Глава 23
– Земную жизнь пройдя наполовину, я очутился в сумрачном лесу, – проговорил Сквозняк, когда пылевое облако в проломе рассеялось и выбравшиеся из храма «святотатцы» смогли осмотреться.
– Никогда бы не подумал, что ты читал Данте Алигьери, – хмыкнул Кальтер.
– Никогда бы не подумал, что ты знаешь, кто такой этот Алигьери, – парировал Серега. – С другой стороны, сам посуди: кого еще цитировать, бегая по здешним долбаным кругам ада, как не старика Данте?
– Мелковат этот сумрачный лес для того, чтобы в нем можно было заблудиться, – заметил Куприянов, указав на высившиеся перед ними деревья. – Да и не лес это вовсе, а парк. Только сильно заросший и неухоженный.
– Да какая разница, – пожал плечами Сквозняк. – Все равно нам мимо него не пройти… если, конечно, ты не желаешь вернуться в храм и продолжить плаванье. Вот только тебе придется плавать там в одиночку, потому что наши приятели, гляжу, свой выбор уже сделали.
Джон Огилви и Кан Вада не стали дожидаться, когда калеки соизволят отправиться дальше, а двинулись навстречу неизвестности первыми. Кажется, эти двое лучше понимали друг друга, нежели калек, даже несмотря на разделяющие их языковые, культурные и прочие барьеры. Но пришельцы из далекого будущего Кальтер и Сквозняк, очевидно, казались горцу и самураю гораздо более чуждыми людьми, пусть даже они ничем не выделялись на фоне прочей здешней публики. Разве что у одного из них была его высокотехнологичная железная рука, но Джона и Кана она совершенно не удивляла. Наверняка они думали, что это не протез, а обычная латная перчатка, пускай и странноватая на вид. Что же касается Серегиных армейских ботинок и комбинезона, то в сравнении с одеждой каких-нибудь мушкетеров или гусаров они выглядели очень даже скромно и неброско.
Почему компаньоны сразу поняли, что перед ними именно парк, а не лес?
Он располагался на широком горном карнизе, вдоль кромки которого над разверзнувшейся справа от Кальтера пропастью торчали каменные обелиски. На верхушке каждого из них имелась большая чаша – очевидно, когда-то там горел огонь, а сами обелиски служили фонарями. Парапета, что огораживал бы пропасть, не наблюдалось – все опять-таки согласно местным традициям. Ширина карниза составляла около трехсот метров, и примыкал он к отвесному каменному склону, чья вершина, так же как вершина храма, терялась в облаках.
Помимо фонарей, среди разросшихся деревьев и кустарников тут и там были видны беседки, мостики, арки, статуи, обелиски, бассейны и другие типично парковые атрибуты. Предназначены они были, судя по их габаритам, явно не для людей, а для хозяев-великанов. Все эти сооружения и парковая растительность пребывали не в лучшем виде. Многие из них были полуразрушены, а некоторые вовсе развалились и теперь представляли собой груды замшелых камней. Поэтому вылетевший сюда из храма каменный Мастер Игры легко вписался в местный ландшафт. И теперь уцелевший при ударе о землю колосс лежал на опушке парка, выставив в небо каменный пакаль – так, словно посылал им сигналы самолетам или спутникам.
При виде статуи Кальтеру пришла на ум идея «пнуть» ее еще разок. Так, чтобы она пролетела по воздуху через парк и, повалив деревья, хорошенько напугала тех, кто мог за ними прятаться. Кальтер не тешил себя надеждой, что им с командой удастся миновать этот отрезок пути без происшествий. И потому был не прочь нанести по вероятному противнику упреждающий удар. Или хотя бы спугнуть его и заставить показаться на глаза.
Увы, но статуя Мастера в отличие от статуй простых «серых» никак не реагировала на посылаемые Куприяновым зайчики. А снова прицельно выстрелить ей в пакаль он не мог. Вернее, мог, но, поскольку тот был направлен в небо, Кальтеру потребовалось бы сначала забраться на дерево. Да только зачем, ведь удар этот лишь впечатает статую еще сильнее в землю, и все.
Короче говоря, устроить лесоповал и ввергнуть противника в панику не удалось. И теперь компаньонам предстояло идти через парк обычным способом, надеясь, что их прогулка не затянется надолго. Увидеть, где он кончается, компаньоны не могли – деревья стояли стеной, в которой не было прямых сквозных просек. Поэтому парк запросто мог тянуться и на несколько километров – нормальное расстояние для широких великанских шагов.
Петляющие между деревьями парковые дорожки также успели зарасти и покрыться слоем грязи. Однако найти их не составляло труда, поскольку они были вымощены камнями, которые тут и там выступали из-под земли, мха и прелой сухой листвы. Идти по ним не хотелось, поскольку на них в первую очередь могли оказаться засады, ловушки и капканы. Но продираться сквозь заросли хотелось еще меньше. Если путникам вновь не повезет столкнуться с гигантами, для последних разросшийся подлесок будет все равно что трава. В то время как первые застрянут в нем, будто в паутине. И не смогут потом не только драться, но даже унести от врага ноги.
Также слишком опасно было идти по краям парка. Дать врагу прижать себя к пропасти или к отвесной скале означало почти наверняка погибнуть. А в плен здесь, судя по всему, никого не брали и тем паче никому не давали пощады. Кальтер понятия не имел, что ждет после смерти уже умершего однажды Сквозняка – может быть, и впрямь повторное воскрешение, – но насчет себя радужных надежд не строил. В Скважинске «серые» уже отменили одну его неизбежную гибель, предоставив возможность переиграть ту Игру заново. Больше такой поблажки они Куприянову не дадут. И в следующий раз, когда он допустит фатальную ошибку, они загонят его в могилу безо всякой гарантии оттуда выкарабкаться.
– Судя по тому что в стенах храма нет других дыр, мы – первые игроки, кому посчастливилось зайти так далеко, – рассудил Сквозняк, оглянувшись на пролом, из которого все они выбрались и из которого только что вырвалась вода. Впрочем, здесь она была им не страшна. Поток стекал со стены и затем катился не в парк, а прямиком в пропасть, поэтому не мог замочить компаньонам даже подошвы. Хотя, если бы и замочил, невелика трагедия. Все четверо и так были мокрые, разве что не с ног до головы, а лишь по грудь. Но это мало утешало, и каждому хотелось поскорее развести костерок и обсохнуть.
– Наверное, прежние игроки вообще не достигали храма, а сходили с дистанции при встрече с великаном, – заметил, в свою очередь, Кальтер. – Возможно, что храм и был финишной точкой этого пути. После чего победителям надо было устоять перед искушением испить воды из фонтана, решить финальную загадку, забрать призы и возвращаться обратной дорогой. Пробив стену, мы могли оказаться на уже запретной для нас территории. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
– Ага, то есть здесь, за кулисами шоу, мы можем вообще не встретить ни врагов, ни ловушек! – обрадовался Серега. – И, глядя на этот давным-давно заброшенный парк, я бы сказал, что моя теория не слишком далека от реальности.
– Я бы на твоем месте повременил раскатывать губу, – осадил Куприянов напарника. – Выход с трассы может отрыгнуться нам непоправимыми последствиями. Да, здесь и впрямь может, кроме нас, больше никого не быть. Но отсюда также может и не быть никакого выхода. Или выход есть, но количество обитающих за кулисами врагов окажется выше нормы, которая положена нам при Игре на сцене. Ну и на десерт – самый отвратительный расклад: и выход отсутствует, и врагов полным-полно. Причем последний вариант наверняка окажется наиболее вероятным из всех, вот увидишь.
– Что, уже и помечтать нельзя? – проворчал Сквозняк и, угрюмо вздохнув, предложил: – Ну что, двинули в лес или так и будем здесь топтаться да на судьбу жаловаться?
– Двинули, – согласился Кальтер. – Куда еще деваться? Раз вода продолжает течь из пролома, значит, храмовые ворота все еще закрыты и обратный путь для нас отрезан.
Прикрепив «пустышку» к протезу, он снял с плеча лук, достал стрелу и положил ее на тетиву. Плохо будет теперь без Серегиного мушкетона. Лишь сейчас Кальтер по-настоящему осознал, насколько полезным было то огнестрельное старье. Пускай и точность его оставляла желать лучшего, и перезарядка отнимала много времени, однако когда ты знаешь, что кто-то прикрывает тебя с такой пушкой, это заметно прибавляет уверенности. А лук…
Да что лук! Это в руках настоящего лучника он являл собой грозное оружие. А Кальтеру повезет, если он хотя бы попадет из него во врага, не говоря о том, чтобы ранить его или убить. Но, как бы то ни было, пока враг не приблизился на расстояние удара, Кальтер всегда может попытаться убить его на подходе, нежели просто стоять столбом и ждать нападения.
Успевшие дойти до опушки Огилви и Вада остановились в нерешительности и то и дело оглядывались назад. Разумеется, они не струсили – просто им не хотелось разделять силы перед тем, как войти в лес. Куприянов и Серега не стали заставлять компаньонов ждать и быстрым шагом догнали их. После чего горец начал что-то говорить и подавать всем знаки. Вторые, в отличие от его слов, были в целом понятны. Джон извещал компаньонов о том, что он пойдет первым, а им велел шагать за ним след в след, не отставать и глядеть в оба по сторонам.
Никто не возражал. Кого же еще назначать проводником, как не уроженца здешних краев, пускай горец тоже очутился в этих местах впервые. Любопытно, что перед тем как войти в лес, Джон повесил свой баклер за спину, а вместо него взял в левую руку «вздыбленного быка». Огилви явно вернул себе пакаль не только потому, что тот был дорог ему как реликвия или памятная вещица. В прошлом он успел познакомиться со свойствами этого артефакта и был уверен, что они помогут ему в бою и сегодня. Причем помогут гораздо лучше, чем щит, раз уж последний был отправлен шотландцем в «багаж».
Сразу за Огилви шел Серега, который в случае чего мог прикрыть дозорного из лука. А третьим выпало идти Кальтеру, которого попросил встать на это место Кан Вада. Попросил уважительно, с поклоном, не став объяснять напрямую, что он не доверяет прикрывать себе спину одноглазому. Впрочем, Сквозняку было все равно. Он в отличие от самурая был не гордый и не рвался на ответственные боевые посты, когда туда вызывались идти другие.
После долгого пребывания в мрачных залах крепости прогулка по парку была, несмотря на все опасности, прямо-таки глотком свежего воздуха. Даже в своем нынешнем плачевном состоянии местные сооружения производили впечатление. За их грубый облик и монументальность Серега назвал это «взрывоустойчивой архитектурой». В целом же они напоминали более качественно сделанные вариации на тему знаменитого Стоунхеджа. Такого, каким он, вероятно, мог бы стать, если бы его построили где-нибудь в середине второго тысячелетия нашей эры.
Жаль только, что быстро стемнело, и созерцание здешней экзотики пришлось отложить до утра. До которого, однако, надо было еще дожить, хотя в данный момент ничего вроде бы не предвещало проблем. Иногда шотландец жестом велел отряду остановиться и ненадолго замереть, дабы прислушаться к звукам засыпающего леса. Однако, кроме шума ветра и шелеста сухой листвы, никакой другой шум до компаньонов не долетал. Даже карканье ворон и то отсутствовало, хотя в долине перед Мегалитом они не раз попадались Кальтеру на глаза.
Но кто-то в этом лесу все-таки жил. Огилви несколько раз поднимал с земли что-то, смутно напоминающее кусочки засохшего дерьма, внимательно разглядывал их, мял в пальцах, обнюхивал – ладно, хоть не пробовал на вкус, – после чего всегда недовольно хмурился и озирался. Знакомить команду со своими опасениями он не торопился – видимо, сам не был в них до конца уверен. Но и одного его настороженного поведения хватало, чтобы понять: горец чует нечто такое, чего пока не учуяли его спутники. И это «нечто» ему чертовски не нравится.
Когда Джон в очередной раз провел такую экспертизу, Кальтер окликнул его, затем указал на его находку и помахал руками, будто крыльями. «Ты опасаешься летающего противника?» – так следовало понимать этот обращенный к горцу бессловесный вопрос.
Горец расшифровал простейшую куприяновскую пантомиму. А вот для Кальтера его ответная жестикуляция осталась непонятной. Энергично мотнув головой, Огилви затряс кистями рук, а руками начал водить по воздуху так, словно пытался объять ими все окружающее пространство. Произнес он при этом всего одно слово, и сказано оно было зловещим шепотом:
– Спригган!
Кальтеру оставалось лишь притвориться, что такое объяснение его вполне устроило. И он, понимающе кивнув, оставил дозорного в покое.
– Он сказал «спригган»? – также шепотом осведомился у напарника идущий следом Серега, когда шотландец, махнув рукой, велел группе продолжать путь.
– Похоже на то, – подтвердил Кальтер. – А тебе что, знакомо это слово?
– Встречал его, когда однажды рубился в видеоигру про рыцарей и монстров, – пояснил Сквозняк, не повышая голоса. – Спригганы – это вроде бы такие мелкие уродцы, которые обитают в могильниках, развалинах или стерегут зарытые сокровища. Однако при желании эти карлики могут превращаться в гигантских тварей или призраков, менять погоду и тому подобное. Короче говоря, раз мы уже видели великана, то, говоря про стригганов, наш друг в клетчатой юбке, вероятно, не преувеличивает. А если предположить, что у хозяев Мегалита этот примыкающий к храму парк служил вовсе не для прогулок, а являлся некрополем…
– Я тебя понял, – перебил его Куприянов, не расположенный к болтовне, пусть даже она велась по делу. – А в твоей видеоигре случайно не уточнялось, испражняются те карлики или нет? Потому что куски дерьма, которые поднимает и обнюхивает Джон, выглядят вовсе не мифическими, а очень даже реалистичными.
Серега лишь развел руками – ни о чем таком он, естественно, никогда не читал. Но не верить в присутствие здесь кого-то еще, кроме шестиметровых гигантов, ни он, ни Кальтер сегодня уже не посмели бы. И потому были склонны доверять Огилви, даже если он и ошибался, приняв за сприггана какую-то иную тварь или человекообразного монстра. Для напарников это не имело принципиальной разницы. Их больше волновало, смертно ли это существо, и опыт битвы с великаном давал им в этом плане кое-какой повод для оптимизма.