Утром Эди и Люба вместе позавтракали в кафе на этаже, после чего Люба вернулась к себе, поскольку могли позвонить с Лубянки, да и должна была подойти скромница Оля, которой предстояло отнести письма в номер, где будут находиться эксперты. Эди спустился в холл и, купив газету «Советский спорт», вышел на улицу: ему хотелось перед отъездом в Минск еще раз побывать у Кремля, посмотреть развод у поста № 1 и услышать бой курантов. И он направился на Красную площадь. При этом обратил внимание на то, что за ним увязалась какая-то парочка, скоро затерявшаяся среди людей.

Когда в половине одиннадцатого Эди возвращался в гостиницу, чтобы к приходу Марка быть на месте, он обратил внимание на то, что эта парочка вновь проявилась идущей за ним.

«Наверно, в холле есть другие, кто примет от них эстафету, – заключил он, легко шагая по Васильевскому спуску. В предыдущие дни так плотно не опекали. Видно, решили подработать приход Марка… По всему, он не рядовой разведчик, коли так страхуют. Надо Артему подсказать, как, впрочем, и то, чтобы Любу сразу не снимали с поста, а то, не дай бог, моисеенки увяжут это с моим отбытием. Она наверняка тоже находится в поле их зрения», – подумал Эди, продолжая движение к гостинице.

Через десять минут Эди уже был в своем номере. В ожидании прихода Марка он взялся читать купленную ранее газету, но не успел даже до конца прочитать статью о прославленном чемпионе мира по вольной борьбе Леване Тедеашвили, как зазвонил телефон… На свое «алло» Эди услышал:

– Привет, это Марк, я в кафе на вашем этаже. Предлагаю кофе попить.

– Привет, но я только час тому назад там завтракал, – прервал его Эди.

– В таком случае давайте через десять минут выпьем сока на веранде в холле на первом этаже, – невозмутимо промолвил Марк.

– Можно и так, хотя у меня в номере есть и то, и другое, да и возни вокруг никакой, – вопросительно заметил Эди.

– Спасибо, давайте лучше на веранде, – и в трубке послышались короткие гудки.

«Осторожничает парень», – пронеслось в голове Эди. «Интересно, успеют ли операторы сообщить об изменении места встречи?» – подумал он, нехотя откладывая газету в сторону.

Спустя пять минут Эди медленным шагом шел по лестнице вниз. На одном из пролетов ему встретился Минайков, который, проходя мимо, обронил: «Все нормально!»

«Вот и хорошо, что все нормально, а то у себя дома часто работаем, как за границей», – прошуршала критиканствующая мысль. Однако, не получив никакой поддержки от Эди, тут же унеслась, не оставив следа.

Поднявшись на веранду, он сразу же увидел Марка, одиноко сидящего за угловым столиком лицом к выходу. А также заметил уже знакомую ему парочку за столиком слева от спуска в холл. Заказав у барной стойки чашку кофе и бутерброд с сыром, Эди подошел к столику с Марком и, попросив у него разрешения занять место напротив, присел.

– Вы как конспиратор поступили, – приглушенно промолвил Марк.

– Если культура поведения – признак конспирации, то у меня это в крови, – отшутился Эди, а затем, окинув взглядом зал, добавил: – У меня в номере было бы лучше.

– Не сомневаюсь, что в ваших апартаментах уютно, но я люблю свободное пространство, – высокопарно произнес Марк.

– И где это свободное пространство? – ухмыльнулся Эди, бросив на соседа ироничный взгляд. Затем, сославшись на необходимость подготовиться к отъезду, спросил: – Марк, вы принесли то, о чем Андрей Ефимович говорил?

– Конечно. Все находится здесь, – ответил тот, показав глазами на лежащий перед ним на столе сверток, напоминающий собой силикатный кирпич.

– А сколько там денег?

– Я знал, что вы спросите об этом, – хихикнул Марк.

– Вы случайно не практикуетесь у Кашпировского, раз знаете, о чем я спрошу? – нарочито грубо бросил Эди.

– Нет, упаси бог. Просто вспомнил вашу фразу о том, что в наше время за бесплатно работают только олухи, – подчеркнуто вежливо произнес Марк.

– Хотя и не помню, чтобы такое при общении с вами говорил, но откровенности ради признаюсь: не вижу оснований на дядю «за так вкалывать».

– Спасибо за откровенность, приятно иметь дело с открытым человеком. Сейчас все умничают… – заметил Марк, а затем, как бы опомнившись, добавил: – Так вот, здесь двадцать пять штук. На первое время вполне хватит, при потребности будут еще.

– Проблему с Александром за двадцать пять вряд ли решить?

– Вы не беспокойтесь, с этим проблем не будет. Сообщите по телефону, который у вас имеется, сколько и когда. Остальное за нами… Да, конверты с письмами тоже в свертке. Андрей Ефимович просил вручить их адресатам лично, но не вскрывая.

– Об этом могли и не говорить. Я и так не стал бы вскрывать чужие письма. Не научен этому, – несколько раздраженно обронил Эди.

После чего Марк стал убеждать его, что это вызвано не отсутствием доверия к нему, а чтобы адресаты были уверены в конфиденциальности содержания посланий к ним Андрея Ефимовича.

– Марк, не теряйте время на это. Я же не тюфяк какой, чтобы не понять о наличии между Андреем Ефимовичем и его минскими товарищами специфических отношений, о которых мне не следует знать. Как говорят в народе, чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь. Меня интересует только одно: а сколько мы с Юрой можем заработать, чтобы продолжить наши исследования? – выпалил Эди.

– О-о! Это очень правильная философия, – оживился Марк. – Я об этом обязательно расскажу шефу.

– Расскажите, чтобы был в курсе, если придется еще встретиться.

– Придется, обязательно придется. Вы ему очень понравились, – тепло промолвил он, многозначительно взглянув на лежащие на столике загорелые руки собеседника.

В этот момент к ним быстро подошел официант с заказом Эди и тем самым прервал их беседу. Возобновлять ее после ухода официанта они не стали… Марк молча подвинул к Эди сверток и, легко подмигнув ему, направился к выходу.

Оставшись один, Эди не торопясь выпил кофе и, подхватив под руку сверток, пошел к лестнице, ведущей вниз, в холл, обратив при этом внимание на то, что парочка тоже покинула кафе вслед за Марком.

Придя к себе, Эди позвонил Елене, что через пару часов приедет за ней, и стал собирать сумку. Но легкий стук в дверь оторвал его от этого занятия, и он пошел открывать. На пороге стоял Марк.

– Эди, извините, я только на минуточку. Можно зайти? – произнес он весело.

– Пожалуйста, заходите, – удивленно ответил Эди, делая шаг в сторону, чтобы пропустить Марка в прихожую.

– Я только на минуточку, – уточнил он, а потом полушепотом спросил: – Вы одни?

– Один, но только ненадолго, – улыбнулся Эди, разведя руки в стороны, давая тем самым понять, что ждет женщину.

– Видите ли, я хочу сделать вам личный подарок как настоящему мастеру каратэ, – заметил он, доставая из висящей на плече спортивной сумки кимоно черного цвета. – Оно будет вам впору и к лицу. Просьба только не рассказывать об этом Моисеенко: он будет недоволен, узнав, что я приходил сюда.

– Спасибо, Марк, вы угодили мне. К сожалению, у меня сейчас ничего нет, чем бы мог ответить. Но если придется приехать в Москву, то обязательно привезу для вас чего-нибудь белорусского или кавказского, – горячо промолвил Эди, не отреагировав на его слова о Моисеенко.

– Еще раз извините за внезапное вторжение. Номер вы сняли действительно хороший, впрочем, как и девушку. Молодцом, ничего не скажешь, – заметил Марк, бросив взгляд на сумку, у которой лежал тот самый сверток, который Эди собирался отдать Любе.

– При моих деньгах это несложно было сделать. В другой раз, если хотите, можно будет и для вас что-нибудь подходящее найти.

– А с нынешней нельзя познакомить, ведь вы же уезжаете? – неуверенно спросил Марк. Но, увидев, что его предложение вызвало у Эди недоумение, быстро добавил: – Конечно, если у вас нет в отношении нее серьезных намерений.

– Марк, а откуда вы знаете о моей девушке, вы что, за нами следили?! – резко спросил Эди, уставившись в него острым взглядом.

– Дорогой Эди, не буду скрывать. Нам хотелось знать, кто вы такой и чем здесь занимаетесь. Ведь не станешь же такие деньги совсем незнакомому человеку отдавать, да и просьбы ему неординарные высказывать.

– Опять недоверие. Имейте в виду, я не сам к вам навязывался. Мое дело было отдать лекарство и уехать. А тут, оказывается, за мной слежку организовали… Ну что ж, буду иметь в виду на будущее ваши хитрости.

– Согласитесь, я же мог сюда не приходить и ничего этого не говорить. Но пришел и откровенно обо всем сказал. Так что вы зря на меня сердитесь. Давайте лучше расстанемся приятелями, – горячо проговорил Марк и протянул ему руку.

– Пусть так и будет, – ответил Эди, пожимая ее. Затем, несколько помедлив, заметил: – Оставьте номер телефона. Я спрошу у нее, вдруг она захочет познакомиться.

Марк тут же записал номер на листке блокнота, который достал из своей сумки, и, отдав его Эди, ушел.

«Опять прокол?! Почему ребята не предупредили о его возвращении и возможном приходе? Ведь я же мог сразу пойти к Любе и передать ей сверток… О чем моисеенки подумали бы, если сейчас я бы не оказался у себя?! О чем угодно и с вытекающими отсюда их действиями, вызванными недоверием. К тому же в свертке вполне может находиться жучок… Они же профессионалы, и в работе с ними расслабляться не годится, – сердился Эди, возвращаясь в гостиную после того, как закрыл дверь за Марком. – И этот подарок сделан им неспроста. Не исключено, что может быть с сюрпризом в виде гибкого микрофона. Поэтому везти его с собой нельзя, чтобы ненароком не оказаться под слуховым контролем технической службы натовской разведки. Кимоно лучше оставить в камере хранения на вокзале, – подумал он, грубо запихивая его в сумку. – Если в нем микрофон, то у оператора сейчас были неприятные ощущения в ушах, – мысленно произнес он, улыбнувшись кому-то невидимому. – Сверток, конечно, могу разворотить даже сейчас, ведь по легенде я жадный до денег человек и коли так, то мне просто необходимо до отъезда убедиться в наличии в нем названной суммы. К тому же для исследования нужно передать только письма, а их спрятать Любоньке в дамскую сумочку не составит труда, чего не скажешь об этом кирпиче», – рассудил Эди, беря сверток в руки.

И через каких-то пять минут Эди аккуратно разобрал его по частям, разрезая гостиничным ножом скотч, которым он был перехвачен вдоль и поперек. Пачки денег, два конверта и записку с фамилиями выложил на стол, а упаковку, которая оказалась газетой «Правда», скомкал и выбросил в ведро для мусора. Затем, тщательно помыв руки и засунув сумку в коридорный шкаф, с чувством исполненного долга сел в кресло.

Но в этот момент ожил телефон. Это звонила Люба, которая промурлыкала, что соскучилась и предложила проведать ее. Ответив в таком же духе, Эди отправился к ней, рассовав деньги по карманам и спрятав под майку два письма.

Спустя несколько минут он постучался в ее номер. К тому времени Ольга уже была там. Эди передал ей письма и деньги, несколькими фразами объяснив, что надо делать с ними. После чего она положила их в дамскую сумочку и, подарив Эди милую улыбку, ушла.

И как только за ней закрылась дверь, Люба спросила:

– Эди, у вас был гость?

– Да, не пойму только, как его наши прозевали. Для меня его появление было полнейшей неожиданностью.

– На Лубянке по этому поводу идет серьезная разборка. Артем не в шутку наехал на наружку, а они, мол, не было инструкций немедленно докладывать в случае возвращения объекта в гостиницу. В общем, к тому еще вспомнили случай, когда к вам средь ночи вломился Моисеенко. Одним словом, кому-то за оба случая влетит по полной. – А как себя в этой ситуации чувствует Артем?

– Не знаю, я разговаривала лишь с Володей. Это он по секрету поделился и попросил аккуратно ввести вас в курс дела. Вдруг вам понадобится. Он к вам очень уважительно относится.

– Это у нас с ним взаимно, хотя и мало пришлось пообщаться. А сейчас набери, пожалуйста, Артема. Хочу попробовать его успокоить.

Люба набрала телефон и, удостоверившись, что говорит с Артемом, передала Эди трубку.

– Привет. К отъезду готов? – спросил Эди.

– Не знаю, что из этого получится. Тут такое происходит из-за твоего нежданного гостя.

– Всякое бывает, главное, он остался доволен.

– Но могло быть и иначе. Поэтому-то верх и разбирается с нами со всеми. Одним словом, ждем, кому что-то отсекут.

– Работать только не забудьте за этим ожиданием, – резко бросил Эди.

– Спасибо на добром слове, – иронично произнес Артем.

– А ты думал, что начну успокаивать?! Не дождешься, ты же не слабак, наподобие Аленкинского. Так что, брат, иди к Маликову и говори о деле, да еще не забудь, что эти две бумажки с переводом должны быть у меня до поезда, а то, не дай бог, сегодняшний визитер в вагон заявится, чтобы дописать в них забытые ими фразы.

– Спасибо за холодный душ. Считай, что очухался. Сейчас пойду к нему о деле говорить, а бумажками пусть Володя занимается. Он не подведет.

– Долго ли они с ними будут возиться? Мне же ехать надо.

– Им час понадобится на все эти дела.

– Понял. Спроси у Маликова заодно, что будете делать с баблом?

– Сколько его?

– Четвертак, я их уже передал с письмами.

– Хорошо, дам знать через Любу, жди, – уже весело произнес Артем и отключился.

– Эди, вам и на самом деле его не жалко? – удивленно промолвила Люба. – Вы с ним так грубо говорили.

– Люба, хотите, я отвечу вам словами поэта Семена Гудзенко? – спросил Эди, неожиданно вспомнив его стихотворение «Мое поколение», написанное в 1945 году, произведшее на него в свое время неизгладимое впечатление мощью правды о тяжелой солдатской доле.

– Вы и стихами увлекаетесь? Я-то, грешным делом, думала, что вас, кроме контрразведки, каратэ и женщин ничего не интересует?! – с какой-то укоризной в голосе вымолвила Люба, стрельнув в него испытующим взглядом.

– Такими стихами, как это, сочащимися болью за судьбу солдат той страшной войны, не увлекаются. Их принимают сердцем и помнят всю жизнь с первого прочтения, потому что они написаны, нет, исторгнуты из глубин сердца автора, – взволнованно сказал Эди, чем вконец удивил ее.

– К сожалению, я не знаю этого поэта. Извините, если можно, прочтите что-нибудь, – попросила Люба без следа иронии.

– Хорошо, я попробую, – сказал Эди и продекламировал:

Эди замолчал. Люба смотрела на него широко раскрытыми глазами, будто увидела его впервые.

– Тяжелые слова и процитировали вы их так, что просто в дрожь бросило, – встрепенулась Люба, словно освобождаясь от наваждения, охватившего ее после строк о суровой правде войны.

– Согласен, они тяжелые для восприятия, но вслушайся, сколько в них солдатского достоинства и уверенности в своей правоте, – произнес Эди и процитировал некоторые выдержки из стиха.

– Думаете, Артем вас понял? – смущенно улыбнулась Люба.

– Даже не сомневаюсь. Ему же изначально говорили, какой груз ответственности он берет на себя, соглашаясь работать в контрразведке.

– Но из-за неурочного прихода этого шпика и последовавшего за этим разбирательства он несколько растерялся, чем и был вызван мой вопрос.

– С Марком все, слава богу, обошлось, сейчас главное – чтобы с письмами не затянуть. Мне же еще надо съездить в Кунцево за Еленой.

– Я завидую ей, она же поедет с вами, – грустно промолвила Люба.

– Когда все это завершится, мы поедем в Крым, – весело произнес Эди, взглянув в ее глаза в градинках слез.

– Эди, прошу вас, не обманывайте ни себя, ни меня, ведь такое невозможно. Вам не удастся в скором времени оторваться от дел.

– Любонька, – прервал он ее. – Давай хоть помечтаем о таком дне.

– Хорошо, согласна, – грустно заметила она и тут же неожиданно спросила, видимо, чтобы поменять тему разговора: – Хотите, я приготовлю для вас кофе?

– Хочу, – весело ответил Эди. И стал наблюдать, как она неторопливо, иногда бросая взгляды на него, будто хотела убедиться, что он на прежнем месте, стала варить кофе.

Между тем Эди включил телевизор и, пролистав несколько каналов, на которых вышколенные дикторы без всяких эмоций вещали о достижениях перестройки и антиалкогольной политики партии, выключил.

– На Лубянке тоже не смотрят и не слушают этот бред, – небрежно обронила Люба, ставя на столик поднос с кофеваркой и чашками.

– Там знают, как надо? – спросил Эди, берясь за ручку кофеварки, чтобы разлить напиток по чашкам.

– По крайней мере, знают, что из-за борьбы с алкоголизмом нельзя вырубать виноградники. Они-то тут при чем?!

– Не думаю, что там не смотрят политические программы последнего времени только по этим причинам, – произнес Эди. При этом подумал, что, оказывается, все обстоит значительно хуже, чем он полагал, если в стенах головного штаба вооруженного отряда партии не желают слушать передачи о ее новых революционных делах и тем более называют их бредом. Но, посчитав нежелательным развивать эту тему, заметил: – Видно, есть и другие причины, но стоит ли нам домысливать по этому поводу? Давайте лучше о чем-то прекрасном поговорим.

– А-а! Вы еще и осторожный? – рассмеялась Люба.

– Нет, просто не хочу нагружать ваш слух всякими глупостями и рассуждениями о политике. Ни к чему все это? Ведь в мире есть столько тем о красоте жизни и любви. Хотите, расскажу о картине, которая висит в холле дома, где мы встречались с зампредом?

– Очень хочу. Она меня заворожила своей таинственностью, – с трепетом в голосе промолвила она, удивленно посмотрев на Эди.

После того как Эди рассказал ей о шедевре Куинджи, Люба спросила:

– Странная у него фамилия, кем был Куинджи и какие еще картины написал?

– Я читал, что его фамилия на турецком означает «золотых дел мастер», что с трех лет он остался сиротой. Неизвестно, где и у кого учился. Его звали Архипом, а по отчеству Ивановичем. В Санкт-Петербурге появился, когда ему было уже двадцать шесть и поступил в Академию художеств при конкурсе в тридцать человек на одно-единственное место. Затем бросил ее и стал писать картины как умел. Он любил все необычное. То, что не всякий художник способен заметить. Например: как встает туман над рекой, как сверкает иней, как зимой рано поутру совсем розовыми становятся сугробы и многое другое.

– Эди, вижу, вы просто влюблены в него, – восхищенно заметила Люба, подливая ему в чашку приостывшего кофе.

– Вы правы, мне очень нравятся его картины. Да и человеком Куинджи был замечательным, впрочем, как и все художники, выросшие в нужде. Его биографы пишут, что Архип Иванович видел много горя и нужды. Но не стал от этого злым и черствым. Берег каждую копейку, но при этом был очень щедрым. Помогал другим людям: кому даст денег на учебу, кому на лекарства. И главное, старался так сделать, чтобы не знали люди, кто им помогает. Думаю, за такую человечность бог ему и помогал создавать шедевры, – увлеченно выпалил Эди.

– А какие его картины вам больше нравятся? – не выдержала Люба. – Расскажите о них, у вас так необычно это получается.

– Куинджи был влюблен в величавый Днепр. Он писал его в разное время суток. О «Лунной ночи…» я рассказал. Не уступают этой картине его «Днепр утром», «Вечер на Украине», «Украинская ночь». И в каждой работе беленые стены украинских хаток и божественное сочетание неповторимых куинджевских красок, в которых живут мгновения и вечность в непреходящей гармонии. Есть у него и картины, отражающие величие природы Кавказа, – это «Эльбрус» и «Дарьяльское ущелье».

– О-о, теперь понимаю, отчего вы заинтересовались творчеством Куинджи, – улыбнулась Люба.

– Любонька, не торопитесь с выводами, мне в неменьшей степени нравятся и картины Брюллова, Левитана, Айвазовского, Саврасова, Петрова, Шишкина и великого иконописца Андрея Рублева. Я нахожу в этом бесконечную возможность расширять свои представления о прекрасном и вечном. Поэтому мне придется сейчас, конечно не без сожаления, констатировать, что вы ошиблись, – смеясь, объяснил Эди и нежно коснулся пальцев ее руки, державшей чашку с кофе.

– Сдаюсь и признаюсь, что вы меня немало удивили широтой своих интересов.

Но донесшийся стук в дверь прервал ее, и она пошла открывать.

Это вернулась Ольга, которая, быстро пройдя в гостиную, положила на столик перед Эди три конверта: два марковских и третий незапечатанный.

– Минайков сказал, что вы сами разберетесь с ними, – пояснила она, показав рукой на конверты. – Да, он еще сказал, чтобы деньги повезли с собой, а там Артем расскажет, что с ними делать.

– Понял, спасибо, Ольга, за оперативность действий, – сухо заметил Эди и, спрятав конверты под майку, встал, чтобы идти к выходу.

– До отъезда мы еще понадобимся вам? – спросила Люба.

– Не знаю, но вам как минимум еще одни сутки нежелательно съезжать из гостиницы, чтобы у моиссеенок не возникли вопросы.

– Вы считаете, что они засекли меня?

– Я не считаю, а знаю. Марк даже просил познакомить его с вами. Вы ему очень понравились. Кстати, вот его телефон, – произнес Эди, передавая ей листок с номером.

– Хочет через меня навести справки о вас?

– Легко читаемая затея, но тем не менее просьба сегодня же Володе рассказать про это. В свою очередь я проинформирую Артема. Какое решение примет руководство комитета, они вам скажут.

– Этого только не хватало, – как-то отрешенно промолвила Люба.

– Как бы то ни было, морально будьте готовы к тому, что вам придется рассказывать Марку о том, какой я хороший человек и как критически отношусь к советам и партии, – пошутил Эди.

– Однако хорошую перспективу вы мне обрисовали, – усмехнулась Люба. – Но бог с ней, с этой перспективой. Вы лучше скажите, планируется ли ваш приезд сюда в скором времени?

– Все складывается так, что это будет необходимо, – ответил Эди, подарив Любе нежный взгляд, и направился к выходу.

– Проводить нужно? – спросила Люба, шагнув за ним.

– Спасибо, Любовь Александровна, в этот раз нет надобности. Моисеенки, наверно, будут ждать меня на выходе.

Придя в номер, Эди первым делом извлек из конверта расшифровку письма Шушкееву и начал читать… Сразу бросилась в глаза приписка в правом верхнем углу листа о том, что тайнописный текст исполнен на английском языке. Эта новость его не очень-то и удивила, поскольку, из показаний «Иуды» знал, что Шушкеев является агентом-нелегалом, и потому его хозяева для верности решили пообщаться с ним на английском.

Авторы писали: «Олег, ты сам виноват в том, что случилось. Мы думаем, что твоя самоуверенность и пренебрежение инструкциями подвели тебя. Бог свидетель, мы не хотели этого! По нашим данным, ты серьезно влип из-за валюты. Полагаем, что менты передадут тебя гэбистам, если еще не сделали этого. Держись легенды. Она надежная. Иначе они уроют тебя. Ссылайся на ранение, пережитый страх и плохую память. Прими на себя все то, что шьют тебе по валюте. Признайся и кайся, что бес попутал. Скажи, что увидел, как люди кругом начали делать деньги, и самому захотелось на старости лет пожить вдоволь. Но ни в коем случае не втягивай Бизенко в дело. Об отношениях с ним говори согласно легенде: познакомились случайно в поезде, когда возвращался из Москвы, иногда встречался, когда тот приезжал в Белоруссию или ты ездил в столицу. Утверждай, что с ножом виноват сам, и мы не бросим тебя. Ты знаешь, что своих слов мы на ветер не бросаем. Вытащим через пару лет, как не раз делали! Ты об этом знаешь лично. Выйдешь, и мы отдадим тебе Бизенко с потрохами, ведь ты нам ближе… Но сейчас нельзя!!! Парень, который привезет тебе письмо, нами проверен, в том числе и под СП. Его зовут Эди. Он будет держать связь между нами. Если ты готов делать то, что мы требуем, скажи ему, чтобы передал твой ответ нам. Он знает, как это сделать. Надеюсь, ты все понял. Остаюсь, ваш Дж.».

«Дж., наверно, и есть тот самый Джон, именем которого Моисеенко пугал Марка. Выходит, он у них здесь самый главный. По крайней мере, по агентурной разведке. И поскольку ни Маликов, ни зампред не акцентировали внимание на нем, то они знают о его роли в деятельности натовских разведчиков в стране, – рассуждал Эди, извлекая из конверта второй лист. – Надо же, они собираются ему на растерзание отдать «Иуду»… Волки, иного и не сказать! Правда, наивны несколько. Можно подумать, что Шушкеев им поверит. Ведь он же наверняка знает, что «Иуда» сам по себе не стал бы его резать, не будь высокого соизволения. Он просто неудачный исполнитель воли своего начальства. Джон наверняка догадывается, что Шушкеев ему не поверит, но все-таки пишет, чтобы вселить в свою жертву надежду и мысль – авось это «Иуда»? В любом случае неясно, как на этот пассаж отреагирует Шушкеев, но предоставить возможность «Иуде» ознакомиться с оригиналом этого письма целесообразно. Вот на него оно точно произведет неизгладимое впечатление», – заключил он и, развернув лист, начал читать текст письма в адрес Бизенко.

«Господин Бизенко! Позвольте, несмотря на сложную ситуацию, в которой вы оказались, поздравить Вас с достигнутым Вами большим успехом. Переданное Вами лекарство очень помогло больному, и он шлет Вам низкий поклон. То, что Вы сумели его добыть, сохранить, а потом и передать из тех мест, где Вы находитесь, заслуживает самых высоких похвал и благодарностей. Сначала, не будем скрывать этого, мы были сильно озабочены тем, как вы передали лекарство. Потом все стало на свои места. Ваше старание расширять круг друзей, находя к их сердцам и умам нужные ключи, весьма похвально. В этой связи доводим до Вас наше положительное мнение об Эди. Вы сделали удачный и имеющий хорошую перспективу выбор. Проверка его, в том числе и под СП, показала, что он надежный человек. Вот потому мы и поручили ему заниматься, естественно за деньги, вопросом о максимальном снижении срока Вашего пребывания в тюрьме. Пока ему вручено 25 т.р. Мы дали ему данные на некоторых Ваших знакомых по Минску, чтобы при необходимости он мог воспользоваться их поддержкой. Вы со своей стороны расскажете ему, как на них выйти и т. д.

С Олегом, конечно, Вы просчитались. Надо было потренироваться. Но ничего, и такое бывает. В следующий раз будьте точнее или поручите это Эди! Знайте, мы Олега предупредили, чтобы он не грешил против Вас, объяснив, что у него там есть семья, деньги и т. д. Думаем, он сделает соответствующие выводы.

Теперь особо о тех предметах, которые мы Вам давали для связи… Нас очень волнует их судьба! Надеемся, что они в надежном месте и исключена возможность их попадания в посторонние руки. Сообщите при первой же возможности через Эди, что Вы намерены с ними делать. Лучший вариант – вернуть нам, но можно и уничтожить, но это таит в себе опасность ознакомления с ними того, кто будет уничтожать.

Мы знаем о Вашем недоверии к «Г». У моих знакомых по фирме он тоже не в чести: фанат, неразборчив в связях, много тратит на себя, что бросается в глаза окружению. Это один шаг до провала. Так что без крайней необходимости не сводите с ним Эди. Более того, поручите парню понаблюдать за ним, мотивируя это тем, что он – Ваш денежный мешок, и потому нужно знать о его делах.

С Вашей дочерью все обстоит нормально. Она находится под нашим вниманием. В ближайшее время попытаемся включить ее в состав делегации на болгарскую ярмарку. Этим будет заниматься «М». Красивая и умная девушка. Она выезжает к Вам с Эди. О нас ей не следует говорить. Мы будем заботиться о ней, не обременяя своим присутствием. Думаем, что так будет правильно. А там вместе с Вами решим, вводить ли ее в курс наших отношений.

Вашу просьбу относительно гонораров мы уже исполнили. Не волнуйтесь, все нормально. Со следующей оказией передадим информацию по движению на счетах. Остаюсь, ваш Дж.».

«Удивительно то, что они доверяют элементарной тайнописи такую убойную информацию!» – подумал Эди, направляясь в туалет, чтобы спустить в унитаз разрываемые им на мелкие кусочки два листа бумаги с печатным текстом. «Хотя, что им остается делать, ведь другого канала связи у них просто нет. Приходится господам-разведчикам пользоваться тем, что я, нет, мы подставили», – ухмыльнулся он, глядя на свое изображение в зеркале над умывальником.

Через тридцать минут, сдав номер, Эди уже ехал в Кунцево на снятом у гостиницы такси. Спустя час машина остановилась у подъезда дома. Попросив таксиста подождать, он поднялся в квартиру Елены.

Радости ее не было предела. Расцеловав прямо у входа, она потянула его на кухню, откуда доносился запах свежеиспеченных пирожков с картошкой. Елена много и весело говорила о том, как она провела день в ожидании его приезда. Как несколько раз кряду готовила и выбрасывала в мусоропровод пробные пирожки и что наконец-то в четвертый раз смогла добиться ожидаемого результата. Поставила перед ним на стол полную тарелку с пирожками и кружку холодного молока со словами:

– Эди, я так старалась, пожалуйста, съешьте хоть парочку, ведь для вас старалась.

Он не заставил себя упрашивать и съел несколько штук, с удовольствием запивая их молоком. И когда закончил трапезу, предложил ей:

– Елена, нас ждет такси, собирайтесь в дорогу, да не забудьте захватить с собой оставшиеся пирожки. Они такие вкусные.

– Я давно готова. Разве не заметили чемодан в прихожей? А насчет пирожков не надо шутить, – обиженно промолвила она, поднимаясь из-за стола.

– Странно. Говорю, что очень вкусно, не верите, – улыбнулся он, схватив с тарелки очередной пирожок.

– Теперь верю, – рассмеялась она и стала заворачивать остальные пирожки в фольгу.

Скоро, помыв посуду, они спустились вниз и поехали на вокзал.