Глава 24

Прежде чем тьма окончательно сгустилась, Куприянов достал из вещмешка колесцовый замок от кремниевого пистолета – тот самый, который нашел в вещах убитого им на побережье рыцаря. Замок был сухим, как все прочие куприяновские вещи и провизия, потому что на пути к выходу из храма напарники успели снять с плеч вещмешки, после чего понесли их в руках над прибывающей водой. Поэтому пистолетный замок все так же исправно высекал искры и мог поджечь порох. Который еще остался у Сквозняка в количестве, достаточном не только для разведения костра, но и для сооружения небольшой бомбы.

Учитывая обеспокоенность дозорного, нужда в такой бомбе могла возникнуть в любой момент. Вот только сделать ее на ходу было нельзя. Поэтому компаньонам так или иначе требовалось поскорее разбить лагерь и позаботиться о собственной безопасности, а уже потом продолжать путь в неизвестность, которая при дневном свете пугала уже не так сильно, как в кромешной тьме.

На том и порешили.

Разыскивать в незнакомом лесу идеальное место для ночлега можно было хоть до самого утра. Поэтому компаньоны не мудрствуя лукаво выбрали растущее на небольшом холме высокое сучковатое дерево, на которое можно было в случае опасности быстро вскарабкаться, и расположились у его подножия. Где и разожгли небольшой костерок. После чего достали пожитки – подобно Сквозняку, Джон и Кан также успели прихватить кое-что с того стола, прежде чем он самовоспламенился, – и принялись ужинать.

Судя по кислой роже Огилви, его терзали большие сомнения насчет того, что все они найдут спасение на древесных ветвях от той угрозы, которой он боялся. Но продолжать брести по ночному лесу в надежде наткнуться на более подходящее укрытие, было бы намного безрассуднее. Поэтому и пришлось выбирать из двух дерьмовых вариантов тот, который давал хоть какую-то уверенность дожить до рассвета.

Поскольку языковые и культурные барьеры между калеками и их союзниками были непреодолимы, разговаривать за ужином им было не о чем. Хотя за все это время они вроде бы научились худо-бедно понимать друг друга на языке жестов. Да и теми следовало пользоваться с оглядкой. Мало ли, а вдруг какое-нибудь из общеизвестных движений рук в древней Шотландии или Японии на самом деле считается оскорбительным. Так же как Вада и Огилви могли ненароком отпустить в адрес напарников какой-нибудь жест, за который их осудили бы в приличном обществе двадцать первого века. Но Кальтеру и Сквозняку хватит ума понять, что так вышло не специально. А что подумают в аналогичной ситуации диковатые люди из прошлого? Пусть они и не считали теперь калек своими врагами, кто даст гарантию, что их мнение вдруг резко не изменится в противоположную сторону? Причем ни Куприянов, ни Серега могут даже не узнать, что послужило тому причиной. Им повезет, если они хотя бы вовремя это заметят и успеют защититься.

С помощью жестов распределили очередность ночного дежурства. Сквозняку выпала очередь нести вахту первым, Кальтеру – третьим. Никто не возражал. Напротив, Серега был даже рад разобраться со своими пороховыми запасами как можно быстрее, не откладывая это дело на потом.

Сменять дозорных предстояло по мере того, как в маленькой лампадке шотландца полностью сгорит определенное количество масла (Кальтер не мог предложить использовать для этого свои часы, поскольку те разбились в битве у ворот Мегалита). Джон достал из мешка масляную склянку и показал компаньонам, до какого уровня надо заполнять лампадку, чтобы ее горение длилось всякий раз примерно одинаковое время. После чего убедился, что все разобрались с устройством его «таймера», зажег первую порцию масла и, завалившись под дерево, тут же уснул. У Кана и Кальтера не было иного выбора, кроме как последовать его примеру. А оставшийся бодрствовать Сквозняк занялся изготовлением бомбы. Не забыв, разумеется, приберечь немного пороха для разжигания других костров. Если, конечно, они в его жизни еще будут…

Вся возня с распределением сторожевых вахт и зажиганием лампадки оказалась в итоге напрасной. С тем же успехом компаньоны могли завалиться спать все сразу, потому что, когда в лесу раздался шум, дежурному не пришлось никого будить. От грянувшего во тьме душераздирающего воя у спящих на тот момент Сквозняка, Кальтера и Огилви сон как ветром сдуло, и вскоре они уже стояли на ногах с оружием на изготовку. Сменивший Серегу примерно полчаса назад Вада выхватил меч всего на несколько секунд раньше. И, судя по его растерянному виду, он не больше остальных понимал, что происходит. Очевидно, крику не предшествовали никакие подозрительные шорохи. Он разорвал тишину настолько внезапно, что застал врасплох даже бодрствующего и держащего ушки на макушке самурая.

Сказать, что Кальтера обуял страх, означало не сказать практически ничего. Даже в бою с великаном ему не было до такого отвращения боязно, как сейчас. Потому что тогда он отчетливо видел угрозу, догадывался, на что враг способен, и имел пусть сомнительный, но план, как с ним бороться. Теперь же, когда вокруг не было видно не зги, он даже не мог определить, откуда приближается враг, не говоря об остальном.

Казалось, что протяжный, как сирена, вопль доносится сразу отовсюду. В том числе – с неба и из-под земли. Хотя, скорее всего, это не земля вибрировала под ногами у Кальтера – это у него просто-напросто тряслись поджилки. Да и не только у него. В бледном свете костерка все четверо озирались по сторонам и, стиснув зубы, переходили с места на место. Только так – в постоянном движении – можно было справиться с мерзким ощущением полной беспомощности. Оно накатывало волной, стоило лишь замереть на месте. Чудилось, будто сама тьма вдруг обрела голос и, истерически вопя, обступала компаньонов со всех сторон. И драться с нею было столь же бесполезно, как пытаться высечь кнутами море. Так же как бесполезно будет убегать от нее, поскольку других источников света, кроме костерка и лампадки, поблизости не наблюдалось. Тьма была повсюду и должна была безраздельно править здесь еще очень долго.

Отчасти в охватившем Кальтера и прочих смятении был виноват сам крик. Заслышь они, к примеру, львиный рык, им было бы не так боязно, потому что хищный зверь в ночном лесу – это естественно и вполне объяснимо. Но как можно объяснить звук, в котором слышались одновременно и истеричный женский вопль, и дьявольское завывание (по крайней мере, волчий вой оно точно не напоминало), и визг бормашины, и рев горна, и свист падающей авиабомбы, и гудение ветра в проводах, и много чего еще? Все это было смешано в один плотный шумовой поток каким-то безумным звукорежиссером. Шум то усиливался, то ослабевал, то менял тональность, но полностью не умолкал. Существа с такими гигантскими легкими, которое могло бы так долго и беспрерывно орать, в земной природе не существовало. А значит, догадка Огилви насчет сприггана теперь не казалась такой уж сказочной. Кто бы ни разорался во мраке, это было существо аномального происхождения. И людям очень повезет, если оно окажется уязвимым для обычного оружия.

– Наверх! Быстрее! – Кальтер указал компаньонам на дерево, близ которого они разбили лагерь, после чего торопливо побросал все оставшиеся запасы дров в костер. Он был разведен не у древесных корней, а чуть поодаль, поэтому, даже разгоревшись в полную силу, огонь не перекинется на ствол и не поджарит древолазам пятки. Зато на некоторое время он расширит им зону видимости. И, чем черт не шутит, возможно, даже отпугнет нечистую силу, что явилась сюда по души путников. Или привлечет сюда еще кого-нибудь, на кого эта сила переключит свое внимание, и даст компаньонам отсрочку хотя бы до рассвета.

Обитающий в этих краях черт, похоже, не был расположен к шуткам. Едва компания забралась по ветвям на высоту, докуда не допрыгнули бы хищники, вроде волков и собак, как вопли прекратились. Однако не прошло и минуты, и они грянули снова, исполненные той же силы и беспросветного отчаянья. А компаньоны вскарабкались еще немного и решили пока на этом остановиться. Выше шли уже ветви, чья прочность вызывала сомнения, хотя в случае крайней нужды по ним можно будет подняться почти на самую верхушку дерева.

Костер между тем разгорался все сильнее, но враг по-прежнему держался в тени. А может, это был вовсе не враг? Может, путники вспугнули своим присутствием какого-нибудь здешнего обитателя и он всего-навсего выражал таким образом свое возмущение? И заодно давал понять, чтобы они не рассчитывали здесь на спокойный отдых. Так что пусть они сгребают манатки и проваливают отсюда прочь, если не хотят слушать душераздирающие вопли до самого утра.

Кальтер устроился на развилке двух толстых ветвей и приготовил к бою лук. Когда-то, еще в Чернобыльской зоне, ему довелось убить монстра, который, подобно описанному Сквозняком сприггану, обладал невероятным могуществом, но сам был размерами всего-то с мартышку. Тот монстрик, прежде чем убить своих жертв, тоже обожал эффектные прелюдии: трепал им нервы психологическими атаками, нагнетая на них страх и ощущение безысходности. Закончилось это для мелкой твари плачевно. Выгадав момент, Куприянов поймал ее в прицел и снес ей башку с одного выстрела. Правда, тогда у него была в руках превосходная винтовка с оптическим прицелом, а сейчас – изогнутая палка с натянутым между ее концами, шнуром из сыромятной кожи. Что, разумеется, в корне меняло дело. Но если этот крикун тоже допустит оплошность и подставится под прицельный выстрел, Кальтер постарается не упустить такую возможность. Ну а там смотря как карта ляжет… Вернее, как стрела полетит.

Расположившись на ветвях, компаньоны замерли в тревожном ожидании. Огилви не выпускал из рук пакаль, но, судя по его неуверенному взгляду, сейчас он не слишком доверял защитным свойствам «вздыбленного быка». Вада, что интересно, после выхода из храма о своем пакале так ни разу и не вспомнил. Либо он понятия не имел, как нужно активировать «змея», либо совершенно точно знал, что тот ему здесь уже ничем не поможет.

А что, кстати, насчет «пустышки»? Кальтер оставил ее в покое после того, как с наступлением темноты стало невозможно пускать солнечные зайчики. Но теперь, когда внизу пылал большой костер, она вновь могла оказаться полезной.

Кальтер достал артефакт без рисунка, который за пределами храма пока никак себя не проявил, и попытался послать во мрак отраженный свет костра. Затея удалась, хотя высветить что-либо в темных зарослях таким слабеньким лучом было невозможно. Но Куприянов все равно начал водить им туда-сюда, тем более что в данный момент ему так и так было нечем заняться.

Вопль снова оборвался, а вместо него из темноты неожиданно ударил порыв ветра. Да такого сильного, что всем компаньонам пришлось покрепче ухватиться за ветви, чтобы не упасть. Имел эксперимент Кальтера к этому отношение или нет, трудно сказать. Но если да, значит, его стоило продолжать. Если спригган боится выходить из леса и присылает вместо себя лишь ветер, что еще кроме «пустышки» могло его там удержать?

Ветер пригнул пламя костра к земле и выстрелил в дерево огромным снопом искр. Плохи дела! Если огонь подожжет сухую траву и опавшую листву, тогда он дотянется до дерева и все может обернуться самым трагическим образом. Однако вместо того, чтобы раздуть пламя, ветер неожиданно его погасил… Как могло показаться на первый взгляд. Потому что в действительности погасил его не ветер, а похожая на большое и плотное облако пыли темная масса. Она вырвалась из леса вместе с ветром и, налетев на лагерь, в мгновение ока потушила костер. Причем полностью, не оставив от него даже тлеющих углей! А ведь он к этой минуте разгорелся до такой величины, что за столь короткий срок с ним не справилась бы даже хорошо оснащенная пожарная команда.

И не успел еще Кальтер удивиться сему чуду, а черная масса уже налетела на дерево, буквально утопив его в себе вместе с сидящими на нем людьми…

Боли не было. Зато был уже знакомый безумный вопль, который на сей раз оказался хуже боли. Как вообще летучее газообразное вещество могло издавать звуки? Возможно, никак. Если гигантский призрак являлся разумным, он мог транслировать свой крик людям напрямую в голову. И, усилив его, в конце концов убить их. Чем, скорее всего, спригган сейчас и занимался, желая перед смертью хорошенько помучить свои жертвы.

Хотя нет – обычный шум здесь тоже присутствовал. Куприянов заткнул уши, что ослабило терзающий их, звуковой поток. Но не настолько, чтобы он перестал причинять боль. Видимо, это была комбинированная атака, и спригган обрабатывал свои жертвы по всем фронтам – и на физическом, и на телепатическом. Но хуже всего то, что Кальтер понятия не имел, как вообще это можно остановить. Стрелять из лука в черное облако было бы столь же бессмысленно, как в стаю мошкары. И выстрелить «пустышкой» теперь не получится. Костер погас, а вместе с ним исчез единственный источник света, без которого это оружие не действовало.

Костер! Не потому ли он и был погашен, что отраженный от пакаля свет наносил сприггану урон? Жаль, что у Кальтера нет при себе фонарика, чтобы проверить это теорию, а не то он бы…

Хотя позвольте-ка! Фонарика у него и впрямь нет, но кое-что светящееся все же имеется. «Молот»! Правда, назвать его источником полноценного света нельзя, но даже его тусклое излучение может отразиться от поверхности «пустышки». А большего и не надо, ведь цель для световой атаки находилась буквально повсюду и стрельба по ней будет вестись практически в упор.

Зажав под мышкой лук и стрелу, Кальтер достал железной рукой из вещмешка горячий артефакт. В окутавшей дерево тьме его свет был еле-еле различим. Хотя, казалось бы, все должно быть наоборот, поскольку в темноте даже огонек сигареты виден на огромном расстоянии. Походило на то, это был не мрак, а некий густой черный туман. Он не затруднял дыхание и в то же время уменьшал видимость настолько, что человек едва мог разглядеть в нем фосфоресцирующий предмет на расстоянии вытянутой руки.

Страдающий от звона в голове и в ушах, Кальтер соединил «молот» с «пустышкой» боковыми гранями под углом девяносто градусов друг к другу. А затем поводил пакальным «уголком» перед собой. Так, будто не прогонял окружившую его напасть, а показывал ей какое-то раскрытое удостоверение, прочтя которое, она тут же отвяжется от компаньонов и больше не будет иметь к ним претензий…

Черный туман сгинул с такой быстротой, с какой исчезает в комнате тьма, когда включают свет. А вместе с туманом столь же резко оборвался и вопль, хотя звон от него все еще звучал в голове Кальтера медленно угасающим эхом. Все исчезло, как будто это была не реальная угроза, а наведенный на компаньонов злой морок. Но самое интересное, что с его исчезновением вновь загорелся костер. Так, словно кто-то подал к погасшим головням и углям кислород, и они вновь заполыхали с прежней силой.

Отступившая тьма и вернувшийся свет позволили Кальтеру осмотреться. Кажется, союзники пережили нашествие кричащего черного тумана без потерь. Никто не свалился впотьмах с дерева и не утратил рассудок от безумного крика. Внизу тоже вроде бы ничего не изменилось и не появилось ничего нового…

…Хотя нет – кое-что все же появилось. На границе отбрасываемого костром светового круга лежала непонятная куча тряпья, которой там прежде не было. И не только лежала, но и шевелилась, словно бы пытаясь уползти обратно в темноту, откуда она, судя по всему, выползла.

– Спригган! – воскликнул Огилви. – Эй, Бэг Лэц!.. Бэг Лэц!

И он, указав Кальтеру на копошащееся тряпье, проделал руками движение, как будто бы стрелял из невидимого лука.

Намек был понятен. Бросив пакали в висевший на ветке вещмешок, Кальтер вновь схватил лук, наложил стрелу на тетиву, натянул ее, прицелился… Но так и не выстрелил. Потому что шевелящаяся куча тряпья оказалась вовсе не монстром, а человеком, хотя и довольно странным.

Типов, подобных этому, Кальтер в Мегалите еще не встречал. И потому повременил всаживать в него стрелу, хотя и помнил, что спригганы умеют превращаться в кого угодно, включая людей. Однако это был явно не тот случай. Ибо зачем монстру-оборотню изображать из себя человека уже после того, как он полностью раскрыл себя людям, показавшись перед ними в обличье призрака?

– Ты куда это намылился? – осведомился Сквозняк, увидев, как напарник, закинув лук за спину, начал спускаться с дерева.

– Хочу познакомиться с нашим гостем, – отозвался Кальтер. – А если окажет сопротивление, то пристрелю его, и дело с концом. Все равно, выстрелив отсюда, я, скорее всего, промажу. Так что будет лучше подойти к нему поближе, кем бы он там ни был – хоть сприганном, хоть местным бомжом…