Глава двадцать первая
ИЗ ДНЕВНИКА ТУРЕЦКОГО...
В самолете Турецкий предложил Катюше сесть ближе к иллюминатору, а сам устроился рядом. Так ей будет лучше, был уверен, читать его не слишком уж разборчивый почерк, направив на тетрадь лучик индивидуальной лампочки над головой.
В ресторане посидели неплохо. Он заставил Катю плотно поесть. Оказалось, что за весь день она, кроме бутылки вина, хоть и легкого, да чашки кофе, ничего во рту не имела. Да еще и провела его на нервах, что понятно. Ну вот, поэтому ее и повело в ресторане после первой же рюмки вина. А как только повело, она сразу же устремила на своего спутника страстный взор. Словно решила вернуться к прежним своим помыслам. Нет, от этого ее следовало начинать немедленно отучать – раз и навсегда. Она же иначе весь намеченный план ему поломает. К счастью, согласилась поесть.
А там, как говорится, слово за слово... ну и так далее. Короче, в самолет она прошла на своих ногах и, что важно, вполне достойно и даже гордо, сопровождаемая спутником, который нес ее и свою сумки.
Турецкий решил, что она должна все-таки поспать, но он не знал, что некоторые женщины, особенно, занимающиеся общественной деятельностью, как правило, ничего не забывают из сказанного, даже иной раз мельком, их собеседниками. В этом, возможно, и кроется секрет их удачи. Так ему, во всяком случае, объяснила Катя, потребовав обещанной информации.
Она, что, еще и читать сейчас собирается? Турецкий искренне удивился.
Вот именно, а когда ж еще? А если он думает, что она – не в силах, то очень ошибается. И если бы сейчас, например, подвернулась удобная во всех смыслах возможность, она бы немедленно ему доказала, что в силах, да еще в каких! Она победно улыбалась, страстно при этом расширяя глаза.
Ох, уж эти бесконечные намеки и двусмысленности! А может, это она вообще так шутить привыкла? А как до дела, так – извините? Все возможно, но не проверять же, пусть уж Славка теперь этим занимается... Александр Борисович посетовал, что рядом нет Грязнова, а то ведь вон, сколько времени еще, придется терпеть, сжимая всю свою волю в кулаке... Но просьбе внял. И когда взлетели, попросил стюардессу принести плед, которым заботливо, вызвав – вот же чертова баба! – блудливую ухмылку у Кати, укрыл ей ноги. После чего вручил свою тетрадку, открыв на нужной странице, и направил луч света. Та искоса, с изрядной, впрочем, долей иронии взглянула на него.
– Дневник?
– Что-то вроде того, ты скоро поймешь.
– Это же вроде бы... возрастное?... Как скарлатина?
– Увы, – он развел, насколько мог, руками.
– Ну-ну, – сказала она сама себе, но потом, еще раз с любопытством, взглянув на него, окончательно углубилась в чтение...
«Я очень долго сидел в машине, все затекло... Мой собственный опыт подобной „сидячей“ работы говорит, что, наблюдая, нельзя все время быть напряженным, быстро устаешь и теряешь бдительность. Собранным – другое дело. Вот я и пробовал шевелиться,
насколько это было возможно, чем и сбрасывал напряжение...
В общем, того типа я сразу отметил. Едва он в арку вошел. Высокий явно, но шел как-то скособочено. Двигался энергично, а борода указывала на его довольно приличный возраст. И потом он был внимательным – вот в чем дело. Двор, где я сидел, ничего собой не представлял – обычный, московский, в меру захламленный. Но этот бородатый мужик в шляпе и сером плаще шел так, будто был здесь впервые. Не было в нем привычной раскованности местного жителя. И двигался он прямиком к «нашему» подъезду.
Я тут же вызвал Славку. Сказал, что могу и ошибиться, но, кажется, есть тот, кого мы ожидали.
– Понял, – ответил Славка. – Три звонка уже последовали. Автоответчиком предпочли не пользоваться.
Я спросил:
– Сам его встретишь, или подождем?
– Сам встречу, – ответил Славка. – После того, как подождем. Вдруг он окажется любопытным и захочет заглянуть в квартиру?
Я не ошибся, потому что бородатый ловко вскрыл код в подъезде и шустро исчез за дверью. Я подумал, что полковник Савельев, не окажись здесь мы с Грязновым, мог бы уже сейчас признаться, что «косая» находится в непосредственной близости от него. Но тут я увидел вошедшую во двор блондинку – симпатичную, высокую. В красном плаще и черной шляпке, на высоких каблуках. С двумя набитыми хозяйственными сумками.
– Славка, быстро! Как выглядит хозяйка?
– Блондинка в красном, а что?
– Она тут!
– Саня, подстрахуй на всякий пожарный!
Но пока я выскочил из машины, пока достал из-за пояса «макарова» и передернул затвор, пока сунул его за ремень сзади и добежал до подъезда, она уже скрылась, и дверь хлопнула. Я сам набрал код, вскочил в подъезд, стараясь действовать неслышно, закрыл дверь и услышал, что кабина лифта уже уехала на пятый этаж. Нет, я, конечно, тренированный человек, но – пятый этаж! Но двигаться надо было неслышно. Словом, когда я был уже на третьем этаже, услышал наверху сдавленный стон, больше похожий на всхлип. В два прыжка одолел пролет и услышал над собой спокойный голос Грязнова:
– Эва! А ну, молодой и красивый, отпусти женщину!
Я проскочил еще несколько ступеней, держа перед собой пистолет. И увидел бородатого. Тот левой рукой прижимал к себе женщину, а правую, с пистолетом, прижимал к ее виску. Сумки женщины валялись на площадке, и из одной что-то текло. Разбилось.
Бородатый представлял собой отличную мишень: были открыты весь бок и правая сторона головы. Это видел и Славка, но сделал мне знак: не стреляй! Я и не стал. Он же командует операцией.
Но бородатый, словно почувствовал опасность, оглянулся, увидел меня и вмиг прикрылся женщиной и от меня, и от Славки. При этом он с такой силой, видно, сжал ее горло, что та задергалась и стала обвисать в его руках.
– Последний раз говорю: отпусти женщину и брось пистолет! – рявкнул Славка.
Но бородатый отрицательно завертел головой.
– Стреляй, Саня! – крикнул Славка.
Прием у нас с ним отработанный. Когда бандит резко выкинул руку с пистолетом в мою сторону, Славка сам выстрелил в потолок.
Бандит, на миг скрючившись, неожиданным броском швырнул женщину прямо в Грязнова: сильный, гад! Славка не ожидал, конечно, броска, но женщину поймал, не дал ей упасть, а сам поскользнулся на резиновом коврике и грохнулся на пол, держа женщину над собой. И в тот же миг бородатый с криком «алла!», словно дикая кошка, прыгнул сверху на меня...
Правильно Костя постоянно говорит мне, что сам уже стар для наших со Славкой игрищ, но что мы с Грязновым должны постоянно держать себя в форме. От этого, мол, жизнь зависит. Ну, да, а то мы не знаем...
В общем, когда бородатый уже находился в прыжке, в полете прямо на меня, мое тело сработало само, автоматически: я буквально распластался на ступеньках, и бандит пролетел надо мной – вниз, по всему лестничному пролету, в глухую стену впереди. Это, конечно, чувствительно получится, я ему не завидовал. Но точку поставить все-таки следовало... Когда-то, еще в детстве, я любил прыгать сквозь весь пролет, скользя руками по перилам. Вот и вспомнил старый опыт.
Удар там, внизу был серьезный, но не смертельный. Впрочем, и я убивать не желал. Но наказывать мучителей женщин, тем более, если они – красивые блондинки, да еще с хорошими фигурами, – надо обязательно. И я, как в «солнечном», пионерском детстве, маханул через весь лестничный пролет, но с таким расчетом, чтоб мои каблуки пришлись точно на крестец бандита. Получилось, как ни странно, а ведь практики столько лет не было. У меня под ногами раздалось нечто похожее на «хряк!», после чего вмиг очнувшийся бандит взвыл и судорожно засучил ногами.
Я сошел с него и за шиворот перевернул на спину. За скобу поднял отлетевший в сторону пистолет. С ним и поднялся на площадку.
Савельев стоял на коленях перед женой и, держа одной рукой ее голову на весу, а другой похлопывал по щеке. Надо было понимать, что полковник таким вот способом приводил ее в чувство.
Славка отряхивался, мрачно чертыхаясь.
– Да не хлопай ты ее! Воды принеси! – и, увидев меня, мягко добавил: – Давай, Саня, берись аккуратно, давай-ка перенесем ее в квартиру. Дверь открой, муженек, твою!.. Где б ты был сейчас!
Это из Славки выходила злость на полковника.
– Ничего не будет... Ничего не грозит... На испуг хотят взять! Умники, мать... Вот и взяли...
Когда мы перенесли женщину в комнату и положили на диван, полковник снова принялся прихлопывать ее по щекам. Славка не выдержал:
– Эй! Да перестань ты ее лапать! Плащ на ней расстегни, водой побрызгай на лицо! Развяжи там... чего надо, грудь освободи, чтоб дышала... – И обернулся ко мне: – Я удивляюсь, Саня, неужели их всех так ничему и не научили в этой армии? Даже собственную бабу в чувство привести не могут!
– Успеет еще, научится... – меня разбирал смех.
– Ох, вряд ли... – мрачно ответил Славка и достал мобильник, чтобы вызвать бригаду. Следователь с оперативником уже на месте, добавил он. – Пошли, Саня?... Наш не убежал?
– Куда ему!
– А вы, полковник, – сказал он Савельеву, – садитесь и все пишите. Теперь вы, надеюсь, наконец-то, узнали, с кем имели дело. Пишите, пишите, если не хотите повторения...
И тут в квартиру – дверь была приоткрыта, – вошел Щербак. Славка показал полковнику на Николая. – Вот ваш защитник. А это – твой клиент, Коля. Головой за него отвечаешь...
Коля кивнул и ухмыльнулся:
– А там, на площадке, чья работа? Не ваша?
– Вот его, – Славка ткнул в меня своим толстым пальцем.
– Здравствуйте, Александр Борисович, – счел нужным поздороваться этот гордый «профи». – Чистая работа. Вполне профессионально. Лучше б, пожалуй, и я не справился. Ему бы сейчас противошоковый.
– А у тебя есть? – спросил Славка.
– Как всегда. Все свое ношу с собой.
– Ну, пойдем, сделай ему. Сдается мне, что мы с ним знакомы, Саня. Пойдем, поговорим, пока ребята не подъехали.
Вышедший за нами на лестницу, чтобы проводить, Савельев вгляделся в лицо лежащего бородача и неожиданно сказал:
– Это оруженосец нашего Джамала Джафаровича.
Так круг и замкнулся...
Вечером, когда мы немного отметили успех операции, я рассказал Косте про «золотой унитаз» в квартире полковника Савельева. Зачем? Никого же нет, ни детей, ни...
– Позавидовал? – засмеялся Меркулов.
– Есть немного... Грешен, – сознался я.
А Славка посмотрел через рюмку с коньяком на свет – так он, говорил, определяет качество напитка, и буркнул:
– Ничего, злей будешь...»
Дочитав эти несколько страничек тетрадки до конца, Катя посмотрела на Турецкого.
– Это давно было?
– Дай, Бог, памяти, в конце прошлого века.
– А Щербак – что-то знакомое.
– А вы с подругой видели его в «Глории» – светловолосый такой, неброский.
– Значит, вы все давно знакомы?
Турецкий жестом и пожатием плеч показал, что вопроса тут нет.
– А тут еще много есть, – сказала она, показывая на оставшиеся страницы. Тетрадка-то была общей все-таки. В коленкоровой обложке, из тех, старых еще. – Можно, а? – совсем по-девчоночьи попросила она. – У тебя разборчивый почерк, ну, Саш!
Турецкий подумал, что пусть уж лучше читает, думает о глупостях всяких...
– Ладно, – и, перелистав страницы, нашел еще одну запись – уже из начала нового века. Да и отдельные имена Кате, надо полагать, уже известны. Слышала. – И он сказал, протягивая ей тетрадь: – Вот отсюда читай... Несколько страничек, я загнул.
«Сокольники... Самое первое мое дело, тогда я был стажером Московской городской прокуратуры, началось именно здесь. Под руководством старшего следователя Кости Меркулова. 1982 год. Ровно двадцать лет назад. И здесь же сегодня закончится дорожка Государственного советника юстиции... Надо идти, сказал я себе. Точнее, уходить...
Письмо в кармане, они его хотели, они его получат. Я вышел на Первый лучевой просек. На лавочках было полно народу. Слишком много народу, это плохо. Мальчишка катался на трехколесном велосипеде. Странно, почему-то запоминались совсем ненужные детали. Старая женщина обсасывала палочку эскимо.
Иван Иванович подошел как-то сбоку, я его не заметил, словно он из-за куста вышел. В руке – кейс. Он улыбался. Он протянул мне кейс.
– Можете не считать, Александр Борисович, – сказал он приветливо. – Как в аптеке.
В кейсе должны были лежать триста тысяч долларов. Плата за то, что «важняк» Турецкий демонстративно уйдет из Генеральной прокуратуры и публично заявит об этом. Сильно надоел он этим Иванам Ивановичам. И он протянул руку, желая получить от меня письмо, в котором я написал свое «отречение», и которое сегодня же будет зачитано по телевидению в «Новостях». Красиво разыграли комбинацию. Он так и сказал, спокойно и даже любезно:
– Письмо.
Я сунул руку за отворот пиджака и увидел его недовольную гримасу.
– Я вас прошу... Тут же наши люди кругом. Оставьте эти шутки, Александр Борисович. Зачем вам это? Что за глупые эмоции? Тем более, теперь?
А я молча вынул пистолет из наплечной кобуры, подержал перед собой и приставил к своему виску. Я не знал, что смерть приходит так тихо. Успел только услышать слабый щелчок бойка, и сразу же надо мной раскололось небо.
А потом, как через вату, услышал пенье райских птиц. Странно они пели, как всполошенные вороны.
И постепенно, все через ту же вату, стал нарастать какой-то треск, переходящий в грохот. И запахло чем-то кислым, напоминающим пороховой дым. И, наконец, я услышал крики. Так орут во время облавы на бомжей, когда «Стой, сучара!» – чуть ли не самое вежливое выражение.
Кажется, я сел. Как-то сфокусировал взгляд и понял, что сижу на утоптанном гравии аллеи. Меня качало из стороны в сторону. И тут я увидел Бога... Сам Господь очень мне знакомой, развалистой походкой, с пистолетом в опущенной руке, приближался ко мне по аллее. И шел он так, будто Спаситель наш только что утихомирил бурю на Генисаретском озере...
Я только потом понял, откуда появилось такое сравнение. Я ж перед тем, как войти в парк, зашел в церковь Вознесения Христа и поставил там свечку на помин собственной души. А потом произнес слова, которые сами пришли мне в голову: «Господи, прости мои вольные и невольные грехи... Впрочем, насчет невольных Ты не обращай внимания, это все – лукавство, в чем и каюсь...» И теперь Спаситель шел мне навстречу в образе... Славки Грязнова.
Он увидел, что я уже вижу его, и закричал:
– Ты чего творишь, засранец?!
Святость момента словно сдуло. А Грязнов все шел по аллее, почему-то прихрамывая и матерясь, судя по движению губ и выражению его лица. Он крепко встряхнул меня и помог встать на ноги.
– Живой?
– Сам не знаю, – ответил ему. И действительно не знал.
– Да вроде целый, – он озабоченно оглядел меня.
А вокруг все продолжало трещать, орать и стонать, главным образом, из-за пышных кустов цветущей сирени.
– Их тут, как вшей у бомжа, – сказал Славка, и показал мне на извивающегося на земле, лежащего возле опустевшей лавочки Ивана Ивановича. Над ним возвышались двое рослых парней в сбруе ОМОНа. – А этот – господин Арбатовский, адвокат и член. С смысле, член коллегии адвокатов. Срока братве скашивает, тот еще говнюк. Попался, наконец. – А подальше лежали на земле еще двое – явные трупаки. – Слышь, мудила, – Славка снова повернулся ко мне, – как же ты посмел?
– Славка, уйди... – Это все, что я мог сказать.
– Что, стыдно?
– Да, – честно ответил ему я.
– Молодец, прощаю. А стыд, Саня, не дым, глаза не выест. Пошли, серьезный разговор есть.
– Куда? – не понял я, все-таки башка еще варила туго.
– Обратно, старик. В жизнь, твою мать! Вот так бы и дал!..
Он сунул свой, ненужный уже пистолет в карман и поднял с земли мой, которым я так бездарно попытался застрелиться. Зачем-то понюхал ствол.
– Ничего не понимаю, – сказал я.
– Да где тебе! – сердито ответил он.
И тут из-за поворота аллеи выскочил длинный и рыжий Дениска.
– В порядке? – закричал он.
– А то! – ответил Грязнов-старший.
И тут, кажется, до меня дошло... Кого я видел вчера последним?...
– Дениска, это мой пистолет? – я готов был схватить его и хорошенько встряхнуть. Как только что Славка – меня.
– Да ты чего?! – Славка в искреннем изумлении уставился на меня, как на полного идиота. -
В самом деле, застрелиться, что ли, хотел?! Дениска, объясни этому... – он не сказал все же, кому, – что его «макарыч» у тебя, у него – твой.
Не надо было теперь иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться.
– Илона? – спросил я.
– А к тебе же на другой козе и не подъедешь! – захохотал Славка. – Верно, племяш?
– Твой кадр? – спросил я у Дениски, и тот ответил мне самой наглой из всех ухмылок, которые я когда-нибудь видел:
– А ты ей, между прочим, здорово понравился, дядь Сань. Так что отныне я ничего не могу исключить...
– Что ты имеешь ввиду?! – почти зарычал не него дядька.
– Я – ничего, – Денис, кажется, продолжал наглеть, – это пусть теперь уж они сами решают, в интимной обстановке... введу – не введу...
– Понял, кого воспитали? – возмутился Славка и, показав на трупы и все еще лежащего ничком Ивана Ивановича, отдал распоряжение: – Всех этих – убрать!
У центральных ворот стояла черная «Волга» с маячком. Сзади, выставив ногу наружу, сидел Меркулов. Увидев нас со Славкой, он приставил свой указательный палец к виску и покрутил известным образом, показывая, что он думает по поводу своего «любимого» сотрудника.
– Стыдно? – повторил он Грязнова.
Я кивнул.
– Все! – подвел черту Костя. – Извинился, и поехали дальше. Забыто. Да, Вячеслав?
– А ты, собственно, о чем? – искренно удивился Славка.
– Вот черти! – засмеялся Костя. – Садитесь, говорю, поехали...
Вечером, когда мы со Славой решили все же надраться – причина-то была, он вдруг вспомнил:
– Покажи, – говорит, – свою писулю хоть. Поглядеть, что ли, чего ты им написал в отказном заявлении?
А я, честно говоря, уже и забыл, чем занимался весь предыдущий вечер, сидя в Нинкиной комнате с ее же фломастерами в руке. Я вынул из пиджака конверт, который ожидал получить от меня адвокат – в обмен на кейс с тремя сотнями тысяч баксов. Мне бы посмеяться сейчас, а стало отчего-то грустно. Нет, надо обязательно выпить...
Славка вскрыл запечатанный конверт, развернул лист бумаги и... чуть не подавился. Так долго хохотал. Ну, конечно, я ведь очень старался, в первый раз занимаясь этим.
На листке я цветными фломастерами очень старательно изобразил большую фигу. Со своей, между прочим, срисовывал. Нет, художник из меня все равно не получится. Раньше надо было начинать. Может, прославился бы. И не ловил бандитов...»
– А дальше можно? – спросила Катя.
– Дальше тебе будет неинтересно. Там – специфика. Мои соображения по фигурантам. Да и фамилии тебе ни о чем не скажут, хотя они были слишком хорошо известны в достаточно узких криминальных кругах. Потапчук один чего стоил...
– А я вспомнила, ты еще упоминал имя – Илона. Красивая женщина?
– Ты ж, наверняка, слышала наш со Славкой разговор. Таких больше не делают. Штучная партия.
– Я, между прочим, и другое слышала... – в ее голосе прозвучала хвастливая нотка.
– И молодец.
– А Денис – это?...
– Погибший Славкин племянник. Меня от бомбы оттаскивал. Спас, как видишь, а сам – не успел...
– Господи, как тесен мир... Спасибо, – она вернула тетрадь. – Но глаза ты мне открыл.
– А теперь закрой их и спи спокойно, – засмеялся Турецкий. – Дорога еще далека...
