Глава 20
В течение следующих дней Алексеев успел завершить множество дел. Во-первых, пригласил к себе обоих великих князей и обстоятельно побеседовал с ними о перспективах России в войне с Японией. После этой беседы призадумавшиеся Кирилл с Борисом сразу же отправились на вокзал, где их ждал личный поезд наместника, который и увёз их из Порт-Артура. К слову сказать, к огромному облегчению Макарова, Безобразова да и самого генерал-адъютанта, которому порядком надоели бесконечные вакханалии августейших персон.
Забегая вперёд, скажем, что несколько часов спустя поезд с великими князьями был обстрелян передовым отрядом японской кавалерии. Обстрел был произведён где-то между станциями Киньчжоу и Саншилипу, Кирилл с Борисом не пострадали, и даже не испугались – пьяным, как известно, и море по колено. По прибытии в Мукден великие князья на несколько месяцев «окопались» в ставке Куропаткина и отбыли в Петербург лишь с наступлением зимы.
Избавившись от высокородного балласта, Алексеев раздал последние указания всем, кому только мог: Штакельбергу, Смирнову, Белому, Моласу, на плечи которого рухнули работы по довооружению канонерских лодок. Затем, спустя почти тридцать шесть часов после исторического совещания, наместник наконец-то выехал из Порт-Артура. По дороге, как и планировал, завернул в Дальний, где лично поставил задачу капитану 2-го ранга Шульцу, Константину Фёдоровичу.
Выйдя из Дальнего поздно вечером 11 мая, двухвагонный состав генерал-адъютанта к полуночи миновал станцию Нангалин и потащился дальше на северо-восток. Будучи уверенным, что японцы всё ещё не дотопали до железной дороги, смертельно уставший Алексеев со спокойной совестью лёг отдыхать. Флуг с Болоховитиновым получили приказ будить наместника только в случае, если небо упадёт на землю, либо будет получена телеграмма от императора.
Вражеские пехотинцы – 3-я дивизия из армии барона Оку Ясуката – действительно, ещё не добрались до стратегически важной для Порт-Артура магистрали. Наступая от места своей высадки в направлении станции Пуланьдян, японцы неожиданно вошли в соприкосновение с отрядом генерала Зыкова, включавшим в себя семь батальонов пехоты. Продвижение 4-й дивизии из состава той же самой армии генерала Оку также застопорилось, ибо на юго-западе самураи натолкнулись на сильное сопротивление 5-го Сибирского стрелкового полка под командованием полковника Третьякова.
Соединённый флот не имел возможности содействовать армии в наступлении вдоль берега, так как северные варвары постарались напичкать минами бухты Янтоува, Керр, Дипп, а также залив Сицхао. Небольшие глубины в Кинчжоуской бухте не позволяли крупным боевым кораблям действовать в этом районе, а ведущие в Талиенванский залив проливы русские прикрыли очень плотными минными заграждениями.
В то же самое время в арсенале потомков самураев имелось одно средство, до сих пор ни разу не применённое в войне с Россией. Данное средство называлось диверсионным методом ведения войны и требовало наличия специфически обученного личного состава. Личный состав – шпионы, лазутчики, диверсанты – с некоторых пор прочно обосновался как в Маньчжурии, так и на Квантунском полуострове. Несмотря на все усилия русских жандармов, японцы довольно успешно вели разведдеятельность, а после начала войны стали периодически устраивать мелкие диверсии.
Видимо, в преддверии высадки сухопутных войск у Бицзыво, вражеская агентура получила приказ активизировать свои усилия и организовать несколько серьёзных диверсий. Этими диверсиями стали подрыв моста через речушку Бэйдахэ и пуск под откос состава со стройматериалами для узла обороны на горе Самсон.
Упомянутый эшелон сошёл с рельсов в теснине, не доезжая станции Киньчжоу, в результате чего движение поездов на этом участке застопорилось на неопределённый срок. Железнодорожному начальству оставалось лишь посыпать голову пеплом, моля бога, чтобы генерал-адъютант проснулся в хорошем настроении и сгоряча не отдал бы своим жандармам команду «фас».
Проспав почти до полудня 12 мая, наместник неожиданно обнаружил, что его поезд стоит себе на станции Киньчжоу, причём совершенно без движения. Появившийся адъютант тотчас доложил, что дорога на север перекрыта взорванным мостом, а железнодорожное начальство в данный момент делает всё, что в его силах. К месту диверсии уже была выслана сводная команда из солдат и рабочих, руководимая инженером-путейцем, которая начала работы по восстановлению моста. Одновременно с этим генерал-майор Фок отправил батальон солдат к сошедшему с рельсов эшелону, с приказом перегружать брёвна на повозки и отправлять их к месту назначения.
Раздосадованный неожиданно возникшей заминкой, Алексеев решил лично проконтролировать ситуацию со взорванным мостом, поэтому после очень позднего завтрака отправился к месту диверсии. Кортеж наместника состоял из двух пароконных колясок и, кроме личной охраны, сопровождался полусотней казаков. Такого количества охраны, по мнению Флуга, было вполне достаточно для обеспечения безопасности генерал-адъютанта.
Глянув на то, как обстоят дела у взорванного моста, Алексееву сразу же стало ясно, что в ближайшую неделю он вряд ли доберётся до Мукдена на поезде. Настроение наместника сразу же испортилось, и, чтобы хоть немного успокоиться, он решил прогуляться вдоль русла речушки. Казаки из полусотни охраны недовольно хмурились и сопровождали Алексеева с шашками наголо, с подозрением поглядывая на халупы местных жителей.
Прогулка на свежем воздухе пошла на пользу: генерал-адъютант подавил растущее желание выплеснуть на кого– нибудь свой гнев, придя к выводу, что судьба готовит ему очередные, очень тяжкие испытания. Решив, что пришла пора возвращаться, наместник неожиданно обратил внимание на то, что китайцы куда-то попрятались, а казаки вглядываются в каких-то всадников, показавшихся на противоположном берегу речки.
Спустя минуту забайкальцы защёлкали затворами винтовок, а личная охрана из троих жандармов шустро подогнала коляску – всадники с противоположного берега оказались японцами. Колонна неприятельской кавалерии – навскидку не меньше сотни – то ли просочилась сквозь рваную линию фронта, то ли обошла русские заслоны.
Враг также заметил казачий разъезд и коляску с каким-то, без сомнения, важным господином. Кавалеристы пустили лошадей рысью, на ходу срывая винтовки с плеч, и с каждой секундой всё ближе и ближе приближаясь к берегу реки. Со стороны противника раздались первые выстрелы, пока что весьма неточные.
Казаки ответили прямо из сёдел, не спешиваясь, после чего подъесаул Сахаров посоветовал жандармам быстрее увозить генерал-адъютанта, пока того не зацепило какой-нибудь шальной пулей. В ответ Алексеев сверкнул взглядом и велел подъесаулу занять оборону, не пуская неприятеля через речушку до поступления нового приказа или до подхода подкреплений.
Покинув место боя, спустя какое-то время коляска с Алексеевым вновь оказалась возле взорванного моста. Здесь, несмотря на звуки близкого боя, работа кипела полным ходом: молодые офицеры то и дело подгоняли солдат, которые, в свою очередь, суетились больше, чем следует. Впрочем, командовавший всем этим бедламом штабс-капитан Красовский оказался тёртым калачом – едва услыхав стрельбу, офицер разослал разведчиков во все стороны, в том числе и на противоположный берег речушки.
Стрельба постепенно затихла, и вскоре показался скачущий во весь опор казак. Минуту спустя наместник узнал, что полусотня Сахарова отразила попытку противника с ходу переправиться на другой берег Бэйдахэ, но к японцам подошло подкрепление с пулемётами, и подъесаул не может обещать, что сможет и дальше сдерживать неприятеля. Точнее, казаки-то продержатся, сколько потребуется, но мёртвые они не смогут исполнить приказ остановить врага. Если же его высокопревосходительство поторопится выслать подмогу, то казаки отобьют атаку хоть тысячи японских драгун.
Времени на раздумья не оставалось, поэтому генерал-адъютант приказал Красовскому немедленно двинуться со своей ротой на помощь Сахарову. Штабс-капитан откозырял, и через пять минут у моста остались лишь полтора десятка железнодорожных рабочих во главе со своим начальником, инженером-путейцем Даниловым. Пользуясь моментом, наместник побеседовал с Даниловым о состоянии железнодорожной инфраструктуры полуострова, уяснив для себя кое-какие моменты и нюансы.
Появление противника, как это частенько бывает, заметили в самый последний момент, когда враг был уже в нескольких сотнях метров. На уходящей к северо-востоку дороге появилось не менее эскадрона неприятельских кавалеристов, да ещё и с пулемётом. Судя по всему, японцы хорошо видели, что им противостоит жалкая кучка солдат – личная охрана Алексеева состояла из семи жандармов – три-четыре офицера, и толпа невооружённых мужиков, поэтому со стрельбой не торопились.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – произнёс старший адъютант наместника, подполковник Болоховитинов. Сняв фуражку, офицер трижды перекрестился, возвратил головной убор обратно на своё место, затем резко повернулся к генерал-адъютанту. – Ваше высокопревосходительство, Евгений Иванович, Христом Богом прошу – уезжайте! Немедленно! Мы задержим врага, сколько сможем!
Алексеев не успел ответить своему адъютанту – противник открыл пулемётный огонь, вынудив важных господ броситься в объятия земли-матушки. Инженер-путеец со своими рабочими без раздумий последовали примеру наместника и его личной охраны, плюхнувшись наземь, кто где стоял. Заметив, что пули свистят немного выше цели, один из жандармов вскочил на облучок и изо всей силы хлестанул лошадей кнутом.
Рванув с места в карьер, лошади понеслись вскачь, и японские пулемётчики тотчас взяли коляску на прицел. Храбрый жандарм едва успел спрыгнуть, закувыркался по земле, словно тряпичная кукла.
Пользуясь моментом, генерал-адъютант со своей свитой стали отползать в сторону, надеясь укрыться в складках местности. Однако спешившиеся вражеские кавалеристы открыли прицельный огонь из винтовок, заставив Алексеева ещё сильнее вжаться в землю.
«…Дурак ты, Евгений Иванович, коли поверил на слово Куропаткину… Надо было уезжать ещё неделю назад, брать Стесселя за шкирку и самому тащить его, гада, к Бицзыво, – наместник хотел было осмотреться вокруг, но не рискнул высунуться из небольшой канавки. Над головой продолжали свистеть пули, иногда шлёпаясь на землю то тут, то там. – Чёрт, видел же во сне коляску с „максимом“ со щитком, запряженную тройкой лошадей… Мчались бы сейчас с ветерком, лихо отстреливаясь от самураев…»
Неожиданно неприятельский пулемёт замолчал, а вражеские кавалеристы, прекратив пальбу, стали спешно вскакивать на своих лошадей. До слуха генерал-адъютанта тотчас донёсся хорошо знакомый размеренный стук детища Хайрама Максима, к которому примешивалось тарахтение какого-то двигателя. Секунд пять спустя «заговорил» ещё один станковый пулемёт, пачками вышибая японских кавалеристов из сёдел, а тарахтение мотора перешло в натужное гудение.
Рискнув, Алексеев всё же высунулся из укрытия, огляделся вокруг. Взгляд сразу же зацепился за французское авто, стоявшее метрах в тридцати от канавки, где притаился наместник.
На авто был установлен «максим» на шкворне, за рукоятками которого восседал офицер в чёрной морской форме и экономно, короткими очередями опустошал ленту. Второй офицер, обмундированный аналогичным образом, прятался за корпусом авто, в быстром темпе стреляя из винтовки.
Где-то рядом взревел ещё один двигатель, и, обернувшись на звук, генерал-адъютант узрел второй автомобиль, подъезжающий к железнодорожному полотну. Этим авто, как и первым, также управлял офицер флота, а вот за пулемётом восседал армеец, пехотный поручик со смутно знакомыми чертами лица.
Автомобиль притормозил всего в каком-то десятке метрах от Алексеева, и, присмотревшись, наместник с удивлением признал в пехотном поручике Виктора Астафьева – изобретателя нескольких технических новинок и личного протеже генерал-адъютанта.
– Ваше высокопревосходительство, не вставайте!!! – во всю глотку заорал Астафьев, сдёргивая со станка «максим». – Дима, разверни авто так, чтобы прикрыть его высокопревосходительство!!!
– Держи ленту и крестовину! – крикнул в ответ офицер-моряк, доставая из-за сиденья какой-то, как показалось наместнику, четырёхлапый якорь, что ли. Следом за «якорем» на землю шлёпнулся металлический короб с запасной лентой с патронами. – Виктор, Алекс с Никитой застряли!
– Выберутся, не маленькие! – отмахнулся поручик, в темпе устанавливая свою четырёхлапую «железяку». Секунду спустя Астафьев водрузил на станок тело пулемёта и припал к рукояткам, подкручивая вертикальную наводку. Наконец, нажал на гашетку: станкач деловито застучал, в темпе пожирая пулемётную ленту. – Дима, давай, давай, жми!
– Евгений Иванович! – чуть ли не в ухо прокричал подполковник Болоховитинов. – Живой!
Едва вокруг перестали свистеть пули, старший адъютант бросился прикрывать наместника своим телом в прямом смысле этого слова. Вдавил Алексеева в землю, видимо, не разобравшись, что японцы уже улепётывают во все лопатки, подгоняемые огнём двух «максимов». Нет, даже не двух, а трёх, или, скорее, четырёх – прислушавшись, генерал-адъютант уловил мерный перестук ещё нескольких пулемётов.
– Леонид Митрофанович, идите, помогайте поручику Астафьеву перезаряжать пулемёт, – приказал наместник, с трудом поднимаясь с земли. – А вы…
– …Прапорщик Фёдоров, ваше высокопревосходительство, – вылезя из-за руля, офицер внезапно схватил Алексеева за руку и увлёк его за кормовую часть автомобиля. Рядом тотчас оказались и два жандарма: подскочили с виновато-облегчённым выражением на лицах, завистливыми взглядами зыркнули на моряка. – Будет лучше, если вы пока посидите здесь. Не дай бог, какой-нибудь недобиток возьмёт, стрельнет наудачу…
– Ладно, не дадим ворогу такого шанса, – усмехнулся генерал-адъютант, уже сообразивший, что своим спасением он обязан Механической роте – так в документах именовался отряд подполковника Телегина. – Скажите, прапорщик, как вы вообще здесь оказались?
– Выдвинулись ещё утром, согласно приказу генерала Кондратенко, в помощь подорванному эшелону, – ответил Фёдоров, деловито щёлкая затвором трофейной винтовки Манлихера. – По прибытии на место выяснилось, что автомобилистам там делать нечего, и Георгий Савельевич приказал ехать к Бэйдахэ, разведать, что там и как… Мы и поехали – все восемь машин лёгкого взвода.
– А где ещё две штуки? – живо поинтересовался наместник, прислушиваясь к резко усилившейся перестрелке южнее взорванного моста. Судя по размеренному стуку нескольких «максимов», к казакам Сахарова и роте Красовского подошли как раз упомянутые авто лёгкого взвода. – Сломались?
– Нет, одну машину мы используем в качестве передвижной мастерской, а на другой ездит подполковник Телегин, – разъяснил офицер, поднося к глазам бинокль. – Поломки случаются… Всё, японцы удрали.
– Не удрали, а отступили, – отрываясь от рукоятей пулемёта, внёс ясность Астафьев. – Ваше высокопревосходительство, какие будут приказания?
– Поручик, отвезите меня к моему поезду на станцию Киньчжоу, – немного подумав, Алексеев решил, что на сегодня ему сполна хватает приключений на одно мягкое место. Со станции же он свяжется с генералом Фоком, командующим сектором обороны на горе Самсон, и потребует объяснить, почему японская кавалерия едва не зашла русским в тыл. Заодно и с генерала Кондратенко хорошо бы спросить за отсутствие на берегу Бэйдахэ пехотного прикрытия, хотя бы одного батальона. – Леонид Митрофанович, садитесь к морякам во вторую машину… Господин Данилов, а вы уводите своих людей отсюда и делайте это побыстрее.
«…Слава богу, что я не прогадал с вложением денег в американскую продукцию. – Авто нещадно подпрыгивало на рытвинах, и генерал-адъютант одной рукой придерживал фуражку, а другой ухватился за рукоять пулемёта. Заодно примерился, прикидывая, можно ли вести прицельный огонь на ходу, в процессе движения. – А вот водитель и стрелок совершенно ничем не защищены, что может привести к печальным последствиям…»
Спустя пару часов наместник и его штаб смогли восстановить примерную картину происшедшего. Выяснилось, что вечером 11 мая неприятельская кавалерия вышла к железной дороге южнее станции Саншилипу, о чём русскому командованию стало известно лишь после полудня следующего дня. Рано утром 12 мая вражеские эскадроны порысили на юг, растекаясь по местности в поисках русских войск.
Два эскадрона двигались по долине Бэйдяхэ, один из них переправился на противоположный берег реки, где японцам и повстречался кортеж с наместником. Три или четыре эскадрона вышли к окраине города Киньчжоу, где вступили в бой с полками 7-й Восточно-Сибирской дивизии генерал-майора Кондратенко. Разумеется, штурмовать Киньчжоу противник не собирался, и после короткого боя вражеская кавалерия отступила на север. Кондратенко тотчас организовал преследование, но русская пехота не имела шансов догнать японских драгун.
В свою очередь генерал Фок, отвечавший за оборону горы Самсон, с опозданием отреагировал на появление у подножья горы неприятеля, в результате чего враг едва не взял в плен самого главного русского военачальника на всём Дальнем Востоке.
Осознав этот факт, командир 4-й Восточно-Сибирской дивизии впал в панику, примчался на станцию Киньчжоу, попросил у Алексеева личной аудиенции и принёс искренние извинения за свою промашку. Извинения были приняты, так как на тот момент генерал-адъютант был сильно обеспокоен ситуацией с отрядом генерала Зыкова и не желал раздувать конфликт из ошибки Фока.
Для выручки отряда Зыкова, которого японцы постепенно отжимали к станции Саншилипу, Алексеев сформировал колонну из двух полков 7-й Восточно-Сибирской дивизии. В состав колонны, командиром которой был назначен генерал Кондратенко, дополнительно включили батарею крупповских 75-мм пушек на конной тяге из числа так называемых китайских трофеев. Поначалу наместник думал придать Кондратенко несколько пулемётных авто, но затем, по совету подполковника Телегина, ограничился четвёркой паровых тракторов, не задействованных в работах по постановке на рельсы сошедших с пути вагонов и паровоза. Забегая вперёд, скажем, что благодаря своевременной помощи Механической роты с её тракторами железнодорожные пути были очищены менее чем за сутки.
Следует заметить, что появление под Киньчжоу Механической роты с её техническими новинками произвело самый настоящий фурор. Солдаты и офицеры, как один, принялись обсуждать достоинства и недостатки самобеглых колясок и бронированных крепостей на колёсах, даже если в глаза не видели ни того, ни другого. По этой причине среди личного состава поползли самые невероятные слухи, подогреваемые рассказами рабочих железной дороги – свидетелями боя с японцами. В результате американские авто, едва ползавшие по пересечённой местности со скоростью в 10–15 кэмэ, в сознании солдат постепенно трансформировались в ощетинившиеся пулемётами колесницы, лихо обгоняющие лошадей.
Тем временем генерал-адъютант окончательно пришёл в себя и принялся раздавать приказы налево и направо. По этой причине колонна генерал-майора Кондратенко выступила в путь вечером, не дожидаясь прибытия приданной ей казачьей сотни. Вместо казаков Кондратенко пришлось послать в разведку четвёрку паровых тракторов, которые ползли по дороге со скоростью пешехода.
Зато когда японский арьергард попробовал остановить механические чудовища ружейно-пулемётным огнём, выяснилось, что вражеские пули бессильны перед их броневой защитой. В свою очередь, ответ русских стал для противника очень неприятным сюрпризом, вторым за день, так как каждый трактор имел на вооружении по два пулемёта и по две пушки Барановского.
Пушки Барановского стояли в спонсонах, сооружённых между передними и задними парами колёс, и имели сектор обстрела примерно в 110 градусов на борт. Несмотря на то что данная схема расположения артиллерии имел определённые минусы – теснота забронированного объёма и, как следствие, невозможность запихнуть в него больше двух человек расчёта – Телегин с Астафьевым в конечном итоге остановились именно на таком варианте установки орудий.
В отличие от пушкарей, сидевших в жуткой тесноте, словно сардины в банке, пулемётчики чувствовали себя самыми настоящими королями. Два «максима» на треногах устанавливались на площадках, смонтированных позади и выше задних колёс, и имели великолепные сектора обстрела почти в 260 градусов каждый. Площадки получили бронирование почти по всему своему периметру, и своей круглой формой походили на стаканы, возвышавшиеся среди кухонной утвари. Далее, на оба пулемёта ставились съёмные броневые щиты, достаточно широкие, чтобы прикрыть пулемётчиков от вражьих пуль.
Экипаж парового трактора состоял из семи человек, в том числе двух офицеров – армейского и флотского, – которые предпочитали восседать в «стаканах» за рукоятями «максимов». Офицер флота, помимо функции пулемётчика, нёс ответственность за техническое состояние сухопутного броненосца, на армейца же возлагалось командование трактором в бою. Забронированные объёмы не позволяли включить в состав экипажа ещё одного офицера, образно говоря, капитана сухопутного корабля, поэтому отсутствие единоначалия периодически приводило к разнообразным казусам.
Ещё одной проблемой бронированных паровиков стала их недостаточная проходимость по пересечённой местности и на мягких грунтах. Пыхтящие и извергающие дым «утюги» частенько застревали в грязи, на песчаной почве, и хорошо ещё, что широкие бортовые спонсоны частенько удерживали трактора от опрокидывания. Исходя из вышесказанного, Телегин пришёл к мысли о необходимости эксплуатировать «броненосцы» в паре, чтобы всегда иметь возможность вызволить застрявший трактор.
В результате из десятка паровиков сформировали два так называемых тяжёлых взвода, по две пары в каждом, и отделение технической поддержки из двух «утюгов». Единственным отличием тракторов этого отделения от «броненосцев» тяжёлых взводов было лишь то, что они таскали за собой два прицепа – с углём и запчастями. В остальном же эти два паровика не имели никаких различий конструкции либо по составу вооружения.
Ночь прошла относительно спокойно, а наступившее утро 13 мая принесло целый ворох новостей, как хороших, так и плохих. Сначала генерал Фок доложил, что 5-й Сибирский стрелковый полк начал отход, и японцы вот-вот появятся на нижних склонах горы Самсон. Затем стало известно о появлении в бухтах Керр и Дипп вражеских миноносцев, принявшихся вытраливать русские мины.
Час спустя пришла телеграмма из Порт-Артура: командующий флотом сообщил об очередном визите неприятельской эскадры адмирала Того. Позднее из штаба флота поступила вторая телеграмма, информировавшая, что под прикрытием броненосцев и крейсеров два японских минзага выставили несколько минных заграждений на дальних подступах к внешнему рейду. Макаров доложил, что он не имел возможности помешать противнику, так как атака истребителей в подобных условиях привела бы к неминуемой гибели русских кораблей.
Наконец, ближе к полудню поступили известия от генерала Кондратенко: полки 7-й Восточно-Сибирской дивизии соединились с отрядом генерала Зыкова. Этот отряд, как выяснилось, под давлением 3-й японской пехотной дивизии ещё вчера вечером сосредоточился на станции Саншилипу, где русские заняли круговую оборону.
В окрестностях Саншилипу блуждала вражеская кавалерия, перерезавшая все линии связи, поэтому Зыков понятия не имел, что ему на выручку послан Кондратенко. В результате встреча двух генералов началась с того, что солдаты из отряда Зыкова обстреляли бронированные трактора, приняв их неприятельские. Затем, к счастью, обе стороны быстро разобрались, кто есть кто, а винтовочные пули не нанесли никакого вреда экипажам головных «утюгов».
После получения этой новости у Алексеева возник соблазн приказать Кондратенко продолжить движение вдоль железной дороги, да ещё и двинуть на север все три полка из дивизии Фока, занимавшие оборону на горе Самсон и её склонах. Однако генерал-адъютант быстро обуздал эмоциональный порыв и отдал приказ командиру 7-й Восточно-Сибирской дивизии отходить вместе с Зыковым обратно к Киньчжоу. В завершение наместник напомнил, что противнику не должен достаться подвижной состав, поэтому со станции Саншилипу следует перегнать как застрявший там эшелон с продовольствием и стройматериалами, так и все отдельно стоящие вагоны.
Ближе к вечеру Алексеев вместе со своим поездом перебрался на станцию Тафашин, куда вскоре прибыли генералы Белый, Смирнов, и Штакельберг. Начальник крепостной артиллерии первым делом пожаловался на флотскую «мафию» – Макарова, Моласа и Меллера, – которые выгребали с трофейных китайских складов всё подряд, да ещё и зарились на содержимое армейских арсеналов.
Комендант крепости, в свою очередь, был недоволен нехваткой солдат для несения гарнизонной службы – в Порт-Артуре осталось всего по одному запасному батальону из дивизий Кондратенко и Фока, плюс пара тысяч ополченцев-добровольцев, которым выдали оружие, но так и не зачислили в штат.
Лишь барон фон Штакельберг ни на кого не жаловался и не высказывал своего недовольства – ему хватало проблем со своим собственным здоровьем, и он сквозь пальцы смотрел как на раскатавших губу моряков, так и на надувающих щёки армейцев.
День 14 мая начался с канонады у подножья горы Самсон – японцы начали прощупывать русскую оборону. Затем у входа в бухту Керр появилась пара вражеских кораблей, опознанные как «Такао» и «Сайен», плюс полдюжины малых миноносцев.
Миноносцы вновь приступили к тралению русских мин, а старый китайский трофей принялся обстреливать берег. Судя по всему, неприятель вёл огонь по местам предполагаемого сосредоточения русских войск, которые оставили побережье бухты Керр ещё вчера вечером. Кстати говоря, ближе к вечеру 14 мая у мыса Гупера объявился ещё один китайский трофей – броненосец «Чин-Иен», с которого на берег был высажен небольшой шлюпочный десант.
Почувствовав за спиной поддержку флота, японская пехота осмелела и, шаг за шагом продвигаясь вдоль берега, во второй половине дня вышла к заливу Талиенвань. Здесь самураев встретил огонь восьмидюймовых орудий канонерских лодок «Кореец» и «Манджур», совершивших пару дней назад переход в Далянь. Противнику, разумеется, не понравилось, что его встречают градом крупнокалиберных снарядов, и за полчаса до захода солнца к острову Сяошаньдао подошли броненосные крейсера «Касуга» и «Ниссин», сопровождаемые четвёркой истребителей.
Зная, что проходы в сам залив хорошо прикрыты несколькими рядами мин, японцы не стали рисковать, открыв огонь с очень большой дистанции. Снаряды «итальянцев» падали неточно, с сильным рассеиванием, однако обстрел всё же вынудил капитанов 2-го ранга Беляева и Кроуна увести свои канлодки к Талиенваню. «Касуга» и «Ниссин», в свою очередь, после наступления тёмного времени суток предпочли исчезнуть за горизонтом: видимо, их командиры всерьёз опасались торпедных атак со стороны русских миноносцев и минных катеров.
Забегая вперёд, скажем, что утром 15 мая Кроун с Беляевым получили приказ вернуться обратно в Порт-Артур. Оба офицера очень удивились, так как для орудий их канонерок хватало целей на берегу полуострова Дагушань, но приказ есть приказ, и сутки спустя «Манджур» с «Корейцем» встали к стенке в Восточном бассейне. Там их уже ожидал инженер Вешкурцев с бригадой питерских мастеровых, которого неожиданно оторвали от ремонтных работ на «Пересвете».
