40
Пока Штауффенберг предавался апатичному отчаянию, в кабинете Фромма происходило нечто такое, что вновь заставило его возродить искру надежды. Полковник вошел в ту минуту, когда Беку, сидевшему напротив Витцлебена, удалось связаться со Штюльпнагелем. Сам фельдмаршал, оставив на столе свой жезл, отошел к окну и, скрестив руки на груди, молча прислушивался к их разговору.
– Господин генерал, – обращался фон Бек к Штюльпнагелю, – некоторое время назад с вашим штабом связывался полковник Штауффенберг. Нет, этому сообщению не стоит верить. Оно лживое. Здесь уже все приведено в движение… Комендант Берлина. Фельдмаршал Роммель. Есть сообщения с Восточного фронта. Общее руководство операцией принял на себя фельдмаршал фон Витцлебен.
Краем глаза вступивший в свои права президент новой Германии проследил за тем, как главнокомандующий вооруженными силами нетерпеливо развел руками, пытаясь то ли возразить, то ли уточнить. Однако ни на то ни на другое так и не решился.
– Он находится рядом. Мы – из кабинета генерала Фромма, который струсил, смещен и посажен под домашний арест.
Голос Бека стал жестким, командным. Поддаваясь его магии, фельдмаршал Витцлебен вернулся за стол Фромма. Отодвинул в сторону жезл и поманил кого-то пальцем. Вначале Штауффенбергу показалось, что этим фельдфебельским жестом он подзывает его. Но, как выяснилось, в это время в двери возник полковник фон Шверин, назначенный адъютантом фельдмаршала. Он-то и поспешил к столу, выражая готовность выполнить любое приказание главнокомандующего.
– Да, он арестован, – продолжал тем временем генерал-полковник. – Так же, как арестован и присланный сюда Кальтенбруннером полковник из гестапо. Пора наводить в этой стране порядок. – Бек поднялся и, засунув свободную руку в карман, с трубкой в руке прошелся вдоль стола. – Господин генерал, от имени командования, взявшего в Германии власть в свои руки, я подтверждаю приказ о выполнении ранее обусловленных нами мероприятий. Действуйте, производя все необходимые в этом случае аресты и принимая любые меры. Никакие приказы из ставки фюрера и штаба командования сухопутных войск не имеют для вас никакой силы… Желательно подтвердить это радиограммой? Такое подтверждение будет направлено во все штабы. Очевидно, за подписью главнокомандующего вооруженными силами фельдмаршала Витцлебена. – Бек с вызовом взглянул при этом на фельдмаршала, а затем – на застывших неподалеку от него полковников.
«Вот как нужно действовать в подобных ситуациях!» – говорил этот озаренный мужеством взгляд генерала, сумевшего сбросить с себя груз нерешительности и теперь твердо знающего, что ему нужно делать.
– Да, я звоню по его поручению. Мы надеемся на вас, генерал Штюльпнагель! Хайль… Да здравствует Германия! – вовремя исправил свою оплошность новый президент.
Положив трубку, фон Бек вопросительно взглянул на Витцлебена.
– Значит, несмотря ни на что, вы все же решили действовать? – довольно вяло произнес фон Витцлебен.
– Есть то, что должно сплотить нас сейчас, господин фельдмаршал, – это судьба Германии и опасность, которая нависла над ней и над нами. Полковник фон Шверин, подготовьте на подпись фельдмаршалу текст радиограммы, которая сейчас же должна быть передана в штабы всех армий. И пошевеливайтесь, пошевеливайтесь, господа, – обрушил он свой гнев и на Штауффенберга. Сейчас у нас будет много работы, очень много…
– Каков должен быть текст этой радиограммы? – первым стряхнул с себя пыль обреченности Штауффенберг.
– Текст – за вами. А смысл заключается вот в чем: по имеющейся у нас информации, фюрер хотя и не погиб во время взрыва, но затем умер от ран. Независимо от точности этой информации, всем штабам предписывается немедленно брать в свои руки всю полноту власти на местах. Где бы они ни были расквартированы. И выполнять только приказы, исходящие от главнокомандующего вооруженными силами фельдмаршала Витцлебена. Я внятно разъяснил вам, господа?
Штауффенберг молча кивнул фон Шверину:
– Пишите. «По имеющейся у нас информации…» Это правильный ход. Никто не сможет обвинить нас в искажении истины, поскольку сведения действительно противоречивы.
– Может быть, это и возымеет действие, – согласно прокряхтел Витцлебен, явно готовя себя к тому, что вынужден будет подписать. – В конце концов…
– Вот увидите, когда Кейтель и его окружение поймут, какие силы поддерживают нас, они присоединятся, – подбодрил его Бек. – Или же попросту будут деморализованы. Как поступить с Кейтелем, мы решим со временем.
Фон Шверин довольно быстро составил текст радиограммы и прочел его вслух. Учтя несущественное текстовое замечание фельдмаршала и получив одобрение генерала Бека, он положил текст перед Витцлебеном.
Рука, в которой фельдмаршал держал ручку, несколько секунд по-ястребиному фланировала над листом, вздрагивая и отшатываясь. Фон Штауффенбергу нетрудно было представить себе, какие сомнения одолевают сейчас новоиспеченного главнокомандующего. Все, что происходило до сих пор, ограничивалось обычными разговорами. А теперь на столе перед ним первый письменный приказ, который через несколько минут размножат штабисты всех армий.
– М-да, время действовать, – наконец проговорил он и въелся пером в бумагу.
Фон Штауффенберг взглянул на наручные часы. Взрыв, если ему не изменяет память, прогремел в двенадцать сорок пять. Ну пусть двумя-тремя минутами раньше или позже. Сколько времени потеряно!
«Святая Мария, – подумал он, наблюдая, как адъютант главнокомандующего поспешил с бумагой к выходу. – Если бы это действо произошло в тринадцать тридцать. Или хотя бы около шестнадцати часов, то есть раньше, чем появилось сообщение берлинского радио…»
– Но что бы там ни было написано и подписано, – указал фельдмаршал пальцем вслед скрывшемуся за дверью адъютанту, – для меня ясно одно: фюрер остался жив. Если я что-то и делаю, то лишь для того, чтобы не допустить паники и разброда. В этой ситуации власть военных – самая надежная власть.
– Вы абсолютно правы, господин главнокомандующий, – сдержанно согласился Бек, решивший было, что теперь-то уж фон Витцлебен останется с ними и разделит всю тяжесть их положения.
– Однако это все, что я мог сделать для вас, зная, что происходит на самом деле, – громом среди ясного неба прозвучали для него слова несостоявшегося главнокомандующего. – Дальше, господа военные, расхлебывайте сами… все, что вы здесь заварили, – презрительно взглянул он на Штауффенберга. – Когда ваша «Валькирия» достигнет такой степени, при которой главнокомандующий сможет приступить к исполнению своих обязанностей, вы знаете, как и где следует искать меня.
– Но это немыслимо, – растерянно пробормотал Бек, патетически разводя руками. – Вы не можете оставить штаб. Ведь мы так рассчитывали на вас, господин фельдмаршал, и именно сейчас…
– Именно сейчас всю эту операцию следовало бы свернуть. Пока не поздно. Вы поняли меня: пока не поздно. Это мой вам совет.
– Но в том-то и дело, что уже поздно.
– Тем хуже для вас. При здравом уме ее следовало свернуть сразу же, как только стало известно… Впрочем, об этом мы уже говорили, – Витцлебен мрачно взглянул на Бека, потом на Штауффенберга, взял со стола свой маршальский жезл и недовольно прокряхтел: – Единственное, что вам остается, – это сдать террориста, решившегося на покушение. Только тогда еще есть хоть какая-то надежда спасти не только честь мундира, но и собственные головы.
– И это говорите вы, господин фельдмаршал? – оскорбленно вздернул подбородок Штауффенберг. – Как вы можете предлагать такое?
– Лично вам я предложил бы самому явиться в гестапо. Без жертв все равно не обойтись. Но если уж вы так подвели всех, то почему бы вам не решиться еще на один мужественный поступок. В любом случае я вам не завидую.
– Это ваше право. Но мы останемся здесь. Мы будем здесь до конца! – воскликнул Штауффенберг, не прощая фельдмаршалу его предательства. – Уйти отсюда, отстраниться – это было бы слишком просто и, простите, господин фельдмаршал, нечестно.
Витцлебен прошелся по нему взглядом, преисполненным жалости и презрения, и направился к выходу.
– Весьма сожалею, что оказался здесь в этот страшный день, – обронил он уже от двери.
Вроде бы, никто не объявлял об уходе Витцлебена, тем не менее из нескольких кабинетов сразу же вышли их обитатели, в том числе Ольбрихт и Геппнер, и молча проследили, как, медленно, потеряв весь свой бравый вид, уходит по коридору тот, на кого все они возлагали последние надежды.