Глава 26
Софи Шефнер
Я снова тонула. И в этот раз не в ледяной реке из моих снов, а в алой раскаленной лаве. Сжигающей мою плоть, плавящей кости, но так и не убивающей. Не знаю, чем я заслужила этот ад, но мучительная боль не прекращалась ни на мгновение. Хотелось кричать, но было нечем. От внутренностей давно ничего не осталось…
А затем я услышала вдалеке знакомые голоса, и жар постепенно начал стихать, иногда еще накатывая волнами, но каждая последующая была все слабее и слабее. До тех пор, пока не исчезли совсем, оставив после себя противную слабость и пустоту. Благословенную пустоту.
Пустота вскоре сменилась сном. Цветным и глупым сном ни о чем. Единственное, что я запомнила, — в этом сне был Рихтер, смотревший на меня глазами моего мужа и улыбающийся мне его улыбкой. Это было так странно и противоестественно, что я неожиданно проснулась.
На больничной койке в Дельве.
На диванчике у окна сидел Корбин, а к его плечу привалился… Мартин?! Мне сначала показалось даже, что они обнимаются, и только потом я поняла, что они просто уснули.
Стоило мне кашлянуть, как Рихтер открыл глаза и со сдавленным воплем откинул от себя Мартина.
— Чтоб я еще раз пустил тебя в свои мозги! Ты практически лишил меня ментальной девственности!
— Не преувеличивай, ты ее давно потерял. Чего ты так дергаешься! — хватаясь за голову, зашипел менталист. Глянул в мою сторону и вскочил. — Софи! Наконец-то!
— И долго я спала?
Язык ворочался с трудом и был похож на сухую губку.
— Всего лишь вечность, — заявил Рихтер, глупо расплываясь в улыбке. — У нас сын! То есть не у меня с Мартином, а у тебя. С ним же. И с моим даром. Он, конечно, еще не проснулся. Дар, а не ребенок. Хотя ребенок, скорее всего, сейчас тоже спит…
— Заткнись! — Мартин схватил алхимика за руку и практически выволок его из палаты, с громким стуком закрыв перед его носом дверь. — Клянусь, я его когда-нибудь убью!
— Это правда? Сын?
— Да. И у него все еще нет имени. У тебя ужасный вкус, душа моя, но думаю, будет справедливо, если именно ты назовешь его. Только не Радбаудом. Как видишь, от усов я избавился.
Мартин подошел к кровати, и я наконец убедилась, что он настоящий. Мой любимый, немного поседевший и невероятно уставший, но зато безусый Мартин.
Хотя я его и усатого любила бы. Просто целовала бы реже.
Младенец был милым. Ручки в складочках, недовольное розовое личико, серые ясные глаза, темный пушок на почти лысой голове. Даже пятнышко вокруг глаза его не портило.
Но вот кричал он громко и требовательно. И как такое крохотное существо может быть настолько оглушающим?
— Он ведь только что поел! И совершенно сухой. Что ему вообще нужно? — расстроенно спросила я у фрау Логер, пожилой медсестры, помогавшей мне привыкнуть к материнству.
— Попробуйте его покачать, — терпеливо посоветовала та. — Поговорите с ним.
— Разве не рано учить ребенка разговаривать? Не думаю, что он меня поймет.
Пожилая женщина вздохнула.
— Его успокоит ваш голос. Он его слышал, когда был еще в утробе. Смотрите, малыш поворачивает голову в вашу сторону. Возьмите его.
Медсестра передала мне младенца и уточнила:
— Вы уже дали сыну имя?
Я беспомощно пожала плечами. Шутки шутками, но придумать имя маленькому Шефнеру было непросто. Если бы он родился артефактором, как я рассчитывала, то можно было назвать мальчика в честь прадеда — Августом. Но Мартин утверждал, что дитя унаследовало иной дар, отличный от моего. Но какой именно, не уточнял, делая вид, что сам не знает. А может, и правда не знал.
Помимо всего прочего мой сын должен был стать повелителем стихий. Почти с самого начала беременности и до самых родов я могла видеть элементалей, как никогда прежде обострилась интуиция. Теперь же, пусть связь с Рихтером и не исчезла окончательно, бонусы от нее перестали быть для меня доступны.
Теперь эта пугающая сила пряталась в маленьком существе, что устроился у меня на руках. Никто не знал, какое будущее его ждало, и это меня пугало. Я коснулась пальцем ладошки ребенка, и он тут же крепко обхватил его, сразу замолчав. И почему я боялась, что не смогу полюбить его? Ни один из созданных мной артефактов не стоил и волоса с головы этой крохи. Даже самые сложные чары не были так совершенны и в то же время так хрупки, как мой сын.
Пусть он не артефактор и не слишком похож на меня. Самое главное, чтобы рос здоровым и счастливым… Радбаудом? Нет, Мартин прав. Звучит ужасно.
В дверь постучали. Фрау Логер выглянула и вскоре вернулась обратно.
— Там ваш муж. Один из них, — ехидно сказала она. — Тот, что в очках.
Я покраснела, выдавив смущенную улыбку. Но вскоре эта улыбка угасла.
Рихтер не выглядел отдохнувшим. Скорее мрачным, подавленным и угрюмым. Скулу украшал свежий синяк, нижняя губа была разбита. Мы с медсестрой ахнули.
— Подрались?
— Я проучил этого му… Да, подрались, — поймав мой взгляд, поспешно исправился алхимик, нервно поправив затемненные очки.
— Повод хотя бы достойный? Хотя о чем я!
Малыш захныкал, и стало не до Рихтера. К тому времени, когда удалось успокоить ребенка, прошел и мой собственный гнев. Медсестра вышла, и можно было разговаривать свободно.
— И кто первый начал размахивать кулаками?
— Я. Но у меня была на это причина. Мартин решил, что… Черт! Не хочу сейчас об этом говорить. Дай лучше на малявку посмотреть. Все же не чужой мне.
— Не тяните свои руки, мастер, — зашипела я. — Он только заснул.
Рихтер, не обращая внимания на мое недовольство, уселся рядом и с любопытством уставился на ребенка.
— А он уже получше выглядит, чем в первый день, — довольно заявил маг, будто это была его заслуга. Малыш причмокнул во сне губами, и Рихтер ухмыльнулся: — Вылитый Генрих.
— Кто такой Генрих?
— О, это один замечательный человек, которому я многим обязан, — шепотом заговорил Корбин, но внезапно прервался. Он медленно поднялся, напряженно уставившись на дверь. — Пожалуй, мне пора идти.
Повелитель стихий вышел, тихо прикрыв за собой створку, но я успела увидеть в просвете высокую фигуру в военной форме. Дыхание внезапно перехватило от страха. Не за себя, за Рихтера. Не будь у меня малыша на руках, я бы выскочила за ним, но все, что мне оставалось, это прижимать к себе сына.
Или нет?.. Меня не оставляли одну ни на минуту, поэтому в палату тут же вернулась фрау Логер. Медсестра старательно делала вид, будто все в порядке. Только вот глаз на меня не поднимала.
— Что случилось?
— О, вы о господине Рихтере? Он немного вспылил, но ведь все уладилось, верно?
— Нет, я про то, что сейчас. Я слышала какие-то голоса.
— Это просто охрана господина Шефнера. Сейчас в стране небезопасно, вы же знаете.
Слова медсестры ничуть меня не успокоили. Я подозвала к себе женщину и аккуратно передала ей на руки сына.
— Подержите. Я сейчас.
— Но, фрау, вам нельзя вставать. Вы слишком слабы!
Я опустила ноги на пол, поспешно надела тапочки и проковыляла к выходу. Каждая клеточка тела болела и ныла, особенно низ живота, но по сравнению с тем, что мне уже пришлось пережить, это были пустяки.
— У вас может открыться кровотечение!
— Тогда хорошо, что я в больнице.
К счастью, в коридоре, окрашенном белой краской, никого не было. Необычайное везенье. Передвигаясь практически по стеночке, вышла к дежурному посту медсестры. И там меня наконец заметили. Но было уже поздно. Я добралась до окна, выходящего прямо к крыльцу, и успела заметить, как уводят Рихтера. Со скованными за спиной руками и в окружении боевых магов. И за всем этим наблюдал Мартин.
Он арестовал его. Арестовал человека, который спас мне жизнь. Будто почувствовав на себе взгляд, Мартин посмотрел в открытое окно. Лицо его, украшенное кровоподтеками и синяками, было бесстрастно и холодно. Ровно до того момента, как он увидел меня. Маска безразличия треснула, обнажив сомнение и тревогу. Хотелось бы верить, что ему и правда было не все равно. Хотя бы относительно меня.
Кто-то попытался схватить мой локоть, но я зло вырвалась.
— Не смей, — приказала, как выяснилось, Вальтеру Аркету.
Не знаю, что было написано на моем лице, но он позволил мне пройти мимо, не сделав попытки остановить. Перед глазами все плыло — от слез ли, от слабости ли, но до палаты я добралась сама. И растерянно застыла посреди комнаты. Медсестры с моим сыном не было.
Дверь за спиной скрипнула, и в палату практически влетел Шефнер.
— Софи!
Я ударила не думая, не пытаясь сдерживаться. Наверное, это было очень больно — пусть и открытой ладонью, но по свежим ссадинам и синякам. Мартин дернулся, но не отступил. И даже не перехватил мою руку, когда я вновь замахнулась.
— У тебя истерика, — сказал он спокойно. — Ты можешь себе навредить, Софи. Поэтому, если не успокоишься, мне придется самому тебя утихомирить.
Я замерла, разом потеряв запал. Ожгла Мартина взглядом, выражающим, как мне хотелось бы, не страх, а отвращение.
— Да. Ты на это способен, не сомневаюсь.
— Вернись в постель, — приказал менталист и тут же попытался смягчить свои слова, — пожалуйста. Ты на ногах еле стоишь.
— Тебя заботит уровень моего здоровья, чтобы его хватило и дальше ублажать тебя и рожать детей? Или не хочешь, чтобы я стала еще большей обузой?
— Не говори так.
— Я достаточно молчала. Достаточно.
Горло перехватило от накативших слез, и я буквально рухнула на больничную койку. И тут же скрючилась от боли. Не стоило мне так резко двигаться.
Как тяжело было без Мартина! Как я скучала… по его рукам, губам, по сияющим только для меня глазам. Даже по дурацкой привычке ворчать и волноваться по пустякам. И это мне в нем нравилось. Только я забыла, что ко всему этому прилагается. Он много мне дал, мой дорогой Шефнер. Любовь, возможность творить, не задумываясь о выживании. Мартин помог мне примириться с внутренними демонами и по-настоящему почувствовать себя женщиной. Но и отнял не меньше. Самоуважение, гордость. Уверенность в себе.
Только свободу не отнимал. Я отдала ее сама, веря, что этот человек будет меня беречь.
— Нужно позвать доктора. — Муж дернулся к двери, но я остановила его слабым жестом.
— Подожди. Рихтер… Почему ты так с ним поступил?
— Ты знаешь, что он отказался разрывать брачный договор? Сейчас, когда в нем уже нет смысла. Он пытается убедить себя и других, что делает это из благородства, желая защитить тебя. Но истина в том, что Рихтер эгоистичен и жаден, только не хочет признаваться в этом. В отличие от меня. Ты мне нужна — целиком и полностью. Я никогда не скрывал, что не собираюсь ни с кем тебя делить.
— Так ты арестовал его только потому, что он помеха?
— Нет, — неохотно признался Мартин. — Идет гражданская война. Рихтер, может, и не враг, но он на другой стороне. И представляет угрозу. Я обязан был задержать его.
— Он ведь помог мне.
— Знаю. Но это ничего не меняет.
— Успел ли Корбин рассказать тебе — не знаю, но это канцлер виновен в том, что я оказалась в тюрьме.
— Так сказал Тиоли.
— Ты не веришь отцу Марты? И про Теодора Адорно тебе неизвестно?! Про то, кто манипулировал им и «белыми ястребами». Если ты покрываешь Тренка, то кровь Петера и на твоих руках. Ну же, скажи мне, что Рихтер ошибается. Давай! Только не забудь, что ты обещал мне не врать.
Мартин сжал кулаки, но промолчал. Я закусила губу, пытаясь остановить рвущийся крик. Мне нельзя было срываться. Хотя бы ради своего ребенка.
— Если… если я решу жить отдельно — после того как все это закончится… Ты отберешь у меня сына?
— Этот разговор не имеет смысла, — глухо ответил Мартин.
— Ответь.
— Такого не произойдет. Я не дам тебе развода. И не позволю уйти.
Именно это когда-то так очаровало меня в Мартине. Что кто-то может так сильно нуждаться во мне. Но… он желал не просто владеть мной, он желал спрятать от всего внешнего мира, скрыть в самом темном месте. Как ту свою шкатулку с трофеями.
— Генрих.
— Генрих? — недоуменно повторил Мартин.
— Так я хочу назвать малыша. Ты ведь разрешил мне дать имя сыну.
— Хорошее имя, — тут же торопливо отозвался муж. — Мне нравится.
Он был так рад, что тяжелый разговор закончился, что даже не прислушался к своему дару. Иначе бы понял, что именно в этот момент я решила — нашим путям пора разойтись.
Шефнеры славились упорством и умением добиваться своего, Гревеницы гордились честью семьи и преданностью трону. Кровь моей матери не была такой древней, да и из предков-артефакторов никто так и не достиг настоящей известности и славы, даже дед. Но про Вернеров я знала одно — они чертовски упрямы. И я как никогда чувствовала себя частью клана. Не той наивной, честолюбивой и при этом столь неуверенной в себе Софией Вернер. Другой. Узнавшей вкус неудач, разочаровавшейся в самой себе. Но гораздо более сильной.
И умеющей делать выбор. Пусть в итоге этот выбор и разобьет мое сердце и спалит душу дотла.
Мартину пришлось покинуть Дельве на следующий день после нашего разговора. Прощаясь, он все никак не мог выпустить меня из объятий. Перебирал пряди волос, целовал ладони, щеки, губы… И вздыхал, не находя ответа.
— Дай мне немного времени. Скоро все станет как прежде. Даже лучше, ведь теперь у нас есть Генрих. Я так рад и так благодарен тебе.
— Если благодарен, то позволь уехать к дяде. Фрау Ратцингер не тот человек, в чьем обществе я сейчас нуждаюсь.
— Барон Гревениц не кажется надежным. А мне бы не хотелось оставлять тебя без присмотра, — мягко сказал Мартин, давая понять, что не доверяет мне.
Я сердито выпуталась из кольца рук и напомнила:
— Разве тебя не ждут? Иди. Верши свои великие дела. А мне пора кормить Генриха.
— Не делай глупостей, родная, — повторил менталист, наверное, уже в сотый раз. — Если не ради меня, то ради сына.
Уходя, он задержался в дверях, будто порываясь что-то сказать, а затем беспомощно пожал плечами.
— Совсем нечего сказать? — спросила я с горечью. — Ничего, что могло бы все исправить?
— Разве такие слова есть?
— Есть. Это правда.
— Тебе она не понравится. И уж тем более не принесет пользы.
Когда шаги мужа стихли в коридоре, в палату вошел Вальтер Аркет. Я без особого воодушевления посмотрела на боевика и спросила:
— Что, дали второй шанс?
— И в этот раз я буду внимательнее, — заверил Аркет. — Глаз с вас не спущу, фрау.
Мимо него проскользнула медсестра с хныкающим Генрихом. С иронией глядя на Аркета, я пожала плечами и начала расстегивать халат.
— У меня время кормления. Надеюсь, вы не из тех мужчин, кто легко смущается от вида женской груди, господин боевой маг.
Вальтер выскочил в ту же секунду.
Трех дней хватило, чтобы я восстановилась достаточно для того, чтобы мы могли покинуть Дельве. Мартин ставил уже не на маскировку, а на силовую поддержку, поэтому покидала я город в сопровождении нескольких агентов, среди которых был и Аркет. Также в мою свиту — точнее, конвой — вернулась Эзра Орвуд, прибывшая в последний момент. Телохранительницу, в отличие от эсбэшных головорезов, я была даже рада видеть. К тому же она могла взять на себя часть заботы о Генрихе, позволяя мне не прибегать к посторонней помощи.
Путешествуя каким-то совершенно запутанным маршрутом, избегая крупных поселений и людных трактов, через четыре дня мы прибыли в маленький приморский городок, тихий и сонный, идеально подходящий для того, чтобы восстановиться, поправить нервы и отдохнуть. В компании пугающей меня тетушки Адель, Ирмы Грохенбау, рвущейся поучаствовать в боевых действиях, и нервной Марты, которую вынудили уехать из Торнема почти на девятом месяце беременности.
А еще через пять недель и три дня Марта родила. Роды были тяжелыми и долгими, но, к счастью, прошли без осложнений. И самое главное — на свет появились чудесные и здоровые близнецы: барон Эдмунд Шефнер и его младшая сестра Петра, родившаяся несколько минут спустя. Если мой Генрих был почти точной копией Мартина, то близнецы, рыжеволосые и ясноглазые, больше походили на свою мать, а не на Петера. Эдмунд оказался тихим и спокойным ребенком, Петра была более крикливой и доставляла Марте кучу проблем.
— Вот сразу видно, у кого какой дар, — горделиво заявила фрау Ратцингер, когда мы вечером сидели на веранде, наслаждаясь прохладой. — Мальчик наверняка целитель. А вот Петра, скорее всего, получила талант своего папы. Тот тоже в детстве был капризным. Это прекрасно, что в роду Шефнеров продолжают рождаться маги. И учитывая, что Генрих…
— Не надо вмешивать моего сына, — не слишком вежливо прервала ее и отложила в сторону спицы. — Пожалуй, пойду к себе. Вечером загляну к Марте.
— Софи! — расстроенно окликнула меня пожилая менталистка. — Не надо так! Ты совсем от нас отдалилась.
Она была права. Меня и на собственного ребенка едва хватало. И дело было не в физической усталости, поскольку заботу о сыне я могла переложить на кормилицу и нянечек. Вот только боялась, что тогда исчезнет последний повод вставать с кровати.
Я знала, что нужно сделать, чтобы освободиться от черного отчаяния, накрывшего меня с головой. Но не могла решиться. Ведь это означало покинуть Генриха.
А учитывая, насколько опасны были мои планы, возможно, не увидеть его больше никогда.
