41
Трубку поднял один из офицеров Штюльпнагеля, подполковник Гофакер. Представившись, фон Штауффенберг сразу же поинтересовался, что происходит в Париже.
– У нас все хорошо, – уверенно и даже слегка самодовольно ответил адъютант. – Почти все сотрудники гестапо и СД, находившиеся в Париже, арестованы. В том числе шеф гестапо генерал Оберг и шеф СД Кнохен. Всего же арестовано более тысячи эсэсовцев.
Штауффенберг слушал это, как вечернюю сказку, – в блаженном полусне. На фоне всего того кавардака, что творился сейчас в Берлине, вдруг такие события.
– Это правда, господин подполковник? – не удержался он. – Ваши сведения верны?! Вы действительно зашли столь далеко?
Гофакер расстроенно посопел в трубку и недовольно спросил:
– Что значит «столь далеко»? Мы должны были дожидаться еще каких-то указаний?
– Нет-нет, я имел в виду, что у вас все продвигается настолько успешно! А как повел себя комендант «Большого Парижа»?
– Генерал фон Бойнебург? Он выполняет приказы военного губернатора Франции генерала Штюльпнагеля. Что и обязан делать.
– Господи… Нет, я, конечно, верю вам, господин подполковник. Хотя все, что вы говорите, действительно кажется немыслимым. Кстати, какова ваша роль? Вы – адъютант Штюльпнагеля?
– Точнее – офицер по связи с вами, с берлинской группой. Таково сейчас мое задание.
– Значит, именно вы и нужны были мне. Но все же хотелось бы переговорить с самим генералом. Пытался ли кто-либо из штаба Кейтеля или сам Кейтель связаться с губернатором?
– Звонил Кейтель. И еще кто-то. Кажется, от Гиммлера.
– Скорцени?
– Нет, очевидно, Кальтенбруннер.
– И что ваш генерал?
– Он заявил Кейтелю, что не намерен выполнять никакие приказы, исходящие из ставки Верховного главнокомандования и вообще из ставки фюрера.
Штауффенберг немного помолчал, прислушиваясь к потрескиванию в трубке и каким-то неясным голосам, время от времени пробивающимся через огромное расстояние, что отделяло Париж от Берлина.
– Мы не сомневались, что генерал Штюльпнагель, этот по-настоящему решительный, верный слову генерал…
– Господин генерал! – неожиданно прервал его подполковник. Штауффенберг услышал, как Гофакер вскочил, отодвигая стул, и понял, что генерал, которому он докладывает, и есть военный губернатор Франции. – Вас просят из Берлина. Из штаба армии резерва. Полковник граф фон Штауффенберг.
«Он запомнил, что говорил с графом», – почти с признательностью отметил Штауффенберг.
– Так что там у вас, в Берлине, происходит? – уверенно, с легкой иронией, спросил Штюльпнагель. Однако после всего, что Штауффенберг успел узнать от подполковника Гофакера, его тон не казался Африканскому Циклопу слишком самоуверенным.
– Плохо. Пока много неясного. Некоторые непростительно колеблются.
Генерал прокашлялся и попросил подполковника оставить кабинет.
– Выражайтесь яснее, полковник, – недовольно продолжил он, оставшись один. – Что значит «плохо», «много неясного»?
– Я имел в виду – по сравнению с тем, что происходит у вас, – спохватился Штауффенберг, поняв, что его «плач по берлинскому путчу» оказался совершенно неуместным. – О чем я, конечно же, немедленно доложу генералам Беку и Ольбрихту…
– Это ясно, – резко молвил Штюльпнагель. – Но все же, конкретно…
И Штауффенберг понял, что ему не уйти от доклада, поскольку роли переменились. Стараясь не очень омрачать общую картину, он все же рассказал обо всем, что происходило в эти часы на Бендлерштрассе и в целом в Берлине. О Фромме, неудачных попытках привлечь на свою сторону курсантов танкового и пехотного училищ. О трусости или, по крайней мере, нерешительности многих из тех, на кого возлагались главные надежды. Имен он старался не называть, однако Штюльпнагель, отлично знавший всю берлинскую военную элиту, сразу же догадывался, о ком идет речь.
Как ни пытался граф уйти от истерических ноток, мало-помалу он все же увлекся, не в состоянии заглушить в себе всю ту горечь, что накопилась в его душе.
– Так что же все-таки произошло в ставке фюрера? – довольно спокойно спросил Штюльпнагель, когда словесный родник полковника-террориста иссяк. – Я получил подтверждение фельдмаршала Витцлебена, что фюрер все же погиб. В то время как совершенно недавно берлинское радио объявило, что с минуты на минуту ожидается обращение фюрера к германскому народу. Я пытался выяснить, каково же положение вещей на самом деле. Но никто ничего толком не знает.
– Ни от кого вы не получите более достоверных сведений о том, что произошло в «Вольфшанце», чем от меня, господин генерал.
– Вы так считаете? Значит, сегодня вы были там?
– Так точно.
– В сам момент?..
– «В момент» уже нет, иначе не смог бы беседовать сейчас с вами.
– Я должен понимать вас так, что эту акцию в «Волчьем логове» совершили вы?
– Об этом поговорим при личной встрече. Дело не в личности патриота, а в результатах акции.
– Так каковы же они? – раздраженно подстегнул полковника Штюльпнагель, хотя понимал, что тот не имеет права ни раскрывать, ни раскрываться.
– Правда заключается в том, господин генерал, что покушение оказалось неудачным. Я позвонил вам сейчас только для того, чтобы вы знали правду и были готовы действовать, исходя из реальной ситуации.
– Но бомба-то хоть взорвалась? Или же все это блеф?
– Бомба действительно была взорвана, однако пострадали второстепенные люди, в чьих смертях никто не был заинтересован. Фюрер же остался цел и невредим.
– Как всегда, цел и невредим… – все в том же раздражительном тоне повторил Штюльпнагель. – Какой же дьявол хранит его?
– И все же он уцелел, теперь в этом уже можно не сомневаться.
– В общем-то сомневаться в этом становится все труднее, – согласился Штюльпнагель. – Так вы считаете, что в Берлине наше дело проиграно? Я требую откровенности, полковник.
Штауффенберг выдержал небольшую паузу, прикидывая, как бы поточнее сформулировать свой ответ.
– Пока еще не совсем. Но, если говорить честно, мне бы очень хотелось находиться сейчас вместе с вами, в Париже. По крайней мере чувствовал бы, что есть еще люди, верные своему долгу.
– Ну мне еще не приходилось встретить германского офицера, которому не хотелось бы сменить Берлин или Дрезден на Париж, – нашел в себе мужество отшутиться генерал. Но шутка эта была преподнесена графу так же мрачно, как только что граф преподносил ему реальную действительность.
– Кстати, всех нас интересует, какую позицию занял фельдмаршал фон Клюге. К сожалению, несмотря на все наши усилия, нам так и не удалось связаться с ним.
– У фон Клюге, как обычно, нет своей позиции. В этом и заключается его позиция. В этом – весь фон Клюге, это «недоразумение в маршальском мундире».
– Что прослеживалось с самого начала. Об этом говорил еще доктор Герделер, первым попытавшийся склонить его на нашу сторону.
– И что вы думаете, были минуты, когда фон Клюге в самом деле «склонялся». Но лишь до тех пор, пока его не сумели убедить, что фюрер остался среди живых. Можно подумать, что ему больше всех хотелось видеть Гитлера мертвым.
Штюльпнагель говорил еще что-то, но внезапно ворвавшиеся в их разговор треск и прочие помехи на линии мистическим образом слились с топотом ног и криками, доносящимися из коридоров на Бендлерштрассе.
– Здесь везде измена! – кричал кто-то из тех, что пытались «навести порядок» в здании. – Где генерал Фромм?!
– Нас предали! – поддержал его другой, более знакомый Штауффенбергу голос.
– Что там у вас происходит? – встревоженно поинтересовался Штюльпнагель. – Помехи исчезли, связь оказалась настолько чистой, что генерал без труда расслышал даже шум в коридоре штаба.
– Это мои убийцы, господин генерал. Они уже здесь. Они стучат в мою дверь.
– Держитесь, полковник! Держитесь, – единственное, чем мог помочь своему собрату по заговору военный губернатор Франции.