7

«Это свершится сегодня, – зажав портфель между коленками, Штауффенберг достал из кармана носовичок и старательно вытер вспотевший лоб. Настоянная на сосновой хвое духота разъедала его в эти минуты точно так же, как кислота, которую он только что выдавил из ампулы в приемной начальника штаба Верховного главнокомандования вермахта, разъедает сейчас проволочку в его начиненной экзогеном мине. Он очень остро ощущал течение уже даже не минут – секунд. Время и жара… подогреваемая страхом и волнением июльская жара. – И все же это свершится сегодня… Теперь я не отступлю, даже если придется погибнуть вместе со всеми…»

– Мы опаздываем полковник, опаздываем, – нервно поторопил его генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Кейтель, чуть сбавляя шаг. Только увечность его коллеги, начальника штаба армии резерва, не позволяла выразиться более резко. Вначале полковник с опозданием прибыл к нему в штаб, затем, уже с улицы, вернулся в приемную, поскольку забыл там портфель с бумагами. Мало того, он умудрился забыть у него даже ремень!.. Что вы хотите, армия резерва! Даже такой боевой офицер, как Штауффенберг, проработав там каких-нибудь полмесяца, превращается в закоренелого разгильдяя.

– Так сложились обстоятельства, – пробормотал в свое оправдание фон Штауффенберг. Но тут же вспомнил о миссии, о той исторической миссии, с которой ему предстояла явиться в павильон, где проходило совещание, и лицо его приобрело надменный вид.

– Обстоятельства еще будут складываться, полковник.

О чем подумал Кейтель, говоря эти слова? Или, может, вообще ни о чем? Тот случай, когда мысли источает само Провидение?

– Вы правы: они еще только будут складываться.

В павильоне было чуть прохладнее, чем на улице. Однако даже кроны дубов, обычно спасающие окна от лучей палящего солнца, растеряли теперь свою тенистую благодать.

Проходя между двумя часовыми, Штауффенберг плотнее прижал к ноге портфель, инстинктивно опасаясь, как бы кто-то из них не вздумал задержать его или выдернуть портфель из рук.

Когда они вошли, полковник Бранит – приземистый широкоплечий крепыш лет сорока от роду – запнулся, умолк и удивленно взглянул вначале на них, потом на фюрера, потом вновь, почти с благодарностью, на Кейтеля и однорукого, незнакомого ему полковника.

Доклад Брандта о ходе боев в Галиции проходил слишком нервно и неровно. Гитлер уже дважды прерывал его, взрываясь не столько конкретными замечаниями, сколько нелепой патетикой, которую, возможно, и следовало бы не принимать близко к сердцу, если бы время от времени, в самых неожиданных местах доклада, Гитлер вдруг не обнаруживал удивительную, почти феноменальную память, помогавшую мгновенно вспоминать названия воинских частей, их принадлежность к той или иной армии, имена командиров и даже приблизительную численность, указанную в недавних фронтовых сводках.

– Мой фюрер, полковник фон Штауффенберг, начальник штаба армии резерва сухопутных войск. Из штаба Фромма, – почему-то счел необходимым уточнить Кейтель.

– Этот полковник мне уже известен, – холодно ответил Гитлер, осматривая обезображенное повязкой лицо, часть пустующего рукава, всю щуплую, но довольно стройную фигуру графа. – Он уже бывал здесь.

«А ведь не только фюрер, но и все, кто здесь находится, уже мертвецы, – мелькнуло в сознании Штауффенберга. – С сочувствием разглядывая меня, они и не догадываются, с каким сочувствием я смотрю сейчас на них, мертвецов».

– По какому вопросу доклад этого полковника? – неожиданно спросил Гитлер у Кейтеля.

– О создании специальных частей армии резерва из ополченцев, которым надлежит вместе с частями вермахта, оборонять населенные пункты, в случае, если…

– Понятно, Кейтель, – прервал его фюрер, поморщившись. Фельдмаршал всегда раздражал его тяготением к подробностям. – Продолжайте, полковник Брандт. Только четче, четче. Мы вызвали вас для того, чтобы вы нарисовали нам полную и совершенно реальную картину. Вы же отлично понимаете, что, теряя Галицию, мы впускаем русских в предгорье и на карпатские перевалы.

Кейтель чуть-чуть замешкался с выбором стула, и Штауффенберг шагнул к тому, который стоял ближе к фюреру, что в иное время было бы расценено как непозволительная вольность. Но теперь ему не было дела до того, как воспримет эту его субординационную бестактность фельдмаршал, который тоже через несколько минут окажется на том свете. Как и все остальные.

Обнаружив, что от фюрера его отделяет лишь полковник Брандт, Штауффенберг с некоторым холодком в сердце подумал о том, что ведь вместе с фюрером погибнет десяток других людей, чьи подчиненные, родственники и друзья никогда не простят их гибели.

«Ты думал только о гибели фюрера, забывая, что принесешь гибель и горе многим другим, невинным людям. Но это не должно остановить тебя. Не должно, – чуть не сорвавшись на крик, объявил себе Штауффенберг. – Не должно! Все! Механизм запущен. Берлин, вся Германия ждет условного сигнала и страшных вестей из “Волчьего логова”. Ты и прибыл сюда именно для того, чтобы эти вести были страшными».