Часть третья
ПО СЛЕДУ

Александр Борисович решил провернуть хитрую операцию. Попытаться одним выстрелом убить... Тут надо еще разок прикинуть, сколько «зайцев» можно будет уложить одним, правильно рассчитанным выстрелом...

– Итак, начнем, – сказал он сам себе и положил перед собой листок бумаги и карандаш.

Под цифрой один он написал аббревиатуру КСМ, то есть Комитет солдатских матерей.

Вторым номером обозначил военную прокуратуру.

Третьим – Читу и все, связанное с воинским призывом. Но под вопросом, потому что пока можно предположить, что в Чите находится автор (авторы) письма в Интернет.

Четвертый – это подмосковные Мытищи, место, откуда ушло письмо в Интернет. Здесь же, вполне возможно, располагается и воинская часть, в которой служит под псевдонимом АИ, то есть Андрей Иванов, сам искомый военнослужащий.

Наконец, пятый – Славка Грязнов. Ибо его Александр Борисович никак не исключал, сам же обещал помочь, тем более что Чита гораздо ближе к Хабаровску, чем к Москве.

Итого, пять пунктов, на которых должно быть сосредоточено внимание.

Другими словами, Турецкий привычно составлял для себя дальнейший план расследования, в котором будут обозначены первостепенные и второстепенные объекты его внимания. Значит, выстроится и логическая последовательность, ибо всего сразу один человек сделать не может. Пупок надорвет.

Далее, он начал каждый пункт заполнять уже известными ему именами и ставить вопросительные знаки там, где имена ему были неизвестны. То есть, вернулся к началу.

Один. Царицына, Князева – Москва. Если упоминаемая в письме Лана имеет хоть какое-нибудь отношение к этому общественному движению, ее фамилия должна быть известна в Чите. А правозащитницы в Чите должны быть, наверняка, известны москвичкам. Вывод первый: кто предпочтительней для контактов? Конечно, Царицына. Князева, может, и умная, но мрачная, а с людьми такого толка Турецкий не любил иметь дела. Царицына – полная ее противоположность.

А какие глазки строила! А как двигалась при этом! Нет, о равнодушии тут и речи быть не может. И потом, учитывая даже минимальную возможность участия в расследовании Славки, Турецкий, как верный товарищ, готов был предоставить ему возможность – как в незабываемом и таком, кажется, недавнем прошлом, – тряхнуть, черт побери, стариной. А чтоб это могло получиться на уровне, у него уже возник один маленький, но весьма хитроумный, как он полагал, ход.

И его стоило бы проверить в деле. Так, отмечено.

Два. Федоровский, Паромщиков, Дудочкина. Под вопросом – владелец «Лады» Молчанов Павел Валерьянович. Предпочтительнее, разумеется, Аля. Но работать придется с Игорем, а докладывать Федоровскому. Или же переложить эту миссию на Костю. Этот вариант даже получше кажется. Проверить у Кости. А с Алей? Ну, ее можно будет оставить на закуску, как говорится, на будущее, чай не один день живем. А перекинуть ее на Славку, как подумалось вначале, пожалуй, не удастся – грубо получится. Не та девушка. Хотя?... Вопрос.

Подумал, усмехнулся и сделал приписку: если попытаться сделать из нее свою шпионку в военном ведомстве, придется в обязательном порядке пожертвовать собой. Вот ведь незадача: жертва! А сладкая. Диалектика?...

Три. Почти неизвестна, но может быть теперь, с помощью Макса, легко обнаружена Лана. Далее, если призыв осуществлялся в Чите, Лана назовет и подлинного АИ, и его родителей. Затем – военкомат, в котором АИ призывался. И Лана, и военком в курсе места службы АИ, а последний знает причину, по которой парня отправили в Подмосковье.

Четыре. О Мытищах практически ничего неизвестно, кроме того, что письмо было отправлено отсюда. Выяснить, сколько интернет-кафе. Ну, и можно предполагать, что где-то в округе служит АИ. Пункт важный, но чреватый бесконечной беготней. Это – минус. А плюс – в том, что военной прокуратуре, скорее всего, этот факт тоже известен, и она «перепашет» всю округу. Значит, если умно идти по ее следам, можно одновременно с нею выйти на искомый объект. Но лучше пока предоставить поиск военной прокуратуре. Это их шанс.

И пять. Славка. Желательно вытащить его из уссурийского захолустья. И вот тут как раз и может сработать вкусная приманка, если удастся умело ею распорядиться.

Вот так, в общих чертах.

План Александру Борисовичу понравился. Его вполне можно было бы представить даже Косте, если бы Турецкий еще работал в Генеральной прокуратуре. Впрочем, возможно, так и придется на каком-то этапе сделать, исключив, соответственно, слишком уж личные пассажи.

А теперь, исходя из лично утвержденного своего плана, Александр Борисович поставил перед собой задачу по пункту первому. Он достал визитную карточку Царицыной и решительно набрал ее телефонный номер.

– Я вас слушаю, – раздался мелодичный голос. Турецкий уже забыл, как он звучит: ишь, ты!

– Катюша? – вложив и в свой максимум тепла, как бы усомнился он. И тут же нарочито спохватился: – Ой, простите меня, ради Бога, Екатерина Алексеевна, вырвалось, ну, совершенно... Глубочайшие извинения. Это – Турецкий Александр Борисович, если помните.

Похоже, что ее пауза была тоже точно рассчитана. Но после короткого молчания послышался приятный, грудной смех. Так женщины обычно смеются, когда их достают, что называется, до глубины души. Это – часто непосредственная, не наигранная реакция.

– Вы не представляете, как я рада вас слышать, Александр Борисович...

Турецкий машинально взглянул на визитку: куда позвонил? Оказалось, по домашнему. Ага, значит, она дома и не стесняется своей искренности. Одна, надо понимать. Но надо было исправляться. Как? Только правдой.

– Еще раз прошу прощения...

Но она перебила:

– Нет, нет, не извиняйтесь! – воскликнула она. – Наоборот, мне чрезвычайно приятно, что вы именно так... И впредь не надо никакого отчества! Я рада вас слышать!

– Но я все равно приношу извинение уже за другое, за то, что ошибся номером и позвонил по чистой случайности, поверьте, домой вам, а не на службу. Буковки мелкие, а я без очков.

– Так очень хорошо! – обрадовалась она. – Я и не собиралась сегодня в присутствие. – Она засмеялась. – А о вас я думала все утро. Не знаете, к чему бы это?

– Отлично знаю, – засмеялся и он. Флирт развивался со стремительной быстротой. Ай да мамаша!

– Так, может, скажете? – очевидно, в эту минуту ее комната озарилась поистине небывалым сиянием.

– Отчего же, охотно! Я тоже утром думал о вас и решил, что нам просто необходимо встретиться.

И как можно скорее... Так, спокойно, Екатерина Алексеевна, – шутливо строго прервал он себя, заслышав, как шумно задышала трубка. – Вопрос сугубо деловой. И, к тому же я хотел бы просить вас сохранить его в тайне. Вам могу довериться, а больше пока – никому. Так, где бы мы могли встретиться? – уже деловым тоном спросил он, прекрасно понимая, что этим он успокаивает лишь самого себя.

– Как, где? – воскликнула она. И запнулась, подумав, возможно, что проявляет излишнюю торопливость. – Где? На службе, Измайлове? Знаете, Александр Борисович, честно говоря, так не хотелось бы ломать день! Но я живу относительно далековато от центра. Это – Речной вокзал, слышали когда-нибудь?

Речной вокзал! Слышал ли он! «Ах, Речной!», – вот только так он и мог бы отреагировать на вопрос. Она... она была такой прекрасной женщиной! И ее убил мерзавец, которому потом сам Александр Борисович и надел наручники. Да-да, тому самому, по приказу которого мерзавцы-менты украли Ирку и спрятали в его доме на Рублевском шоссе. Меломан, понимаешь, «самая лучшая музыка – тишина...». Досталась ему тишина – «Матросская»...

– Я наслышан об этом районе, – ответил Турецкий, – это, кажется, не так и далеко. Уж не хотите ли вы меня к себе домой пригласить?

– Как вы угадали? – кокетливо засмеялась Царицына. – Именно. Уж здесь-то, можете быть уверены, любая тайна сохранится, как в самом крепком сейфе. Никого посторонних, – добавила она торопливо.

– Что ж, сочту за честь. Когда прикажете?

– Да хоть... когда вам удобно.

– Понял, диктуйте адрес... Не сильно вас шокирую, если спрошу, какое вино вы предпочитаете?

– Но ведь вы же, я понимаю, за рулем?

– Я – да, а вы?

– Ха-ха-ха! – раздалось в ответ. – Что-нибудь светлое полусладкое.

– Учту. Значит, и светлое, и полусладкое. До встречи.

Турецкий поднялся из-за стола, он сидел в кабинете Голованова в «Глории». Вошел Сева, который выходил по своим делам, а также, чтобы не мешать Турецкому. Последние фразы он услышал и, улыбаясь, спросил:

– Пьянствовать намылился? В рабочее время.

– К Царицыной, – многозначительно поднял Турецкий указательный палец. – Удостоили аудиенции, придется соответствовать.

Сева, пытаясь скрыть ухмылку, посоветовал:

– Сердце побереги. Дорога предстоит дальняя.

– Ты правильно понял, старина. Открою подкожную мысль. Хочу попробовать уговорить ее полететь вместе со мной в Читу.

– Да-а-а? – казалось, изумлению Голованова не было предела. – То есть, ты хочешь сказать, что...

– Если ты правильно понял, Сева, то да, – усмехнулся Турецкий, – причем, по двум причинам. Читинские мамаши немедленно пойдут на прямые контакты – раз. Сама Царицына прилетела – представляешь? А там и Славка подгребет – два. Ну, каков план?

– Слушай, а ты – гений! – восхитился Голованов.

– Кто бы говорил! – самодовольно хмыкнул Турецкий.

– Нет, я в том смысле, что в таком случае Вячеслав Иванович... Короче, вы можете возвратиться втроем...

– А я про что?

– Так тебе же, Саня, теперь придется всю дорогу быть предельно осторожным, и, главное, внимательным! – юмору Голованова, казалось, не было предела.

– А вот за это не переживай. Подпорченный товар не возим. Особенно, для друга!

– Но, надо понимать, лишний раз проверить, совсем не значит, подпортить, разве не так? М-да... миссия... не завидую, однако...

– Как сказал чукча, – закончил Турецкий за Голованова. И оба, будто опытные, прожженные прохиндеи, захохотали.

...Вероятно, она обманывала, когда сказала Турецкому, что не собирается выходить из дома. Потому что, когда открыла дверь на его звонок, он только в восхищении развел руками. Это, стоя-то на лестничной площадке, с раскинутыми в стороны руками, в одной из которых был букет белейших лилий, а в другой – длинная бутылка рейнского вина. То самое, которым любил угощать девиц в своей молодости. Называлось двусмысленно: «Лиибфраумильх» – молоко любимой женщины. Вот и гадай, о чем думали эти немчики, давая такое название, озорники!

Впрочем, все, о чем он подумал, немедленно выложил Екатерине Алексеевне, входя в большую квартиру, трехкомнатную, судя по всему. Это касалось ее самой, а также ее прекрасного платья, охотно подчеркивающего царственные достоинства фигуры, – приятную полноту, которую так и тянуло проверить руками, черт возьми. Он обычно бывал щедр на комплименты женщинам средних лет, которые, с одной стороны, готовы начинать страдать по поводу быстро уходящей молодости, а с другой, стремительно кинуться в, не слишком, однако, опасные приключения, чтобы наверстать напрасно упущенные возможности.

То есть, грубо говоря, сейчас ему необходимы сладкие, проникновенные слова, настоянные на абсолютной искренности. Последнее зависело обычно исключительно от личного таланта. А уж тут, считал Турецкий, он ничем не рисковал, – в наличии имелась бесценная практика.

Хозяйка была очарована. Она немедленно потребовала, чтобы он забыл про всякие отчества и повторил то, первое, сорвавшееся с языка – Катюша!.. Ах!..

Действительно, а чего не повторить? Тем более – ах! И он охотно совершил просимое, при этом пригнувшись и поцеловав даме ручку. Ответный поцелуй в щеку, возле уха, был ее благодарностью. Горячие губы, очень приятный запах духов, м-да, и достаточно сильные, однако, ручки, сжавшие его шею... «Так кто это у нас озорник?», – словно спрашивали они и не требовали ответа. Но... надо было поставить цветы в вазу, а вино, как минимум, откупорить. А для этого требовались свободные руки.

Ничего страшного, решила Катюша, единство уже и так достигнуто, все остальное – дело ближайших минут, да и ситуация – в руках. И потом, зачем же было изысканно одеваться, как на выход в великосветское общество, если не дать собой полюбоваться? Да еще, кажется, должен тайный разговор состояться. Короче, торопиться некуда.

Пока она готовила на достаточно просторной – дом оказался не типовым, – кухне кофе, Турецкий, оставив, с разрешения хозяйки, пиджак на вешалке, присел на табуретку, закинул ногу на ногу и закурил, протянув огонек и хозяйке. И начал излагать свой план.

Аргументация была следующая.

Причины, по которым Комитет настаивает на независимом частном расследовании, повторять нужды нет. Претензии к военной прокуратуре легко объяснимы и подтверждены многочисленными конкретными примерами. И к этому вопросу возвращаться нет необходимости. Но в каждом деле, в котором, хочешь – не хочешь, соревнуются две силы – официальная и частная, – обязательно возникает соперничество, которое приходится либо усугублять, когда интересы расходятся, либо преодолевать, если задачи сходные. В данном случае, соперничество может быть чисто формальным, то есть лишенным внутреннего, жесткого противоборства. Однако соревновательный интерес: кто быстрее, кто лучше, – остается. И сохраняется сомнение, как бы в самый последний момент официальное расследование не сделало финт в пользу «высших соображений». Частное же расследование свободно от подозрений такого рода.

И в этой связи, совершенно естественно, у каждой из сторон остается момент следственной тайны. Не вообще, не навсегда, а до того часа, когда стороны придут к единому мнению и откроют друг перед другом свои карты. Раньше или позже – сейчас роли не играет. Но в процессе расследования иногда бывает очень важно, чтобы не было толкучки, чтоб не мешали друг другу работать, это – понятно?

Катя активно кивала. Чего яснее! Они сами об этом же и думали...

Очень хорошо. Тогда формулировать предложение станет проще. И Александр Борисович, как строжайшую тайну, выдал информацию по Чите, которую «накопал» компьютерщик из «Глории», и о чем еще не знает, судя по всему, военная прокуратура. Другими словами, требуется немедленно, срочно воспользоваться своим преимуществом.

Такая постановка вопроса была Царицыной чрезвычайно интересна. Она спросила, конечно, а что, вообще, известно военной прокуратуре? Александр Борисович рассказал про информацию по Мытищам, добавил, что один из сотрудников «Глории» во время отсутствия Турецкого в Москве готов подстраховать его в Мытищах. Но сделает это, разумеется, негласно.

А что касается Читы, то тут у него имеется особый план, в котором предусмотрена и роль самой Катюши. И едва ли не главная.

Вот как? Глазки «загорелись». Хороший симптом. И снова Александр Борисович прояснил свой секрет – не весь, естественно, а лишь о том рассказал, о чем в настоящий момент можно было.

– Вы были у нас с подругой, – напомнил Турецкий.

– Я не могу назвать ее подругой, – чуть поморщилась Катя, и было видно, что Князева совсем ей не подруга, а официальное финансовое лицо.

– Но вы, Катюша, свободны в принятии собственных решений? – попытался выяснить степень ее зависимости Турецкий. – Причем, решений, о которых не появится нужды информировать ваше высшее руководство, – президента, председателя и так далее?

– А с чем это связано? – проявила она осторожность.

– Ну, скажем, не нужно информировать, что вы собираетесь полететь на несколько дней в Читу, например?

– А зачем я вам там понадоблюсь? – вопрос прозвучал несколько двусмысленно.

– У вас там, наверняка же, есть знакомые из тех, кто занимается правозащитными делами? Региональный Комитет, прочее?

– Есть одна, очень, кстати, милая женщина – честнейшая, умнейшая, красавица! Майя Чупикова. А других я как-то мало знаю. Но, если надо?...

– А теперь представьте. Я прилетаю в незнакомый город и начинаю наводить мосты, искать контакты, да такие, чтоб и самому не «засветиться». Вы что думаете, за мной уже не наблюдают? Еще как!

Я тут уже засек один «хвост», – это у нас так называется. Нет, не сейчас! – засмеялся он, увидев, как округлились глаза Кати, – вчера... И другой вариант. Вы, скажем, прилетаете на денек-другой к своей знакомой, погостить, поболтать – давно не виделись. И об этом пока совсем необязательно кому-то знать. А я – с вами. Приятель? Пока, да. Мы объясняем вашей Майе ситуацию, и я с ее помощью и знанием местных условий, начинаю стремительно работать. Как все будет происходить, это уж моя профессиональная тайна. Но вы сможете контролировать, так сказать, весь процесс. Что мне надо будет найти в Чите, я вам потом скажу, по ходу дела. Мне важно только ваше согласие. И возможность вылететь, скажем, сегодня, вечерним рейсом. Или, самое позднее, завтра. Поэтому и телефонные переговоры, и все прочее – на вас. Билеты и остальное беру на себя. А еще я постараюсь сделать вам очень приятный сюрприз. Там. Но – пока не скажу, какой. Расскажите о себе?... – неожиданно закончил он, и она смутилась.

– А что рассказывать?

– А что хотите. Как живете, с кем живете, – он улыбнулся, – что вас привело в Комитет и прочее, – что хотите. Мне интересно узнать, кто вы, Катюша. И какими глазами вы смотрите на мир.

Оказалось, стандартная судьба. Была замужем, родила сына. Тот сейчас учится в Петербурге, станет морским офицером. Муж, его отец, тоже служил на флоте, в девяностых уволился, занялся бизнесом, довольно успешно. Это тоже в Питере. Квартира осталась от прежней жизни, от родителей. А у бывшего мужа там обнаружилась молоденькая любовница, ставшая супругой. Комитет? Это еще с тех времен, когда сын служил матросом...

– Я ничего не могу сказать о вашем бывшем супруге, Катюша, кроме одного... – глубокомысленно изрек он. – Кроме того, что он – большой дурак. Но это – мое личное мнение.

– А что за сюрприз? – вернулась она чисто по-женски к самому главному для себя.

– Вам понравится, я почти уверен. Даже, возможно, очень понравится... Но из вашего вопроса я делаю вывод, что вы согласны с моим предложением и готовы лететь на край света. Не так?

– А чего мне бояться... с вами-то?

– Вот тут вы правы, совершенно нечего. Кроме Ирки, моей жены. Но ее бояться не нужно, она – хорошая.

– Приятно слышать, – безразличным тоном заметила она.

– А что вы скажете у себя, в Комитете?

– У меня отпуска не было. Вот и возьму недельку. Отдохну где-нибудь под Москвой. Или к сыну съезжу, давно не видела. Устраивает? – она с вызовом посмотрела на него.

Нет, эта императрица, определенно, имеет свои виды, и никакая, даже добрая жена, ее не смущает.

Вот странное дело, только что – Алевтина. Теперь – Катюша. Ей очень нравится, когда он так ее называет, прямо млеет дамочка. И надо пройти между этими двумя огнями настолько аккуратно, чтоб и не погасить, и самому не обжечься, не опалить, скажем... крылышки, то есть волосы. Это же сразу будет заметно. То-то и оно... А так – отчего же? Очень даже ничего...

Но сперва надо покончить с формальностями.

Катя, по существу, сама и выпила всю бутылку – Александр лишь пригубливал из бокала. Раскраснелась, еще больше засверкала глазами. А пышное и притом хорошо сбитое ее тело все время находилось в движении. Про это обычно говорят: ну, чего тебе не сидится? Или чуть грубее: у тебя что, шило в заднице? Ну, где-то вот среднее. Он засмеялся, причем совершенно без всякого для этого основания. И она тут же поинтересовалась, отчего смех?

– Анекдот вспомнил, – продолжал смеяться Турецкий.

– Ну, расскажи! – с легким капризом и неожиданно на «ты» сказала Катя. – Ты так хорошо смеешься... я тоже хочу. Нет, ну, правда!..

– Цыперович всю ночь крутится на кровати. Рива спрашивает: чего ты крутишься? Он с грустью отвечает: должен Абраму много денег, а отдавать нечем. Рива снимает телефонную трубку и звонит – ночью: Абрам, это Рива говорит. Тебе мой Цыперович должен деньги? Абрам отвечает: да должен и не отдает. Рива: так вот, он и не отдаст. И кладет трубку на место. Снова ложится. Говорит мужу: ну, ложись и ты, пусть теперь Абрам крутится...

– Я поняла, – отсмеявшись, сказала Катя и стала вытирать слезы на глазах. – Все очень правильно подмечено. Пусть теперь он крутится. Это ты про меня и про наш Комитет?

– Я-а-а?! – сделал большие глаза Турецкий.

– А кто же?... Между прочим, – она сощурилась, будто сама приготовила сюрприз, – я могу, конечно, и не крутиться. Но могу так крутиться, что кое-кому мало не покажется, да-да, можешь мне поверить!

Сказала так, что никаких сомнений в ее намерениях уже не оставалось. Турецкий немедленно вспомнил фразу Севки Голованова о том, что проверять товар – совсем не значит – подпортить его. Оно-то так, но... Как пел любимый певец? «Если я чего решил, то выпью это дело обязательно...». Можно, другими словами, но как ты сам потом будешь смотреть в глаза Славке? И раз есть сомнение, его следует толковать в пользу друга, а не в свою собственную.

Но сейчас его занимали не эмоции разгоряченной женщины, а другой вопрос. Кто сказал, что сохранение тайны нельзя доверить наиболее заинтересованному в ней лицу?

– Значит, так, – сказал он решительно. – Слушай меня. – Он подчеркнул свое обращение к ней на «ты». – И слушай внимательно. И закрой рот, не произноси ни слова. А когда я закончу свой телефонный разговор, можешь комментировать, сколько тебе угодно. Договорились?

Дождавшись ее осторожного кивка, он достал мобильник и, найдя в меню Грязнова, нажал на клавишу вызова.

– Я правильно рассчитал? – спросил он, услышав Славкино «привет, Саня!». – У тебя вечер?

И ты уже дома. И ждешь моего звонка. Я угадал?

– Все правильно! – захохотал Грязнов.

– Тогда, как говорят, слушай сюда, мой генерал.

Я вылетаю в Читу либо сегодня поздним вечером, там, кажется, есть самолеты и хабаровские, и до Владика с промежуточными посадками. Либо завтра. Но, в любом случае, завтра или послезавтра утром буду в городе. И не один. Со мной летит женщина. Она здесь и слышит наш разговор, поэтому я не буду тебе описывать, как она выглядит. Хотя... – он с сомнением посмотрел на Катю, и та вдруг вспыхнула, что называется, до корней волос. – Ты помнишь мой старый конфуз в Сокольниках?

– Еще бы!

– Там участвовала в вашей операции по спасению одного мудака, прости, Господи, если мне не изменяет память, некая Илона, не так ли?

– Ты нахал, Саня! – закричал Грязнов. – Таких женщин, как Илона, больше не делают! Но твою самокритику я активно приветствую!

Турецкий чуть отстранил трубку от уха, и Катя услышала ответ Славки.

– Так вот, что я тебе скажу, друг мой, та женщина, которая прилетит со мной, она, как я понимаю, из той же раритетной и штучной партии. Вспомни Илону, но представь себе, что она стала чуть-чуть покрупнее. И, я бы добавил, пикантнее. Можешь себе нафантазировать эту прелесть?

– Очень трудно, Саня. Наверное, нет.

– Тогда мне будет тем более интересно посмотреть на тебя. Договорились, мой генерал?

– Сам такой! Теперь-то, конечно, можно сказать, что и договорились! Где встречаемся?

– Под часами возле отеля «Забайкалье». Либо там же, но в баре. Уточнишь у портье.

– Забили! – захохотал Грязнов...