Глава 27

– Но, Эйла, я совсем не такая, как ты. Я не могу охотиться. Куда я денусь, когда стемнеет? – растерянно повторяла Уба. – Эйла, мне страшно.

Лицо девочки выражало смятение. Эйле оставалось только пожалеть, что ей нельзя разделить изгнание с Убой. Убе еще не исполнилось восьми лет, и мысль о том, что ей придется провести несколько дней в полном одиночестве вдали от родной пещеры, приводила ее в ужас. Но это было необходимо – покровитель Убы впервые вступил в бой.

– Помнишь ту маленькую пещерку, где я пряталась вместе с Дарком? Отправляйся туда, Уба. Там ты будешь в безопасности. Каждый вечер я стану тебя навещать и приносить тебе поесть. Поверь, эти несколько дней пролетят быстро. Не забудь взять с собой подстилку и уголек от костра, чтобы разжечь огонь. Там поблизости есть ручей. Конечно, тебе будет немного не по себе, особенно по ночам. Но подумай только, теперь ты взрослая женщина. Скоро ты соединишься с мужчиной и наверняка родишь ребенка – своего собственного ребенка, – утешала Эйла.

– Как ты думаешь, кого выберет для меня Бран?

– А кого бы ты хотела, Уба?

– В Клане лишь у одного охотника еще нет женщины – у Ворна. Хотя Борг тоже скоро станет охотником. Разумеется, Брану виднее. Вдруг он решит отдать меня кому-нибудь из старших как вторую женщину. Но, честно говоря, я предпочла бы стать женщиной Борга. Мы с ним часто играли вместе. Знаешь, как-то раз он попытался по-настоящему утолить со мной свою надобность, но у него ничего не вышло. С тех пор он меня сторонится. К тому же он скоро станет взрослым охотником, ему не пристало играть с девочками. Но ведь в Клане есть еще и Оуна. Она давно достигла зрелости, и с Ворном ей соединиться нельзя, он ее брат. Бран отдаст ее или старшему охотнику как вторую женщину, или изберет для нее Борга. Так что моим мужчиной скорее всего станет Ворн.

Эйла тоже размышляла о выборе пары для Убы и пришла к такому же выводу.

– Ворн давно уже стал взрослым мужчиной, наверняка ему не терпится взять себе женщину, – заметила она. – Скажи, он тебе по душе?

– Он делает вид, будто меня не замечает, но исподтишка бросает на меня такие взгляды! По-моему, он неплохой.

– Бруд его привечает. Судя по всему, со временем Ворн станет вторым охотником в Клане. Ты, как целительница, и сама займешь почетное положение, но для твоих будущих детей это очень важно. Когда Ворн был мальчишкой, он мне не слишком нравился. Но думаю, ты права. Он действительно неплохой. Когда Бруда нет поблизости, он даже играет с Дарком.

– Все рады поиграть с Дарком, кроме Бруда, конечно, – откликнулась Уба. – Все любят твоего сына.

– Да, и у каждого очага он как дома. Несколько женщин кормили его грудью, и теперь всех женщин в Клане он зовет матерями, – сказала Эйла. Лицо ее слегка омрачилось и тут же просияло. – Помнишь, как он явился к очагу Грода, словно жил там с рождения?

– Еще бы не помнить. Я пыталась отвернуться, но ничего не могла поделать со своим любопытством. Дарк подошел к Уке, назвал ее матерью, а потом направился к Гроду и забрался к нему на колени.

– Да, Грод прямо оторопел от удивления. А Дарк сполз у него с колен и двинулся к копьям Грода. Наверняка Грода не слишком обрадовало такое бесцеремонное вторжение. Но когда неугомонный мальчишка схватил самое большое его копье и попытался поднять, вся злость Грода прошла. Он поскорее отнял у Дарка копье, а тот заявил: «Дарк охотится, как Грод».

– Если бы Грод не забрал у Дарка копье, малыш наверняка вытащил бы его из пещеры.

– Теперь маленькое копье, которое сделал для него Грод, он кладет рядом с собой, когда ложится спать, – с улыбкой заметила Эйла. – Грод ведь молчун – это всем известно. Я не знала, что и подумать, когда он явился к нашему очагу. Он едва кивнул мне, подошел к Дарку, вложил в его ручонку копье и даже показал, как правильно держать его. Потом произнес: «У мальчика, который хочет охотиться, должно быть свое копье» – и был таков.

– Как жалко, что у Овры нет детей, – вздохнула Уба. – Грод был бы счастлив, если бы дочь его женщины произвела на свет сына. Может, потому он так привязался к Дарку, что в Клане нет мужчины, который предъявлял бы на твоего сына особые права. Бран тоже любит Дарка. А Зуг уже учит его метать камни из пращи. Дарк растет у очага, где нет охотника, но тебе нечего опасаться – у него не будет недостатка в наставниках. Мужчины Клана, все, кроме Бруда, относятся к Дарку так, что каждого можно счесть мужчиной его матери. – Уба помолчала. – Скорее всего, так оно и есть, Эйла, – немного смутившись, добавила она. – Дорв часто повторяет: «Покровители всех мужчин соединились, чтобы одолеть твоего Пещерного Льва».

– Тебе пора идти, Уба. – Эйла замяла неприятный для нее разговор. – Дождь кончился. Я тебя немного провожу. Заодно наберу земляники. Она уже поспела, и по пути нам встретится целая земляничная поляна. А вечером я приду тебя проведать.

Желтой охрой Гув вывел знак, изображающий покровителя Ворна, так что под ним скрылось изображение покровителя Убы. Теперь все сразу могли увидеть, кому она принадлежит.

– Ты согласен взять себе эту женщину? – изрек Мог-ур.

Ворн коснулся плеча Убы, она поднялась и вслед за ним скрылась в пещере. Креб и Гув проделали тот же самый ритуал для Борга и Оуны. Те тоже удалились в пещеру – им предстояло провести несколько дней в уединении, у своего очага. Легкий ветерок играл свежей листвой, еще не успевшей пожухнуть под жарким летним солнцем. Люди стали расходиться. Эйла взяла Дарка на руки, но он завизжал, требуя, чтобы его опустили на землю.

– Хорошо, Дарк, иди сам, – согласилась она. – Только отправляйся прямиком домой, пора завтракать.

Пока Эйла возилась у огня, Дарк разгуливал по пещере. Его так и тянуло к новому очагу, где обосновались Ворн и Уба. Но Эйла догнала малыша, схватила в охапку и оттащила прочь.

– Дарк хочет к Убе, – надувшись, заявил мальчик.

– Нельзя, Дарк. Никому сейчас нельзя ходить к Убе. Но если ты будешь послушным и все съешь, я возьму тебя на охоту.

Это обещание заставило малыша мгновенно забыть про свою обиду.

– Дарк послушный, – сказал он. – А почему нельзя к Убе? Почему она не ест вместе с нами?

Она больше не живет у нашего очага, Дарк. Теперь она женщина Ворна и живет вместе с ним, – объяснила Эйла.

Не только Дарк скучал без Убы. Кребу и Эйле тоже не хватало ее. У очага стало пусто, и натянутость их отношений ощущалась особенно остро. Обоих мучили угрызения совести: каждому казалось, что он причинил другому непоправимый вред и тот никогда не простит его. Не раз Эйла, увидев, что старый шаман понуро сидит на своей подстилке, хотела подойти к нему, обвить руками его седую косматую голову, прижаться к нему, как она делала в детстве. Но она боялась, что это вызовет у него лишь раздражение, и останавливала себя.

Креб тоже тосковал по утраченной теплоте. Он сам не сознавал, до какой степени отчуждение, возникшее между ним и Эйлой, истерзало его душу. Когда он замечал боль в глазах Эйлы, отдающей своего сына другой женщине, ему тоже хотелось подойти к ней, но он не давал воли чувствам. Будь рядом Иза, она помогла бы им преодолеть возникшую по недоразумению пропасть, но, предоставленные сами себе, они все больше замыкались в своем одиночестве. В то первое утро без Убы обоим было особенно неловко.

– Ты хочешь еще, Креб? – спросила Эйла.

– Нет, нет. Не беспокойся, я сыт.

Эйла принялась убирать посуду. Дарк меж тем уплетал вторую порцию похлебки, черпая из раковины моллюска и ложкой, и обеими руками. Мальчику недавно пошел третий год, но он обходился почти без грудного молока. Правда, время от времени он сосал Огу и Ику, которая недавно произвела на свет очередного ребенка. Ему нравилось сидеть у них на руках, ощущать близость полных молока сосков. Обычно вновь родившая женщина прекращала кормить старших, но для Дарка Ика делала исключение. Казалось, он был ей за это благодарен и чувствовал, что злоупотреблять ее добротой нельзя. Он никогда не высасывал все до конца, словно понимая, молоко необходимо новорожденному. Убедившись, что он тоже имеет право сосать, он выпускал грудь.

Ога тоже не отказывала ни Греву, ни Дарку, хотя молока у нее почти не осталось. Оба малыша с удовольствием забирались к ней на колени, и каждый брался за свой сосок. Но вскоре они забывали о молоке и принимались с упоением тузить друг друга. Дарк был немного младше Грева, но в росте почти не уступал приземистому, коренастому сыну Оги. Когда они боролись, победа неизменно оставалась за Гревом, но в беге наперегонки Дарк с легкостью обходил своего приятеля. Мальчики были почти неразлучны и никогда не надоедали друг другу.

– Ты хочешь взять Дарка с собой, Эйла? – спросил Креб, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Да, день сегодня такой погожий, – ответила она, вытирая перемазанные руки и мордашку сына. – Я обещала ему, что мы пойдем вместе на охоту. Конечно, с ним я вряд ли что-нибудь добуду. Ничего, зато соберу кое-какие травы.

Креб что-то пробурчал себе под нос.

– Ты бы тоже вышел из пещеры, Креб, – добавила Эйла. – Ступай погрейся на солнышке.

– Да, пожалуй, я выйду. Немного позже.

Может, ей удастся вытянуть его на воздух, предложив прогуляться до ручья, как они делали прежде, подумала Эйла. Но старый шаман казался таким неприступным. Ничего не сказав, она взяла Дарка на руки и направилась к выходу. Креб сидел, потупив взор. Убедившись, что остался один, он неохотно потянулся за своим посохом, но потом решил, что прогулка потребует слишком больших усилий, и вновь опустился на подстилку.

Тревога за Креба не оставляла Эйлу, пока она с Дарком на руках и корзиной для трав за спиной углублялась в лес. Она видела, что духовные и телесные силы Мог-ура стремительно идут на убыль. Он стал более рассеянным, чем обычно, и ей приходилось по нескольку раз отвечать ему на один и тот же вопрос. Даже в ясные солнечные дни он безвылазно сидел у своего очага. Долгие часы он проводил, погрузившись в раздумья, и порой засыпал сидя.

Отдалившись от пещеры, Эйла перешла на более широкий и свободный шаг. Прекрасный летний день, радость движения заставили ее позабыть о своих заботах. Она дошла до поляны, опустила Дарка на землю и принялась собирать целебные растения. Некоторое время мальчик сосредоточенно наблюдал за ней, потом зажал в кулачке несколько стеблей клевера, вырвал их из земли и с гордостью принес матери.

– Ты замечательный помощник, Дарк, – похвалила она, складывая клевер в свою корзину.

– Дарк принесет еще, – пообещал малыш и вприпрыжку пустился по поляне.

Сидя на корточках, Эйла видела, как ее сын зажал в ручонке несколько травинок и что было силы потянул. Трава поддалась с неожиданной легкостью, и Дарк шлепнулся на землю. Он сморщился, собираясь зареветь скорее от растерянности, чем от боли. Но Эйла подбежала к нему, сгребла в охапку, подбросила в воздух и закружила, прижав к себе. Дарк заливался счастливым смехом. Она поставила сына на ноги и сделала вид, что хочет опять схватить.

– Убегай, я тебя поймаю, – сказала она. Дарк, хохоча, пустился наутек на своих пухлых ножках, а Эйла на четвереньках с рычанием пустилась за ним вслед. Догнав малыша, она позволила ему вскарабкаться на нее верхом. Оба смеялись без умолку. Эйла тискала сына еще и еще, наслаждаясь его радостью.

Эйла позволяла себе смеяться, лишь, когда оставалась наедине с Дарком. Мальчик быстро смекнул, что ему тоже не следует улыбаться или хохотать на людях. Хотя Дарк называл всех женщин в Клане матерями, сердце его было отдано Эйле безраздельно. Только рядом с Эйлой он всегда был счастлив. Он обожал уходить с ней вдвоем в лес, где она принадлежала только ему. Еще он любил необычную игру, в которую играл только с матерью.

– Ба-ба-на-ни-ни! – закричал Дарк во весь голос.

– Ба-ба-на-ни-ни. – Эйла в точности повторила этот бессмысленный набор звуков.

– Но-на-на-га-го-да, – издал он новую трель.

Эйла послушно вторила ему. Потом она снова принялась тискать и подбрасывать сына. Ей нравилось слышать, как он смеется, – он заражал ее своим весельем и беззаботностью.

Отпустив Дарка, Эйла издала еще несколько звуков, то были совсем особенные звуки. Эйла сама не знала, почему так происходит, но, стоило ей услышать их, на нее накатывала волна горячей нежности и к глазам подступали слезы.

– Ма-ма-ма-ма, – протянула она.

– Ма-ма, – повторил Дарк. Она привлекла сына к себе и подхватила на руки. – Ма-ма, – снова произнес Дарк.

Вскоре ему надоело на руках, и он начал вырываться. Дарк подолгу оставался в материнских объятиях только ночью – во сне он крепко прижимался к ней. Эйла украдкой смахнула слезу. Этой ее странности Дарк не унаследовал. Вода никогда не затуманивала его большие темно-карие глаза – точь-в-точь такие, как у всех людей Клана.

– Ма-ма, – окликнул Дарк. Когда они были вдвоем, он часто звал ее этим необычным сочетанием звуков, особенно если она сама напоминала ему об этом. – Давай охотиться! – жестами попросил он.

Она уже показывала Дарку, как держать пращу, и собиралась сделать для него свою, маленькую, но ее опередил Зуг. Старый охотник давно не выходил на промысел, но обучать мальчика принялся с пылом. Это было приятно Эйле. Она не сомневалась: со временем Дарк не уступит ей во владении этим оружием. Своей маленькой пращой он гордился так же, как и своим крошечным копьем.

Заткнув пращу за пояс, который летом составлял всю его одежду, и, сжав в руке копье, он важно шествовал вокруг пещеры и наслаждался всеобщим вниманием. Грев тоже получил свое маленькое оружие. Одобрительные взгляды неизменно сопровождали забавную пару юных охотников. Все говорили, что из них выйдут настоящие мужчины. Малыши и в самом деле уже чувствовали себя мужчинами. Дарк быстро сообразил, что маленькими девочками можно помыкать как угодно, а при случае и большими женщинами тоже, – взрослые относились к этому снисходительно, а то и с одобрением. Все взрослые, кроме матери.

Дарк знал, его мать особенная. Только она умела смеяться, издавать причудливые приятные звуки, только у нее были блестящие светлые волосы, шелковистые и мягкие на ощупь. Она не кормила его грудью, но каждую ночь он неизменно засыпал подле нее. Наверное, она была женщиной, потому что обычно она вела себя так, как все остальные женщины. Но она не походила на них. Она была выше всех мужчин в Клане, и еще она охотилась. Пока что Дарк не вполне представлял себе, что такое охота. Он знал только, это занятие, дозволенное мужчинам и его необычной матери. Больше всего ей подходило имя, которым он ее звал, странное сочетание звуков – Ма-ма. И Мама, удивительное, обожаемое существо с золотистыми волосами, отнюдь не приходила в восторг, когда сын пытался ею командовать.

Эйла вложила в ручонку Дарка маленькую пращу, показывая, как приладить камень. То же самое ему показывал Зуг. У Дарка уже кое-что получалось. Потом Эйла вытащила свою собственную пращу, нашла несколько мелких камешков и метнула их в ближайшие валуны. Дарку нравилось, как камешки отскакивают, он просил Эйлу метать еще и еще. Но вскоре это развлечение ему наскучило. Эйла принялась опять собирать целебные травы, а Дарк носился вокруг. На обратном пути они наткнулись на заросли малины и наелись до отвала.

– На кого ты похож, страшилище! – Эйла со смехом вытерла липкий сок с довольного личика Дарка, его ручек и круглого животика. Это оказалось не просто. Ей пришлось взять сына на руки, отнести его к ручью и как следует вымыть. Потом она сорвала большой лист лопуха, свернула из него подобие чашки, напоила Дарка и утолила жажду сама. Усталый малыш зевнул и потер глаза. Она расстелила накидку в прохладной тени дуба, уложила его и сама полежала с ним рядом, пока он не уснул.

В тиши жаркого летнего полдня Эйла сидела, прислонившись спиной к дереву, и наблюдала за беспрестанным порханием бабочек и стрекоз, прислушивалась к неумолчному щебетанию птиц. Мысли ее вернулись к событиям нынешнего утра. «Надеюсь, Уба будет счастлива с Ворном, – подумала она. – Хоть бы он не обижал ее. Без Убы у нашего очага стало пусто. Впрочем, она здесь, в пещере, совсем рядом. Но уже не с нами. Теперь она будет готовить еду для своего мужчины. Будет спать с ним рядом, после того как минет их уединение. Хорошо бы она понесла поскорее. Наверняка она хочет ребенка.

А я, что будет со мной? Посланники из другого Клана так и не явились к нам. Может, они не нашли нашу пещеру? А скорее всего никто не пожелал меня взять. Что ж, оно и к лучшему. Зачем мне мужчина, которого я в глаза не видела? Правда, те, которых я вижу каждый день, мне тоже не нужны, а я им тем более. Я такая высоченная. Даже Друк едва достает мне до подбородка. Иза боялась, я никогда не перестану расти. Я и сама начинаю этого бояться. Бруд меня ненавидит. Его раздражает, что в Клане есть женщина выше его ростом. Но он не досаждает мне с тех пор, как мы вернулись с Великого Сходбища.

Бран стареет. Недавно Эбра просила у меня снадобий от ломоты в костях – это для него. Скоро Бруд станет вождем, а Гув – Мог-уром. Он и сейчас справляет большинство ритуалов. Кребу давно уже в тягость его обязанности. С тех пор как я… как я увидела… Зачем только меня понесло тогда в пещеру? Сама не помню, как я там очутилась. Лучше бы я не ходила на Великое Сходбище. Не покинь я Изу, она прожила бы еще несколько лет. Все равно я не нашла себе мужчину. Правда, Дарк нашел женщину.

Все-таки удивительно, что Уру оставили в живых. Видно, духи предназначили ее специально для Дарка. Те мужчины, Другие, о которых рассказывала Ода… Кто они? Иза говорила, я родилась среди Других и осталась одной из них. Но я ничего о них не помню. Что случилось с моей родной матерью? Может, у меня были братья и сестры? Где они теперь?» Эйла почувствовала, что в животе у нее тоскливо засосало. С содроганием она вспомнила прощальный наказ Изы. Думать о смерти Изы было слишком тяжело, Эйла пыталась отогнать мучительное воспоминание, но тщетно.

«Иза велела мне уходить, – вертелось у нее в голове. – Она сказала, я не принадлежу Клану. Сказала, мне надо найти Других, людей своего племени, своего мужчину. Здесь Бруд все равно не даст мне житья. А Другие, по словам Изы, живут на севере, на большой земле за полуостровом.

Но как я уйду? Здесь мой дом. Здесь мой сын. Я не могу оставить Креба. Что, если мне не удастся найти Других? Или они не захотят принять меня? Кому нужна такая уродина? Вряд ли кто-нибудь из Других воспылает желанием сделать меня своей женщиной.

Креб стал совсем дряхлым. Недалек тот день, когда он уйдет в иной мир. С кем я буду делить тогда очаг? Мы не можем жить вдвоем с Дарком – одному из охотников придется взять меня к себе. А если никто не согласится, взять меня будет вынужден вождь, Бруд. Он, конечно, вовсе не хочет, чтобы я поселилась у его очага. Но он может на это пойти, чтобы мне досадить. Нет, этого я не вынесу. Лучше жить с мужчиной из другого Клана, мужчиной, которого я в глаза не видела, чем с Брудом.

Наверное, мне и в самом деле стоит уйти. Дарка я заберу с собой. Но вдруг в пути со мной случится беда? Что станет с ним? Мой сын останется один-одинешенек, как я в детстве. Мне повезло, меня подобрала Иза. Но Дарк может оказаться менее везучим. Мне нельзя забирать его, он родился здесь, он принадлежит Клану, хотя в нем и живет частичка моего духа. К тому же, если я заберу Дарка, я причиню горе Уре. В другом Клане Ода готовит свою дочь в женщины моему сыну. Конечно же, она уверяет девочку, что ей нечего переживать из-за своего увечья, – у нее все равно будет мужчина. Нет, я не должна разлучать Дарка и Уру, они так друг другу подходят.

Но без Дарка я никуда не пойду. Лучше жить у очага Бруда, только бы вместе с сыном. Значит, я остаюсь здесь, и будь что будет». Эйла смотрела на спящего ребенка, пытаясь смириться с неизбежным, принять свой удел безропотно, как и подобает женщине Клана. На носик Дарка опустилась муха. Не открывая глаз, он сморщился и отогнал ее.

«Все равно я понятия не имею, куда идти, – размышляла Эйла. – На север? Но к югу отсюда только море, а вся земля к северу. Я могу бродить всю жизнь, так никого и не встретив. А вдруг Другие окажутся еще хуже, чем Бруд? Ода рассказывала, что они злые и грубые, заставили ее утолять их надобность, не позволив даже отвязать со спины ребенка. Лучше уж оставаться здесь, с Брудом.

Уже поздно, – спохватилась Эйла. – Пора домой».

Она разбудила сына, подхватила его на руки и направилась к пещере, стараясь забыть о Других. Но мысли о них крепко засели у нее в голове.

– Ты сейчас очень занята, Эйла? – осведомилась Уба, подходя к очагу Креба.

По ее смущенному и радостному лицу Эйла сразу поняла, что произошло. Пусть Уба сама расскажет, решила она.

– Нет, я вовсе не занята. Я всего лишь смешивала клевер и мяту – хотела попробовать, что получится. Погоди, я поставлю воду для чая.

– А где Дарк? – спросила Уба, пока Эйла мешала угли и опускала в сосуд с водой раскаленные камни.

– Играет с Гревом. Ога присматривает за ними. Эти двое жить не могут друг без друга.

– Наверное, потому, что Ога выкормила их обоих. Посмотреть на них – словно два брата, рожденные вместе.

– Да, только братья, рожденные вместе, всегда очень похожи, а Дарк с Гревом – нет. Помнишь, у одной женщины на Великом Сходбище было два совершенно одинаковых сына? Их невозможно было различить.

– Иногда двое, родившиеся вместе, бывают несчастливыми. А троих, рожденных вместе, обычно не оставляют в живых. Как женщина может выкормить сразу троих – у нее ведь всего два соска? – поинтересовалась Уба.

– Только если ей помогут другие женщины. Одной и двоих-то выкормить нелегко. Нам с Дарком повезло, что у Оги было вдоволь молока.

– Надеюсь, у меня молока тоже будет вдоволь, – произнесла Уба. – По-моему, Эйла, мой покровитель сдался.

– Я так и подумала. Скажи, Уба, с тех пор как у тебя появился мужчина, тебе хоть раз пришлось скрыться в уединении?

– Нет. Наверное, покровитель Ворна слишком долго набирался сил. Он сразу одержал победу.

– Ты уже сказала Ворну?

– Хотела подождать, пока не узнаю наверняка. Но он сам догадался – заметил, что я давно не скрываюсь в уединении. Он очень рад, – с гордостью сообщила Уба.

– Тебе хорошо с Ворном, Уба? Он добр к тебе?

– Да, очень. Он так обо мне заботится. А когда узнал, что я понесла, сказал, что давно меня ждал. Сказал, хорошо, что у меня будет ребенок. Оказывается, он всегда хотел меня и просил, чтобы меня ему отдали еще прежде, чем я достигла зрелости.

– Тебе повезло, Уба.

Эйла промолчала о том, что в Клане не было другой женщины, подходящей Ворну по возрасту. «Кроме меня самой, конечно, – промелькнула у нее досадная мысль. – Но зачем я Ворну? Зачем ему высоченная уродливая женщина, когда он может получить миловидную Убу, родную дочь и истинную преемницу Изы. Переживать мне не о чем, – успокоила себя Эйла. – Разве я хотела стать женщиной Ворна? Просто меня тревожит, что будет со мной и моим сыном, когда Креб отправится в иной мир. Без сомнения, я сделаю все, чтобы это случилось не скоро. Но, похоже, Кребу надоело жить. Он почти не выходит из пещеры. Если он не станет себя заставлять, близок тот день, когда он и не сможет выйти».

– О чем ты задумалась, Эйла? В последнее время ты часто грустишь.

– Меня очень беспокоит Креб, Уба.

– Он стареет. Он ведь намного старше матери, а она давно отправилась в иной мир. Мне очень не хватает ее, Эйла. Так тоскливо, как подумаешь, что вскоре Креб отправится за ней вслед.

– Мне тоже тоскливо, Уба, – с горечью откликнулась Эйла.

Эйла трудилась не покладая рук. Почти каждый день она отправлялась на охоту, а, вернувшись, дотемна хлопотала по хозяйству, словно боялась хотя бы мгновение посидеть праздно. Каких только дел она себе не придумывала: перебирала свой запас целебных трав, рыскала по лесам и лугам, чтобы его пополнить, без устали наводила чистоту у очага. Она плела корзинки и коврики, мастерила деревянные миски и тарелки, вырезала из меха новые накидки, обувь, рукавицы и шапки для будущей зимы, скручивала из сухого мха фитили для светильников, выдалбливала из камня ножи, скребки, топоры, делала ложки и черпаки из раковин, найденных на морском берегу. Когда наставал ее черед, она отправлялась с охотниками на промысел и сушила мясо, вместе с другими женщинами собирала плоды и коренья, молола и растирала зерна и орехи, чтобы Кребу и Дарку было легче жевать их. И все же у нее оставалось достаточно времени для тревог.

Креба Эйла окружала беспрестанными попечениями. Никогда прежде она не уделяла ему столько забот. Она готовила особые лакомые блюда, чтобы возбудить его аппетит, придумывала новые припарки и отвары, чтобы облегчить его хвори, заставляла его греться на солнце и гулять с ней неподалеку от пещеры. Старому шаману ее хлопоты явно были приятны. Казалось, он чувствовал себя немного бодрее. Но все же обоим не хватало прежней близости и теплоты. Те времена, когда они, гуляя, коротали время в разговорах, миновали. Теперь они шли молча, лишь изредка обмениваясь словами, и избегали любых проявлений чувств.

Старость вплотную подступила не только к Кребу. Настал день, когда Бран, стоя на вершине хребта, проводил уходящих охотников взглядом. Внезапно Эйла заметила, как сильно он сдал. Борода и волосы Брана были белы как снег, лицо прочертили глубокие борозды, вокруг глаз залегла сеть морщин. Но, хотя тело Брана утратило прежнюю силу, ему еще далеко было до дряхлости. Когда охотники скрылись из виду, вождь вернулся в пещеру и остаток дня безвылазно просидел у своего очага. Когда настало время следующей охоты, Бран возглавил отряд, но потом остался вновь. На этот раз не пошел на охоту и Грод, верный помощник вождя.

Однажды на исходе лета Дарк сломя голову ворвался в пещеру:

– Мама! Мама! К нам идет человек!

Вместе со всеми обитателями пещеры Эйла поспешила к выходу. Действительно, со стороны морского берега к жилищу Клана приближался какой-то незнакомец.

– Эйла, как ты думаешь, это за тобой? – в волнении спросила Уба.

– Я знаю не больше твоего.

Эйлу обуревало смятение. Ей хотелось, чтобы гонец явился за ней, и в то же время она боялась этого. Вождь вышел навстречу посланцу и повел его к своему очагу. Вскоре Эйла увидела, что к очагу Креба приближается Эбра.

– Бран ждет тебя, Эйла, – сообщила она.

Сердце у Эйлы упало. С трудом передвигая внезапно ослабевшие ноги, она направилась к очагу Брана и ни жива, ни мертва опустилась у ног вождя. Он коснулся ее плеча.

– Это Бонд, Эйла, – сообщил Бран, указав на гостя. – Он проделал долгий путь из Клана Норга, чтобы посоветоваться с тобой. Мать его больна, и целительница их Клана не способна облегчить ее недуг. Она сказала, ты владеешь более сильными чарами, ты можешь помочь.

На Великом Сходбище все имели случай убедиться в искусстве и знаниях Эйлы. Гонцу нужна была целительница, не женщина. Это немного кольнуло Эйлу, но досада быстро сменилась облегчением. Бонд провел в Клане несколько дней и сообщил за это время множество новостей. Молодой охотник, обязанный Эйле жизнью, перезимовал в пещере Клана Норга. К весне он поправился настолько, что почти перестал хромать и вместе со своей женщиной двинулся домой. Женщина его произвела на свет крепкого здорового мальчика, которого нарекли Креб. Эйла подробно расспросила Бонда о недуге его матери и дала ему сверток с целебными травами, а также множество советов, которые тому надлежало передать целительнице своего Клана. Эйла отнюдь не была уверена, что ее снадобья окажутся более действенными, но не могла хотя бы не попытаться помочь матери столь преданного и храброго сына.

Появление Бонда заставило Брана всерьез задуматься об участи Эйлы. До сих пор он откладывал решение ее судьбы, надеясь, что какой-нибудь охотник из другого Клана все же пожелает ее взять. Но если один путник сумел найти их пещеру, другим это удалось бы тоже. Однако со времени Великого Сходбища минуло немало времени, а гонцы не давали о себе знать. На соединение Эйлы с мужчиной из другого Клана рассчитывать явно не приходилось. Надо было искать ей пару среди своих.

«Но пока жив Мог-ур, спешить незачем, – успокаивал себя Бран. – Скоро вождем станет Бруд, и ему волей-неволей придется взять Эйлу к своему очагу. Хорошо бы только он сам понял – это его долг и иначе нельзя. Что ж, – думал Бран, – пусть сын моей женщины принимает решение. Судя по всему, он сумел совладать со своей неприязнью к Эйле, она уже не вызывает у него прежних вспышек раздражения. Наверное, теперь, когда Бруд научился владеть собой, он готов к тому, чтобы возглавить Клан». И все же душу Брана омрачала тень сомнения.

Лето пролетело, и вскоре на смену многоцветью осени пришла студеная пора. Как водится, с наступлением холодов жизнь в Клане замедлилась. Уба без затруднений относила две трети своего срока, но ближе к концу ощутила, что шевеление новой жизни внутри ее прекратилось. Она старалась не обращать внимания на ноющую боль в спине и судороги в ногах. Но, заметив на своей накидке пятна крови, поспешила к Эйле.

– Давно ребенок перестал шевелиться? – озабоченно спросила Эйла.

– Несколько дней назад. Что делать, Эйла? Ворн так радовался, что я понесла. Я не хочу терять ребенка. Носить осталось не так много. Я должна родить весной.

– А тебе не случалось упасть, Уба? Или поднять что-нибудь тяжелое?

– Нет, Эйла. Ничего такого не было.

– Ступай к своему очагу и ложись. Я приготовлю тебе отвар березовой коры. Будь сейчас осень, я отыскала бы корень гремучей змеи, который так помог мне самой. Но из-под снега его не выроешь. Ничего, что-нибудь придумаем. Ты тоже постарайся что-нибудь припомнить, Уба. Тебе известно больше, чем мне, ты унаследовала знания Изы.

– Я уже спрашивала у своей памяти, Эйла. Но по-моему, средства, способного оживить ребенка в утробе матери, не существует.

Эйла промолчала. Как и Уба, она понимала, что ребенка не спасти, и горячо сострадала молодой женщине.

Несколько дней Уба провела на своей подстилке, надеясь, что снадобья совершат чудо, и сознавая, что все они бессильны ей помочь. Боль в спине стала почти нестерпимой, лишь благодаря успокоительным отварам Уба погружалась ненадолго в тяжелый тревожный сон. Но судороги не переходили в схватки, роды не начинались. Овра почти не покидала очаг Ворна и, как могла, утешала и поддерживала Убу. Ей самой много раз пришлось терять ребенка, не доносив, и она понимала, каково женщине, на долю которой выпадает подобное испытание. С годами Овра увяла и поблекла, но по-прежнему оставалась приветливой и отзывчивой. Эйла была рада, что Гув так снисходителен к своей женщине. Любой другой прогнал бы ее прочь или взял себе вторую. Но бездетность Овры не ослабила привязанности, которую питал к ней Гув. Он видел, как она извелась, чувствовал, что ей тяжело будет делить очаг с другой женщиной и ее детьми. С тех пор как стало ясно, что Овра никогда не произведет на свет живого и здорового ребенка, Эйла давала ей секретное снадобье Изы. Покровитель Овры не уступал теперь ни одной битвы, и она избавилась от напрасных мук. Эйла не говорила Овре, для чего предназначено снадобье, но та догадалась сама и была признательна целительнице.

Холодным хмурым утром на исходе зимы Эйла осмотрела Убу и поняла, что больше тянуть нельзя.

– Уба, – тихонько окликнула она. Девочка открыла глубоко запавшие глаза, под которыми залегли темные круги. – Тебе надо выпить настой спорыньи, Уба. Он вызовет схватки. Твоего ребенка не спасти. Если ты не избавишься от него прямо сейчас, ты тоже умрешь. Ты молода, Уба, у тебя еще будут дети, – убеждала Эйла.

Уба переводила полный горечи взгляд с Эйлы на Овру.

– Хорошо, – наконец кивнула она. – Ты права, надежды нет. Ребенок умер во мне.

Убе пришлось вынести много бессмысленных страданий. Несмотря на то, что она выпила настой спорыньи, схватки начались только спустя некоторое время. Опасаясь, что они могут прекратиться, Эйла не давала роженице снадобий, утоляющих боль. Все женщины Клана побывали у очага Ворна, выразили сочувствие Убе, но, зная, что она мучается впустую, они не оставались надолго. Лишь Овра помогала Эйле.

Когда мертвый ребенок появился на свет, Эйла поспешно завернула его в кожаную подстилку.

– Это мальчик, – сообщила она Убе.

– Дай мне взглянуть, – попросила изнуренная роженица.

– Не надо, Уба. Ни к чему растравлять себя. Ты лежи спокойно, отдыхай. Я сама от него избавлюсь. Ты слишком слаба.

Брану Эйла сказала, что Уба слишком обессилела и она сама совершит с мертвым ребенком все, что следует. Обо всем остальном она умолчала. Лишь ей да Овре было известно – Уба родила не одного мальчика, а двух, нераздельно сросшихся вместе. Увидев жалкое и отвратительное создание, отдаленно напоминающее человечка со множеством ручек и ножек, обе женщины с трудом сдержали тошноту.

В отличие от случая с Дарком тут не приходилось сомневаться в увечье. Оставалось только радоваться, что сросшиеся уродцы родились мертвыми и никто не видел их. Эйла знала, на Овру можно положиться. Пусть в Клане думают, что Уба родила мертвого, но обычного ребенка, решила она.

Эйла надела теплую накидку, меховую обувь и, утопая в снегу, отошла от пещеры подальше. Оказавшись в лесу, она развернула сверток и оставила его содержимое на виду. Будет лучше, полагала она, если от этого не останется и следа. Повернувшись, Эйла успела краешком глаза уловить легкое движение в зарослях. Запах крови уже привлек хищников.