Голос, свет мысли, – это инструмент души. Для вас или для меня голос – это одновременно динамика и мгновенная, имманентная материализация нашего сознания.

Каждый голос – результат оркестровки, и за каждой стоим мы сами: дирижеры и музыканты, актеры и зрители. Все вместе они выбирают тональность, лад – мажор или минор, окраску или экспрессию, темп – адажио, аллегро или престо. Медленный или быстрый – у каждого свой ритм. Часто в синхронизации с другими, иногда невпопад, он выступал также соло. Ритмика голоса – это личный автограф каждого человека, его ритмический параметр, который характеризуется двух– или трехтактным размером. Как и сердцебиение, ритм может становиться хаотичным и переходить в аритмию: это гнев, это крайнее напряжение голоса, это музыка с невыдержанным ритмом. Экстрасистолы голоса похожи на ребенка, который беспорядочно и хаотично колотит по клавиатуре фортепиано: это шум, сопровождающий голос, а не голос, сопровождающий шум.

Высота голоса различается по вокальной тесситуре, и у каждого она своя. Голос – это симфония, где вместо нот – слова. Симфонии голоса различаются и зависят от культуры.

В Италии, стране бельканто, музыка живет в самом языке. Когда итальянец говорит, его гласные звуки поют. Индийская музыка и язык уводят в царство иных обертонов. В Индии во всем царит импровизация. Частоты, которые мы слышим, могут раздражать наш слух. Их созвучия и диссонансы выводят из равновесия. Они отличаются на одну четвертую или одну восьмую тона, и это для нас чуждо. Однако у этого языка, этой музыки есть свои слова, свои вибрато, свои ритмы, свои мелизмы. Эти причудливые обертоны взволновали меня, и тогда я понял их важность. Они неотделимы от своеобразия самого языка. Из различий слагается богатство мировой культуры. Такая смесь обогатила музыку нашего певческого и разговорного голоса.

Но в эпоху Платона или Виктора Гюго находили время, чтобы услышать другого, иначе теряли «знание». Подкастов тогда не существовало.

В прошлом темп жизни зависел от окружения, от времени, которое требовалось на перемещение, от того, как долго приходилось ждать информации. Общение людей протекало в гармонии с тем временем, в котором они жили. В наши дни технический прогресс в области транспорта, в средствах массовой информации и телефонной связи втянул нашу речь в настоящую гонку. Голос лишился своих украшений, блесток учтивости и любезности. Интонации стали грубыми, иногда резкими, как стаккато. Голос ведет сразу к главному или к тому, что говорящий считает главным: «Добрый день, мадам, как вы поживаете? Как поживает ваша семья?» превратилось в «Привет, как сам?». Эстрадного певца Фрэнка Синатру заменил рэпер, который воссоздает с помощью экспрессии разговорного языка замечательную ритмику с укороченными паузами, играя со слогами, словно на музыкальном инструменте. Оркестровка, музыкальная и вокальная аранжировки получили новое измерение благодаря невероятной технике, но голос остается голосом. Невзирая на технологии. Это симфоническое письмо сугубо индивидуально и проявляет свою силу независимо от высоты ноты. Чем она выше, тем более властной кажется, чем ниже – тем более успокаивающей и даже величественной. Но этого недостаточно. Добавьте теперь ритмическую характеристику каждой ноте, это позволит упорядочить темп речи, как в нотах: головка ноты на нотном стане указывает на ее длительность. Речь в темпе черных нот (то есть восьмых) так же отличается от речи в темпе шестнадцатых, как фраза «Я хочу вам сказать» от «Я хочу – вам сказать».

«Музыка – это паузы между нотами», – говорил Клод Дебюсси. И Майлз Дэвис вторил ему: «Настоящая музыка – это тишина, а ноты – только ее обрамление». Таким образом, фигура умолчания – пауза, или четверть паузы в партитуре, не только соответствует вздоху в разговорном или певческом голосе, но и для каждого из нас становится инструментом харизмы, обольщения, нашим вокальным автографом. Мы к этому еще вернемся.