Да, я знаю. Вам, вероятно, никогда не показывали христианство в таком свете. Наш бедный христианский Запад сумел по-настоящему понять тайну Христа только через наших святых и мистиков, а уж никак не через наших богословов. Я вам это покажу.

И все-таки, мне кажется, что и об этом нужно сказать вам несколько слов. Я знаю, конечно, что это будет не самая увлекательная глава в этой книги. Но, возможно, кто-то из вас когда-то получил какие-то обрывки христианского образования. Ведь всякое бывает. Ну, может, хотя бы те из вас, кто уже достиг пожилого возраста. Самые молодые, как правило, в наше время от этого уже хорошо защищены. Я помню, как несколько лет назад ученики выпускного класса религиозного лицея в центре Парижа были очень удивлены и даже возмущены. Только вообразите: им показали несколько принесенных мною диапозитивов с иконами Христа, и я им сказал, что на этих иконах Он изображен как Бог, пришедший на землю, как Сын Божий и как сам Бог. О ужас! Такую неслыханную новость они услышали впервые в жизни! К счастью, эти бесстрашные молодые люди были еще и честными. Новость застала их врасплох и поставила перед вопросом. На следующей неделе они мне сообщили, что после лекции обратились в поисках информации к книге Жана-Клода Барро, и что он думает точно так же, как и я. Уф! Стоит все же поздравить христианские семьи, выбравшие для своих детей именно этот лицей. Стоит поздравить преподавателей и администрацию этого учебного заведения. И в самом деле, один прекрасный священник, работавший в том же лицее с теми же группами детей, так и не понял, почему я уделяю столько внимания такой малозначительной детали. Мои дорогие лицеисты углубленно изучали Платона и Декарта, они, конечно, могли без запинки прочитать наизусть Символ веры, и читали его не раз, но фраза из него: «иже от Отца рожденного прежде всех век, Света от Света, Бога истинна от Бога истинна» – прошла незамеченной и не пронзила их до глубины души.

Итак, следующий экскурс в богословие адресован как раз молодежи. Мне кажется, что краткий рассказ о том, какие представления о Христе сложились на Западе, поможет вам понять, почему то, о чем я уже начал говорить, показалось вам столь неслыханным и даже немного скандальным. Попробую вкратце объяснить, как веками на Западе складывалась ставшая привычной модель понимания тайны Христовой; конечно, здесь неизбежны упрощения, ведь сложно в нескольких словах передать столетия размышлений и споров.

Начнем, все же, с того, что общепринято. И для наших западных, и для восточных православных богословов, Сын Божий, конечно, мог бы так никогда и не прийти на землю. С этим все еще согласны. Ничто не принуждало Его явиться среди нас и вести жизнь обычного человека, такого же, как все другие люди. Он добровольно воплотился из любви к нам, чтобы нас спасти. И в этом пункте все по-прежнему согласны. Но с того момента, как Сын Божий пришел на землю, даже чуть раньше, с момента Его зачатия Богородицей, два основных богословских течения, западное и восточное, расходятся. Это не так уж широко известно. Об этом никогда не говорят, потому что большинство наших западных богословов этого расхождения даже не заметили. Их образ мысли представляется им единственно верным. Поэтому они даже не заметили, что богословие древней Церкви было совсем другим, и что наши братья православные сохранили эту традицию и по сей день.

Очень долго на Западе представляли Христа как бы разделенным надвое. Можно предположить, что это разделение продолжает границу между двумя полюсами, утверждаемыми Символом веры: Христос как истинный Бог и как истинный человек. Но нет! Тут все гораздо сложнее. Человеческий аспект оказался как бы закреплен за жизнью Его тела, а божественный аспект за жизнью Его души.

Итак, для наших западных богословов, как только Сын Божий решил из любви к нам стать человеком, Он словно вышел из Себя: оказавшись во чреве Богородицы, он начал там человеческую жизнь, подчиненную тем же самым физическим законам, которые правят и жизнями всех людей. Сначала Он будет младенцем. Постепенно будет расти. Он будет испытывать голод и жажду. Он будет уставать, обдирать, играя, коленки, Он сможет простыть от сквозняка, у Него будут болеть зубы. Постепенно Он станет стареть и однажды умрет. О! конечно, ничто не принуждало Его умереть на Кресте! Это не вписано в законы, управляющими любой человеческой жизнью. Это как бы вдобавок, если можно так сказать; добавка страдания из-за человеческой злобы; добавка любви со стороны Бога. Чтобы нас спасти, чтобы лучше и надежнее нас спасти.

Ничто не принуждало Бога стать человеком, но, раз уж Он решил стать человеком, то с необходимостью принял вместе с этим и все остальное. Воплощение подразумевало и все остальное. Правда, что иногда в своей земной жизни Он являл особенные дары: сегодня их назвали бы паранормальными. Он читал в человеческих сердцах, как хороший медиум, Он исцелял больных или одержимых, Он совершил удивительные чудеса, вроде тех, что совершали чудотворцы в древности, или совсем недавно знаменитый Саи Баба в Индии.

Отсюда берет свои корни версия наших эзотериков о «великом посвященном». Христос знал определенные «вещи». Он был, конечно, посильнее ярмарочного фокусника, поскольку совершал настоящие чудеса. Он знал природные законы, ведомые только настоящим посвященным и передаваемые втайне из тысячелетия в тысячелетие; у Него были редкие способности, издавна утраченные человечеством: их можно передать лишь тому, кто до конца и безупречно прошел долгий путь инициации.

Наши западные богословы отнеслись к этим экстраординарным способностям с излишней серьезностью. Они заподозрили, что они связаны с божественностью. Так же, как Бог некогда позволил своим святым и пророкам совершать чудеса, точно так же и Он Сам затем их совершал уже напрямую. Но эти способности не вырывали святых из человеческой жизни. Эти способности не мешали Христу, по сути своей, вести обычную человеческую жизнь, привычную и знакомую всем людям. Его тело подчинялось тем же законам, что и наши тела.

А значит, для Его тела слава Христова пришла лишь после Воскресения. Тут настоящее торжество над смертью, и в то же время начало новой жизни, в другом мире, в мире ином, в котором правят, конечно, уже совсем другие законы. С этого самого момента, с момента Воскресения, Христос жил уже как Человек во славе, избежавший законов этого мира, вырвавшийся за пределы пространства и времени, освободившийся от тяжести нашей материи, появляясь и исчезая в тех местах, где ему угодно, и когда Ему угодно…

Но ведь мы, христиане, верим в то, что Христос не только истинный человек, но и истинный Бог. В Нем сошлись в одно целое две природы, человеческая и божественная. Как мы уже заметили, такое единство практически никак не повлияло на Его тело. Но зато почти все наши богословы утверждают, что у Него не было при этом человеческой души. То есть с душою происходит все ровно наоборот. Его душа уже была полностью во славе. Он все знал заранее. Он все видел. Он был Богом, а значит, был совершенно свят, а значит, мог содрогаться от того, что не совершенно, что не совсем чисто, содрогаться от малейшего компромисса, от малейшей слабости. При таких условиях, как вы уже поняли, богословие, которое я начал вам тут излагать, совершенно невозможно. Оно может показаться даже кощунственным. Искушенный Бог? И кто же Его искушал? Бога, Бесконечность, Абсолют, искушает кто-то из твари, Им же самим и сотворенной. Это просто смешно. Он, абсолютная щедрость, совершенная и безусловная Любовь, как можно Его искушать попыткой сохранить хоть что-то для самого Себя.

И все же, даже Евангелия говорят об искушениях Христа. Сначала, после Крещения, в пустыне. Но там, конечно, искушение еще не могло быть слишком глубоким, зайти слишком далеко. Тут я согласен, что этот рассказ имеет скорее символическую ценность. Апостолов, естественно, в этот момент еще не было со Христом. Они могли об этом узнать лишь позднее из нескольких слов, оброненных самим Христом, и истолкованных ими на свой манер. Но этот рассказ, конечно, стал символом настоящей тайны. Это не просто педагогический рассказ, дающий нам хороший пример. Это возможность заметить сквозь символы то, чем должна была стать тайна жизни Христовой. Мистики, как мы увидим дальше, это поняли. То же самое можно сказать и о трех других искушениях Христа, на закате Его жизни, в Гефсиманском саду. Все попытки ослабить смысл того, что там происходило, не доходят до сердцевины тайны Христа, бьют мимо. А именно этим и занимаются наши богословы. По Фоме Аквинскому, Христос в этот момент мог лишь начать печалиться, начать грустить, чтобы затем быстро преодолеть печаль и грусть.

Даже крестная жертва здесь предстает в ослабленном виде. Потому что осталась только физическая боль, но и она не задевает душу Христа. Даже св. Фома Аквинский утверждает, что «душа Христа была в славе с самого момента Его зачатия, благодаря совершенной радости божественности». В этой фразе вроде бы нет ничего особенного, но на самом деле из нее вырастает целая богословская конструкция, в которую закралась ошибка: тут выходит, что Христос радовался всегда, даже в Гефсиманском саду, даже на Кресте, что Он наслаждался «блаженным видением», то есть блаженством вечной жизни. И тогда непонятно, как же страдание могло глубоко Его задеть. Но самое странное тут то, что ведь, как подразумевается, именно это страдание и стало для Отца той компенсацией, что была необходима ради нашего прощения. В 1943 папа Пий XII еще раз призвал всех католических богословов признать и защитить веру в блаженство Христа, присущее Ему с самого момента Зачатия. Правда, энциклику обычно ценят лишь на протяжении жизни издавшего ее папы. Иногда это, оказывается, не так уж и плохо. После смерти Пия XII это мнение уже никто больше не отстаивает.

Тут, кстати, стоит заметить, насколько далеко расходятся в римском католичестве официальная теология и народное благочестие. Поскольку в то же самое время продолжает расти количество «благочестивых упражнений», призывающих верных к размышлению над страданиями Христа. Лишний раз народное благочестие оказалось тут глубже интеллектуальной эквилибристики богословов. Психология людей, носящих стигматы, вырастает как раз из такого, так называемого народного, благочестия. Эти люди страдали подлинно, и телом, и душою.

Но где-то примерно полвека назад мода изменилась. Наши богословы склеили, наконец, обе половинки человеческой природы Христа. Душа Христа, как и Его тело, оказалась подвержена той же судьбе. Значит ли это, что при таком новом подходе Христос уже весь, целиком, поднимется до уровня обожествленной человеческой природы, на который возвел Его душу предыдущий подход? Вовсе нет. Наоборот, даже Его душа потеряла то привилегированное положение, которым обладала по праву Его божественности. Но как же тогда связаны Его божественная и человеческая природы? А никак. Две природы тогда уже никак во Христе не соединены, они уже не две стороны угла, поднимающиеся к одной вершине. Христос при таком подходе оказывается просто человеком, таким же, как и все остальные. Значит разрыв проходил не по линии «душа» и «тело» Иисуса, а по линии Его божественной и человеческой природы. Похоже, эти две половины воссоединились только после Воскресения. Тогда во славе оказались и душа, и тело Христа одновременно. Заметим по ходу, что большинство наших богословов просто не знали, что же им делать с божественностью Христа. Они видели лишь его человеческую сторону: «человека Иисуса».

В связи с этим, естественно, изменился и сам язык дискурса о Христе. Христос стал для богословов всего лишь человеком, теснее всех во всей истории человечества связанным с Богом, человеком, лучше всех ответившим на любовь Бога, человеком, постепенно обожженным самим Богом, хотя они и не осмеливались употреблять само это слово «обожение», казавшееся им слишком сильным.

Но тогда, даже если Он превосходил значительно любого из нас, даже если Он был добрее и лучше всех, Он, по самой логике такой мысли, конечно, все еще не был совершенным. А значит Он должен был впасть в грех, даже Он. Если бы Христос, по определению, был всего лишь величайшим из святых, то Его любви определенно не хватило бы на то, чтобы освободить нас из сетей эгоизма и ненависти, от их груза, накопившегося за века. Он смог бы всего лишь дать нам хороший пример, и не более того. И вот к этому-то и свелось богословие очень многих католиков.

Я пристально проследил за этим кризисом богословия в своей книге «О Христе по-другому» (Le Christ autrement). Затем, под влиянием папы Бенедикта XVI, нас заставили вернуться к традиции, но, к сожалению, такой возврат произошел в типично католической форме, то есть чаще всего это был возврат к идее о Страстях Христовых как удовлетворении чувства справедливости или умилостивлении гнева Бога-отца. Я дал критический отчет такому возврату в книге «Мои беседы с умершими» (Mes entretiens avec les morts). Бедная наша западная церковь и в самом деле утратила чувство традиции и бредет наощупь, уклоняясь то в одну, то в другую сторону. Она владеет сокровищами духовной мысли в своих святых, но кто согласится принять их всерьез?

Из-за замешательства наших богословов на сцену вышел огромный поток разнообразной эзотерической литературы, подкрепленной свидетельствами, полученными от «высших авторитетов» из мира иного. Христос тут представлен всего лишь как «посвященный», великий, но один из многих. А чтобы еще больше преуменьшить Его значение, Ему находят Учителей, чтобы лишний раз подчеркнуть, что Он просто не мог сам додуматься до всего того, чему нас учил. Его заставляют пройтись по всем египетским храмам, встретиться с персидскими магами и с тибетскими гуру. Некоторые даже считают, что Его на время похитили инопланетяне. Почему бы и нет? Чем эта версия хуже всех остальных? Да ничем, потому что и во всех остальных случаях нет никаких мало-мальски серьезных свидетельств. Но зато! Сколько тут откровений! Данных через медиумов, через автоматическое письмо, астральные путешествия, воспоминания о прошлых жизнях и т. д. Однако, чем больше, тем лучше. Поскольку такие откровения никогда не совпадают, то тем самым они все сами себя нейтрализуют.

Не буду распространяться подробнее о таком богословии «человека Иисуса». В нем мало чего осталось от христианства. Это логическое завершение долгого процесса, начавшегося еще со св. Фомы Аквинского, с XIII века, когда у богословов в голове была одна-единственная мысль: говорить очень разумно и обоснованно, чтобы, не дай Бог, не шокировать неверующих, в надежде, что тогда они станут принимать христианскую веру всерьез. Вышло же все ровно наоборот. В наше время это уже совершенно очевидно.