Глава 10

С каждым шагом, что мы приближались к центру площади Маркса, мерзопакостное чувство тревоги во мне возрастало. Но не растерзанные тела, на какие мы должны были вот-вот наткнуться, вызывали во мне это беспокойство. Неужто я раньше мертвецов не видел? Видел, и сам наделал их столько, что, восстань они дружно из праха, дабы каждому отгрызть от меня по кусочку, половине из них не перепало бы даже такой малости, и они вернулись бы в могилы, не солоно хлебавши. И не из-за Арабески тревожился я, хотя не сказать, чтобы её судьба была мне совершенно безразлична. И не враги, что могли напасть на нас из засады, пугали меня; вернее, пугали, но не более, чем обычно. Меня страшило неизведанное. Страшило и вызывало стойкое ощущение, что едва я прикоснусь к тайне, как в следующий же миг непременно умру.

А умирать именно сегодня чертовски не хотелось. И виной тому был «Лототрон», чьи огни вдруг воплотились для меня в настоящее — фактически осязаемое — путеводное созвездие. То самое, которое я долгие годы тщился высмотреть на небосклоне сквозь мутную пелену Барьера, но так и не высмотрел. То самое, которое мелькнуло передо мной в образе Священного Грааля Дьякона и удивительного двигателя биомеха-исполина Жнеца. Мелькнуло и пропало. Грааль утратил в моих руках всё своё могущество и стал обычной посудиной, а так похожая на моего симбионта алмазная начинка Жнеца исчезла бесследно сразу после его гибели.

И вот я глядел на очередное, явно таящее в себе разгадку моего феномена чудо и обмирал от страха, опасаясь, как бы оно не прикончило меня из-за какой-нибудь очередной моей ошибки. Или, что также не исключалось, не испарилось у меня перед носом, как все предыдущие чудеса, с коими я столкнулся за минувшие полгода.

Я не зря заговорил именно о путеводном созвездии, а не о звезде. Такая аналогия наиболее точно отображала характер чуда, которому я шёл сейчас навстречу. О да, это была ни много ни мало моя персональная Большая Медведица! И она — не чета тому висящему в небе звёздному «ковшу», на какой наши предки таращились по ночам ещё в каменном веке. Моя Медведица была явно моложе неё (в летоисчислении нашей реальности, разумеется), и потому резва и воинственна, как все молодые хищники. Семь её ярких звёзд-огней лихо вращались передо мной по семи орбитам, и не существовало в оккупированной ими части пространства преграды, которая могла бы их остановить. Это мог сделать лишь человек, овладевший секретом укрощения здешних агрессивных аномалий.

По мере приближения к ней обнаружился и центр этой маленькой наземной модели космической звёздной системы. Он тоже представлял собой источник света, но был бледнее кружащих вокруг него «светляков». И походил на сгусток фосфоресцирующего тумана величиной с облачко сигаретного дыма. В точке максимального приближения к нему летающих по эллиптическим траекториям сателлитов те обменивались с ним тонкими паутинками молний — так, будто периодически подзаряжались энергией для дальнейшего полёта.

Зрелище этого безостановочного круговорота завораживало и гипнотизировало. Будь у меня в запасе уйма свободного времени и ни одного врага поблизости, я просто уселся бы напротив «Лототрона» и, расслабившись, смотрел бы на него, пока не наскучило. Или пока я не сошёл бы с ума, что при долгом наблюдении за ловушками Зоны не являлось чем-то из ряда вон выходящим.

Но давайте оставим наше медитативное созерцание аномальных красот и вернёмся к суровой реальности с её растерзанными трупами и прочими зловещими загадками.

«Лототрон» образовался практически в самом центре площади. Прямо над рухнувшей из-под свода купола разбитой смотровой платформой. Её самый крупный обломок-долька — тот, что торчал вертикально и преграждал путь «светлякам», — загораживал от нас всё, что творилось у южного края аномалии. Однако, как вскоре выяснилось, именно за этой стальной ширмой скрывался ответ на вопрос, почему мы вообще сумели подобраться так близко к «Лототрону».

Полдюжины приземистых армейских палаток, покрытых маскировочной плёнкой из наноботов-хамелеонов, выстроились в ряд неподалеку от небольшого пьедестала. Его верхушка была некогда отколота вместе с памятником неизвестного мне героя и впоследствии исчезла. Чего нельзя было сказать об обитателях палаток — или по крайней мере большинстве из них, — которые всё ещё здесь находились. Как и их оборудование; правда, оно выглядело не в пример целее своих растерзанных мёртвых хозяев.

Расписывать вам в красках последствия разразившейся тут бойни я не стану — ничего приятного в этом зрелище нет. Отмечу лишь, что свистуновский «Дока» не ошибся. На вытоптанной «светочами» территории лагеря действительно были разбросаны останки как минимум пятнадцати тел. А также искорёженные фрагменты содранных с них доспехов, оружие и обрывки одежды. Мы остановились в замешательстве на краю этой гигантской разделочной доски, словно боясь испачкать ботинки в покрывающей её по щиколотку кровавой слякоти. От которой, как и от разорванных в клочья трупов, всё ещё струился заметный даже издали пар.

Последнее означало, что нападение на лагерь неведомого и свирепого врага случилось не далее как за час-полтора до нашего появления на площади. То есть либо под конец снегопада, либо когда мы только-только покинули наш бивуак. Также не вызывало сомнений, что между началом и концом изуверской вакханалии прошло очень мало времени. Настолько мало, что отменно подготовленные чистильщики не успели даже схватить за шкирки учёных и отступить вместе с ними на оборонительную позицию, потенциальных мест для которой поблизости имелось хоть отбавляй. Судя по тому, как были разбросаны останки, все участники экспедиции погибли на своих рабочих и служебных постах. И работа у них шла в самом разгаре, поскольку на момент атаки все палатки пустовали. А иначе как объяснить тот факт, что ни одна из них не разодрана и не заляпана кровью?

— Троян! — Свистунов полушепотом озвучил мысль, которая уже давно вертелась у меня на языке. Я не высказывал её по единственной причине: при всей очевидности указывающих на Трояна улик здесь явно постарались не его наноботы. Вся Зона наслышана о том, как он умерщвляет свои человеческие жертвы: с аккуратностью орудующего лазерным мечом самурая. По фрагментам лежащих перед нами человеческих тел было заметно, что ни о какой аккуратности при их расчленении речь не шла. Более того, даже неопытный маньяк, впервые в жизни взявший в руки бензопилу, разделал бы этих бедолаг намного эстетичнее и гуманнее.

— Не думаю, что тут побывал Троян, — возразил я, уверенно помотав головой. — Не его почерк. Да ты только глянь на этот бардак! Разве он напоминает тебе педантичную работу легендарного убийцы?

— А чья же тогда это работа, если не Трояна? — осведомился нервозно переминающийся с ноги на ногу Тиберий, отводя глаза. Разглядывать растёкшееся у его ног кровавое месиво он категорически отказывался. Как биохимик, проводивший эксперименты над сталкерами, Свистунов был привычен к виду крови и мёртвых тел. Но одно дело видеть расчлененных людей в лаборатории, и совсем другое — за её стенами. Там, где вдобавок велика вероятность самому угодить под нож расчленителя.

— Очень актуальный вопрос, доктор, — заметил я. И, поманив товарищей за собой, подвёл их к уже замеченным мной отпечаткам на снегу. После чего указал на них и продолжил: — Думаю, это сделали вот эти железные мясники. Не спрашивайте, каким образом, но то, что они здесь побывали, вы вряд ли станете оспаривать.

Наметённый через купольные бреши снег в центре площади лежал неглубокий — самые большие наносы были нам от силы по колено. Но следы на них оставались столь же чёткие, как на сугробах снаружи. Поэтому я не мог пройти мимо уже знакомых нам парных отметин в виде виляющих и пересекающихся между собой «рваных» канав. Оставившие их твари продавили снежный слой до земли, и эти канавы выглядели помельче, чем те, что встретились нам полчаса назад. И всё же они являли собой слишком характерный автограф, чтобы оставившего его автора можно было спутать с кем-то другим.

Следы начинались у края ближайшего провала, ведущего к расположенной под площадью станции метро, и обрывались непосредственно у места бойни. Вернее, не обрывались, а становились нечёткими из-за раскисшей от крови слякоти. А также из-за того, что здесь охотившиеся за «светочами» монстры двигались не по прямой, а носились, подобно ворвавшимся в курятник лисам.

Определить, куда они направились после массовой казни, также не составляло труда. Две багровые полосы отходили от лагеря к южному краю площади. Судя по направлению, в каком шли эти отпечатки, когда мы наткнулись на них рядом с куполом, получалось, что после того, как таинственные биомехи очутились снаружи, они сразу взяли курс на север. А затем, пройдя какое-то расстояние, повернули обратно. Но двинули не по своим следам, а сместились на три сотни метров восточнее.

И такое их перемещение было вовсе не беспорядочным. Прочесывание местности — вот чем занялись эти твари после того, как вырезали поголовно экспедицию «Светоча». И заметьте: прочесывание велось именно в том секторе купольного периметра, откуда должны были подойти мы. Случайность? Возможно. Но я, как вы понимаете, не мог позволить себе верить в подобные совпадения.

— Проклятие! — выругался я, собрав воедино все известные нам о новом противнике факты и оглядев ещё раз поле учиненной им кровавой жатвы. — Эх, Жорик, Жорик… Прости, не хочется тебя огорчать, но ты ведь не слепой и сам всё видишь: нет больше твоей Динары. Опоздали мы, а если бы не опоздали, то всё равно вряд ли сумели бы ей помочь. Эти убийцы так перемешали останки, что какие из костей кому принадлежат, теперь только генетическая экспертиза определит. Очень сочувствую тебе, дружище… И всё же, если ты не возражаешь, мы с Тиберием пойдём взглянем на «Лототрон». Времени у нас мало, и терять его крайне неразумно. Прости ещё раз…

Чёрный Джордж не ответил. Он стоял, молча понурив голову, и отрешённо разглядывал подобранный им с земли наплечник от армейских доспехов. На нём, забрызганном кровью, остались также глубокие и множественные отметины от оружия, которым неведомые монстры уничтожили «светочей». Край доспеха был и вовсе сточен, будто его подсунули под огромный и раскрученный абразивный камень. По остальной части наплечника тоже прошлось нечто, напоминающее крупный наждак. Он был прижат к металлу с таким усилием, что оставил после себя частые параллельные борозды глубиной и шириной по полсантиметра. И это — на крепчайшем сплаве, выдерживающем касательное попадание крупнокалиберной пулемётной пули!

Желая поскорее убраться от места, где не так давно пировала смерть, Свистунов с энтузиазмом поддержал мою инициативу заняться осмотром «Лототрона». В другое время Дюймовый тоже не отказался бы составить нам компанию, но сейчас ему явно хотелось побыть одному. Отшвырнув наплечник, он буркнул мне: «Пойду осмотрю палатки» и, не дожидаясь моего ответа, двинулся было к полевому городку. Однако не успели мы разойтись, как откуда-то с юга — кажется, из-за разбитого постамента — раздался громкий, срывающийся от волнения голос:

— А ну замрите на месте, сукины дети, пока я вам каждому башку не разнесла! Стоять, не двигаться, кому говорят!

Обращённый к нам приказ прозвучал не только неожиданно, но и крайне убедительно. По крайней мере, все мы вмиг застыли как вкопанные и уставились туда, откуда донёсся до нас этот окрик.

Я, как самый проворный из нашей троицы, мог бы, конечно, попытаться скрыться среди обломков и только потом начать переговоры со стрелком, но тем не менее остался стоять на месте. Это было опрометчиво, и я никогда не подставился бы под пули, окажись отдающий нам приказы голос незнакомым. Но в том-то и дело, что для меня он таковым не являлся, и я отлично помнил, кому он принадлежит.

И помнил не только я. Заслышав окрик, Жорик сначала, как и все мы, оторопел. Но затем встрепенулся и трижды подпрыгнул, будто хотел прямо отсюда заглянуть за постамент — естественно, безрезультатно, — после чего, не смутившись, расплылся в радостной улыбке и прокричал в ответ:

— Арабеска! Блин! Живая! Привет! Какой такой разнос башки, ты чего?! Эй, это же мы! Хватит прятаться, иди сюда!

— Заткнись и стой смирно, кем бы ты ни был, хрен собачий! — Арабеска, а голос и впрямь принадлежал ей, однако, не спешила бросаться нам навстречу с распахнутыми объятьями. Было у неё действительно оружие, или она блефовала, неизвестно. Но проверять это, пока питерка не питала к нам дружелюбия, я бы поостерёгся. — А ну быстро отвечайте, кто вы такие на самом деле! Или кто ты такой! Знаю я вас, «жжёных» мнемотехников! Вам и дюжиной человек за раз прикинуться легко, не то что тремя!

— О’кей, о’кей! Стоим и не дёргаемся! — откликнулся в свою очередь я, смекнув, в чём дело. — Ты, Динара, главное, не волнуйся! Биомехи с площади ушли. Они уже примерно в километре отсюда. Сейчас здесь, кроме тебя и нас, никого нет!

— Ага! Значит, и второй аватар у вас говорящий! — вновь послышалось из-за пьедестала. — Только зря стараетесь, гниды: я сама — «жжёная» и не первый год в Зоне, так что мне так просто мозги не запудрите!

Чёрный Джордж открыл было рот, дабы вновь что-то прокричать Арабеске, но передумал и вместо неё обратился ко мне:

— Да что с ней такое, Геннадий Валерьич? Неужели Динара действительно нас не узнает? Но почему? Ей что, как и мне, тоже мозги прочистили? Или это не она? Но голос-то похож!

— Разумеется, похож! И как ему не быть похожим, раз это — Арабеска. Она, она — могу поклясться, — утешил я напарника. — А болезнь её называется типичной сталкерской паранойей. И неудивительно, что после тутошней резни у твоей подруги случилось тяжёлое обострение. К тому же вряд ли ей сообщили о нашем побеге, вот она и уверена, что мы — привидения.

— Привидения? — не дошло до простофили.

— В смысле: ментальные аватары, проецируемые ей в мозг неким очень сильным мнемотехником, — уточнил я. — Таким, какой может влезть в твою память, выудить оттуда образ кого-то из друзей или родных и «нацепить» его на себя. В реальности, конечно, ничего подобного не произойдёт, и мнемотехник останется самим собой. Но ты — субъект, на которого он воздействует, — будешь видеть его таким, каким он захочет. Хоть грудным младенцем, хоть сексапильной красоткой, хоть дряхлым старцем.

— И как нам теперь её вылечить? Или это уже не лечится? — Чёрный Джордж, возликовавший было от того, что Динара нашлась, снова пригорюнился.

— Проблема в том, дружище, — ответил я, — что Арабеска убеждена, будто меня и тебя здесь нет, а наши образы лишь взяты у неё из памяти. То есть всё, что она о нас знает, знаем и мы. И это очень плохо. Потому что, какой бы проверочный вопрос она ни задала, мы всегда ответим на него совершенно правильно и во всех подробностях. И как теперь убедить её в обратном, лично я ума не приложу. А убеждать её надо, и поскорее. Но чем?… Разве только наука нам поможет.

— На меня не смотрите! Я — биохимик, а не психиатр! — поспешил уйти от ответственности Зелёный Шприц. И, покосившись на Жорика, самокритично добавил: — Если надо, я могу превратить человека в психа, но делать из психа человека, извините, не обучен.

— Эй! О чём это вы там шепчетесь?! — не выдержала Динара, явно учуяв с нашей стороны какую-то каверзу. — Или пытаетесь так убедить меня, что вы — настоящие? Дешёвый трюк, господа аватары — косить под реализм!… И, кстати, кто этот третий, с мини-компом на башке? Из какой помойки у меня в голове вы его выкопали? Хоть убейте, не помню, чья это отвратительная рожа!

— Сегодня ночью мы сбежали от «Светоча», Динара! — Не придумав ничего лучше, я решил выложить психопатке всю правду. — А этот тип с миникомпом — доктор из Центра, который помог нам разыскать тебя в Новосибирске!

— Конечно! Заливай больше! — Как и ожидалось, Арабеска не поверила мне ни на грош. — И ты — Алмазный Мангуст! — настолько доверяешь своему заложнику, что не отобрал у него мини-комп и без опаски поворачиваешься к нему спиной?… Да в жизни не слышала я более тухлой легенды! Не спорю: мнемотехник ты хороший, но вот лжец из тебя, как из протоиерея — астрофизик!

— Ну, не знаю! — Я развёл руками. — Раз наша история кажется тебе враньём, значит, сама скажи, что мы должны сделать, чтобы ты нам поверила!

— Есть только один способ проверить, настоящие вы люди или призраки, — не замешкалась с подсказкой Динара, но тон её голоса мне откровенно не понравился. — Стойте смирно: сейчас я всажу в каждого из вас по совершенно реальной пуле, и если вы при этом не умрёте, вам же хуже!

— А если умрём?! — воскликнул Жорик, аж присев от столь безапелляционного заявления.

— Тогда выйдет, что вы были правы, а я заблуждалась, — как ни в чём не бывало подытожила Арабеска. — Впрочем, готова поспорить: права здесь я, а вы — всего лишь ментальные аватары. Сами посудите: ну откуда вам вдруг здесь взяться? Да ещё вдвоем, без охраны и в компании с каким-то придурком, который похож на сталкера ещё меньше, чем моя бабушка? Это же полный бред! А раз бред, стало быть, и разговаривать мне с вами больше не о чем!

Будь я проклят, если эта чокнутая стерва шутила! И ведь в логике ей опять же не откажешь! Разве я на её месте вёл бы себя иначе? Какое там! Вообще не стал бы разговаривать с теми, в чьей принадлежности к реальному миру у меня возникли бы сомнения, — я ж не псих в конце концов!

Самое время было хватать Чёрного Джорджа за шкирку и падать с ним за какой-нибудь обломок, ну а Тиберию уж как повезёт… Однако и этот приказ моего инстинкта самосохранения был мной в итоге проигнорирован. Потому что пока я принимал решение спасать себя и Жорика, он вдруг набрал в грудь воздуха, после чего громко и выразительно продекламировал:

Поверьте, я нисколько не шучу и не приукрашиваю: это действительно были самые настоящие стихи. И прозвучали они из уст напарника столь внезапно, что вместо крика: «Ложись!», которым я собирался сопроводить спасение Дюймового, я издал лишь короткое нервное хрюканье. А вы бы не поперхнулись от неожиданности, когда ваш — прости меня, Жорик, за столь обидное сравнение — шкаф или холодильник взялся бы ни с того ни с сего читать вам вслух Пушкина или Байрона?

А между тем наш недотёпа-поэт вовсе не думал останавливаться на достигнутом:

Нет, конечно, это были не Пушкин и не Байрон. Далеко не Пушкин и не Байрон. Но поставьте сейчас любого из них на место Дюймового, вряд ли их отточенные рифмы и безупречный поэтический слог сумели бы произвести тот же эффект, какой произвели на меня неказистые, но предельно искренние Жориковы вирши. Свистунов и вовсе глядел на него, будто тот бесповоротно спятил вслед за своей пассией. Хотя, почему «будто»? Чёрный Джордж и впрямь спятил от любви, что помимо его внезапного лирического порыва выдавал также лихорадочный блеск его глаз.

Говоря начистоту, Геннадий Валерьич в лирику Дюймового вписывался не больше, чем Клеопатра — в «Слово о полку Игореве». Но таков уж Жорик был педант: даже объясняясь Динаре в любви, он не мог отступить от канонов исторической достоверности. И когда только он успел насочинять всё это, ведь слагать стихи экспромтом, даже такие примитивные, он вряд ли был способен. А в зомбированном состоянии, в каком этот неумелый рифмоплет пребывал последние три недели, он и подавно не нашёл бы общий язык с музами.

Романтики верят, что истинная любовь способна пройти через все испытания и сокрушить любые преграды. Последние остатки романтического флера с моих глаз сорвала Зона, и сегодня я уже смотрел на жизнь незамутнёнными глазами битого ею циника. И всё-таки приятно видеть, что даже в этих жестоких краях порой происходят прекрасные и совершенно неуместные здесь вещи.

И явил нам Дюймовый новое чудо, и было оно столь же невероятным, как предыдущее… Мыслимое ли дело: второе чудо за полдня! И как, скажите, после такого парада чудес не уверовать в святость этого уникального парня?

— Джорджик! — вскричала Динара, едва отзвучало третье четверостишие. То, что она дослушала до него, не выпустив в нас ни одной пули, свидетельствовало: на Арабеску поэзия Чёрного Джорджа также произвела неизгладимое впечатление. — Джорджик, чёрт тебя побери, неужто это и вправду ты?! Но как такое возможно?!

— Ясен пень, я… то есть мы, а кто же ещё?! — отозвался опознанный сталкер и горделиво приосанился. — Самые настоящие мы, а никакие не аватары. И то, что тебе Геннадий Валерьич про нас только что рассказал, — истинная правда!

— Ну, конечно! И почему я до такой очевидности сама не додумалась! Кто бы ещё, как не Мангуст, помог моему Джорджику бежать из плена? Вот если бы ты один здесь появился, тогда да — стоило бы насторожиться! Но на пару с Геной… — Сначала из-за постамента высунулась голова в серой вязаной шапочке, а затем нашим взорам предстала и сама Динара, одетая в такой же, как наши, армейский комбинезон. В руках у неё действительно было оружие. Но вышибить нам мозги она могла лишь в одном случае: если бы мы подошли к ней на расстояние вытянутой руки. Выстрелить же из полуметрового обрезка арматуры у Арабески не получилось бы при всём желании.

— Что ж ты сразу со стихов не начал, поэтичный ты мой! — с ласковой укоризной продолжала она, спеша нам навстречу. Мы тоже не стали топтаться на краю залитой кровью площадки и двинули в обход неё к палаточному городку. Там нам и предстояло спустя три месяца наконец-то воссоединиться с нашей соратницей по коалиции. Той коалиции, что была образована мной, Жориком и Динарой накануне предпринятых нами прошлогодних поисков Мерлина. — Растерялся, да? Поверил, что у меня было время в этой кутерьме оружием разжиться? Какое оружие, Джорджик! Едва-едва успела палатку сзади распороть да по сугробам незаметно оттуда уползти!… А твои новые стихи лучше прежних — тех, что ты мне в записках пересылал. Гораздо лучше! Слово питерца! Я когда их услыхала, и сей же миг моё наваждение как ветром сдуло. Ведь кто ещё кроме тебя мог в Пятизонье такие глуп… в смысле глубокие, проникновенные строки сочинить!… Ну, здравствуй, мой несгибаемый, благородный герой!

И, приблизившись к нам, Арабеска первым делом бросилась на шею Дюймовому. После чего впилась ему в губы поцелуем с той же страстью, с какой он декламировал ей свою незамысловатую поэзию. А Жорик обхватил миниатюрную питерку своими ручищами и, отвечая на её бурное, горячее приветствие адекватным образом, казалось, забыл сейчас обо всём на свете…

Трогательное, по-человечески понятное проявление чувств… Пытаться описывать его такому чёрствому ублюдку, как я, всё равно что гиппопотаму — изображать из себя грациозную лань. Поэтому я просто умолкну ненадолго и дам вам возможность самим вообразить, как протекали первые мгновения встречи двух возлюбленных. Тех, чьи отношения самым неожиданным образом зародились в октябре прошлого года у меня на глазах и затем окрепли в неволе до… э-э-э… Ну, вы сами видите, до какой степени.

Всё-всё, как я и обещал, уже умолкаю…

…

…О чём говорилось в посланиях, которыми Динара и Жорик обменивались между собой в казематах «Светоча», я, разумеется, постеснялся спросить. Но их тайная переписка явно могла бы лечь в основу сюжета целого эпистолярного романа. Жаль только, наблюдаемая мной и Тиберием пылкая сцена была ещё далеко не финалом этой любовной истории. Он по-прежнему оставался открытым и вполне мог завершиться уже не на столь оптимистической ноте.

Деликатно отвернувшись от целующейся парочки, Зелёный Шприц отошёл к «Лототрону» и взялся при помощи «Доки» сканировать ловушку. Не желая понапрасну отвлекать его от работы — если доктор обнаружит что-либо важное, он сам известит нас об этом, — а также дав возможность молодежи порадоваться долгожданной встрече, я решил не топтаться на месте и, подобно Свистунову, занялся общественно-полезным трудом.

Вблизи от палаточного лагеря торчала, вонзившись в землю, упавшая из-под свода купола большая балка — обломок галерейного каркаса. Скинув ранец, я вскарабкался на верхушку этой импровизированной дозорной вышки и осмотрелся. То, что происходило за пределами площади, отсюда видно было плохо. Уровень снежного покрова снаружи лежал выше моей наблюдательной позиции, да и наполовину заметённые снегом стёкла ограничивали мне обзор. Зато сама площадь и пути проникновения на неё просматривались неплохо, и у меня появился шанс засечь приближение врага раньше, чем он обнаружит нас.

Пребывая в эйфории от свидания с Арабеской и от её не менее пылкой взаимности, Чёрный Джордж избавил меня от рутинной обязанности пересказывать Динаре историю нашего побега. Так что пока Свистунов сосредоточенно колдовал вокруг «Лототрона», а я торчал на своём посту, Арабеска была посвящена во все подробности наших похождений. А также поведала Дюймовому о своих злоключениях, которые вскоре дошли и до наших с Тиберием ушей…

В экспедицию помимо следопытки входило ещё шестнадцать человек: четыре научных сотрудника и охраняющее их отделение чистильщиков. Маршрут, которым они двигались, был известен нам из расшифрованных Свистуновым переговоров «светочей» с Центром, и Динаре осталось лишь это подтвердить. Зная о коварных особенностях глубокого снега куда больше своих подопечных, многоопытная питерка действительно помогла им достичь цели максимально быстро и с минимальным риском. В дороге они трижды столкнулись с небольшими группами биомехов и сталтехов, чьи атаки были без особых усилий отбиты вооружёнными до зубов солдатами. Однако против угрозы, с которой им предстояло столкнуться на следующий день у «Лототрона», этой огневой мощи было уже недостаточно…

По прибытии на место — а случилось это вчера в обед, — Арабеска была незамедлительно взята под стражу и посажена в одну из палаток. «Светочи» отслеживали сигналы её имплантов, так что просто взять и сбежать она не могла. Да и, по её признанию, пока питерке было не до бегства. Она ещё не придумала, как принудить Центр отпустить на волю Жорика. Над этим вопросом Динара и принялась размышлять, отлеживаясь и восстанавливая истраченные на дорогу силы.

Всякий раз, когда невольницу выводили из палатки по нужде или размять ноги, она методично оценивала обстановку. Распаковавшие оборудование учёные копошились с ним возле аномалии, военные обустроили по периметру несколько огневых точек, наверняка не забыв разместить на подступах к лагерю датчики движения и прочие сигнальные средства. Поговаривали о возможном снегопаде, но вчера он так и не разразился. Также стали чаще говорить о том, что Динара подслушала краем уха ещё в пути: «Лототрон» будет снят, приведён в транспортабельное состояние и доставлен обратно в Центр. «Толстолобики» были убеждены, что им удастся осуществить эту операцию, так как сделанные ими замеры являлись в целом благоприятными.

Экспедиция шла к цели пешком, потому что оборудование для поиска ловушек типа «Лототрона» было очень чувствительным и капризным. Запеленговать его отражённый сигнал удалось бы лишь у тамбура. После чего приходилось неусыпно держать сканеры настроенными на этот узконаправленный, то и дело меняющий своё направление из-за аномальных помех импульс, дабы ненароком его не потерять. При неторопливом, осторожном движении это было в принципе несложно. А вот при езде, к примеру, на снегоходах первый же сбой радара грозил возвращением к тамбуру для перезагрузки сканеров и перенастройки пеленга… Так вроде бы «толстолобики» объяснили Динаре, почему в прокладываемом ею курсе должно быть как можно меньше отклонений.

Обратный путь не требовал от экспедиции такого щепетильного планирования. И к тамбуру её, скорее всего, доставил бы вертолёт, вызванный с Пашинской армейской базы. Это наводило Арабеску на нехорошие предчувствия. Услуги следопыта «светочам» больше не требовались, и ради соблюдения конспирации они могли в любую минуту пустить питерку в расход. Почему до сих пор не пустили? Да кто их разберёт! Вероятно, держали в качестве страховки на случай, если вдруг возникнет накладка с вертолётом. Или, что также не исключалось, готовились провести над ней какой-нибудь научный эксперимент. От живодёров Центра можно ожидать чего угодно. Что, к примеру, им стоит взять и заставить пленницу ловить голыми руками крутящиеся аномальные огни, ради которых весь этот учёный сброд сюда пожаловал?…

Догадка Динары насчёт своей участи была недалека от истины. Но вот о нашем возможном побеге у соратницы не возникло даже мимолётной мысли. Ей, как и Жорику, тоже никто ничего не сообщал о моей судьбе. И до сего момента Арабеска не сомневалась в том, что меня давно пустили под нож во благо и процветание Её Величества Науки. Однако, как оказалось, алчность её жрецов была всё же не беспредельной. И они, к своей чести, думали не о сиюминутной выгоде, а о связанных с моим феноменом перспективах на будущее. За что сейчас и страдали, заставляя своего гончего пса Грободела гоняться за мной по Зоне с пеной у рта.

Подкупленный узницей (чем именно подкупленный, мы, как истинные джентльмены, не спрашивали, а она предпочла об этом умолчать) вертухай не имел допуск в тот отдел Центра, где меня содержали. И, кроме обеспечения её переписки с Дюймовым, снабжал Арабеску также информацией с воли. А там по поводу исчезновения Алмазного Мангуста ходило немало слухов. Самых разнообразных: от практически угадывающих истинное положение моих дел до фантастически бредовых, повторять которые у меня нет ни малейшего желания. Динара, в свою очередь, помогла мне исполнить клятву, данную мной Ипату, но сегодня для меня невыполнимую. Через своего посредника питерка передала на Обочину информацию о спасшем Цитадель герое-узловике, что сокрушил исполина Жнеца неподалеку от её стен. Так что сегодня в Зоне и в Ордене Священного Узла уже знали о подвиге моего лучшего врага Ипата, и ему грех было упрекать меня с того света в том, что я не держу своё слово.

Разумеется, Динара не могла не навести справки и о судьбе спасённого нами Мерлина. О том, что он всё-таки выжил, я краем уха слышал ещё в «Светоче». Но поскольку подслушивать разговоры лаборантов и вертухаев мне доводилось лишь урывками и нечасто, а на прямые мои вопросы они не отвечали, то иными подробностями насчёт Пожарского я не располагал. Так что проведать о последних месяцах его жизни я смог лишь от пронырливой питерки, даже в заточении не страдавшей от информационного голода.

Во избежание негодования общественности чистильщики, вытащившие Мерлина из утробы Жнеца, предпочли закрыть глаза на правонарушения знаменитого на весь мир сталкера. Не предъявив ему никаких обвинений, военные просто переправили его и прочих выживших членов его команды за Барьер, где перепоручили заботу об их здоровье гражданским властям. А те, разумеется, не преминули наварить себе на этом дополнительный политический капитал, превратив исцеление народного любимца в душещипательное телешоу. Ладно, хоть за всем этим трагифарсом Семёна и впрямь не забывали лечить, подписав под это дело не шоуменов, а настоящих светил мировой медицины.

Миллионы телезрителей по всему миру рыдали, когда выяснилось, что Пожарскому придётся ампутировать обе ноги выше колен. Но ничего не поделать. Такова была плата, которую Мерлин отдал своему непримиримому врагу — Пятизонью — за то, что оно в итоге его пощадило. Сделанные для калеки кибернетические протезы могли по праву считаться одними из лучших в мире, но ходить в рейды по Пятизонью Семёну отныне было заказано. По крайней мере риск, на какой он всегда пускался, снимая свои телерепортажи, для утратившего былую расторопность Мерлина теперь вырос многократно.

Командир десанта, который высадился на Жнеца сразу после того, как тот был подвергнут бомбардировке, полковник Саврасов также буквально в один день прославился на весь мир. Ещё бы, ведь, согласно официальной версии событий, это он отыскал пропавшего Мерлина и его сподвижников. И освободил их из ловушки тогда, когда в Зоне по ним уже готовились справлять панихиду.

Полковник Саврасов стал бы вдвойне легендарным, проведай человечество всю подноготную о его бессмертном подвиге. Однако заявлять во всеуслышание о том, что кроме спасения Пожарского Саврасов заодно арестовал Алмазного Мангуста, полковнику и его бойцам не позволили. Чем им при этом пригрозили, история умалчивает, но пригрозили хорошо, это факт. Даже спустя три месяца, миновавших с этого достославного дня, правда сия всё ещё не всплыла на поверхность.

Молчал и Мерлин. Молчал, скрывая истину, как он мне тогда, в утробе Жнеца, и пообещал. Я не сомневался, что, как только Семён мало-мальски восстановил силы, он предупредил моих скрывающихся на Мадейре жену и дочь, что я на самом деле жив, а все просачивающиеся за Барьер слухи о моей гибели изрядно преувеличены. Возможно, Пожарский даже пытался каким-то образом помочь мне выпутаться из неприятности, в какую мы вляпались после его спасения. Хотя в этом я всё же до конца не уверен. Превратившемуся в инвалида Мерлину со своими проблемами как-нибудь бы разобраться, а уже потом беспокоиться о моей судьбе.

Ипат и Саврасов стали героями, Мерлин лишился обеих ног, а я загадочно исчез, породив лавину всяческих домыслов… Что ж, в целом меня это даже устраивало: наверняка количество охотников за моими алмазами сегодня в Зоне заметно поубавилось. Вот только никакого облегчения от этого я пока не ощущал. Те ловцы Мангуста, какие знали правду и продолжали за мной гоняться, рыскали совсем неподалеку от нас. И это не считая загадочных биомехов, которые вырезали на площади Маркса всю работавшую здесь экспедицию «Светоча»…

И вот тут всезнающая Арабеска вновь переходила от известных ей фактов к собственным домыслам. О чём она, впрочем, ничуть не сожалела, поскольку была уверена: стань она непосредственным свидетелем резни, её растерзанные останки валялись бы сейчас в том же кровавом месиве, что и останки шестнадцати жертв неведомых тварей…

Ночь и утро накануне трагедии прошли относительно спокойно. Никто не покушался на лагерь и вообще не появлялся на площади. Поэтому учёные, не желая терять зазря ни минуты, работали попеременно всю ночь напролёт. Динара, успевшая отоспаться днём, с вечера до утра также провела в трудах. Правда, в отличие от «толстолобиков», её занятие было исключительно умственным. Но не менее трудным, ибо оно представляло собой усердный поиск выхода из её проигрышного положения.

Козырь, который Арабеска могла разыграть с теоретическим для себя успехом, у неё был всего один: ценность для Центра ловушки «Лототрон». Судя по обрывкам разговоров, которые постоянно доносились до пленницы, больше всего учёных беспокоил финальный этап их работы. Он должен был начаться строго по графику: сегодня, в два часа двенадцать минут пополудни. Все подготовительные действия были ориентированы строго на этот срок, и чем меньше времени до него оставалось, тем меньше оставалось шансов перезапустить сложнейшую процедуру заново. Вот Динара и прикинула, что, если ей удастся примерно за час до означенного рубежа захватить главный пульт оборудования и под угрозой его разрушения потребовать свободу для себя и Джорджика, «Светоч» легко согласится на эту уступку. Совсем незначительную, если рассматривать её в контексте важности проводимой Центром операции.

Один час — этого вполне хватит, чтобы доставить Дюймового из Крыма в Сибирь и устроить ему встречу с его спасительницей. Ну а она со своим опытом следопыта быстро уведёт Чёрного Джорджа подальше от площади, после чего оба они легко скроются на заснеженных новосибирских просторах…

Решительности Динаре никогда было не занимать. И она, презрев опасность, взялась методично отсчитывать минуты, оставшиеся до запланированной ею авантюры. За полчаса до её начала на Новосибирск обрушился ожидаемый ещё вчера снегопад, и питерка сочла это добрым предзнаменованием. Спасаясь от снега, под купол могли броситься все околачивающиеся близ него сталкерские группы. Это заставит экспедиционную охрану сконцентрировать внимание на внешней угрозе и ослабить наблюдение за Арабеской. Именно то, что ей и требовалось!

И потому, когда за десять минут до отмеренного ею самой себе срока в лагере поднялись крики и суета, пленница ничуть не удивилась: всё вполне укладывалось в её прогнозы. Решив, что выжидать оставшееся время для неё непринципиально, она ринулась к выходу из палатки. И уже взялась за клапан, дабы, расстегнув его, выскочить и напасть на ближайшего часового, как вдруг рука Динары замерла, а сама она затаила дыхание и навострила слух.

Хотя последнее было, в общем-то, лишним. Всё, что происходило сейчас снаружи, долетало до ушей Арабески превосходно: стрельба, крики и душераздирающий металлический скрежет раздавались буквально в считаных шагах от неё. И это уже шло вразрез с Динариными прогнозами. Бой разразился не на подступах к лагерю, а сразу в нём. Вспыхнул мгновенно и яростно, словно неведомый питерке враг спикировал на чистильщиков и учёных прямиком из-под свода купола.

Динаре не хотелось погибнуть, защищая тех, кто, вероятно, готовился вот-вот пустить её в расход. И нечаянной жертвой этого вопящего, скрежещущего хаоса она становиться не желала. Плюхнувшись ничком — несколько шальных пуль уже прорвали тент у Арабески над головой, — она отползла к дальней стенке палатки и решила, пока не поздно, спасаться бегством. Потому что отчетливо слышала: истошные вопли звучат снаружи всё громче, а шквал беспорядочных очередей, напротив, становится тише и прерывистей. Какая бы тварь или твари ни напали на лагерь, они явно одерживали победу, и безоружная следопытка была им подавно не противник.

Ноготь на среднем пальце левой руки у хитрой питерки был не простой, а особый. Неподдающийся обнаружению имплант, он был сделан из самовосстанавливающейся хирургической нанокерамики и выглядел, как вполне обычный ноготь. И более того — даже рос, вынуждая подстригать его вместе с остальными ногтями. Однако стоило лишь Динаре покрепче нажать на эту хитрую примочку и потянуть её за розовый «маскировочный» кончик, как в руке у девушки тут же оказывался коротенький и узенький клинок величиной с гитарный плектр. Он скрывался во вшитых в палец вместо настоящего ногтя подкожных ножнах и был достаточно острым, чтобы рассечь человеку сонную артерию. Или, как сейчас — прорезать в палаточном тенте дыру для бегства.

На небольшом пространстве между палатками и обезглавленным постаментом находился невысокий — по колено снежный нанос. За него, как за бруствер, и спряталась Арабеска сразу, как только покинула свой изолятор. После чего, понадеявшись, что сугроб и расставленные в ряд палатки заслонят её от врагов (или, правильнее сказать, от всех врагов, ибо с друзьями у неё в эту минуту было туго), поползла к разбитому памятнику. За ним, как заметила она ещё вчера, имелось несколько укромных, присыпанных снегом трещин, в которых миниатюрная, гибкая следопытка могла затаиться и пересидеть угрозу.

В отличие от человека, из техноса следопыты получаются не ахти. Редко какие из биомехов сообразили бы, что если направиться от прорезанной в палатке дыры по идущему от неё свежему следу, то на другом его конце наверняка обнаружится тот, кто этот след оставил. Чтобы среднестатистический механоид увязался за вами в погоню, сначала он должен засечь вас своими сенсорами, и лишь потом у него сработает программа преследования. Оставленные же вами на снегу или земле отпечатки говорили биомехам не больше, чем нам — язык их программирования. Хотя и с той, и с другой стороны попадались единичные специалисты, разбирающиеся в этих непостижимых для их собратьев науках. Среди сталкеров подобным талантом блистал Механик, а среди техноса — Троян.

Троян мыслил категориями, более близкими человеку, а не животным. И потому Динара вряд ли избежала бы с ним встречи, вздумай он проверить, кто же пропахал пузом снег за палатками. Питерка не знала, что появление Трояна вблизи «Лототрона» — давно известный учёным факт, но мысль о добравшемся до их экспедиции короле скоргов долго пульсировала у неё в голове. И улеглась лишь тогда, когда она осмелилась наконец высунуться из щели и увидела парный след, пересекавший залитый кровью лагерь. Троян же, как известно, иных следов, кроме растерзанных трупов, за собой не оставляет.

Арабеска не засекала время, сколько она хоронилась в своём холодном и тесном, как разрытая могила, убежище. Но предполагала, что после того, как стрельба и вопли утихли, она не казала нос на поверхность ещё минут тридцать-сорок. А потом, припорошив для конспирации голову снегом, долго и пристально изучала окрестности, стараясь высмотреть поблизости подарившего ей свободу монстра. Впрочем, как подарившего, так и способного в любой миг отнять её заодно с Динариной жизнью. Вот почему питерка и не спешила возвращаться в залитый кровью лагерь.

А не заглянуть туда напоследок она не могла. В лагере осталась уйма оружия, продукты, тамбурные маркеры и прочие необходимые для выживания в пустоши вещи. Иными словами, всё то, чего недоставало Динаре, чтобы с чистой совестью пуститься в бега, наслаждаться обретённой свободой и, разумеется, искать способ, как вызволить томящегося в застенках Джорджика. Но теперь, когда Арабеска могла вновь заручиться поддержкой собратьев по клану, а также обратиться за помощью к самому Мерлину, участь её возлюбленного виделась ей уже не такой безысходной, как ещё час назад.

И каково же было её изумление, когда тот, о ком она думала чуть ли не ежеминутно, вдруг сам нарисовался прямо перед ней. Да вдобавок не один, а со своим наставником, чей выход на свободу был ещё менее вероятен. Неудивительно, что Арабеска сочла, будто она подверглась атаке неизвестного высококлассного мнемотехника. Который, не исключено, и стоял за случившейся здесь резней, натравив на экспедицию каких-то неистребимых биомехов.

Теперь уже не выяснить, чем закончился бы отчаянный блеф безоружной Динары, не растопи Жорик её недоверие своими пылкими стихами. И хоть это было не моё дело, но я задался целью разузнать, как вообще могло случиться так, что сорвиголова Арабеска вдруг воспылала чувствами к моему недотёпе-напарнику. С Дюймовым всё было ясно. Он являлся вполне обычным, в меру горячим и хорохористым парнем, а Динара — его довольно привлекательной ровесницей. Вызывало любопытство, что она — бойкая девушка, успевшая покрутить романы не только с узловиком Ипатом, но и с самим Мерлином, — нашла в этом неуклюжем простаке, все мысли которого были написаны у него на лице крупными, печатными буквами?

Их поначалу не заладившиеся отношения начали стремительно теплеть уже на второй день их знакомства, после того, как я, Жорик и Динара вышли на след пропавшего Пожарского. Сначала Чёрный Джордж спас Динару, когда та едва не разбилась во время нашего полёта к базе Умника. А потом, когда она подвернула лодыжку, Жорик безропотно опекал её вплоть до нашего пленения чистильщиками. Конечно, со стороны напарника такая самоотверженность выглядела очень благородно, особенно учитывая, что до этого Арабеска постоянно над ним насмехалась. И всё же не одно лишь Жориково благородство было причиной снизошедшей до него питерки. Ведь и до Дюймового сталкеры не раз и не два спасали ей жизнь. Но тем не менее прежде она выбирала себе в ухажеры далеко не каждого спасителя, отдавая предпочтение лучшим из лучших героев Пятизонья, с кем когда-либо сводила её судьба…

Воистину тут есть над чем поломать голову. Но только как-нибудь в другой раз, потому что сейчас на повестке дня у нас стояли иные, гораздо более важные задачи…