он поблагодарил гостеприимных попутчиков, вернулся на свою полку и словно отрубился. Благо в вагоне было тепло и даже немного душновато.

Лидия не могла понять, что конкретно так ее взволновало. Ведь не влюбилась же она в этого Филиппа, чтобы ревновать, да еще к кому?! Ну, во-первых, если рассуждать о ревности, то это, конечно, сплошная чушь. Тем более только что познакомились. Да и не вызывал никаких объяснимых эмоций у нее этот шибко самонадеянный мужчина. А вот что касается необъяснимых – то тут, пожалуй, сложнее. Что-то все-таки тревожило и раздражало. И отсюда и возникало наверняка – во-вторых! Интуитивно Лидия чувствовала, что если бы тот же Филипп, или Филя, как он сам ей представился, ушел бы с любой из ее подруг, ей бы, возможно, не было так обидно. За себя, естественно, за кого же еще?! А ведь получалось, что она сама, правда – по его настоятельной просьбе, свела Агеева с Юлей, передала, так сказать, с рук на руки, а теперь он увез ее... Куда? Этот вопрос был примерно понятен. А зачем? Такого вопроса даже и не стояло. Ясно, что ему понадобилось от нее, глаза-то вон как сверкали! Но почему он так грубо обошелся с ней, с Лидией? Это же вообще черт знает что!

Короче говоря, взыграло у Лидии уязвленное женское самолюбие. Накатила волна злющей ревности. Ну в самом деле, если тебе требуется что-то узнать у женщины, зачем же играть такой унизительный спектакль? Ведь можно же было устроить все как-то иначе...

Весь оставшийся вечер только об этом и думала Лидия. Даже пыталась дозвониться до Гордеева, нажаловаться на Филиппа, но домашний телефон адвоката не отвечал. Почему-то был выключен и мобильник. Всякий раз ей отвечал ненавистный женский голос, что «абонент временно недоступен», дьявол бы ее побрал! Вместе с проклятым недоступным абонентом...

У нее и на следующий день было испорченное настроение. Потому, наверное, она восприняла без всякой радости, а даже, напротив, с некоторой враждебностью утренний звонок Юлии Марковны, которая противно сытым и довольным голосом, а Лидия уже догадывалась о причине ее самодовольства, стала расспрашивать ее о том, какие шаги она уже предприняла для пересмотра дела Андрея.

А вот уж этого она вовсе не собиралась обсуждать с Юлией. Но та была настойчивой, несмотря на недовольный тон и плохо замаскированные резкости Лидии, трубку, как бывало прежде, не бросала и колкостями на ее грубость не отвечала.

– Милая девочка, – совершенно уже спокойным тоном вдруг заговорила она, – я просто хочу тебя предостеречь, не больше.

– Это от чего, скажите, пожалуйста? – продолжала брюзжать Лидия. – Может, мне надо кое-кому кое о чем напомнить?

– Не заводись, – парировала Юлия. – Лучше послушай внимательно, а потом уже делай свои выводы... Ой, неужели?! – вдруг словно восхитилась чем-то она. – А может, ты ревнуешь этого вахлака? Лидка, девочка моя дорогая! Не сходи с ума! Это же обыкновенный дубарь во фраке! Не больше! Там интеллектом и не пахнет! Натуральный козел, каких тысячи, который немедленно тянется к тому, что рядом лежит. И если ему сразу не дать по рукам, можно наделать массу глупостей. После чего будешь долго раскаиваться и казнить себя. Вот так-то, дорогая моя! Скажу по правде, он вчера долго крутился вокруг да около, что-то хотел выяснить, но все закончилось тем, что, подобно всем козлам, он нагло полез под юбку, после чего получил по суетливым ручонкам и – был таков! А я, честно скажу тебе, так толком и не поняла, что ж ему нужно было? Может, ты мне доступно объяснишь? Не хочешь встретиться? Я буду сейчас ехать мимо тебя, могу и заскочить на минутку – поболтать по душам. Ну как?

Юля, конечно, умела уговорить кого угодно, водилась у нее такая манера. Лидия подумала, поморщила свой лобик и согласилась. В конце концов, что она теряет, если скажет ей всю правду? А ничего! Адвокат, похоже, уже уехал к Андрею, оставив вместо себя этого козла, по Юлиному выражению. А уж ей-то врать и что-то придумывать вообще незачем.

И вдруг она вспомнила о начисто забытом ею предупреждении, которое сделал ей этот самый Филипп Агеев. Господи, да что же это она творит?! Ведь предупреждал же он, что адвоката с Юлей не надо обсуждать, что это его прерогатива. А вот ревность изобразить, когда он станет как бы ухаживать за Юлей, это надо. Он же нарочно ее об этом просил! Но ведь если все у них было заранее условлено, какого же черта она устраивает сама себе дурацкие сцены?! Закатывает чуть ли не истерики?!

Лидия еще раз быстренько проанализировала, не сказала ли сейчас, под гнетом глупой ревности, чего-то лишнего слишком настырной Юле? Кажется, обошлось. Но надо быть более внимательной.

И она ответила бывшей своей мачехе, что так и быть, пусть Юля заезжает, можно попить кофе, но потом надо будет ехать на работу. Папы дома нет, так что Юля может не стесняться.

Едва в трубке раздались короткие гудки, Лидия нашла номер мобильного телефона Фили и позвонила ему. Агеев откликнулся сразу.

– Это Лидия Валентиновна, здравствуйте, – сухим и официальным тоном начала она.

– А, Лидочка? – весело откликнулся Филя. – Доброе утро, умница вы моя!

– Почему – умница? – смутилась Лидия.

– Ну я вам скажу!.. Так лихо разыграть сцену ревности, как вы вчера! И даже выглядывать из-за угла! Просто молодец! Получаете высшую оценку за ваш талант. Хотите знать, чем все закончилось?

– Не уверена, что это мне интересно. А вот Юля уже позвонила мне и выразила весьма нелестное мнение о ваших способностях вообще и поведении в частности. Что на это скажете?

– Честно?

– Ну конечно! Иначе, зачем бы она теперь мчалась сюда ко мне? Она, кажется, так и не поняла, что вам от нее было нужно!

– Да ну?!

– Ну что вы все одно и то же: честно, да ну... Говорите нормальным языком, а не...

– А не – каким?

– Козлиным! – резко бросила Лидия.

Филя захохотал как зарезанный. Ей даже обидно стало: неужели снова сморозила какую-нибудь глупость?

– Да перестаньте же! – воскликнула она, но он продолжал хохотать уже так, будто его нарочно щекотали.

– Уф! – сказал наконец. – Ну насмешили! Ей-богу, давно так не смеялся... Так кто это у нас козел? Я? Она так и сказала или я услышал ваше личное мнение?

– Конечно, она!

– Замечательно! Что и требовалось доказать! Она к вам едет? И хочет узнать, что мне от нее было нужно? Вдвойне здорово! Значит, слушайте внимательно. Имеете теперь все основания сообщить ей, что ваш адвокат отбыл в колонию. Это – раз. Второе. Материалы следствия и суда внимательно изучаются, и в них найдено множество процессуальных нарушений и нестыковок. Третье. Готовится ходатайство о внесении протеста в порядке надзора в Верховный суд и Генеральную прокуратуру. Давайте, желаю успеха! Пугать так пугать! Пусть они немного покрутятся. А вы сразу же перезвоните мне, когда увидите реакцию мадам. Лично мне кажется, что она станет вас уговаривать отказаться от адвокатских услуг, мотивируя... Впрочем, ладно, об этом после. Не буду забивать вашу замечательную головку излишней пока информацией. А в общем, скажу так: дело сдвинулось – болото заволновалось. Вы ей ничего твердо не обещайте, тем более что и адвоката вашего сейчас нет на посту. Вот вернется, тогда, мол, и решите окончательно, ясно?

– Кажется...

– Нет, меня эта ваша неопределенность не устраивает! Будьте с ней решительны и... задумчивы. А вам лично, если ей вдруг придет охота делиться чем-нибудь сокровенным, я скажу так: абсолютно ничего интересного как женщина она собой не представляет. Обыкновенная стареющая похотливая самка, не более. Но это строго между нами. Смотрите ей не ляпните, часом, – врага наживете первостатейного! Можете не сомневаться.

– Вы так говорите, – растерялась Лидия, – я просто не знаю, как реагировать!..

– Нормально реагируйте. Иной раз ради серьезного дела приходится изменять собственным вкусам, ничего не попишешь, такова она – шпионская наша работа. А эта бывшая ваша родственница, поверьте на слово, такая нравственная глухомань!.. Ладно, жду новых сообщений.

Глухомань? Это ж надо такое придумать! Лидия усмехнулась Филиному выражению и отчего-то почувствовала облегчение. Оказывается, все вокруг не в таком уж черном цвете, как представлялось...

– Так чего ты задумала, девочка? – это был первый вопрос Юлии, заданный требовательным тоном.

Видимо, она решила, что, поскольку Валентина Васильевича нет дома, она может чувствовать себя хозяйкой – как в прежние времена. И это несколько покоробило Лидию, пока еще не решившую окончательно, как вести себя с ней.

– Ничего я не задумывала, а просто хочу знать правду, – отрезала она и отправилась на кухню, зная, что Юлия приглашения дожидаться не будет, а сама и разденется, и кофе себе заварит.

– Тогда было проще спросить нас... ну меня. Или Илью Андреевича. Зачем же бучу поднимать на всю Москву?

– А кто сказал про бучу? Никакой нету бучи. Адвокат поехал к Андрюше, чтобы выяснить некоторые подробности дела, о которых тот умолчал в суде. Почему поехал? Потому что просмотрел материалы и обнаружил в них массу всяких нарушений. Подготовил протест в Генеральную прокуратуру и поехал. Вот и все. Какая же буча? Обычное дело. Так он мне сам сказал.

– Ты сумасшедшая! – прямо-таки растерялась Юлия. – И ты так спокойно говоришь об этом?

– А как я еще должна говорить, не понимаю?

– Ну ты бы хоть посоветовалась предварительно! Спросила бы умных людей! Господи, что ты натворила! – Юлия в отчаянье сжала руками виски.

– Не преувеличивай, – небрежно отмахалась Лидия и даже замерла от предчувствия того, что сейчас скажет ей Юлия.

– Ты должна... ты просто обязана немедленно прекратить эту комедию! – с жаром воскликнула бывшая мачеха. – Давай подумаем, как этот вопрос лучше решить, чтоб не было дикого скандала...

– Я не собираюсь сейчас ни о чем думать и ничего решать. Вот вернется Юрий Петрович, узнаю, что он скажет, а тогда, возможно... именно возможно, и захочу что-нибудь решить иначе. А так – и не проси, не уговаривай. Я уж ему такие деньги заплатила!

– Господи, вот же сумасшедшая... – Юлия прямо-таки стонала.

– Постой, – нахмурилась Лидия, – я тебя что-то не понимаю! Ты что, против того, чтобы невиновный был оправдан? Да?! Говори, кто убил Инну? Ну быстро? Правду говори!

– Ты хочешь знать – кто? – Лицо Юлии вдруг стало хищным и некрасивым. – Правда хочешь? Так слушай же! Твой дорогой папочка! Это он взял у нее огромные деньги, а чтобы не возвращать долг... Понятно? И только не делай наивные глаза! Меня не обманешь! А вот кто помогал ему в этом деле – другой вопрос. Тут я тебе ничего не скажу, потому что и сама не знаю, кого он нанял. Господи, а мы все это скрывали от тебя, идиоты!.. Зачем? И Андрей решился на подвиг! Это он спас Валентина, который бы и года не прожил там, в лагере... А мы тут решаем, как будем выручать Андрюшеньку, какие меры предпринимать! Нашли нужных людей, которые согласились смягчить для начала ему наказание, а потом написать ходатайство о помиловании. А ты взяла и все испортила! Не знаю, что делать дальше...

Лидия была ошарашена. Все могла себе предположить, но что отец?! Это уже сверх всякой меры...

Она смотрела в глаза Юлии и вдруг увидела что-то непонятное, мелькнувшее во взгляде. Так бывает, когда человек о чем-то тебе врет, причем нагло и с упоением, а потом смотрит и ждет, когда же ты, дурак, наконец поверишь сказанному? Ну скорее же! Надоело ведь ожидать! Вот именно это – нетерпение, ожидание, злость и опасение, что промахнулась, не сумела убедить, – все, вместе взятое, и промелькнуло в глазах нервно замершей в охотничьей стойке Юлии Марковны. Что-то яростное, дикое, животное... Вспомнилось определение Фили – глухомань! Точно, лучше не скажешь...

Но от нее ждали ответа. И Лидия, изобразив глубокою озабоченность от поразившей ее «правды», растерянно произнесла:

– Да, возможно, ты права, надо было... Но теперь все равно придется ждать, когда появится Юрий Петрович... А про папу я тебе решительно не верю, это ты со зла на него наговариваешь. Ты его никогда не любила, ты сама кричала, я слышала, не маленькая, понимала уже, что ты спала с дядей Ильей! Скажешь, нет?..

Юлия налилась краской и разъярилась, словно тигрица, сейчас кинется в драку, ничуть не меньше! Только этого уже не боялась Лидия. Не кинется, потому что может получить сдачи. Как он про нее сказал? Стареющая похотливая самка – и ничего больше! И Лидия обеими ладонями зажала себе рот, чтобы не вырвалось. А так захотелось! Смазать наотмашь, унизить, плюнуть в морду, отвратительно...

Противостояние длилось считанные секунды, но обе, вероятно, передумали друг о дружке такое, что, произнеси они это вслух, все, хана отношениям, ибо такое не прощается...

Первой опомнилась Юлия. Она ладонью провела по лицу и стерла чуждую ей маску. Стала снова мягкой и доброй, какой была когда-то, много лет назад, – заботливой мамой, а не презираемой мачехой.

– Остановись, девочка моя дорогая, – тихо сказала она. – Иначе мы такого наговорим, что потом будем сами всю жизнь казнить себя. Остановись, пойдем сядем, успокоимся и подумаем, что нам делать дальше. Против этого-то не будешь возражать?

– Пойдем, – так же мягко ответила Лидия и пошла на кухню первой.

Юлия двинулась за ней, но нагнулась и подняла с пола резиновый Васин мячик. Повертела в руках, спросила:

– А где наш малыш?

Вот опять уже «наш», снова накаляясь, подумала Лидия, но постаралась сдержать себя. Все-таки Филипп просил выслушать, чего хочет «мадам», это ему важно.

– Вася гуляет с Нонной, – сдержанно ответила Лидия. – Не беспокойся, мой сын здоров, чего всем желает, включая своего беспутного папочку... сукиного сына.

– Зря ты так на Гришу... Я слышала, у него неприятности...

– А я ничего не желаю про него слышать! – отрезала Лидия. – Я два года его не видела и дальше не хочу!

– Но ведь он же отец как-никак, а?

– Вот именно – никак! А ты бы уж молчала себе в тряпочку!

– Ну зачем ты опять начинаешь? – почти жалобно протянула Юлия. – Виновата была, да, я же не отрицаю! Все мы, бабы, совершаем иной раз ошибки... даже и не желая того... А потом, я ведь говорила тебе, что ничего тогда не соображала... Может, они вообще вдвоем меня изнасиловали... А что? Вполне...

– Ну да, тебя изнасилуешь! Как же! Да ты сама кого угодно...

– Не надо, Лидонька? Мы ведь покончили с тем чудовищным случаем! Я у тебя прощения просила и... что ж мне теперь, всю оставшуюся жизнь башкой о стенку биться?! Ты этого желаешь? Пьяные мы все тогда были... И злые... Не объяснение, конечно, но другого просто нет. А ты все хочешь...

– Да ничего я не хочу больше! Оставьте меня в покое! Вот и все.

– Ради бога, дорогая! Ты только сама ошибок не наделай, глупостей моих не повторяй, не надо – по неопытности, по наивности, со зла, понимаешь? Ну все, все, – заторопилась она, как бы пугаясь нового возвращения к чрезвычайно неприятной ей теме. – Идем попьем кофейку, и ты мне все расскажешь, да? Ну, улыбнись же наконец.

Она приобняла Лидию за плечи, словно мурлыкнула это свое «да?» и пахнула на нее просто пьянящим запахом дорогих духов. Лидия слегка расслабилась и вдруг подумала, что мужчины, конечно, очень странные люди. Если отбросить в сторону то, что, к примеру, известно о Юлии Лиде, то все остальное просто обязано притягивать мужиков к этой женщине. Вон она какая – сильная, чувственная и выглядит-то в свои сорок два дай боже! А как одевается!..

И тут же будто услышала чей-то ироничный посторонний голос: «А уж раздевается!..» И ей стало почему-то безумно смешно.

Юлия насторожилась было, но сочла эту реакцию просто за очередное ребячество бывшей своей, так сказать, падчерицы, за ее согласие заключить снова мир...

Пока вакуловское леспромхозовское начальство озабоченно чесало свои репы, к слову порядком запущенные и нестриженые, попутчики Гордеева развернулись в самом лучшем виде. А может, им просто престижным показалось помочь москвичу там, где чины бессильны.

Они шустро отыскали водителя «Урала», который должен был везти в Шлёнино, в колонию, куда следовал и Гордеев, какие-то запчасти – то ли цепи для бензопил, то ли необходимый инструментарий. Попутчик, да еще из самой Москвы, его вполне устраивал, тем более что таежной трассы было еще около сотни верст.

И таким вот образом, уже в конце нового дня, Юрий Петрович прибыл во владения полковника внутренней службы Бориса Серафимовича Предыбайло. Сам начальник колонии строгого режима, несмотря на некоторую грозную громкость своей фамилии, оказался мужиком толстым и рыхлым, будто раздавшимся на казенных харчах. Но голос имел вполне генеральский. Не говорил, а приказывал, не советовал, а соответственно давал указание.

Выслушав Юрия Петровича и внимательно ознакомившись с сопроводительными документами из суда, он приказал начальнику по режиму доставить в освобожденный для встречи с адвокатом кабинет по соседству со своим заключенного Репина. Но тут же заявил Гордееву, что при свидании с осужденным в кабинете также будет присутствовать конвоир. В смысле – контролер. На что Юрий Петрович, ласково улыбнувшись, ответил, что это недопустимо, поскольку незаконно. И он категорически против присутствия постороннего при беседе с подзащитным. А если у Бориса Серафимовича есть сомнения по этому поводу, то вот трубка мобильного телефона, а сам Юрий Петрович готов назвать несколько номеров московских телефонов на выбор, по которым господин полковник может немедленно получить исчерпывающую консультацию. Предыбайло подумал и... счел вопрос закрытым.

Сообщил также, уже более мирным тоном, что в колонии имеется несколько специальных комнат в жилом корпусе охраны, которые используются для поселения в них приезжего начальства или же родственников тех заключенных, которым разрешаются свидания с родными. Но последнее тут случается крайне редко, и те две комнаты практически пустуют. Гордеев может остановиться в любой из них. Впрочем, и сам начальник готов оказать ему гостеприимство. Он в настоящее время живет один в поселке, в собственном доме, поскольку семья – жена и дочь – уехали по родственным нуждам в Житомир, к сестрам и матери, и в этой связи он бы с интересом выслушал последние столичные новости. Глухой ведь угол-то!

Гордеев решил, что распить с начальником очередную бутылочку коньяка будет делом совсем не лишним. Тем более, неизвестно пока, насколько тут придется задержаться. Да и вообще, захочет ли Андрей Репин принимать милость из рук Лидочки Поспеловской.

Много еще всяких вопросов накопилось за последние дни у адвоката. Да вот хоть и такой, например.

Известно, что колонии строгого режима обычно не располагаются рядом с поселениями или с обычными исправительно-трудовыми учреждениями, хотя бы даже и усиленного режима. То есть, другими словами, их место – в городах, возле крупных предприятий, где можно использовать труд заключенных, не боясь при этом, что они убегут. Правда, в последнее время, особенно после передачи ИТУ в ведение Министерства юстиции, прежние порядки во многом нарушились, а в другой раз и сам черт не разберет, где и какие порядки надо устанавливать. Говорится об этом много, но порядка пока не достигнуто. Вот и эта проблема в данном случае занимала Гордеева. Он же ехал с шофером, который вез сюда запчасти для бензиновых пил. А с каких это пор зеков строгого режима в лес выпускают?

Борис Серафимович уже, вероятно, проникся некими чувствами в отношении московского адвоката, не побрезгавшего его гостеприимством, и рассказал, что вообще-то эта колония в самом деле была поначалу усиленного режима. Но не так давно, как раз года два назад, кому-то из московских чиновников пришла идея объявить ее строгой. Так ведь объявить – одно дело, а условия строгого содержания создать – совсем другое. И очень даже непростое! Вот и объявили, переименовали, стали присылать осужденных по убойным статьям, отморозков всяких и беспредельщиков, а условия-то содержания, по сути, остались прежними. Вертись, мол, полковник, как хочешь, но обеспечь! Что тебе обеспечь?! Как?!

Видно, эта тема была самой острой для Предыбайло, и рассуждать о ней он мог часами. Но и Юрию тоже хотелось поскорее заняться конкретным делом. Поэтому он максимально вежливо поблагодарил начальника колонии за толковые разъяснения и предложил продолжить беседу вечерком, за рюмочкой хорошего коньячка. Если, конечно, Борис Серафимович не возражает.

Нет, полковник не мог возразить против столь разумного предложения и, сняв трубку, сердито поинтересовался, почему до сих пор не выполнено его указание и ему все еще не доложено, что осужденный Репин уже находится в указанном помещении?

– Что-о?! Только ведут? Так какого ж... хм! – Он опустил трубку на аппарат и поднялся, чтобы лично проводить адвоката в соседнее помещение...

Андрей Репин выглядел примерно так, как Юрий Петрович себе его представлял. Выше среднего роста, плечистый, видимо светловолосый, хотя по стрижке-нулевке определить масть было довольно затруднительно. Лицо спокойное, похоже, упрямый и волевой парень. Да уж какой теперь парень – вполне взрослый и наверняка опытный мужик! Колония, известно, может и убить в тебе человека, и быстро заставить повзрослеть, так сказать – на ноги поставить. Андрея, кажется, уже поставила сама жизнь. И голодным он не выглядел. Тоже разные тому могли быть причины. Известно ведь, что к осужденным по сто пятой статье Уголовного кодекса, то есть к убийцам, на зонах особое отношение других заключенных. Тут и влияние местных паханов, и атмосфера строгого режима, и многое другое.

Самое же любопытное для Гордеева заключалось в том, что Репин, казалось, совсем не интересовался, зачем к нему приехал московский адвокат. Не мог же не знать. Местный телеграф наверняка уже донес о посетителе. А он смотрел на Юрия Петровича будто на пустое место. Так стоило ли ехать? Или это реакция на присутствие хозяина, то есть начальника ИТУ на языке осужденных?

Предыбайло критически оглядел Репина, непонятно с каким чувством покачал головой и наконец кивнул разрешающе Гордееву. А сам вышел и махнул рукой контролеру, который привел сюда Андрея, чтоб шел за ним, оставил помещение.

– Ну здравствуйте, Андрей Петрович, – улыбнулся Гордеев, протянул ему руку, пожал его загрубевшую ладонь и пригласил садиться напротив. – Как настроение?

– Вы?..

– Юрий Петрович Гордеев, в дальнейшем – ваш адвокат. Некоторым образом тезка.

– Ладно, учтем. Так вы, значит, приехали, чтобы спросить, какое у меня может быть настроение? – В голосе явно звучала насмешка.

– Нет, это проверка вашей реакции. Стонать начнете и жаловаться или орать и врать, требуя немедленной справедливости. Ни то и ни другое, – значит, жить будете, как выражаются остряки хирурги. Раз хватает сил на юмор, наше дело пойдет. Ну хорошо, а теперь слушайте меня внимательно, поскольку я не знаю, сколько у нас с вами будет времени на все разговоры. Не знаю также, готовы ли вы сами к тому, что хочет предложить вам Лидия Валентиновна Поспеловская, которая, собственно, и наняла меня для вашей защиты. И наконец, у меня нет пока никаких твердых доказательств вашей невиновности, кроме эмоциональных, но, повторяю, голословных заявлений указанной дамы. Впрочем, уезжая сюда, к вам, я дал указание своим друзьям-коллегам из одного частного разыскного бюро проверить кое-какие факты, сам смотрел ваше дело, беседовал с судьей. Некоторые соображения у меня сложились, но, естественно, без вашей заинтересованной помощи я ничего сделать не смогу. Готовы сотрудничать? Тогда давайте начнем без всяких предисловий.

– Но я должен задать вам, Юрий Петрович, несколько вопросов, которые для меня являются главными. А уже потом скажу о своем окончательном решении. Я могу начать спрашивать?

– Валяйте! Все, что знаю, ваше.

– Отлично. Лида сама к вам пришла или ее кто-то заставил?

– Я беседовал и с ней, и с ее отцом. Идея приглашения адвоката, как мне показалось, была явно не его, но он, в общем, охотно поддержал инициативу дочери.

– А... остальные? Они как отнеслись к этой «инициативе»? – Он опять насмешливо сморщил нос.

– Понятия не имею. Больше я ни с кем не встречался. А что, для вас это важно?

– Я бы хотел, к примеру, знать, что думают на сей счет мой двоюродный братец, его дядя... Эти люди, надеюсь, вам известны?

– Зря надеетесь, нет. Но не исключаю, что они уже могли стать известными моим коллегам, о коих я упоминал. Попозже я свяжусь с Москвой и постараюсь выяснить новости. Из рассказа же Лидии Валентиновны знаю лишь то, что Григорий Носов просто исчез, растворился, так сказать, в пространстве, и брошенная им женщина, родившая прелестного мальчика Васю, названного в честь дедушки по отцовской линии, не видела несостоявшегося своего мужа около двух лет. О чем и не жалеет. Именно это она и просила передать вам. Сразу по приезде. До того, как мы займемся текущими делами.

Репин помолчал, глядя на лежащие на коленях свои кулаки, а потом сказал:

– А... Валентин Васильевич, он как? В смысле, – чего говорил?

– Сказал, что заплатит за вашу свободу любые деньги. Ну то есть поможет дочери заплатить недостающую сумму. К сожалению, защита, при которой адвокат вынужден вести собственное расследование, что нашим законом ему категорически противопоказано, в денежном отношении стоит дороже обычного выступления в судебном заседании, где все факты изложены недвусмысленно и достоверно.

– И дорого?

– Полагаю, у Лидии Валентиновны скоро появится возможность ответить вам лично на этот вопрос.

– А про... про Юлию Марковну вам тоже ничего не известно?

– Ну почему же! Кое-что Лидия мне успела рассказать. И о ней, и о Григории. Да и о вас тоже. Мне показалось, что она очень к вам неравнодушна. Любит или нет – это уже не в моей компетенции адвоката, я предпочитаю оперировать точными фактами. Дело в том, что раньше я работал следователем в Генеральной прокуратуре и остро ощущаю весомость факта, понимаете? Так что, возможно, и любит. А касаемо Юлии Марковны отвечу так: она уже находится в нашей разработке. Время покажет. Еще вопросы?

– Она вам что, и про нас говорила? – настороженно спросил Андрей.

– Слушайте, Андрей Петрович, разве вам мало того, что я уже сказал? Да, она призналась, что однажды в весьма острой для нее ситуации вы нашли способ успокоить ее. Не дать совершить нечто непоправимое. А способ, – Юрий слегка улыбнулся, чтоб не обидеть случайно, – скажем прямо, традиционный, хотя, возможно, в определенных ситуациях и оригинальный. Я нормальный мужик. Лидия Валентиновна выглядит весьма и весьма. И я вас прекрасно понимаю. Но, может быть, перейдем наконец к делу? Или у вас остались еще какие-то сомнения?

– Давайте. Теперь я готов ответить на ваши вопросы.

– Поехали. Я буду записывать и в протокол, и – параллельно – на магнитофон. Не возражаете?

– Я же сказал. На любые вопросы и любым способом. А она хорошо выглядит?

– Во! – Гордеев с деловым видом показал ему большой палец. – Вопрос первый: кто убил Осинцеву?

– Гриша.

– За что?

– Это была инициатива, как вы выражаетесь, его отца Ильи Андреевича и... Меня, кстати, назвали в честь нашего любимого деда, вот так!

– Вы сказали – и?

– И Юлии Марковны, естественно.

– Почему – естественно?

– Да потому, что с уходом из семьи Валентина Васильевича рушилась их знаменитая триада, которой они чрезвычайно гордились: мэрия – архитектурная мастерская – строительная контора. Кто им обеспечил бы следующие миллионные заказы, если бы он ушел и из мэрии, и из семьи?

– Ну из семьи – понятно, но почему еще и из мэрии? Об этом он мне как-то ничего не рассказывал. Напротив, уверял, что просил не трогать его и Инну грязными руками, что он по-прежнему будет выполнять все свои обязательства. А из мэрии, то есть со своего руководящего поста, он ушел ведь уже после смерти Инны. Разве тут что-то не так?

– Может быть, теперь, по прошествии определенного времени, ему все представляется таким образом, не спорю. Но тогда я слышал эти бешеные крики! Эту руготню по сто раз на дню! Эти бесконечные телефонные истерики! Вы не представляете, какой там царил ад! Вот вам и еще один факт, который может подтвердить мои слова. Лида однажды заявила, что отныне ее отец решил наконец покончить с бесконечными чиновничьими бумажками и вечным побирушеством – его, кстати, слово, – и открыть собственную творческую мастерскую. Мол, все идет к тому, что у него вот-вот появятся нужные деньги, а Лида может рассчитывать на то, что ей не придется искать себе хорошую работу, она будет очень скоро тепло устроена под его родительским крылом.

– Откуда деньги – говорил?

– Лида знает точно, а я только предположить могу, что ему их обещала Инна Александровна. Она была богатой женщиной и могла себе позволить отвалить любимому человеку необходимую для его самостоятельности сумму.

– Скажите, Андрей, как по-вашему, а у Поспеловского не могло, я бы так выразился, случайно – либо совсем не случайно возникнуть желание избавиться от своего кредитора?

– Вы в своем уме? – усмехнулся Репин. – Совершенно невероятно! Даже обставленное всякими условностями само такое предположение абсурдно. Надо было знать Инну Александровну! Ее характер...

– А вы знали?

– Мы виделись несколько раз. Главным образом в доме Валентина Васильевича, это уже в Староконюшенном. Куда и Лидия перебралась после развода отца. Нет, вру, какое-то время еще жила в Котельниках. Но после того случая... Ну о котором она вам рассказала, вскоре, может месяц спустя, перебралась на Арбат... А у Инны я был в гостях однажды. С Гришей. В тот самый последний вечер. И, уходя, еще не знал ничего. Все ведь выяснилось лишь на следующий день. А меня арестовали вообще чуть ли не спустя неделю. Вот тогда я и...

– Приняли решение?

– Не сразу. Ко мне Илья Андреевич приезжал на свидание. Любимый дядюшка. Уж как ему это удалось, в Петры-то пробраться, не знаю, но он приехал и имел со мной весьма продолжительную беседу. Результатом которой, честно скажу, после достаточно долгого раздумья, и стало мое признание.

– Значит, это он вас?..

– А кто же еще? Там было выставлено много условий. На целый роман хватит.

– Вы приняли их?

– А что мне оставалось делать? Лидку надо было спасать, потому что... да чего уж, я любил ее. И теперь тоже люблю. Опять же оставлять будущего ребенка без законного отца, то есть без Гришки, тоже было мне как-то... Вы понимаете? Я ж не знал тогда, что он окажется такой сволочью! А если б знал? Сидел бы он сейчас тут, вместо меня. А может, и не сидел бы вовсе, отмазал бы его любимый дядечка... Да, много чего мне было обещано. И все – в парашу! Нет, этого я им теперь спускать не собираюсь... Да, взял вину на себя. Из идиотских и гуманистических побуждений. Взял, а теперь хочу вернуть тому, кто этого заслуживает... А больше Лида ничего не просила мне передать?

– Обязательно! Там, у вашего начальника, моя сумка. В ней мандарины для вас, чай и прочее. Я все это позже принесу...

Зная, куда едет, Гордеев сам купил то, что можно передать осужденному. И конечно, Лидия об этом не думала. Но парень, видно, очень ждал, и грев Гордеева оказался очень кстати.

– Я думаю также, что смогу устроить вам небольшой телефонный разговор с Лидией. Но это завтра, предварительно договорившись с нею. И еще прошу учесть один важный фактор. С момента нашего первого с ней разговора, то есть, можно сказать, с первого же дня, за мной определенно установлена чья-то слежка. Прокололи колеса машины, угрожали по мобильнику, который пришлось оставить в Москве, требуя, чтоб я отказался от вашего дела, и все такое прочее. Другими словами, кто-то очень не хочет вашего освобождения из колонии. Вот и уехал я сюда, не предупредив Лидию, чтобы опять-таки не привлекать ни к себе, ни к ней внимания. Поэтому она и письма, что хотела, не смогла написать. Представляете картину?

– Представляю. Ну ладно, как они, так буду теперь и я. А я вам тоже кое о чем интересном расскажу, о чем, наверное, никогда бы и не стал говорить... Вот же суки!..

– Давайте будем по порядку, – предложил Гордеев.

– Да, давайте. На чем я остановился?

– На желании вернуть обвинение тем, кто его заслуживает.

– Правильно. В тот вечер я ушел от Инны Александровны довольно рано, а Гришка остался. Сказал, что надо еще какой-то чисто семейный вопрос с ней решить. А мне даже в голову прийти не могло! Верите?

– Верю. А как вы у нее оказались-то?

– Ой, дурь собачья! Теперь вспоминать просто стыдно. Она попросила Гришку помочь ей мебель в квартире передвинуть. Ну а он меня на помощь позвал.

– Она так близко знала его, что могла попросить о подобном одолжении?

– Ну а как вы думаете? Жених дочери будущего твоего мужа? Они же с Валентином Васильевичем уже, кажется, даже заявление в ЗАГС подали, там какие-то дни у них вообще оставались. А Лида успела заявить и отцу, и, естественно, Юлии Марковне, что беременна от Гришки. Сперва там крик был, а потом как-то затихло. И тоже скорая свадьба намечалась... если бы не это...

– Значит, вы...

– Передвинули диван, поменяли местами два шифоньера, а потом я выпил чашку чаю и ушел. А он остался. Вопрос свой решать...