Глава 16
Известие о сражении Владивостокского отряда с Камимурой застигло генерал-адъютанта по пути из Харбина в Мукден, где обосновались Куропаткин и его ставка. По мере прочтения достаточно подробной телеграммы Витгефта о ходе боя, наместник почувствовал нарастающий прилив злости и раздражения.
На следующей станции Алексеева догнала ещё одна телеграмма из Владивостока, на этот раз от Греве. Начальник порта информировал, что по его предварительной оценке «Победе» понадобится почти месяц ремонта, а исправление повреждений «Громобоя» и «России» займёт две-три недели минимум. Сие означало, что тактическая победа контр-адмирала Витгефта обернулась стратегическим поражением, так как в ближайшем будущем Макаров не сможет рассчитывать на активные действия русских кораблей на коммуникациях врага в Японском море.
Надеяться же на Иессена, которого зарубежная пресса с маниакальным упорством «топила» на страницах своих газет каждый божий день, было бы наивностью чистой воды. В последнее время отряд Иессена словно в воду канул, о нём не было ни слуху ни духу, и наместник подозревал, что «Ретвизан» ушёл далеко на юг, чтобы исправить полученные за время крейсерства повреждения.
Потеряшка Иессен вскоре нашёлся, причём совершенно неожиданно, и в том районе моря, где его меньше всего ожидали встретить. Вечером 27 марта, когда Алексеев на пару с Куропаткиным изволили совместно ужинать, входная дверь в вагон с грохотом распахнулась, впуская генерал-майора Флуга.
Возбуждённо-взволнованный начальник походного штаба наместника протянул генерал-адъютанту только что полученную телеграмму из штаба флота в Порт-Артуре, почему-то подписанную Безобразовым. Пробежав глазами листок бумаги, Алексеев почувствовал, что задыхается, расстегнул воротник мундира, затем попросил Василия Егоровича зачитать текст телеграммы вслух.
Здесь следует сделать небольшое отступление и рассказать о том, как развивались события в крепости Порт-Артур и у берегов Квантунского полуострова после сражения 16 марта. Не щадя своего здоровья, сразу же после боя Макаров посетил все корабли, получившие повреждения, чтобы оценить степень ущерба.
Картина, представшая взору вице-адмирала, не радовала – ремонт требовался практически всем крейсерам и броненосцам, поучаствовавшим в баталии. Особенно сильно пострадали «Пересвет», «Цесаревич», а также «Баян» и «Богатырь». Для заделки подводных пробоин на вышеупомянутых крейсерах в порту началось спешное сооружение кессонов, ибо единственный док был занят «Палладой».
Порт не имел возможности справиться с огромным объёмом работ, навалившихся буквально в один день, и адмирал Макаров был вынужден признать, что 1-я Тихоокеанская эскадра фактически потеряла свою боеспособность. Ситуацию немного скрасило прибытие 31 марта из Санкт-Петербурга нескольких десятков квалифицированных мастеровых различных специальностей, которых сразу же «бросили в бой».
Не видя никакого иного выхода, командующий флотом обратился к экипажам с призывом осваивать рабочие специальности и помогать всеми силами с ремонтом своих кораблей. На призыв вице-адмирала откликнулись не только сотни матросов, но и многие офицеры, не желавшие сидеть сложа руки, в ожидании очередного визита японцев.
Среди личного состава эскадры вот уже несколько недель наблюдался небывалый подъём боевого духа – почти ежедневно в штаб Безобразова поступало множество рапортов с предложениями по разным техническим и организационным вопросам. Предлагалось множество самых разнообразных проектов и идей, некоторые из которых – например, ввод в строй хотя бы одной подводной лодки инженера Джевецкого – были приняты к дальнейшей разработке.
После сражения 16 марта противник целую неделю не появлялся в окрестностях Порт-Артура в светлое время суток, усыпляя бдительность русских моряков. Отказ от активных боевых действий днём японцы компенсировали интенсивными ночными походами своих истребителей, которые еженощно выставляли минные банки на дальних подступах к гавани.
Русское командование быстро догадалось, чем может обернуться для флота ночная суета самураев в трёх-пяти милях от берега, и начало принимать ответные меры. Поразмышляв пару дней, Макаров и Безобразов пришли к выводу, что попытки помешать японцам устанавливать минные заграждения могут обернуться очередными потерями, так как в ночном бою очень велик фактор непредсказуемости.
Предыдущие ночные бои на внешнем рейде показали, что враг обладает должным желанием драться и готов к размену своих истребителей на корабельный состав русской эскадры. По этой причине в штабе флота было принято решение начать ежедневное траление акватории у входа на внутренний рейд и нескольких фарватеров, ведущих в открытое море. Отряд траления, подчинявшийся Рейценштейну и состоявший из номерных миноносцев и минных катеров, был усилен всеми исправными истребителями 2-го отряда, а также портовыми пароходами «Новик», «Инкоу», и «Талиенван».
Траление фарватеров началось 20 марта, и в первый же день работ русские моряки «выудили» с полдюжины японских мин. Работы по очистке фарватеров продолжились и в следующие три дня, не встретив никакого противодействия со стороны противника. Однако японцы, как выяснилось позднее, с помощью шпионов получили информацию о работе трального каравана и разработали операцию по его уничтожению.
Утром 24 марта шесть истребителей 2-го отряда, как обычно в последние дни, тремя парами выдвинулись в головной дозор, обеспечивая флотилию номерных миноносцев и грунтоотвозных шаланд. Видимость оставляла желать лучшего: серая дымка то и дело заволакивала горизонт, ограничивая видимость парой десятков кабельтовых. Отойдя в море, тралящий караван угодил в полосу тумана и вышел из неё лишь минут через сорок.
Спустя час сигнальщики «Страшного» разглядели в туманном мареве два парохода, идущие на ост проливом Ляотешань. Командиру «Страшного» показалось подозрительным, что оба судна идут почти в кильватер друг другу, оставляя за кормой слишком много дыма. К тому же с некоторых пор нейтралы старались держаться как можно дальше от Порт-Артура, предпочитая путь вдоль побережья Шаньдуна.
Предупредив лейтенанта Сергеева – командира «Стерегущего», – капитан 2-го ранга Юрасовский направил свой корабль на сближение, как ему показалось, с китайскими пароходами. Подойдя к подозрительным транспортам примерно на двадцать кабельтовых, кавторанг Юрасовский неожиданно увидел, как из полосы тумана один за другим выныривают характерные четырёхтрубные силуэты. «Китайские» же пароходы оказались хорошо замаскированными японскими вспомогательными крейсерами, изображавшими нейтральные суда.
«Страшный» резко отвернул в сторону, выстрелил из кормового орудия и увеличил ход, ложась на обратный курс. Четвёрка японских истребителей тотчас бросилась в погоню, а вспомогательные крейсера противника сбросили маскировочные щиты и открыли огонь из своих 120-мм орудий.
Корабль Юрасовского имел хорошие шансы на спасение, так как японским истребителям требовалось время, чтобы развить требуемую скорость, но в данном конкретном случае капризная Фортуна благоволила комендорам Страны восходящего солнца. Прямое попадание 120-мм снаряда в котельное отделение лишило «Страшный» хода, после чего противник смог приблизиться на несколько кабельтовых. Бой превратился в избиение неподвижного русского корабля сразу четырьмя врагами.
На выручку «Страшному» примчался «Стерегущий», с ходу открыл огонь, пытаясь отвлечь японцев от повреждённого истребителя. Чуда, увы, не произошло – в коротком и ожесточённом бою враг засыпал оба русских миноносца снарядами, превратив их в едва державшиеся на плаву развалины.
Когда избитый «Страшный» прекратил отвечать на залпы противника, японцы предприняли попытку взять корабль на абордаж. Абордаж не удался – запершиеся в машинном отделении уцелевшие русские моряки открыли кингстоны, и истребитель капитана 2-го ранга Юрасовского ушёл ко дну под гордо развевавшимся Андреевским флагом.
Покончив со «Страшным», враг с удвоенными силами навалился на его систершипа. Японцы расстреливали «Стерегущий» с трёх сторон, торопясь покончить с ним до подхода подкрепления. На помощь кораблю лейтенанта Сергеева из бухты Белого Волка уже мчались дозорные «Сердитый» и «Смелый», со стороны внешнего рейда спешили «Диана», «Аскольд» и три дежурных истребителя 1-го отряда. Открыли огонь береговые батареи, пытаясь достать противника хотя бы на излёте.
К врагу также подходило подкрепление в лице 3-го боевого отряда контр-адмирала Девы – четыре крейсера – и 2-го отряда истребителей. Однако оба японских отряда находились в девяти милях от места боя, в то время как «Аскольд» с «Дианой» уже приблизились на пятьдесят пять кабельтовых и продолжали сокращать расстояние.
Исходя из обстановки, капитан 1-го ранга Асайя был вынужден отдать приказ своим кораблям – 1-му отряду истребителей – прекратить избиение «Стерегущего», и начать отход на соединение с Девой. Под защиту крейсеров 3-го боевого отряда на всех парах спешили и вспомогательные крейсера «Гонконг-мару» и «Ниппон-мару», великолепно сыгравшие в этом бою роль приманки. Пустив напоследок в русский корабль парочку торпед, японцы развернулись и, увеличив ход до двадцати пяти узлов, вышли из боя.
«Сердитый» и «Смелый», первыми подоспевшие к месту трагедии, обменялись несколькими выстрелами с «Оборо», после чего занялись спасением уцелевших членов экипажа «Стерегущего». Когда к месту боя подошли «Аскольд» и «Диана», истребитель лейтенанта Сергеева уже четверть часа как скрылся под водой. «Сердитому» и «Смелому» удалось спасти всего с десяток израненных моряков, среди которых не оказалось ни одного офицера.
Русские крейсера некоторое время преследовали отходящего врага, но «Диана» не могла выжать из своих машин более восемнадцати с половиной узлов, поэтому капитан 1-го ранга Грамматчиков был вынужден отказаться от намерения отомстить японцам за гибель боевых товарищей. К тому же после боя 16 марта «Аскольд» всё ещё не побывал в доке и не мог похвастаться высокими скоростными характеристиками – пятитрубник был способен поддерживать ход всего в двадцать узлов, то есть столько же, сколько могли выжать и крейсера Девы.
Теоретически у «Аскольда» имелся шанс догнать и потопить «Гонконг-мару» и «Ниппон-мару», но пару дней назад Грамматчиков получил строгое указание от Макарова не подвергать свой корабль излишнему риску. Так уж получилось, что к тому моменту в составе 1-й Тихоокеанской эскадры имелось всего два боеготовых крейсера, одним из которых являлось детище фирмы «Германия». Остальные порт-артурские крейсера, в том числе и быстроходные «Новик» с «Богатырём», спешно ремонтировались в Восточном бассейне.
Для расследования обстоятельств гибели «Страшного» и «Стерегущего» была организована специальная комиссия при штабе флота, которую возглавил контр-адмирал Молас. Комиссия пришла к выводу, что потеря двух истребителей стала следствием недооценки противника, точнее применение врагом обмана и военной хитрости. Увы, но никто из членов комиссии не рискнул напомнить командующим эскадрой и флотом об указании наместника, запрещавшего посылку истребителей на задание парами и поодиночке. Вновь назначенные командующие эскадрой и флотом позабыли о старом приказе Алексеева, и в конечном итоге это привело к трагедии.
После гибели «Страшного» и «Стерегущего» в штабе флота вспомнили о полутора десятках рапортов от офицеров-миноносников, в которых излагались различные идеи по усилению вооружения своих кораблей. Рассмотрев все поданные предложения, Макаров дал ход рапорту лейтенанта Максимова, недавно назначенного командиром «Бесшумного». После этого на порт-артурских истребителях принялись в срочном порядке заменять одну пару 47-мм «хлопушек» на две десантные пушки системы Барановского, в боекомплект которых входили и шрапнель, и чугунные гранаты. Эта вынужденная и часто критикуемая мера позволила хотя бы частично компенсировать ничтожный фугасный эффект 47-мм снарядов, остро проявившийся во время скоротечных ночных боёв с японцами.
Ночь на 27 марта выдалась тихой и спокойной, и, казалось, ничего не предвещает неприятностей. Около пяти часов утра радиотелеграфисты «Полтавы» и «Аскольда» неожиданно выловили в эфире позывной «Ретвизана», а затем приняли радиограмму за подписью Иессена. Спустя четверть часа контр-адмирал вновь вышел в эфир, сообщив, что его отряд отбивается от нескольких вражеских миноносцев, и по этой причине вынужден изменить курс.
С береговых батарей действительно наблюдали на горизонте частые вспышки орудийных залпов, а над морем слышался хорошо различимый гул артиллерийской канонады. На борт «Полтавы» примчались адмиралы Макаров, Безобразов и Молас, принялись поздравлять друг друга. Капитан 1-го ранга Грамматчиков получил приказ выйти в море для встречи отряда, возвращающегося из двухмесячного рейдерства.
Через полчаса с борта «Ретвизана» поступила третья радиограмма, сообщавшая, что русские корабли успешно отразили минные атаки японцев и теперь идут в Порт-Артур. К сожалению, пребывавшее в радостной эйфории командование флота запоздало сообразило, что новый, проложенный Иессеном курс проходит по краю своего же, русского минного поля. В результате радиотелеграфисты «Полтавы» попросту не успели передать приказ Макарова застопорить ход и ожидать прибытие лоцмана. Корпус крейсера «Боярин» соприкоснулся с «рогатой смертью» в тот самый момент, когда «Аскольд» в сопровождении двух истребителей уже почти вышел на внешний рейд.
Потеряв ход, «Боярин» тонул крайне медленно, словно не желал отправляться на дно, и в конечном итоге продержался на плаву до подхода помощи из Порт-Артура. Штаб флота отправил в район подрыва «Диану», истребители 1-го отряда, номерные миноносцы, буксир «Силач». Адмирал Макаров вышел в море на борту «Бдительного», намереваясь лично командовать спасательной операцией.
Течение увлекло дрейфовавший без хода крейсер к центру минного заграждения, и первая попытка завести буксирный конец чуть не привела к очередной трагедии: на мине едва не подорвался «Бдительный» с самим командующим флотом на борту. Лишь около одиннадцати часов дня команде «Силача» удалось взять «Боярина» на буксир и вывести того с минного поля.
По пути в гавань буксирный конец обрывался целых три раза, и каждый раз русские моряки заводили его заново. Видимо, Нептун очень не желал отпускать облюбованную им добычу, иначе сложно объяснить то, каким образом буксирный пароход миновал мину, угодившую под днище крейсера.
После второго взрыва адмиралу Макарову стало ясно, что корабль спасти не удастся: «Боярин» погружался кормой, а до входа в гавань оставалось ещё около двадцати кабельтовых. Недолго думая, командующий флотом приказал лейтенанту Балку-2-му тащить крейсер прямиком к берегу Тигрового полуострова, а лейтенанту Хмелёву – готовиться в любой момент снять с тонущего корабля остатки его экипажа.
Командиру «Силача» удалось совершить невозможное – посадить «Боярина» на грунт на глубине всего лишь пять-восемь метров, что позднее позволило демонтировать с крейсера его артиллерийское вооружение и достать из воды часть боекомплекта. К сожалению, при посадке на грунт корпус корабля получил дополнительные повреждения, и его подъём в условиях военного времени не представлялся возможным.
Подрыв крейсера на своём собственном минном поле стал образцом и апофеозом некомпетентности высшего командного состава русского флота. Более того, драматическая гибель «Боярина» имела далеко идущие последствия.
Около полудня, в разгар спасательной операции, к Порт-Артуру наведалась парочка японских двухтрубных крейсеров. Продефилировав туда-сюда в восьми десятках кабельтовых от русских кораблей, «Кассаги» и «Такасаго» тихо и мирно растворились за горизонтом.
Спустя несколько часов после визита Девы весь командный состав Соединённого флота получил известие, что неуловимый и смертельно опасный «Ретвизан» наконец-то обнаружен у Порт-Артура. Эта весть вызвала вздох облегчения у вице-адмиралов Того и Катаоки, которых МГШ назначил виновными за артиллерийский обстрел железной дороги в районе Хамамацу, проведённый несколько дней назад русскими кораблями. Информация об этой, наиболее громкой операции Иессена тщательно скрывалась от мировой прессы, а причинённый обстрелом ущерб приписывался взрыву поезда, перевозившего боеприпасы для японской армии.
Призрак вездесущего русского броненосца наконец-то перестал пугать командиров и экипажи «Акицусимы», «Чиоды», «Сумы» плюс доброго десятка вспомогательных крейсеров. Перевели дух и команды канонерских лодок 8-го боевого отряда, на которых возлагалась оборона Кобе, Йокогамы и других крупных портов Японии. Хотя воинственные потомки самураев были готовы в любой момент отдать свои жизни во имя своего божественного императора, никто из японских моряков не желал гибнуть без шансов нанесения неприятелю хоть какого-нибудь урона. Именно такой сценарий мог легко воплотиться в жизнь, к примеру, в случае встречи «Ретвизана» с посудинами типа «Кацураги» или «Такао».
Наконец, в самом Порт-Артуре, точнее, на борту ненавидимого самураями броненосца, разыгрались нешуточные страсти. Будучи на взводе из-за потери «Боярина» буквально в паре шагов от родимой русской базы, Иессен взял да и высказал Макарову с Безобразовым в глаза всё, что он думает об организации морской обороны крепости. Разозлившийся контр-адмирал в выражениях не постеснялся, в результате чего был отстранён от командования и съехал на берег, провожаемый сочувственными взглядами моряков и офицеров «Ретвизана».
Спустя несколько часов в Мукден пришла телеграмма от ротмистра Проскурина, в которой тот проинформировал генерал-адъютанта о серьёзном конфликте между флотоводцами. Данный конфликт, по словам жандарма, мог аукнуться расколом среди офицеров, не говоря уже о падении дисциплины у нижних чинов. Алексеев, с некоторых пор доверявший мнению Проскурина, согласился с доводами ротмистра и попросил Макарова об одном личном одолжении.
Вице-адмирал не мог отказать наместнику, поэтому уже на следующий день Иессен получил предписание отбыть во Владивосток, где его ждала должность командующего отдельным отрядом. Прежний командующий Владивостокским отрядом – Витгефт – убыл в отпуск для восстановления здоровья. После боя с Камимурой врачи извлекли из бедра контр-адмирала три осколка, после чего рекомендовали Вильгельму Карловичу не нагружать раненую ногу в течение ближайших нескольких недель.
Спустя три дня после вышеописанных событий в штаб флота поступила телеграмма из Манилы, сообщавшая о заходе в этот филиппинский порт вспомогательного крейсера «Ангара». Русские моряки в авральном порядке загрузили триста тонн угля, закупленного российскими агентами, после чего корабль капитана 2-го Сухомлина спешно покинул Манильскую бухту. Японский консул от имени своей островной империи заявил решительный протест, но американские власти оставили без внимания демарш разъярённого дипломата. Ещё через пару дней капитан голландского судна сообщил, что он видел «Ангару» в Южно-Китайском море. Трёхтрубный вспомогательный крейсер на всех парах нёсся на север, догоняя небольшой японский пароходик…
Утром 1 апреля протяжный гудок паровоза возвестил, что в Порт-Артур прибывает личный поезд наместника. Покидая вагон, генерал-адъютант с удивлением огляделся по сторонам: из флотских чинов наместника встречали лишь контр-адмирал князь Ухтомский и капитан 1-го ранга Эбергард. Морские офицеры стояли чуть поодаль от плотной группы армейских военачальников, среди которых не наблюдалось Стесселя.
Судя по отсутствию Стесселя, генерал-лейтенант уже получил от Куропаткина известие о своём переводе на новую должность – командовать 1-м Сибирским корпусом. Честно говоря, вновь назначенный главком сухопутных сил в Маньчжурии долго не мог взять в толк, по какой такой причине Алексеев добивается перевода хорошо зарекомендовавшего себя военачальника.
Генерал-адъютант, кстати, и сам не мог найти рациональное объяснение своей неожиданно возникшей антипатии к Стесселю, поэтому просто попросил Куропаткина оказать ему услугу, и всё тут. Тонко прочувствовав ситуацию, бывший военный министр моментально произвёл рокировку генерал-лейтенантов, назначив командиром 3-го Сибирского корпуса барона фон Штакельберга.
Находясь в прекрасном расположении духа, наместник поздоровался за руку и переговорил с каждым из армейских чинов. Наконец, дошёл черёд и до моряков. Поприветствовав Алексеева, Ухтомский принёс извинение за отсутствие на вокзале флотского начальства: Безобразов с Моласом с раннего утра пропадали в порту, а Макаров и Рейценштейн вышли в море, чтобы посмотреть на испытание трала-отводителя, изготовленного по проекту самого командующего флотом. Враг не терял времени, каждую ночь устанавливая на подходах к Порт-Артуру десятки мин – намного больше, чем русские моряки успевали вытралить за день.
По окончании церемонии генерал-адъютант первым делом озаботился посещением «Ретвизана», чтобы переговорить с командным составом этого броненосца, задать пару-тройку вопросов нижним чинам. Одно дело – откровенный ночной разговор на захолустном железнодорожном полустанке с обозлённым контр-адмиралом Иессеном, и совсем другое – мирная и обстоятельная беседа с командиром и офицерами корабля. Как ни крути, а почти двухмесячное крейсерство «Ретвизана» стало для японцев не меньшей оплеухой, чем подрыв и гибель на русских минах нескольких боевых единиц Объединённого флота.
Приехав в порт, наместник огляделся по сторонам, мысленно поблагодарив Бога за то, что тот послал в Порт-Артур именно Макарова. Восточный бассейн был забит ремонтирующимися кораблями, а территория порта до жути напоминала строительную площадку: штабеля брёвен и балок, из которых здесь же, на месте, сооружали кессоны, пыхтение паровых кранов, перестук топоров и лязг железа. Плавучие краны и баржи облепили «Баян», «Пересвет», «Цесаревич» и «Севастополь», на «Полтаве» под грохот кувалд демонтировали из повреждённой башни шестидюймовые орудия.
Посреди всего этого бедлама, не обращая внимания на окружающую суету, жарко спорили подполковник Меллер и адмирал Безобразов. По трапу, ведущему на палубу «Баяна», с рулоном чертежей подмышкой поднимался инженер Кутейников. Над шканцами броненосного крейсера нависал жирафообразный плавучий кран, поднимая в воздух тело 75-мм пушки Канэ вместе с её станком.
– Кхм… Здравствуйте, господа! – незаметно подкравшись сзади, Алексеев громким голосом поприветствовал спорщиков. – Что же это вы, Пётр Алексеевич, вместе со Степаном Осиповичем не встретили меня на вокзале?
– Ох, ну, и напугали же вы, Евгений Иванович, – вздрогнул Безобразов, моментально обернувшись всем телом. Машинально пожал протянутую генерал-адъютантом руку. – Добрый день…
– Здравствуйте, Александр Петрович, – наместник обменялся рукопожатием с Меллером. – Не желаете ли поведать мне, о чём это вы оба столь азартно спорите? Глядишь, и я подкину какую-нибудь идейку.
– Мы как раз занимаемся воплощением в жизнь некоторых из ваших идей. Если точнее – творчески развиваем ваши задумки по усилению вооружения кораблей, – на полном серьёзе ответил командующий эскадрой и после небольшой паузы продолжил: – Проанализировав последний бой с Того, Степан Осипович пришёл к выводу, что «Баян» очень сильно уступает крейсерам аналогичного класса нашего визави. В результате родилась мысль снять с верхней палубы восемь семидесятипятимиллиметровок, заменив их шестидюймовками…
– Последние мы решили позаимствовать у «Варяга», который невозможно отремонтировать при таком цейтноте времени, – с этими словами Безобразов махнул рукой инженеру Кутейникову. – Николай Николаевич, спуститесь вниз, пожалуйста, покажите Евгению Ивановичу ваши чертежи с документацией!
– Давайте лучше мы все с вами поднимемся на борт, – произнёс Алексеев, направляясь к трапу. – Заодно я сам всё увижу своими собственными глазами… Те стодвадцатимиллиметровки, которыми довооружены «Паллада» с «Дианой», так и останутся на «богинях»?
– Совершенно верно, на них, родимых, – подтвердил Меллер, а затем едва не взмолился в голос: – Ваше высокопревосходительство, пожалуйста, попросите в Адмиралтействе ускорить вопрос с доставкой в Порт-Артур шестидюймовок Канэ. Может, хоть вас там послушают…
– Прошу вас, Александр Петрович, не сыпьте соль на раны, – тяжело вздохнул наместник, вспомнив об эшелонах с морскими минами, которые отправили из Севастополя и Санкт-Петербурга. Эти два состава ждали на Дальнем Востоке, считая дни, а Авелан даже пальцем не пошевелил, чтобы хоть как-то ускорить процесс доставки мин. Переваливал всю ответственность на нерасторопность железнодорожного начальства и пообещал погрузить новую партию мин на корабли 2-й Тихоокеанской эскадры. – Кстати, как там дела с пробоиной на «Палладе»? Когда её, наконец, выведут из дока?
– Мы здесь посоветовались со Степаном Осиповичем и решили поскорее освободить док. Дальнейший ремонт «Паллады» будет продолжен на плаву с помощью кессона, – кашлянув, ответил командующий эскадрой. – Иначе нельзя – и так уже собралась целая очередь из крейсеров: «Новик», «Богатырь», да и на «Аскольде» не помешало бы заделать пару пробоин… Ещё мы намерены взять часть «варяговских» шестидюймовок и поставить четыре дополнительных орудия на верхней палубе «Богатыря». Вместо семидесятипятимиллиметровок Канэ.
– Хм, хорошая задумка… В итоге у «Богатыря» выйдет по семь шестидюймовок на один борт, – припомнив, что погонные пушки «Победы» и «Пересвета» в конце концов также перекочевали на борт корабля капитана 1-го ранга Стеммана, генерал-адъютант одобрительно кивнул головой. – Вместе с башенными это даст бортовой залп из одиннадцати орудий – будет чем «порадовать» японцев… Проблемы с остойчивостью и подачей решили?
– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! – выпалил командир «Баяна», подбежав к остановившимся у кормовой башни адмиралам. – Извините, не успел встретить у трапа.
– Здравствуйте, Роберт Николаевич. Обойдёмся без официоза, – Алексеев протянул Вирену руку. – Давайте, ведите нас, рассказывайте и показывайте, что и как… Я хочу увидеть всё, как есть, без утайки.
– Катер командующего флотом! – прокричали с грот-мачты. – Ваше благородие, на подходе катер командующего флотом!
– Спустить трап по правому борту! – тотчас донёсся зычный голос вахтенного офицера. – Живее, живее!
– Ну, вот и Степан Осипович пожаловали, как раз вовремя, – улыбнулся Безобразов. – Роберт Николаевич, готов ли большой кессон?
– Мастера обещают со дня на день, – бодрым голосом отрапортовал капитан 1-го ранга. – А пока мои моряки работают в малом, том, что построен для заделки пробоины на сорок девятом кормовом шпангоуте.
– Это где пробоина от шестидюймового снаряда? – уточнил вице-адмирал, затем сам же пояснил для наместника: – Во время боя с «Якумо» и «Адзумой» под пояс угодила пара снарядов – восьмидюймовый и шестидюймовый, видимо, бронебойные. Ещё три попадания успешно отразила бортовая броня… А вот в каземат прилетело серьёзно – двенадцать дюймов с «Асахи»… Роберт Николаевич, напомните нам, сколько было разбитых орудий в том каземате?
– Прямое попадание уничтожило две семидесятипятимиллиметровые пушки, а ещё одна оказалась серьёзно повреждена, – слегка нахмурившись, доложил Вирен. – Крейсер потерял ещё три орудия аналогичного калибра – два на верхней палубе и одно погонное. Уничтоженные орудия в каземате уже заменены взятыми из резерва порта…
– …Здравствуйте, Евгений Иванович, – от трапа послышался хорошо знакомый голос, и на палубу поднялся адмирал Макаров, собственной персоной. – Извините, что никто из нас не встретил вас на вокзале – работы у нас здесь, как видите, невпроворот.
– Полно вам извиняться, Степан Осипович. Я же понимаю, что вы не просто так вынуждены выходить в море лично, – генерал-адъютант улыбнулся, обменявшись рукопожатием с командующим флотом. – Господа, предлагаю не терять времени на политесы…
В следующие полчаса Алексеев получил возможность лицезреть все разрушения, полученные «Баяном» за время последнего боя с эскадрой Того. После этого наместник и оба вице-адмирала навестили «Богатырь», «Новик», «Севастополь», «Полтаву» и, наконец, «Пересвет». Вечером пожаловали на «Цесаревич», которым командовал великий князь Кирилл Владимирович.
Представитель царствующей династии, к удивлению генерал-адъютанта, каким-то чудом умудрялся справляться со своими должностными обязанностями. Пил Кирилл Владимирович по-чёрному, нажирался, словно сапожник, по вечерам в компании со своим братцем Борисом. Тем не менее, несмотря на постоянные поражения в борьбе с зелёным змием, великий князь каждое утро появлялся на мостике броненосца, где, дыша перегаром, упрямо вникал во все текущие дела. Затем, обычно после пяти часов дня, Кирилл Владимирович удалялся в адмиральский салон, чтобы утром, словно привидение, вновь возникнуть на мостике корабля. Все – от командующего флотом до последнего матроса – понимали, что реально делами на «Цесаревиче» руководит старший офицер, капитан 2-го ранга Шумов, а в случае боя командование броненосцем примет на себя кто-нибудь из флагманов эскадры.
Поздним вечером, посетив «Ретвизан», Алексеев и сопровождающие его лица наконец-то добрались до дворца наместника. Здесь генерал-адъютанта уже ожидал сервированный на десяток персон стол, над которым витали соблазнительные ароматы горячих блюд. Не теряя времени, наместник и его свита налегли на еду, возобновив разговор о делах лишь за чаем.
Во время чаепития командующий флотом принялся рассказывать о проведённом днём испытании трала-отводителя, призванного не допустить прямого контакта вражеских мин с корпусом корабля. Испытание прошло не совсем удачно, и виной тому являлись как недостаточная прочность материала, из которого был изготовлен образец, так и недоработки в самой конструкции. С другой стороны, Макаров не собирался отказываться от перспективной, по его мнению, идеи и намеревался через пару-тройку дней возобновить испытания модернизированного варианта трала-отводителя.
Обсуждение проблем противодействия японским минам плавно перетекло к теме укрепления своих собственных оборонительных минных заграждений. Вступив в войну, русский флот столкнулся с очередной, непредусмотренной предвоенными планами проблемой – с быстрым расходованием и, как следствие, с нехваткой на складах крепости морских мин. Наличного запаса едва хватило для установки заграждений на подходах к Дальнему – в Талиенванском заливе – и в водах Квантунского полуострова вообще. Катастрофа «Енисея» сильно сократила остатки предвоенного запаса, после чего на эскадре с трудом удалось наскрести жалкую сотню мин.
В Адмиралтействе пообещали обеспечить потребности Тихоокеанского флота к июню месяцу, не ранее. В сложившейся ситуации Алексеев принял единственно правильное решение – с максимально возможной скоростью организовал доставку в Порт-Артур боезапаса со складов Владивостокской крепости. Эшелон с морскими минами был отправлен из Владивостока ещё двадцать седьмого марта, но он столь медленно полз по просторам Маньчжурии, что Макаров не выдержал и начал бомбардировать железнодорожное начальство гневными телеграммами.
Ближе к полночи наместник и адмиралы перешли к обсуждению тактических планов и перспектив победить до прихода подкреплений с Балтийского моря. Здесь, к величайшему сожалению военачальников, всё упиралось в недостаточные ремонтные мощности пункта дислокации 1-й Тихоокеанской эскадры.
По состоянию на 2 апреля вице-адмирал Безобразов мог в течение четырёх часов вывести в море всего лишь три эскадренных броненосца и пару крейсеров. В строю находилось полтора десятка исправных и готовых к бою истребителей, в основном иностранной постройки, да ещё пяток канонерских лодок. С этими силами, по мнению Макарова, невозможно было даже думать о завоевании господства на море, не говоря уже о полной победе над врагом.
Японцы, по оценкам русского командования, без проблем могли выставить в линию четыре броненосца, добавив к ним такое же количество броненосных крейсеров. Это не считая минимум десятка малых бронепалубных крейсеров и двух десятков миноносцев и истребителей. Степан Осипович, впрочем, не преминул заметить, что воюют не числом, а умением, и в самом ближайшем будущем он постарается показать адмиралу Того, как это делается.
В то время как русские военачальники искали выход из тактического цейтнота, в тысяче миль от Порт-Артура капитан 1-го ранга Трусов записал на счёт своего отряда ещё один уничтоженный японский угольщик. А на рассвете, спустя несколько часов после потопления угольщика, «Рюрик» и «Лена» были обнаружены крейсером «Сума». Ввиду явного неравенства сил, капитан 1-го ранга Цучия не стал спешить с началом боя, предпочтя дождаться подхода остальных кораблей 6-го боевого отряда.
Командир русского броненосного крейсера быстренько сообразил, что японцы просто так в одиночку по океану не шастают, и попросил старшего судового механика совершить чудо. Взяв курс на норд-ост, «Рюрик» выжал из своих стареньких машин целых семнадцать узлов хода, но так и не смог сбросить с хвоста погоню. Более того, во второй половине дня к «Суме» присоединилась «Цусима», опознанная сигнальщиками как «Нийтака».
Затем русские радиотелеграфисты услышали переговоры ещё двух японских крейсеров, находившихся где-то поблизости, буквально в двух десятках миль. Дело принимало очень скверный оборот, и командир отряда приказал передать кавторангу Берлинскому условный сигнал, который приводил в действие план, разработанный как раз для подобного экстренного случая. Прибавив пару узлов, «Лена» стала медленно удаляться на север, оставляя «Рюрик» в компании с двумя «японцами».
К удивлению Трусова, «Сума» изменила курс, начав преследование русского вспомогательного крейсера. «Цусима» же продолжала держаться поодаль, с помощью радиотелеграфа наводя на «Рюрик» двух очень серьёзных противников – «Касугу» и «Ниссин». Примерно за час до заката солнца сигнальщики засекли на горизонте мачты и трубы, которые принадлежали военным кораблям.
Гонка продолжалась, хотя погода существенно ухудшилась: океан разволновался, гребни волн облизывали стволы шестидюймовок, сильные порывы встречного ветра затрудняли ход. «Цусима», имевшая не столь хорошие мореходные качества, стала постепенно отставать. «Ниссин» и «Касуга» также продолжали наблюдаться в виде далёких мачт и труб, торчавших где-то на линии горизонта.
После наступления темноты «Рюрик» ещё около часа шёл заданным курсом, затем по приказу Трусова повернул на ост-зюйд-ост, уменьшив ход до двенадцати узлов. Шторм усилился, и русский броненосный крейсер всю ночь прилично валяло с борта на борт, словно известную детскую игрушку. Наконец, взошедшее утром солнце осветило совершенно пустынный океан: нигде вокруг не наблюдалось ни дымка, ни паруса. Посовещавшись с офицерами, командир корабля принял решение не искушать судьбу и, соединившись в условленном квадрате с «Леной», возвращаться во Владивосток.
За время своего второго рейдерства «Рюрик» потопил всего три вражеских парохода и три джонки, однако вынудил японцев организовать операцию по поиску с привлечением целых четырёх крейсеров, не считая вооружённых пароходов. Относительно скромное количество потопленных судов с лихвой компенсировались тем, что противник сильно ограничил судоходство у восточного берега острова Хонсю.
В то же время никто и не подозревал, что японцы придумали простую и достаточно эффективную систему оповещения о встреченных русских рейдерах. С некоторых пор за информацию о кораблях под Андреевским флагом капитаны нейтральных судов стали получать солидные суммы денег. Именно таким образом противник получил координаты квадрата, в котором «Рюрик» останавливал и досматривал американский пароход, идущий в балласте из Сан-Франциско в Шанхай.
Вечером 5 апреля в Порт-Артуре неожиданно получили телеграмму из Владивостока, в которой сообщалось о прибытии трёх призов, захваченных отрядом контр-адмирала Иессена. Эти три парохода – один из них являлся угольным транспортом – почти три недели ползли по океану, огибая Японские острова, продирались через дрейфующие ледовые поля у Курильской гряды, пока, наконец, не добрались до бухты Золотой Рог. Самое интересное во всей этой истории заключалось в том, что один из захваченных Иессеном кораблей так и не довёз до Японии почти три десятка первоклассных крупповских гаубиц и около трёх тысяч снарядов к ним.
