ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГОРДИЕВ УЗЕЛ ОТНОШЕНИЙ
1
— Будьте добры, «Мир компьютеров».
Неуклюжая фигура системного администратора склонилась над окошечком газетного киоска.
— У вас мельче не будет?
— Не держу, — усмехнулся сисадмин.
Продавщица, вздыхая и сердясь, отсчитала ему горстку мелочи и небрежно швырнула ее в пластиковую чашечку.
— А повежливее нельзя? — ворчливо поинтересовался сисадмин, соскребая монетки толстыми красными пальцами.
— Не нравится — не берите, — отрезала киоскерша.
— Черт-те что творится, — пробурчал сисадмин, пересыпая мелочь в карман бесформенного джинсового пиджака, больше похожего на синий лабораторный халат. — Скажите спасибо, что я сегодня добрый.
— А то бы что? — с вызовом спросила продавщица.
— А то бы нашел способ уволить вас отсюда. У меня весьма влиятельные друзья, уж будьте уверены.
— Нашел чем напугать! Да я сама отсюда давно бы ушла, если бы не упросили остаться. Кто вместо меня тут работать будет — ты, что ли, толстый боров?
Сисадмин не ожидал от продавщицы такого «штурма и натиска», а потому ретировался, обиженно бубня:
— Я вам не толстяк… Вы не смеете оскорблять… Я интеллектуал, а вы — никто…
— Чего-о? — протянула киоскерша и даже высунулась из киоска. — Я тебе покажу «никто». А ну пошел отсюда, бомж бородатый! Давай-давай, пока милицию не вызвала!
Слова про милицию подействовали на неуклюжего сисадмина несколько отрезвляюще. Он свернул журнал в трубку, втянул голову в покатые плечи и быстро зашагал прочь от киоска.
— И чтоб я тебя здесь больше не видела! — кричала ему вслед киоскерша. — Ишь, развелось хулиганья!
Прежде чем свернуть за угол дома, сисадмин остановился и крикнул, потрясая в воздухе свернутым в трубку журналом:
— Это черт знает что! Я на вас найду управу!
Затем снова вжал голову в плечи и быстро скрылся за углом.
Сисадмина звали Марк Сковородников. Он шел по улице странной, неровной походкой — то мелко и размеренно семеня, то вдруг рывком бросаясь вперед, словно нырял в воду. Причиной странного поведения сисадмина Сковородникова было то, что он сегодня не стесняясь и по-скотски напился. Выпил целых две бутылки пива! Учитывая тот факт, что Сковородников обычно пьянел от одного запаха спиртного, две бутылки пива вполне можно было назвать лошадиной дозой.
Причина у Марка была уважительная. Но уважительность эта была такого рода, что Сковородников никогда и никому бы о ней не рассказал. Слишком интимно. Шагая по тротуару, Марк представлял себе поочередно то лицо Хозяина, то лицо женщины, свидания с которой он ждал с таким трепетом, словно от этого зависела вся его жизнь. И в зависимости от того, чье лицо вставало перед хмельным взором Сковородникова, он то бежал вперед, сгорая от нетерпения и рискуя сломать себе шею, а то вдруг принимался мелко, спешно и неровно перебирать ногами, как старый, растолстевший осел, которого вели на убой и который, трепеща волосатыми ноздрями, чувствовал запах крови.
Итак, Сковородников шел по тротуару с журналом в руке. А за ним, буквально в десяти шагах, шел частный детектив Антон Плетнев, который, подстраиваясь под странную походка «объекта», вынужден был также менять свой аллюр с галопа на рысцу и обратно.
Антон водилсисадмина уже полчаса часа. За это время тот успел повздорить не только с киоскершей, но и с парнем-мотоциклистом, который не захотел уступить ему дорогу, с хозяином мопса, который (мопс, а не хозяин) попытался ухватить сисадмина за штанину. Ни одна из этих схваток не закончилась для Сковородникова победой. Отовсюду он поспешно ретировался, пытаясь уберечь остатки своей чести.
День явно не задался для Макса Сковородникова, но, похоже, он не отчаивался. Плетнев предполагал, что впереди сисадмина ждет важная встреча или приятная новость, да такая, что перед ней меркнут все невзгоды сегодняшнего дня.
И Плетнев не ошибся. Примерно через двадцать минут после сражения с киоскершей Сковородников остановился перед кофейней «Бразилиа», как-то воровато глянул по сторонам, затем вдруг приосанился, поправил ворот джинсового пиджака, пригладил ладонью жирные волосы и лишь после этого шагнул внутрь.
Плетнев последовал за ним.
В кофейне было светло и чисто, пахло свежесваренным кофе. На полках красовались старые фотографии в деревянных рамочках, на стене (непонятно почему) — советские производственные плакаты.
Сковородников тем временем вышагивал к одному из столиков, держа свернутый в рулон журнал под мышкой и продолжая на ходу поправлять свой странный мятый джинсовый костюм.
Наконец он остановился перед одним из столиков. За столиком сидела женщина. («Что и требовалось доказать!» — с удовлетворением подумал Антон Плетнев.) Она была не слишком свежа и юна, но все еще хороша собой. Этакая ухоженная сорокалетняя кошечка, давно позабывшая о том, что в жизни бывают не только модные журналы и дорогая косметика, но и грязные тарелки с остатками жареной картошки.
Женщина протянула сисадмину руку. Вместо того чтобы пожать эту руку, он как-то нелепо изогнулся и чмокнул ладонь толстыми, маслянистыми губами.
Женщина улыбнулась, но Сковородников, будучи чрезвычайно наблюдательным человеком, заметил, что ей это проявление нежности не пришлось по душе.
Женщина указала сисадмину на стул напротив себя, и он наконец-то уселся. Антон Плетнев расположился за соседним столиком, взял меню и навострил уши.
— Вы не опоздали, — сказала женщина, — я удивлена.
— Вы же знаете, что в прошлый раз меня задержало начальство, — виновато и вместе с тем с жалостливым упреком проговорил Сковородников. — Если бы все зависело только от меня, я бы прилетел сюда за час до встречи — на крыльях страсти!
— Вот оно что, — задумчиво сказала женщина. — Вы, оказывается, пьяны. А я почему-то думала, что вы трезвенник.
— Я вынужден был выпить, — тем же виноватым голосом признался Сковородников. — Чтобы успокоить нервы.
— Успокоили? — холодно осведомилась женщина.
— Да. То есть… нет. Все это слишком необычно для меня.
— Что именно? — мягко спросила женщина.
(Антон сидел к паре спиной, поэтому не видел выражения их лиц.)
— Все, — ответил сисадмин. — Я давно не сидел в кофейне с красивой женщиной. Да чего уж там… никогда не сидел. И никогда не думал, что такая красавица, как вы, заинтересуется мной.
— Вы себя недооцениваете, Марк. Конечно, вы не красавец, но ведь женщины любят не только красавцев. Вы добрый, надежный. Мне с вами легко.
— А мне не очень, — грустно признался Сковородников. — Вы знаете, с момента нашей первой встречи меня не покидает странное ощущение… Не знаю, как вам объяснить… Как будто все это происходит не со мной, а с кем-то другим, а я… я лишь наблюдаю за этим со стороны.
— Вам пора избавляться от комплексов, Марк. Закажете что-нибудь?
— Даже не знаю… В принципе, я сыт.
— Ну тогда возьмите мне чего-нибудь выпить. Какой-нибудь некрепкий коктейль. Да и себе тоже.
— Хорошо, я закажу.
Сковородников поднял руку и щелкнул пальцами, как это делают в кино ухари. Отчетливого щелчка не получилось, и сисадмин стушевался.
— Официант! — слабо позвал он. — Официант!
Официант прошел было мимо, не обратив на Сковородникова никакого внимания, но тут в дело вмешалась сама женщина.
— Эй, любезный! — веско и властно позвала она. — Подойдите-ка сюда!
Официант тут же возник перед столиком и замер в подобострастной позе.
— Дай мне «Морской бриз», а моему спутнику — бокал безалкогольного пива, — распорядилась женщина.
— Что-нибудь еще? — осведомился официант.
— Пока нет. Сделаете быстро — получите хорошие чаевые.
Официант испарился, да так быстро, что Антон Плетнев не успел ничего заказать. Он досадливо крякнул и слегка повернулся, закинув руку на спинку стула, чтобы видеть Сковородникова и его спутницу. Впрочем, лица сисадмина Плетнев не видел — тот сидел спиной. А вот женщину разглядел очень даже хорошо, хотя бросил на нее лишь несколько незаметных, мимолетных взглядов. Плетнев достал мобильник и, делая вид, что набирает номер, незаметно сфотографировал женщину.
Вскоре официант поставил перед Сковородниковым и его спутницей напитки, а Плетнев, воспользовавшись моментом, заказал себе чашку кофе. После чего разговор за соседним столиком продолжился.
— Вы принесли то, что обещали? — спросила женщина.
— Да, Елизавета…
— Просто Лиза, мы ведь договаривались, — поправила сисадмина женщина.
— Да, Лиза.
Сковородников достал из бокового кармана своего джинсового «халата» пластиковую папку и положил ее на стол. Женщина тут же взяла ее, быстро раскрыла и быстро просмотрела.
— Ну, как? — робко спросил Сковородников, отхлебнув безалкогольного пива.
— На этот раз не густо, — с явным сожалением сказала женщина.
— У меня не было возможности. Этот щенок, про которого я вам рассказывал… Толик Азизов… по-моему, он шпионит за мной.
— Марк, вы слишком мнительны. Зачем кому-то за вами шпионить?
— Я не знаю, но этот молокосос стал приходить на работу к восьми утра. Раньше он и к десяти не всегда доползал. Мне это кажется подозрительным.
— Марк, Марк, — с улыбкой произнесла женщина. — Вы слишком пугливы и чувствительны для ваших габаритов.
— То, что полные люди толстокожие и бесчувственные, это миф, — обиженно сказал Сковородников. — Я такой же чувствительный, как и вы, Елизавета… Лиза. Может быть, даже чувствительней.
— Не сомневаюсь. — Женщина убрала пластиковую папку в свою сумочку. — Я вижу, вы на меня обиделись, — мягко сказала она. — Вы не должны на меня обижаться. Вы ведь знаете, как я к вам отношусь.
— Не знаю. В этом-то все и дело, что не знаю. Вы вскружили мне голову, Лиза, и я… В какой-то момент я и правда поверил, что вы… Что мы с вами…
Сковородников осекся, захлебнувшись нахлынувшими чувствами. Он схватил руку женщины и снова с чувством ее поцеловал.
— Ну-ну-ну, будет вам. — Женщина хотела отдернуть руку, однако сисадмин ее удержал. Тогда она сказала строго: — Никаких вольностей в общественных местах. Не дай бог, нас кто-нибудь увидит.
— А мне плевать, — восторженно произнес Сковородников, держа тонкие пальцы женщины в своих пальцах-сардельках. — Я опьянен чувством. Это для меня так ново!
— Да перестаньте же вы, сумасшедший! — снова осадила сисадмина женщина и вырвала-таки руку.
— Но ведь вы обещали… — В голосе Сковородникова послышались недовольство и даже угроза. Видимо, пиво все еще бродило в его вялом организме. — Вы сказали, что позволите мне…
— Позволю, — сказала она. — Но не сегодня. Попробуйте завтра добыть материалы по прошлогодним сделкам. Уверена, там будет много темных моментов. Сумеете — и я сделаю все, что вы захотите.
Сисадмин тяжело задышал.
— Все? — переспросил он прерывающимся от возбуждения голосом.
Женщина улыбнулась:
— Абсолютно. А теперь мне пора. — Женщина встала из-за стола. — Заплатите за напитки, хорошо?
— Да. Да, конечно. Но я хочу вас проводить!
Она покачала головой:
— Нет. Не сегодня. Слишком много посторонних глаз. До встречи!
Ухоженная красавица нагнулась и быстро поцеловала Сковородникова в лоснящуюся щеку. А через несколько секунд ее уже не было в зале.
2
Александр Борисович посмотрел на Плетнева недовольным взглядом.
— Явился не запылился, — сказал он. — Чего так долго?
— Машину не мог поймать, — ответил Плетнев, усаживаясь за столик. — В эту глухомань никто не едет. Ума не приложу, как они тут выживают. Клиентов-то почти нет. Деньги, что ли, отмывают?
Турецкий пожал плечами и кивнул на свое овальное блюдо, посреди которого красовался едва тронутый сочный шашлык на шампуре.
— Заказать тебе? — спросил Александр Борисович.
Плетнев скорчил мину и покачал головой:
— Да нет, я с полчаса назад пару хот-догов перехватил. До сих пор живот полный.
— Ты сам себе враг, маленький Буратино. Ну а как насчет вина?
— Я вино не пью, — равнодушно сказал Плетнев. — Для меня оно все равно что сок.
— Как знаешь. Что ж, приступим. Ты рассказывай, а я буду расправляться с этим красавцем.
Турецкий взял в руки шампур, а Плетнев начал рассказ. Александр Борисович ни разу его не перебил, лишь методично двигал челюстями да запивал время от времени шашлык сухим красным вином.
К тому моменту, как Александр Борисович съел последний кусок мяса, Плетнев закончил рассказ и откинулся на спинку стула с видом человека, честно выполнившего сложную и нудную работу.
— Вот, значит, как, — сказал Турецкий и отодвинул от себя пустое блюдо. Он сдвинул брови и задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Что скажете? — поинтересовался Плетнев.
— Скажу, что ты молодец. Отлично поработал. Как, ты сказал, зовут эту женщину?
— Елизавета. Лиза. А, черт, совсем забыл! У меня же есть ее фотография.
Антон достал из кармана мобильник и, пощелкав по клавишам, показал дисплей Турецкому.
— Хороша, правда? — улыбнулся он.
— Да, недурна, — кивнул Александр Борисович, разглядывая снимок, сделанный встроенной фотокамерой телефона. — Знаешь, кто это? Елизавета Петровна Мохова. Собственной персоной.
Брови Плетнева взлетели вверх.
— Подождите, Александр Борисыч… То есть вы хотите сказать, что это… его жена? Жена нашего клиента — Виктора Мохова?
— Да, Антоша, именно это я тебе и говорю. — Турецкий торжествующе улыбнулся, допил залпом вино и поставил стакан на стол. — Дуй сейчас к дому Моховых и погуляй там пару часов.
— А как же Сковородников?
— Сковородников нам больше не нужен. Мы знаем, на кого он работает. Но мы не знаем, на кого работает Елизавета Петровна. И какого черта ей понадобилось собирать компромат на родного мужа. — Турецкий, прищурившись, посмотрел на Плетнева. — Именно это тебе и предстоит выяснить, Антон. Кстати, возьми напрокат машину. У меня знакомый в прокатной конторе. Пока будешь добираться, я ему позвоню и все объясню. Долго тебя там оформлять не будут. Ну? — Александр Борисович нахмурился. — Чего сидишь? Действуй!
Плетнев нехотя отклеился от стула.
— А вы? — спросил он.
— А я закажу себе еще одну порцию шашлыка, — сказал Турецкий и улыбнулся коллеге самой обворожительной из своих улыбок.
3
И снова Плетневу повезло. Он не ждал и часа, как дверь подъезда распахнулась и на улицу вышла высокая женщина, одетая в молодежном стиле: джинсы, высокие сапоги, обтягивающие тонкие щиколотки, черная курточка, кепи и темные очки. Маскарад был отличным, но Антон сразу ее узнал. Елизавета Петровна Мохова собственной персоной. «И все-таки чертовски привлекательная баба», — подумал Плетнев, наблюдая за Моховой из окна взятого напрокат автомобиля.
Елизавета Петровна тем временем села в белую «бэху».
«Бэха» вывернула со двора, и Плетневаккуратно, стараясь сильно не отсвечивать, покатил за ней следом.
С полчаса они колесили по городу — Мохова впереди, Плетнев за ней. Наконец белая «бэха» остановилась возле серой, невзрачной пятиэтажки. Антон припарковал свою «восьмерку» неподалеку и достал из бардачка небольшой бинокль.
В бинокль он увидел, что Елизавета Петровна звонит кому-то по телефону. Дозвонилась. Говорит. Говорит яростно и вспыльчиво. По всей вероятности, сильно чем-то недовольна. Ну-ну, говори, красавица. А мы подождем да понаблюдаем.
И вот тут-то Плетнев заметил, что, разговаривая по телефону, Елизавета Петровна бросает наверх быстрые взгляды, слегка наклонив голову к оконному стеклу и почти касаясь этого стекла своей нежной, загорелой щекой.
Плетнев отвел бинокль от глаз и посмотрел на дом. Затем снова прижал окуляры бинокля к глазам, однако на этот раз он смотрел не на Мохову, а наверх.
— Вот оно что, — тихо проговорил Плетнев, разглядывая мужчину, стоящего на балконе третьего этажа. Мужчина прижимал к уху трубку. Он был одет в темный банный халат, а волосы его стягивала черная сеточка.
Плетнев достал из кармана цифровой фотоаппарат, навел объектив на балкон и нажал на кнопку зумма. Приблизив картинку он щелкнул затвором фотоаппарата. Потом еще раз. Снимки получались не слишком качественными, и Плетнев досадливо хмыкнул.
Разговаривая, мужчина поглядывал вниз, на белую «бэху».
— Кажется, ты и есть наш собеседник, — прошелестел одними губами Плетнев. — И, похоже, тебе не очень-то хочется выходить из дома… Как я тебя понимаю, приятель. Ты только что принял душ, смазал бриолином волосы, тщательно их пригладил… Собрался растянуться в кресле с бокалом хорошего коньяка, закурить сигару… И вдруг звонит какая-то сумасшедшая и требует, чтобы ты вышел на улицу. Что поделаешь, жизнь полна неприятных сюрпризов… Постой-постой… А что это у тебя в другой руке?… Ба, да ты у нас гурман.
Наконец мужчина что-то сердито проговорил в трубку и убрал ее в карман халата. Затем гневно посмотрел вниз, сделал какой-то знак рукой и, резко повернувшись, зашел в квартиру.
Вскоре белая «бэха» тронулась с места и резво покатила в сторону шоссе. Плетнев вцепился пальцами в руль и закусил губу. Ехать за ней или не ехать? Времени, чтобы позвонить Турецкому и спросить дальнейших инструкций, не было. Время текло, убегало сквозь пальцы. «Бэху» еще можно было догнать, но Плетнев остался на месте. Он принял решение.
А вот теперь время тянулось медленно и томительно. Прошло еще минут сорок, прежде чем из подъезда дома вышел мужчина — Тот Самый Мужчина. На этот раз никакого халата на нем не было. Он был одет в дорогой пиджак довольно вольного покроя и голубые, как июньское небо, джинсы. Глаза мужчины скрывали солнцезащитные очки.
Плетнев снова достал фотоаппарат и, пока мужчина шел по двору, успел сделать несколько неплохих снимков. Мужчина тем временем прошел к черной «мазде», щелкнул по кнопке пульта-брелока и забрался в салон.
— По коням, — сказал себе Плетнев.
«Мазда» выехала со двора, а за ней и бежевая, неприметная «восьмерка» Плетнева.
По городу они колесили недолго. Очень скоро «мазда» остановилась возле большого здания, похожего на горисполком или офис провинциального банка. Мужчина не спешил выбраться из машины. Он сидел пять минут, десять… А вместе с ним сидел и выжидал Плетнев, целиком захваченный азартом охотника.
Вскоре к машине подошел высокий, солидный мужчина. И не просто солидный, а Очень Солидный. Сразу было видно, что кадр весьма и весьма авторитетный. По осанке, по походке, по манере небрежно и несколько презрительно подергивать подбородком.
Плетнев успел сделать несколько довольно четких и его фотографий.
Очень Солидный Мужчина забрался в «мазду». Плетнев прижал к глазам бинокль.
Он видел — не очень отчетливо, но видел, — как они разговаривают. Оба спокойные и непрошибаемые и словно кичащиеся своей солидностью и своим мертвящим спокойствием. Плетнев вдруг подумал, что все самые страшные для человечества решения принимались, вероятно, с таким же вот мертвящим, солидным спокойствием. Разговор двух хозяев жизни, у которых все схвачено и которым совершенно нечего бояться.
«Вот тут вы ошибаетесь, ребята, — насмешливо подумал Плетнев. — Я сел вам на хвост. Теперь держитесь!»
У Антона и в самом деле было странное предчувствие, что он вышел на след крупной дичи. След отчетливый, не ошибешься и не перепутаешь. Он даже представил себе цепочку следов, ведущую по белому насту снега и уходящую в лес.
Мужчины тем временем продолжали разговаривать. Тот, что сидел за рулем, опустил окно и закурил. Второму это, по всей вероятности, не слишком понравилось. Он сделал короткое замечание — водитель кивнул и перестал курить. Теперь, по крайней мере, было ясно, кто в этом тандеме главный.
Беседовали они довольно долго, минут двадцать или около того. Затем Очень Солидный Мужчина выбрался из «мазды». «Мазда» тут же взяла с места и покатила в сторону центрального проспекта. И снова перед Плетневым встал выбор, и снова он решил положиться на интуицию. Очень ему хотелось узнать, что же это был за мужчина — такой солидный и такой красивый?
Проводив взглядом «мазду», Солидный не пошел обратно к зданию, он направился к другой машине. Тачка была что надо. Н-да… Везет же людям. Плетнев, например, о таком «мерине» и мечтать не мог.
Солидный подошел к белому «мерседесу», открыл дверцу, поискал что-то в бардачке, затем снова захлопнул дверцу, поставил машину на сигнализацию и только тогда направился к зданию.
На крыльце курили двое молодых людей. Из того, в какую звенящую струнку они вытянулись при приближении Солидного, Плетнев заключил, что это Ну Очень Большой Начальник. Такое ощущение, что они чуть сигареты не проглотили от подобострастного напряжения сил.
Мужчина же едва кивнул им. Когда за ним закрылась дверь, Плетнев достал из кармана мобильник. Пора было встретиться с Турецким и рассказать ему об этой веселой автомобильной эстафете.
4
ИЗ ДНЕВНИКА ТУРЕЦКОГО
«Звонок Плетнева оказался весьма кстати. То есть у меня уже были определенные предположения на этот счет, однако звонок Антона окончательно прояснил ситуацию. По крайней мере, для меня.
Что и говорить, Плетнев работать умеет. Проявил, конечно, самоуправство. Надо было пожурить. Но результаты его работы не давали повода для упреков.
Доложив о результатах наблюдения, Антон скинул мне на мобильник несколько цифровых снимков, которые успел сделать.
«Ба! Знакомые всё лица!» — подумал я, разглядывая на экранчике дисплея лицо Очень Солидного Господина (так его шутливо обозвал Плетнев). Сердце у меня учащенно забилось. Ну прямо как у охотника, увидевшего свежие следы.
— Молодец, — похвалил я.
Плетнев, похоже, слегка удивился.
— Но ведь я нарушил инструкцию. Поплелся сперва за этим чертом в «мазде», потом отслеживал Солидного.
— И тем не менее ты молодец. Вот если бы чутье тебя обмануло и ты протаскался бы по городу понапрасну, вот тогда бы я тебя по головке не погладил.
— Известное дело, — подтвердил Плетнев.
— Опиши мне еще раз этих парней.
— Ну, первый среднего роста, довольно крепкий. Чувствуется, что может постоять за себя. Машину водит лихо, я пару раз чуть не потерял его. Да, и еще — он курил трубку.
— Трубку, — повторил я. Вероятно, голос мой прозвучал взволнованно, потому что Антон удивился.
— Ну да, трубку, — сказал он. — А что тут такого? Ее нынче многие курят. Говорят, вреда от нее меньше, чем от сигарет. Если, конечно, не затягиваться, а полоскать дым во рту. Я и сам иногда…
— Подожди, подожди, — оборвал я Плетнева. — Ты хорошо разглядел эту трубку?
— Ну да. Как если бы она была у меня в руке. Я же в бинокль на нее смотрел. Я вам и фотографию скинул, но там трубку плохо видно.
— У тебя и физиономию его толком не разобрать, не то что трубку.
— Я же не виноват, что он всюду таскался в своих идиотских темных очках.
— Ладно, замнем. Как выглядела эта трубка?
— А как должна выглядеть трубка? Мундштук, чашечка… Хотя, конечно, трубочка не совсем обычная. У нее чашка рустированная. Но нынче это тоже входит в моду — типа красиво.
— Какого цвета чашка?
— Э-э-э… Черная, по-моему.
— Ай да Плетнев, ай да сукин сын! А теперь опиши мне второго — еще раз, тщательно.
— Ну, этот мужик видный. Солидный, изящный, дорого одетый. Ему бы Джеймса Бонда в кино играть. У меня на одном снимке есть и адрес здания, из которого он вышел. Продиктовать?
— Давай!
Плетнев продиктовал, и я почувствовал, что у меня вспотели ладони от волнения. Значит, это все-таки он. Ошибка исключена. Иногда чувствуешь себя немного странно, когда самые смелые из твоих предположений оказываются верными.
— Ты, случайно, номер «мерседеса» не запомнил?
— Обижаете, Александр Борисович. Я его не только запомнил, но и сфотографировал для верности.
Плетнев продиктовал номер, и мне пришлось переложить трубку в другую руку, чтобы вытереть об коленку потную ладонь. Черт, впечатлительный я стал, как девочка-нимфетка. От малейшего волнения в пот бросает.
— Вам этот номер о чем-то говорит? — деловито осведомился Плетнев.
— О многом, — ответил я. — Слушай, конспирация отменяется. Если будет что-то важное, звони, не стесняйся. Где будет удобнее, там и встретимся. Ты сейчас где?
— Пока здесь, возле здания. Куда мне дальше?
— Оставайся там. Следи за своим Солидным. Если что — звони. До связи.
— До связи.
Вот так-то. Поговорив с Плетневым, я с минуту соображал, что делать дальше. Что-то такое екало в голове, словно пластинку заело на одном месте. Что-то вертелось, но я никак не мог понять что именно.
И вдруг меня осенило. Я включил ноутбук и раскрыл свой «любимый» файлик — «Дневник». Найти нужную запись не составило большого труда. Вот что я нашел и что прочел не без некоторого волнения:
…
«Тут я поднялся из-за столика и сказал:
— Рад был с вами пообщаться, Павел Иванович. Ведите себя смирно, не балуйтесь. Иначе мне придется заняться вами вплотную.
— Уж постараюсь, — ехидно ответил товарищ Гиря.
Я в очередной раз подивился тому, насколько красноречивой была рожа у этого Павла Ивановича. И в послужной список заглядывать не нужно, всё на лбу написано. Я уже собрался уходить, но Гиря вдруг сказал:
— Запомни одно, начальник, я в этой сваре участвовать не хочу. Так себе и запиши: эта свара не для меня.
Гиря говорил эти банальные слова с таким выражением, словно хотел сообщить мне какую-то тайну. Даже какой-то особый упор сделал на слове «свара». Или мне показалось? А потом ухмыльнулся, словно придумал невообразимо смешной каламбур.
Я пожал плечами и, напутствуемый этими мудрыми словами, потопал из ресторана, оставив господина Гирю наедине с бокалом пива».
Вот оно! Гиря и впрямь каламбурил. Но я оказался таким законченным дураком, что не понял. Я просто и допустить не мог, что кретин-уголовник способен на такие изящные шутки.
А ведь «свара», на которую несколько раз сделал упор Гиря, это Сваровский. Как говаривал Флинт, «лопни моя селезенка, если это не так»!
Теперь все сошлось. И «свара», и номер машины, и адрес офиса Сваровского, и этот человек с рустированной трубкой. Теперь я точно знал, по чьему приказу убили Гирю и Максима Воронова. Но в чем причина расправы? За что их было убивать? Что именно они узнали?
Максим Воронов сфотографировал то, что ему вовсе не полагалось видеть. Негативы он спрятал дома, но сперва, по всей вероятности, напечатал с них снимки — ну или отцифровал копию негативов. В наше время сделать дубликат негатива несложно. Допустим, отцифрованную копию он положил в ящик стола вместе с другими негативами. А вот оригинал припрятал в другое место. Слишком уж крупными были ставки в этой игре, и Воронов попытался свести риск к минимуму.
Пока Андрей Долгов катал красавчика жиголо по городу, Гиря ворвался в квартиру Воронова и достал из ящика все негативы, в том числе и пресловутый отцифрованный дубликат. У Гири имелось время, чтобы просмотреть конверты. Тем более что они были надписаны.
Гиря оказался не таким дураком, как о нем подумал Андрей Маратович. Он припрятал самый важный материал, а Долгову всучил все остальное. А потом принялся шантажировать Сваровского. За что и поплатился.
Но и Воронов продолжил свою игру, ведь оригиналы негатива остался у него. Бедный Сваровский. Его шантажировали сразу двое, можно сказать, взяли в клещи с двух сторон. Сваровский мужик хладнокровный и рисковый. Настоящее дитя девяностых годов. Он решил попросту избавиться от обоих шантажистов, но сделать это в лучших традициях голливудских детективов. В первом случае была инсценирована пьяная разборка, во втором — сердечный приступ.
Но что именно было изображено на пресловутом негативе?
Догадывался я и об этом. Да и имя непосредственного убийцы уже не было для меня тайной. Однако не будем опережать события.
Что я предпринял? Я решил ловить нашего врага на живца. Понимал ли я, насколько это рискованно? Да, понимал. Но я не видел другого выхода.
Для чего я все это пишу? Наверно, для психологической разрядки. (Прочитай эти строки Ирка, вот бы радовалась: ее наука оказалась сильнее моего невежественного упрямства»).
5
— Ну? — Елизавета Петровна смотрела на Турецкого, не скрывая своей ненависти. — Что вы хотели мне сообщить? И при чем тут мой муж? И какого черта мы делаем в этой забегаловке для бичей? Нельзя было встретиться в ресторане получше?
— Со Сковородниковым вы встречались именно здесь, — сказал Турецкий. — И для нашего с вами разговора это место тоже вполне годится.
По лицу женщины пробежала как бы волна. Она побледнела и пристально уставилась на Александра Борисовича. Потом усмехнулась и устало проговорила:
— Понимаю… Значит, вы знаете про Сковородникова.
— Знаю, — подтвердил Турецкий.
— И что еще вы знаете?
— Знаю, в каких отношениях вы со Сваровским. И про остальное тоже знаю.
Мохова сняла солнцезащитные очки и положила их на стол. Прямо взглянула на Турецкого.
— Тогда зачем эта встреча? — спросила она.
— Я хочу, чтобы вы все мне рассказали. Сами.
— Зачем вам это нужно?
— Это нужно не столько мне, сколько вам, — мягко сказал Александр Борисович. — Неужели вы не устали от всей этой мерзости?
И снова по лицу женщины пробежало что-то вроде волны, как от брошенного в воду камня.
— Устала, — тихо произнесла она и тяжело вздохнула. — Очень устала. Я простая женщина и не могу больше всего этого выносить. Вы хотите, чтобы я вам рассказала? Извольте. Наш роман со Сваровским начался полгода назад. Я влюбилась. Может быть, впервые в жизни. Думаю, что и он тоже. Сначала я полагала, что он просто хочет меня использовать. Но потом я поняла… душой почувствовала, что он не врет. Мы решили, что поженимся. Но уйти сейчас от Мохова я не могла.
— Из-за предстоящих выборов?
Елизавета Петровна кивнула:
— Да. Это могло помешать Сваровскому. Мы должны были таиться. Все пошло наперекосяк, когда я поняла, что не могу больше жить с Моховым. Не могу видеть его физиономию, слышать его голос, ложиться с ним в постель. Самое страшное — ложиться в постель. Еще больше меня разозлило, когда я узнала, что Президент поддержал Мохова. Мохов злопамятен и горд, он никогда не простит Сваровскому, что тот увел у него жену. Если он выиграет на выборах, он уничтожит Сваровского, и ему ничто уже не сможет помешать. — Женщина подняла на Александра Борисович пылающий взгляд и глухо проговорила: — И тогда я решила «свалить» Мохова. Уничтожить его. Не дать ему выиграть.
Турецкий едва заметно кивнул, но от комментариев и вопросов воздержался, чтобы не дать Елизавете Петровне потерять нить рассказа.
— Я ничего не говорила Сваровскому, — продолжила она после паузы. — Не хотела его расстраивать. Вместо этого я принялась обхаживать начальника техотдела, чтобы он добыл мне компромат на Мохова. Я хотела обвинить его в неуплате налогов или еще чем-нибудь таком. Сковородников взломал личный архив моего мужа, но ничего важного добыть не смог.
— Подождите… — Турецкий нахмурил брови. — Но ведь эти статьи в Интернете, — они ваших рук дело?
— Статьи? — Елизавета Петровна усмехнулась и покачала головой. — Нет. Я понятия не имею о том, кто их написал и вывесил. У меня появился невидимый помощник. Кто он — я не знаю. Я хотела уничтожить мужа, но не смогла этого сделать. Или не успела. Вот и все.
— То есть… вам больше нечего мне рассказать? — удивился Александр Борисович.
Она пожала плечами:
— Я рассказала вам все, что знала.
— Сегодня вы встречались с Трубоч… то есть с Трегубовым. Это помощник Сваровского. Зачем?
— Трегубов выполняет для Сваровского самые конфиденциальные и рискованные поручения. Я хотела, чтобы он помог мне свалить мужа. Я больше не знала, к кому обратиться. Но он отказался. Я просила его ничего не рассказывать Сваровскому. Но, мне кажется, он расскажет. Если уже не рассказал.
Турецкий молчал, угрюмо глядя на свою собеседницу. Он рассчитывал, что Мохова расскажет ему гораздо больше, а выяснилось, что она ничего не знает. Ни про статьи в Интернете, ни про убийства Гирина и Воронова. Не знает или просто водит его за нос?
Александр Борисович пристально вгляделся в ее лицо. «Если и врет, то очень ловко», — подумал он.
— Полагаю, нам больше не о чем говорить? — сказала Елизавета Петровна. Она надела темные очки и взяла со стула сумочку. — Если я сделала что-то подсудное — арестуйте меня. Если нет… Я больше не хочу, чтобы вы появлялись в моей жизни. Никогда. Боюсь, что если я еще раз вас увижу, я выцарапаю вам глаза. А теперь — прощайте.
И она встала со стула.
6
— Это ведь вы вывешивали статьи. Больше некому.
Андрей Долгов долго смотрел на Турецкого своими узкими черными глазами. Потом медленно усмехнулся:
— Считайте, что вы меня раскусили. Да, эти статьи вывешивал я.
— А материал для них вам помогла добыть секретарь Татьяна, — продолжил Александр Борисович. — Так?
Долгов кивнул, качнул острым желтым подбородком:
— И здесь угадали. Я убедил ее, что не стану использовать эту информацию во вред Хозяину.
— И она вам поверила?
— Она знала, как я предан Хозяину.
— И, должно быть, сильно удивилась, когда узнала, как именно вы использовали информацию.
— Вовсе нет. Я сказал ей, что разоблачительные статьи в конечном счете помогут Виктору Олеговичу выиграть выборы. Видите ли, Александр Борисович, политика — слишком тонкая игра, чтобы в нее можно было играть грубо и прямо. Тут нужны обходные пути, оригинальные задумки. Фантазия, в конце концов!
— Подождите… Дайте соображу. Возможно, я слишком тупой, но не могу понять — как Мохову могли помочь эти ваши игры с Интернетом? Вы ведь подставили его, вырыли ему яму.
Долгов покачал головой:
— Вовсе нет. Вы не знаете наших избирателей. Это у вас, в Москве, компромат способен убить политика. А у нас самым страшным для кандидата является незапятнанная репутация. Народ не доверяет чистюлям и умникам. Он хочет знать, что кандидат — такой же человек, как и другие. Что он — «нашего круга», с таким же калашным рылом, как у нас, только обладает сноровкой, умом и хваткой. Что в жизни его было так же много грязи, как у каждого, а может, даже больше. Такому человеку народ будет доверять.
Турецкий смотрел на Долгова с сомнением.
— Не верите? — усмехнулся тот. — Я и сам сомневался, когда задумывал эту игру. Думал, не слишком ли она тонка для наших тупоголовых избирателей. Оказалось — нет. Стоило нам слегка подмочить репутацию Мохова, и его избирательный рейтинг вырос на два процента! Видимо, наш народ любит тех, кого обижают и притесняют. Это тенденция нашего времени.
— Я не верю вашим рейтингам, — сухо сказал Турецкий. — Вы же небось сами их и пишете?
— Не сам.
— Значит, их делает подконтрольная вам контора.
— Вы правы, рейтинговые исследования проводит наш фонд. Но это не мешает ему быть объективным.
— Чепуха. Вам сообщили то, что вы хотели услышать. Вы ни черта не понимаете в политике.
Лицо Долгова переменилось. Оно стало сухим, острым и неприязненным.
— Я не намерен обсуждать с вами тонкости своей политической игры, — резко сказал он. — В конце концов, это не ваше дело.
Александр Борисович усмехнулся и покачал головой:
— Ошибаетесь. Мое. Мохов вызвал меня из Москвы, чтобы я нашел того, кто забрасывает Интернет компрометирующими статьями. И я его нашел.
Глаза Долгова сузились еще больше.
— Ну, допустим… — прошипел он. — Допустим, вы меня нашли. И что вы намерены делать? Расскажете обо мне Хозяину?
— Расскажу. И сделаю это прямо сейчас. Я уже узнавал, Мохов у себя в кабинете.
Долгов уперся костяшками кулака в стол и завис над Турецким, подобно хищной, жилистой птице с острым клювом.
— Вы не сделаете этого, — сипло, едва сдерживая гнев, проклокотал он. — У Хозяина слабое сердце… Впрочем… — Долгов вдруг распрямился, и лицо его снова разгладилось. — Хозяин мужик умный, он поймет меня. А вас выкинет из города, как паршивого пса. Вы всем здесь уже изрядно надоели, Турецкий.
Александр Борисович встал с кресла, повернулся и, слегка прихрамывая, направился к выходу.
— Лучше оставьте все, как есть, — сказал ему вслед Долгов. — Если не хотите, чтобы все стало еще хуже.
7
По дороге к приемной Мохова Александр Борисович старался не думать о том, нужно открывать ему глаза на правду или нет. Возможно, кандидату лучше оставаться в счастливом неведении. Вдруг он придет в ярость, уйдет в запой, в конце концов, вызовет к себе Долгова и разобьет об его голову стул? Все может быть. Мохов, как все невротики, склонные к депрессии, абсолютно непредсказуем. Вероятно, эта непредсказуемость в сочетании с жестокостью и помогла ему пережить девяностые.
В конце концов Турецкий решил не забивать себе голову подобными вопросами. Его вызвали, чтобы он сделал работу, и он ее сделал. Отработал, так сказать, свои деньги. Честно отработал.
Войдя в приемную, он быстро осведомился:
— Мохов на месте?
— Хозяин вас ждет, — ответил Татьяна, не глядя Турецкому в глаза.
«Интересно, Долгов ей уже позвонил? Вряд ли. Этому кадру плевать на все, что происходит не с ним и не с Хозяином».
Александр Борисович прошел к двери кабинета, стукнул в нее для порядка и тут же открыл дверь.
Мохов сидел в вертящемся кресле, повернутом к окну. Сидел вполоборота, подперев подбородок большим пальцем и задумчиво глядя то ли в окно, то ли на пластиковую оконную раму.
— Здравствуйте, Виктор Олегович, — поприветствовал его Турецкий и, не спрашивая разрешения, прошел к дивану.
— А, Александр Борисович. — Мохов крутанулся вместе с креслом, положил руки на стол и внимательно посмотрел на Турецкого. — По телефону вы сказали, что у вас что-то важное? Надеюсь, это правда, потому что мне пришлось отложить действительно важное дело, чтобы поговорить с вами.
В лицо Турецкому пахнуло едва уловимым запахом джина. Видимо, Мохов уже успел приложиться перед встречей с сыщиком. Турецкий поморщился и сказал:
— Я нашел злоумышленника. Работа выполнена.
Мохов слегка приподнял бровь.
— Нашли? — недоверчиво переспросил он.
— Да, нашел. Вам интересно узнать, кто это?
Виктор Олегович чуть склонил голову набок.
— Разумеется.
— Это ваш помощник Андрей Долгов.
Последовала пауза, в течение которой с лицом Мохова происходили странные метаморфозы. Оно то бледнело, то краснело, щеки то расходились в стороны, то сжимались и покрывались узлами желваков. Наконец Виктор Олегович разомкнул плотно сжатые губы и глухо проговорил:
— Этого не может быть. Для чего это ему?
— Политика, — ответил Турецкий. — Вероятно, ваш помощник считает, что в политике дозволено все. Главное, чтобы это принесло пользу.
— На кого… — быстро сказал Мохов, но вдруг закашлялся. Прочистив горло и смахнув выступившие от напряжения на глазах слезы, он повторил: — На кого он работает? Кто ему меня заказал?
— Никто, — спокойно ответил Александр Борисович. — Долгов сделал это, чтобы сослужить вам службу. Он решил, что, слегка очернив вас в глазах избирателей, заставит их еще больше вас уважать. Теперь он утверждает, что с момента появления статей ваш рейтинг резко пополз в гору.
— Рейтинг? — Мохов с хрустом сжал пальцы в кулак, но тут же их разжал и рассеянно проговорил: — Но он… прав. Мой рейтинг действительно стал выше.
— В таком случае, Долгов сослужил вам хорошую службу. Я сделал свою работу и умываю руки. Думаю, что детали этой «операции» вам расскажет сам Долгов.
Александр Борисович встал.
— На этом мы, пожалуй, распрощаемся, — сказал Турецкий.
Он шагнул было к двери, но Мохов его окликнул:
— Постойте… Что бы вы сделали на моем месте, Александр Борисович?
Турецкий обернулся. Виктор Олегович по-прежнему сидел в кресле. Лицо его посерело, рот был мучительно искажен. Правую ладонь он прижал к груди.
— Вам плохо? — спросил Турецкий.
— Ничего, сейчас отпустит… Так что бы вы сделали на моем месте? — повторил свой вопрос Мохов.
— Выгнал бы Долгова к чертовой матери. И никогда больше не пускал на порог.
— Но ведь его трюк… помог.
— Сегодня помог. А завтра сведет вас в могилу. Долгов любит рисковать. В том числе и чужими жизнями. Вы хотите, чтобы в борьбе за победу ставкой была ваша жизнь? Если да, то можете и дальше наслаждаться обществом этого монстра. Всего доброго!
Александр Борисович снова двинулся к двери, но, когда он уже взялся за дверную ручку, позади него что-то тяжело рухнуло на пол. Когда Турецкий подбежал к распростертому на полу Виктору Олеговичу и приложил ему палец к шее, тот был уже мертв. На потном лице Мохова, как серая, влажная еще гипсовая маска, застыла гримаса боли.
* * *
— Вы… Вы… — Долгов трясся от злобы, сжав кулаки и пронзая Турецкого узкими черными глазами, на бесчувственной, словно полированной поверхности которых появился стальной блеск. — Вы его убили! — выговорил он наконец, делая шаг по направлению к Турецкому и слегка отводя назад правое плечо.
— Андрей! — резко сказала Татьяна и встала между ним и Турецким.
Удара не последовало. Правое плечо Долгова опустилось. Он рассеянно посмотрел на Татьяну, словно не узнавал ее.
— Какого черта ты лезешь? — холодно спросил он.
— Андрей, возьми себя в руки. — Татьяна старалась говорить спокойно. — Виктору Олеговичу уже не поможешь.
Долгов еще несколько секунд стоял, тяжело дыша и то сжимая, то разжимая кулаки, затем вдруг тяжело опустился на стул и отвел взгляд от лица Турецкого.
Тело Мохова увезли пять минут назад. Этому предшествовала долгая, утомительная суета, как обычно бывает в подобных случаях, и Александр Борисович чувствовал себя изможденным и опустошенным. Лицо его было суровым и неподвижным, глаза словно тоже остекленели.
— Это вы его убили, — повторил Долгов, ни на кого не глядя. — Вы, Турецкий.
— Мохов умер от инфаркта, — сказал Александр Борисович. — Но… если уж на то пошло, его убила ваша ложь, Долгов. Вы слишком много на себя взяли. Рискнули чужой жизнью и проиграли. Я обещаю вам, что не оставлю этого так. Вы ответите за все свои мерзости по полной программе.
— Вы… — На глазах Долгова выступили слезы. Он снова посмотрел на Турецкого. Бледные, узкие губы слегка задрожали. — Да что вы можете знать? Как вам понять, что я чувствую!
— Я не хочу этого понимать, — устало сказал Александр Борисович. — Вы организовали травлю Мохова в Интернете. Не важно, какими целями вы при этом руководствовались. И повторяю вам, Долгов, вы за это ответите. Не сегодня, так завтра. Я доделаю свою работу до конца.
Турецкий вышел из приемной.
В коридоре он вынужден был прислониться к стене и с полминуты отдохнуть, чтобы прийти в себя. От пережитых волнений Александра Борисовича слегка мутило. Перед глазами стояло серое, потное лицо Мохова. Мертвое лицо. Александр Борисович мучительно поморщился, словно внутри у него что-то заболело, заныло.
— Ты не виноват, — тихо сказал себе Турецкий. — Ты просто делал свою работу… И нужно ее доделать. Чего бы это ни стоило.
Он отвалился от стены и устало побрел дальше. Перед глазами по-прежнему стояло лицо Мохова. А в ушах звенел голос Долгова: «Это вы его убили!»…
Коридор казался нескончаемо длинным, и в конце его не было никакого света. Одна только тьма.
8
— Алло, вы еще здесь? Соединяю…
Мелодия не успела отыграть у двух тактов, как Сваровский уже отозвался — спокойным и уверенным голосом:
— Слушаю вас.
— Здравствуйте, господин Сваровский!
— День добрый. С кем имею честь?
— Вы меня не знаете, поэтому представляться глупо. У меня есть кое-что, что может вас заинтересовать.
— Да ну? — Сваровский хмыкнул. — И что именно вы имеете мне предложить? Мраморные копи в Каменогорске?
— Нет, больше. Гораздо больше. И имею вам предложить вашу будущую карьеру на посту Президента Республики.
— Вот как?… Позвольте узнать, уж не с Господом ли Богом я разговариваю?
— Для вас я почти Бог. У меня есть несколько занятных фотоснимков, которые я хотел бы вам показать.
Пауза. И вслед за тем:
— А с чего вы решили, что я заинтересуюсь какими-то снимками?
— Это не «какие-то» снимки. На них изображены вы в компании весьма интересной особы. Кстати, должен сделать комплимент вашей фигуре. Видно, что вы очень много времени проводите в спортзале. Да и в солярии тоже. А про вашу барышню я вообще молчу. Такой груди позавидовала бы любая фотомодель. Кстати, она настоящая или это силикон?
— Послушай меня, гаденыш…
— Тише, Сваровский, тише. Все, что вы хотите мне сказать, скажете при личной встрече.
— Никакой встречи не будет!
— Будет. Иначе вашей политической карьере придет конец. Спать с женой соперника — это как-то неспортивно. И даже гнусно, на мой взгляд. Я уже не говорю о том, что с вами сделает обманутый муж, когда узнает, в какое сложное время вы наставили ему рога. Да и женушку свою он не пожалеет. Убьет или покалечит, как пить дать.
Пауза, на этот раз более длинная. И наконец:
— Хорошо. Завтра или послезавтра я, возможно, найду время, и мы…
— Ну уж нет. Сегодня. Мы встретимся сегодня, или фотографии будут опубликованы в завтрашнем номере областной газеты. Мои друзья-журналисты с удовольствием уцепятся за этот материал. Особенно когда узнают, что из-за этого дерьма уже погибли два человека.
И снова пауза. Длинная, тягостная. Когда Сваровский снова заговорил, голос его слегка подрагивал:
— Не понимаю, о чем вы. Но если хотите встретиться — мы встретимся. Назначайте время и место.
— Через час. В ресторанчике «Яр». Это за городом, но место известное. Вас до него любой таксист за пару сотен довезет.
— Я буду на своей машине.
— Нет, вы приедете на такси. Один. Так мне будет спокойней. Я не хочу закончить, как Воронов. И помните: я принял меры предосторожности. Если со мной что-нибудь случится, вам тоже не сдобровать.
— Это угроза?
— А на что, черт побери, это похоже?! Деньги возьмете с собой. Сорок тысяч долларов.
— Сорок тысяч! Вы что, хотите меня разорить?
— Если бы я хотел вас разорить, я бы потребовал пятьдесят. А я прошу всего сорок. Это немного. Деньги привезете в компактной сумке. Все, конец разговора. Через час жду вас в кабаке. Привет!
Плетнев положил трубку на рычаг и вышел из телефонной будки.
* * *
Человек среднего роста в темных очках и с тонкой полоской усов над верхней, твердо очерченной губой неторопливо приближался к столику. Остановившись перед столиком, он посмотрел на Плетнева и спросил:
— Это вы ждете Сваровского?
— А ваша фамилия Сваровский? — холодно осведомился Плетнев.
Мужчина покачал головой:
— Нет.
— Тогда какого черта вам от меня надо?
— Я от Сваровского, — сказал мужчина и сел за столик.
Небольшой кожаный чемоданчик он поставил на соседний стул.
Плетнев смотрел на него исподлобья, неприязненно и даже презрительно.
— Сваровский уполномочил меня провести с вами переговоры, — сказал мужчина. — Я — его доверенное лицо.
— Он должен был принести деньги. Они при вас?
Мужчина кивнул:
— Да. В этом портфеле сорок тысяч долларов. И я намерен отдать их вам в обмен на товар, который вы принесли. Товар при вас?
Плетнев достал из кармана конверт из плотной бумаги и показал его мужчине.
— Могу я взглянуть? — спросил он.
Плетнев отрицательно покачал головой.
— Хорошо, — сказал незнакомец. — Но я должен вас обыскать.
Брови Плетнева удивленно взлетели вверх.
— Обыска-ать? — насмешливо протянул он. — И зачем это?
— А вдруг вы принесли с собой диктофон? — вежливо улыбнулся в ответ мужчина. — Я не хочу, чтобы имя моего босса фигурировало где-нибудь.
— И как вы намерены это сделать? На нас ведь будут пялиться.
— Ничего. Доверьте это мне. Все, что мне нужно, это сесть рядом с вами. Вы позволите?
Не дожидаясь ответа, мужчина пересел на стул рядом с Плетневым и, сохраняя на лице вежливую, слегка отстраненную улыбку, принялся быстро и ловко ощупывать рукой его одежду. Вельветовый пиджак, рубашку, ремень, брюки. Затем наклонился и так же бегло прошелся пальцами по ботинкам. Наконец он выпрямился и сказал:
— Видите, а вы боялись. Все чисто. Теперь я могу вернуться на свое место.
Мужчина снова пересел.
— Ну, — сказал он. — Теперь самое время взглянуть на негативы.
Плетнев откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и медленно произнес:
— Я не отдам вам негативы, пока не увижу Сваровского.
Мужчина, похоже, не ожидал такого поворота.
— Это глупо, — резко проговорил он. — Зачем вам его видеть?
— Хочу посмотреть ему в глаза, — ответил Плетнев. — Должен заметить, что у меня мало времени. Если через пятьдесят минут Сваровский не будет сидеть за этим столом, я не продам негативы, а отвезу их в областную газету, своему другу главному редактору. Уверен, он будет рад такому подарку.
На лице незнакомца отобразилась напряженная внутренняя борьба. Но, видимо, твердый тон Плетнева убедил его.
— Я должен это обсудить, — сказал он.
Плетнев пожал плечами:
— Пожалуйста. На все про все у вас есть еще пятьдесят… пардон, сорок девять минут. Я своего решения не переменю. А дальше поступайте как знаете.
Не сводя с Плетнева пристального взгляда, мужчина достал из кармана телефон, нажал на кнопку вызова и приложил его к уху.
— Это я, — сказал он в трубку. — У нас тут небольшие проблемы. Наш друг хочет вести дело только с вами и дает вам пятьдесят минут на то, чтобы вы добрались до «Яра». В противном случае он намерен передать негативы в газету… Нет, он не передумает… Хорошо.
Мужчина сложил телефон и убрал его в карман.
— Сваровский выехал, — сообщил он.
С полминуты они сидели в молчании. Незнакомец продолжал разглядывать Плетнева. Потом он достал из кармана трубку и табак. Неторопливо набивая трубку, он сказал:
— Мне не нравится ваш настрой. Вы ведете себя не как деловой человек.
— Я не любил Воронова. Но он был моим компаньоном. Это вы убили его?
— Может быть. А может быть, и нет. Закажите себе что-нибудь, чтобы скрасить минуты ожидания.
Плетнев послушался совета, подозвал официанта и заказал пива.
На протяжении дальнейших двадцати минут ни Плетнев, ни Трубочник не произнесли ни слова. Наконец дверь ресторанчика открылась, и в зал вошел Сваровский. Он был высок, красив и изящен, как голливудский киноактер. В интерьере дешевого загородного ресторанчика он смотрелся диковато.
Усевшись за столик, Сваровский с легким оттенком презрения взглянул на Плетнева и небрежно произнес:
— Я приехал. Давайте побыстрее совершим сделку.
Плетнев покачал головой:
— Нет.
— Что значит нет? — раздраженно спросил Сваровский.
— Я отдам вам негативы, но сначала я хочу услышать от вас ответ на один вопрос.
— Всего один? — Сваровский усмехнулся. — Что ж, валяйте.
Плетнев сдвинул брови и хмуро произнес:
— Максим Воронов отдал вам негативы. За что вы его убили?
Лицо Сваровского вытянулось. Он посмотрел на невозмутимого Трубочника, снова на Плетнева, сглотнул слюну и сказал:
— Не понимаю, о чем вы.
— Прекрасно понимаете, — сказал Плетнев. — Не бойтесь, у меня нет диктофона — ваш холуй меня уже обыскал.
Сваровский снова посмотрел на Трубочника, тот кивнул. Сваровский достал из кармана шелковый платок и промокнул лоб.
— Послушайте, как вас там… — раздраженно проговорил он. — Давайте решим вопрос по-деловому. У вас есть товар, у меня — деньги. Ничто не мешает нам совершить обмен.
— Повторяю: я отдам вам негативы, но я хочу знать, что меня не постигнет судьба Воронова, — упрямо сказал Плетнев. — За что вы его убили? Он ведь отдал вам негативы.
— В вашем вопросе уже заключается ответ, — сказал Сваровский. — Вы пришли продать мне негативы, значит, Воронов отдал мне не все.
— И ваш громила убил его, — продолжал давить Плетнев.
— Ему пришлось это сделать. Это все, что я могу вам сказать, — с еще большим раздражением произнес Сваровский. — У меня на сегодня запланировано еще несколько встреч. Давайте поскорее покончим с нашим делом.
Плетнев усмехнулся:
— Знаете… Пожалуй, я слегка поспешил. Я должен еще подумать.
— Что-о? — протянул Сваровский. — О чем подумать?
— Возможно, я назначу вам другую цену. И потом, я должен тщательнее позаботиться о своей безопасности. В любом случае, сейчас мне нужно в туалет.
Плетнев встал из-за стола.
— Вы что, издеваетесь? — вспылил Сваровский. — Давайте сначала совершим сделку, а потом можете убираться ко всем чертям.
Плетнев улыбнулся Сваровскому в лицо и медленно и четко проговорил:
— Нет. Сначала я схожу в туалет. Я ждал вас слишком долго, теперь вы подождете меня.
Он сунул в карман конверт, который все еще держал в руке, и неторопливо зашагал к туалету.
Дождавшись, пока Плетнев скроется в туалете, Трубочник посмотрел на Сваровского. Тот кивнул. Трубочник положил дымящуюся трубку на стол и поднялся со стула.
— Только не до смерти, — сказал ему Сваровский. — И чтобы никаких улик.
— Сделаю.
— Подожди! Дождись, пока я уйду.
Сваровский встал со стула и быстро направился к выходу. Трубочник взял со стола трубку, выбил ее об ладонь, положил ее в карман. Затем взял кожаный чемоданчик и пошел к туалету.
В туалете было две кабинки. Одна оказалась свободна. Трубочник направился ко второй. Не дойдя до нее одного шага, он остановился и вдруг резко и коротко ударил ногой по двери, рядом с замком. Замок хрустнул, и дверь приоткрылась. В то же мгновение Трубочник ворвался в кабинку. Это все, что он успел сделать, потому что в следующую секунду мощный удар кулаком в челюсть сбил его с ног, а второй удар накрепко припечатал к полу.
— Вот так, — сказал Плетнев, потирая ушибленный кулак. — Это тебе не с сопляками и альфонсами воевать.
Тут же в кабинку вошел еще один человек. Это был Турецкий. Он достал из кармана диктофон и присел рядом с Трубочником.
— Вы меня слышите, Трегубов? — резко спросил Александр Борисович.
— Да… — с трудом проговорил Трубочник, ошалело потряхивая головой. Удар у Плетнева был нокаутирующим. — Я вас… слышу…
— Ваш разговор записан на диктофон.
Турецкий нажал на кнопку воспроизведения, и негромкие, но усиленные динамиками голоса наполнили кабинку.
…
«— За что вы его убили? Он ведь отдал вам негативы.
— В вашем вопросе уже заключается ответ. Вы пришли продать мне негативы, значит, Воронов отдал мне не все.
— И ваш громила убил его?
— Ему пришлось это сделать».
Турецкий остановил запись.
— Ваш шеф сдал вас с потрохами, — сказал он Трубочнику.
— Но ведь я… обыскал его, — простонал тот.
Плетнев, наблюдающий за этой сценой сверху вниз, усмехнулся и проговорил:
— Идиот ты, Трегубов. Диктофон был приклеен скотчем к изнанке столешницы. Такой большой и простых вещей не знаешь. Сваровский тебя сдал.
— И это еще не все, — холодно сказал Александр Борисович. — Мы нашли свидетелей, которые видели вас с Вороновым в ресторане. Кроме того, у меня есть заключение экспертов по поводу трубочного табака, который вы курите и частицы которого были найдены на местах ваших преступлений. Плюс сегодняшний ваш бенефис. Этого хватит, чтобы впаять вам пожизненное без права на амнистию, — поверьте мне, как следователю Генпрокуратуры.
— Но я… — Голос Трубочника прервался, и ему пришлось собрать всю волю, чтобы закончить фразу: — Я не хочу в тюрьму.
— Никто не хочет, — сказал ему Плетнев. — Но ты пойдешь в любом случае. Хотя… если сдашь Сваровского, как он сдал тебя, может, скостят малось. Решать тебе. Ты ведь не сам решил их убить, тебе-то они ничего плохого не сделали?
— Да… — мучительно простонал Трубочник. — Я не убийца… Я всего лишь исполнитель… Приказывал Сваровский, а я… — Затылок Трубочника снова опустился на кафельный пол, он весь как-то обмяк и договорил безвольным голосом: — Я все вам расскажу.
