39

Появление на Бендлерштрассе фельдмаршала Витцлебена было равнозначно появлению факела в мрачном подземелье, из которого уже никто из скрывавшихся в нем не чаял выбраться. Даже те офицеры, что решительно настроились выступить против заговорщиков и только ждали своего часа, на какое-то время прикусили языки и прекратили вербовку сторонников.

– Господи, появился бы он здесь хотя бы часа на два раньше, – едва слышно пробормотал Бек, вышедший встречать будущего верховного главнокомандующего вместе с генералами Ольбрихтом и Геппнером.

Рослый, облаченный в сверкающий всеми регалиями парадный мундир, фон Витцлебен, казалось, сбросил груз лет, перевоплотился и держится так, словно принимает парад войск у Триумфальной арки. Завидя это явление, все замерли, затаили дыхание, даже телефоны вдруг почему-то затихли, прислушиваясь к уверенным печатным шагам того единственного, кто еще способен был представать в сознании заговорщиков спасителем.

Его встречают в коридоре неподалеку от кабинета командующего армией, и ленивое движение маршальского жезла воспринимают, словно ватиканские пилигримы – папское благословение.

Даже его презрительно-барское «Так что здесь, собственно, происходит?» генералы встретили как покровительственные слова человека, пришедшего, чтобы во всем разобраться и все поставить на свои места. Сейчас он напоминал отца, появление которого сразу же внесло в семью успокоение и уверенность.

– Несмотря на то что покушение на фюрера оказалось неудачным, – еще на ходу начал свой доклад генерал Ольбрихт, – мы все же решили действовать. На все фронты, во все части в Германии, где есть наши люди, направлен приказ о развертывании операции «Валькирия»…

Витцлебен вошел в огромный кабинет Фромма, вновь осенил всех присутствующих блеском и магией своего жезла и, минуя Геппнера, поспешно смахивающего со стола командующего какие-то свои бумажки, чинно уселся в кресло.

– Фельдмаршалы Роммель и Клюге уже поддержали нас, – продолжал изощряться в словесности Ольбрихт. – К центру Берлина движется танковая колонна, сформированная командованием танкового училища.

– Позвольте, насколько мне известно, эти танки застряли где-то в пригороде столицы. И вряд ли стоит столь обнадеживающе рассчитывать на них.

Все на мгновение оглядываются. Замечание позволил себе худощавый господин в черном костюме для приемов, который слишком уж вызывающе не гармонировал с выцветшей зеленью военных мундиров.

Замечание было явно не к месту. Сунься с ним любой другой оказавшийся здесь гражданский, на него так цикнули бы, что больше и рта открыть не посмел бы. Но фельдмаршал воспринял его спокойно.

– Вы, господин Гизевиус? – поднялся и вежливо поздоровался с ним за руку. – Как вы здесь оказались?

– По долгу службы.

– В таком случае сами видите, что здесь происходит.

– Мне вообще непонятны нерешительность и непозволительная мягкотелость присутствующих господ генералов, – в свою очередь пожаловался ему германский вице-консул в Швейцарии, являвшийся уполномоченным абвера при германском генеральном консульстве в Цюрихе. – Аресты не произведены. Кадровые перестановки губительно запаздывают. Полное отсутствие солдат, способных, а главное, стремившихся бы выполнять все те приказы, которые отсюда исходят… Как можно было допустить такое? Кто так ведет себя в роковые для страны и народа часы?

– Все выглядит не совсем так, – все еще пытается спасти репутацию Бендлерштрассе генерал Бек, который наконец-то облачился в генеральский мундир.

– Так, так, – прерывает его Витцлебен. – Найдите в себе мужество. Я только что из Цоссена и проехал пол-Берлина. Что конкретно находится сейчас в ваших руках, в вашем подчинении? Эсэсовский полк «Гроссдойчланд»?

– По меньшей мере один его батальон, – нерешительно подтвердил Ольбрихт.

– Сомневаюсь, – бросает Гизевиус – Очень сомневаюсь. Мало того, вы даже не удосужились сформировать боевую группу из офицеров для охраны собственного штаба. Некоторые офицеры уже успели сбежать отсюда. В здании царит полный разброд, того и гляди начнем стрелять друг в друга.

Витцлебен смотрит на Гизевиуса с откровенной признательностью за столь правдивое описание ситуации, зато все остальные – с откровенной ненавистью.

– Аресты высших должностных лиц произведены? – берет фельдмаршал инициативу в свои руки.

– Нет. Батальон майора Ремера был направлен к дому Геббельса… – объяснил Ольбрихт.

– И что же?

– Пока не ясно.

– Радио и телефонные станции, вокзалы под вашим контролем? – окончательно добивает Ольбрихта фельдмаршал.

– Никак нет. У нас были другие задачи.

– Вы пригласили меня сюда как главнокомандующего? Я верно понял?

– Совершенно верно.

– Тогда какие же конкретно части находятся на данный час в моем распоряжении?

Ольбрихт и Бек виновато переглядываются. Только сейчас, представ перед фельдмаршалом, начинают понимать, как непростительно они разбазаривали время, прошедшее после покушения. Только сейчас становится ясной цена тех минут, которые они, получив известие из «Волчьего логова», провели в офицерской столовой за бокалами вина, вместо того, чтобы решительно действовать, используя все свои связи и неопределенность ситуации.

– Так что вы хотите сказать?! – срывающимся голосом спрашивает Витцлебен. – Что в моем распоряжении вообще нет ни одной роты солдат?!

– Вы правы, пока нет, – нервно пытается успокоить его Бек. – Однако все может решиться в течение ближайшего часа.

– Но ведь у вас было добрых шесть часов, – стучит Витцлебен сухими, покрытыми старческими пятнами, кулаками по столу. – И если вы до сих пор ничего не сделали… не заполучили под мое командование ни одного полка, то какого дьявола ваши люди разыскивали меня по всем пригородам Берлина? Чтобы теперь, здесь, на краю гибели… на краю вашей гибели, господа заговорщики, я мог выслушивать все это ваше оправдательное блеяние?!

Ольбрихт не выдерживает позора, шепотом просит некоторых офицеров оставить кабинет и заняться делами. Геппнер и Штауффенберг тоже пытаются вытеснить за дверь близстоящих к ним.

– Кстати, где генерал Фромм? – вновь возобновил свою словесную пытку фельдмаршал Витцлебен. – Почему я не вижу его здесь?

– Видите ли, генерал Фромм… – начал было Ольбрихт.

– Вы что, разучились ясно отвечать на вопросы, генерал? – пренебрежительно прерывает его фельдмаршал, и впрямь почувствовавший себя главнокомандующим вооруженными силами рейха. Хотя до сих пор его воспринимали как неудачника, отстраненного фюрером от командования войсками на западе еще в 1942 году.

– Генерал Фромм отказался принимать участие в операции «Валькирия». Он сделал это, как только выяснилось, что фюрер остался жив.

– А вы считали, что вокруг вас одни самоубийцы? – уже более спокойным тоном интересуется фельдмаршал и только сейчас вновь опускается в кресло. – Где он теперь?

– Под домашним арестом. В своей квартире. Это здесь же. Вы хотели бы встретиться с ним?

– На кой черт? Трусов здесь и без него хватает. Кто назначен командующим армией резерва вместо него?

– Генерал Геппнер.

– Вы, генерал? – впивается в незавидную фигуру Геппнера фельдмаршал. – Тогда какого дьявола расхаживаете здесь в цивильном? Это что вам, театр оперы?

– Только что мне доставили мундир. Я переоденусь, – с радостью исчезает Геппнер.

– Да, намесили же вы здесь… – презрительно осмотрел Витцлебен всех, кому еще не представилась возможность исчезнуть с его глаз. – Боже мой, до чего же выродился германский генералитет!

Он с тоской и скорбно переводит взгляд на окно. Остальные делают то же самое, с удивлением отмечая, что за ним давно догорел обычный июльский день. Солнце уже село, и стекла покрываются фиолетово-багровым налетом летнего вечера.

– Отсюда исходили какие-то приказы, подписанные от моего имени? Я имею в виду приказы, поступающие на командные пункты фронтов и военных округов?

– Мы не решались, – объясняет Ольбрихт. – Ждали вас. В основном они подписывались Фроммом.

– Который уже был отстранен вами и не мог подтвердить своих полномочий в беседе с командующими, – резюмирует фельдмаршал, так и не выказав своего отношения к тому, что его подпись отсутствовала.

– И частично – полковником Штауффенбергом, его начальником штаба.

Витцлебен почти с ненавистью окидывает взглядом полковника, и на пергаментном лице его воспламеняется ядовитая ухмылка.

– Штауффенберга? Ах, Шта-уф-фен-берга… Того, который, кажется, брался избавить нас от тяжести присяги? – хищно оскаливается фельдмаршал. – Ни на что вы не способны, полковник. Ни на что!

– Но я сделал все, что было необходимо. И если уж так произошло…

– Именно того, что было необходимо сделать, вы как раз и не сделали, – парировал Витцлебен. – Что вы теперь стоите перед нами и оправдываетесь? Вы ничего не сделали. И можете считать, что путч подавлен по вашей вине.

– Но факты свидетельствуют о том, что у нас все еще есть некоторые шансы, – как можно вежливее возражает генерал-полковник Бек. После того как несколько офицеров оставили кабинет Фромма, он почувствовал себя увереннее. – Если бы вы сейчас же приняли на себя командование и обратились к командующим группами войск, округов и начальникам военных училищ… Когда обращается фельдмаршал Витцлебен… Это совершенно иное дело. Стоит нашим генералам убедиться, что во главе движения стоите вы…

– Для того, чтобы его возглавил Витцлебен, – грубо пресек откровенную лесть фельдмаршал, – для начала нужно, чтобы хотя бы вы поняли, что во главе все же находится фельдмаршал Витцлебен. Разве это встреча фельдмаршала? Где адъютанты? Где почетный караул? Где начальник штаба, моего штаба, который, стоя у карты, докладывает обстановку, что позволило бы мне приступить к оперативному руководству?

– Но адъютанты есть…

– Что вы мне пытаетесь сейчас объяснять, генерал Ольбрихт? О покушении, об этом «часе X» я должен был знать заранее. И в момент сигнала «Валькирия» находиться здесь.

«Мерзавец, – подумал про себя Штауффенберг, все еще являвшийся свидетелем этого гнусного, постыдного препирательства. – Но ведь ты же сам поставил условие, что примкнешь к заговору только после того, как…»

Полковник безнадежно махнул рукой и вышел. И дальше смотреть на все то, что здесь происходит, было выше его сил.

В коридоре он для чего-то сорвал с незрячего глаза повязку, словно хотел в последний раз наглядеться на этот мир и на этот кавардак по-людски, обоими глазами, и принялся почти бесцельно слоняться по коридорам штаба, стараясь ни с кем не вступать в разговор, ни на что не реагировать.

Все то время, которое Штауффенберг провел на Бендлерштрассе, вернувшись из «Волчьего логова», теперь представлялось ему отдельной жизнью, прожитой бесцельно и бездарно. Были минуты, когда он начинал верить, что операцию «Валькирия» все еще удастся спасти. Были минуты, когда он впадал в отчаяние. Но это все же было отчаянием человека, который потому и отчаивается, что верит в замысел, в идею, на которую он, как безрассудный игрок, поставил свою жизнь.

Но теперь, когда после стольких поисков в штабе появился фельдмаршал Витцлебен, однако появился лишь для того, чтобы окончательно похоронить связываемые с ним надежды… Штауффенберг уже не знал ни веры, ни отчаяния. Наступило то самое страшное и безысходное состояние, которое окончательно сломило в нем волю к сопротивлению судьбе. И называлось это состояние абсолютным безразличием, прострацией.

– Господин полковник, только что сообщили, что арестован комендант Берлина генерал-полковник фон Хазе, – возник перед Штауффенбергом кто-то из офицеров, чью фамилию он даже не пытался припомнить.

– Кем арестован?

– Нашими противниками, естественно.

– Значит, генерал фон Хазе все еще поддерживал нас?

Офицер-связист непонимающе уставился на полковника.

– Мы возлагали на него столько надежд. Правда, сообщение пока не подтверждено.

«Началось, – подумал Штауффенберг. – Теперь наступил “час X” гестапо».

– Самое страшное не в том, что это может оказаться правдой, а в том, что в здании зарождаются подобные слухи, – строго заметил Штауффенберг. – Поэтому постарайтесь не особенно распространяться. Если не хотите, чтобы через час пошел слух о вашем аресте.

Офицер исчез. Зато на лестнице, ведущей из телетайпной, появился полковник фон Шверин.

– Неприятная новость, – мрачно доложил он. – Полк «Гроссдойчланд» полностью находится под контролем Геббельса.

– Под контролем Геббельса? С какой стати?

– Рейхсминистр является патроном дивизии «Гроссдойчланд».

– Тогда это страшнее, чем если бы полк оказался под командованием Гиммлера.

– И еще… Есть сведения, что майор Ремер со своим батальоном оказался в подчинении Отто Скорцени. А тот получил приказ о подавлении путча непосредственно от Геринга.

Полковники понимающе помолчали. Они поняли: теперь счет пошел на минуты. Схватка проиграна.

– Где Гиммлер? О нем что-нибудь известно?

– Пока нет.

– А что Франция? Штюльпнагель?

– Что бы там ни происходило, настоящий исход операции будет определяться здесь, – нацелился пистолетом в пол фон Шверин. Может быть, имея в виду не столько здание, сколько офицеров, скапливающихся в подвалах и готовящихся к антибунту на взбунтовавшемся корабле.

И только сейчас Штауффенберг обратил внимание, что фон Шверин уже не доверяет свое оружие кобуре.

– Что же вы предлагаете, фон Шверин?

– А вам не кажется, что уже поздно что-либо предлагать? – спросил полковник тоном обвинителя, который имел право предъявить счет фон Штауффенбергу как одному из руководителей заговора.

– Мне трудно не согласиться с вами, полковник. Так сложились обстоятельства.

Фон Шверин ушел. И словно бы под гул его шагов вновь ожили телефоны. Взрывы их звонков напоминали удары тайфуна. Каждая новая волна казалась еще более разрушительной, чем предыдущая.

По тем умоляющим голосам, которые доносились из кабинетов, по почти истерическим призывам к чести и благоразумию; по заклинаниям не верить официальному сообщению радио, не верить Кейтелю – никому и ничему, что не связано со штабом резервной армии – Штауффенбергу как опытному штабисту нетрудно было определить, что в штабах, возглавляемых заговорщиками, началась паника. И связана она была, по всей видимости, не столько с официальным сообщением, сколько с теми упреждающими приказами, которые поступали теперь из «Вольфшанце», и теми предупредительными мерами, к которым начало прибегать руководство СС, гестапо и СД.

– Господин полковник, вас хочет видеть фельдмаршал Витцлебен, – предстал перед ним фон Хефтен.

– Зачем это я ему понадобился?

Адъютант пожал плечами.

– Вас долго не было. Я уж решил, что вы оставили это здание, – устало проговорил Штауффенберг.

– Я не посмел бы сделать этого, – обиделся фон Хефтен.

– Ну и напрасно.

Обер-лейтенант с удивлением посмотрел на Штауффенберга и, щелкнув каблуками, вытянулся. Этим было сказано все то, чего словами немногословный и некрасноречивый адъютант все равно высказать не сумел бы.

– Простите, фон Хефтен. Вы – истинный офицер. Жаль, что не могу сказать этого же о многих пребывающих здесь.