Глава 9

Легкий шок, какой вы испытаете, выйдя впервые из «тамбура» в Сосновом Бору – явление вполне нормальное. Вместо ожидаемых вековых сосен, которые, к слову, здесь еще кое-где сохранились, и привычных опостылевших руин вы окажетесь… в средневековом европейском городке! Ратуша с часами и флюгером; круглобокие, приземистые башни с бойницами и коническими крышами; крепостные стены, арочные ворота; домики с двускатными кровлями, покрытыми красной черепицей; каменные лестницы с перилами; булыжная мостовая… «В какую это степь меня занесло, черт возьми?! – испуганно недоумевали сталкеры, не удосужившиеся загодя узнать, куда их вынесет этот гиперпространственный тоннель. – Неужто я переместился не только в пространстве, но и во времени? Этого еще не хватало!..»

И, лишь присмотревшись получше, растерянные новоприбывшие замечали, что городок на самом деле необычайно крохотный, строения в нем тоже мелковаты и несерьезны, а улочки узкие даже по меркам Средневековья. И ожидаемые руины никуда не делись – вон они, маячат позади причудливых башенок унылыми серыми контурами.

Что ж, теперь понятно. Никакая это не сказка, пусть даже на одной из стен красуется барельефный портрет известного сказочника Ханса Кристиана Андерсена. Обыкновенный развлекательный комплекс для детей, который уцелел по той же неведомой причине, по какой до сих пор не разрушились корпуса Курчатовского научного центра, Институт ядерной физики в Академгородке и прочие здания, находящиеся поблизости от аномальных смерчей.

Андерсенград – кажется, так, по словам сталкеров-питерцев, раньше звалось это место. Небось в былые времена горожане Соснового Бора обожали прогуливаться тут с детьми. Еще можно было определить, где среди вышеназванных достопримечательностей располагались клумбы, фонтаны, кафе и летний театр. А вот глубокие овраги, изрезавшие землю вокруг Андерсенграда, возникли уже после Катастрофы. Длинные и кривые, они расходились от детского городка, словно раскинувшиеся во все стороны лапы гигантского многоногого паука. И не счесть, для скольких сталкеров эти траншеи стали могилой. Хотя и жизней они спасли тоже немало. Если у вас имелась при себе точная и желательно свежая схема расположения этих оврагов, вы могли, выскочив из «тамбура», легко затеряться в них и запутать следы преследователям – тем, кто знал, в какую локацию вы отправились.

Мне такая схема была не нужна – она давным-давно накрепко отпечаталась у меня в памяти. И не беда, что происходящие здесь время от времени тектонические сдвиги меняли фрагменты траншейного «узора», засыпая одни канавы и образуя другие. Они были не настолько глубокими, чтобы, угодив невзначай в тупик, я не сумел бы шустро перескочить в соседний овраг и продолжить бегство по нему. Хотя сегодня, когда меня сопровождал не слишком расторопный компаньон, мне следовало тщательнее подыскивать маршрут для отступления из опасного района.

Вряд ли, конечно, враги сиганут в «тамбур» следом за нами, ведь им неведомо, куда конкретно мы отправились. Ипат упустил инициативу и теперь не сядет нам на хвост, пока не разузнает по сталкерским каналам, в какой локации сегодняшней ночью в такое-то время вышли из гиперпространства два человека. Раздобыть подобную информацию в Зоне не составляло труда, при условии, что в момент нашего прорыва в Сосновый Бор рядом с местным «тамбуром» дежурила «кукушка».

«Кукушками» называли тех бродяг-наемников, кто зарабатывал на жизнь – или чаще всего лишь подрабатывал, – сидя в укрытии неподалеку от «тамбуров» и ведя подробный учет прибывающим и убывающим в локацию сталкерам. Отдежурив положенное, соглядатай сгребал свои протоколы и нес их приору Ордена – местному или тому, в чьи земли направлялся затем сборщик информации. А приор-покупатель снимал с его файлов несколько копий и переправлял их с оказией братьям в другие локации – авось пригодятся.

Платили «кукушкам» гроши, так как по наемничьим расценкам эта простенькая работа считалась уделом новичков. Однако и матерые наемники, прежде чем перейти из локации в локацию, не чурались порой посидеть полдня в дозоре у «тамбура», дабы, особо не напрягаясь, сшибить себе попутно сотню-другую баксов на карманные расходы.

Высматривать «кукушку» среди окрестных руин было напрасной тратой времени, тем паче что ее вообще могло тут не оказаться. По выходе из «тамбура» мне и Жорику требовалось срочно брать ноги в руки и проваливать отсюда. Неважно куда – потом сориентируемся. Главное, не задерживаться в Андерсенграде, где мы можем в любой момент столкнуться с враждебно настроенными сталкерами или биомехами.

На то, чтобы прийти в себя после телепортации, мне – привычному к этому делу человеку – потребовалось лишь несколько секунд. Смерч выбросил нас в знакомое место: на дно давно пересохшего бассейна-лягушатника с бронзовыми скульптурками дельфинов вдоль бортиков. Все еще дрожа от холода, я помассировал закрытые глаза и отшлепал себя по щекам – старый, проверенный способ унять обычное после такого путешествия головокружение. С ознобом бороться не нужно – он сам исчезнет после того, как пробегу по канаве пару сотен шагов.

«Очухался сам – приведи в чувство товарища, если тот еще жив», – гласит одно из непреложных правил путешественника по гиперпространственному тоннелю. Дюймовый шагнул в «тамбур», будучи на грани обморока, поэтому неудивительно, что, прибыв на место, компаньон находился в отключке. Хорошо, что я заранее напомнил ему о маркере, который вынес брата Георгия туда, куда нужно. Также хорошо, что этот болван не перепутал маркеры. А то отправились бы мы с ним по разным адресам и, учитывая его безалаберность, уже вряд ли когда-нибудь встретились.

У меня с гиперпространственной навигацией хлопот гораздо меньше. Мои маркеры – это воспоминания. Стоит лишь мне при входе в смерч четко представить какой-либо объект из той локации, куда мне необходимо попасть, и мой алмазный паразит тут же прокладывает к нему путь. В Сосновом Бору моим мнемоническим маяком была ратуша Андерсенграда – самое приметное сооружение вблизи здешнего «тамбура». Я всегда старался запоминать лишь те объекты, вероятность разрушения которых в Зоне была минимальной, одним словом, перестраховывался. Несокрушимые здания рядом со входами в гиперпространство подходили для этой цели как никакие другие.

– Жорик, подъем! – приказал я, переворачивая Дюймового на спину и энергично встряхивая его за грудки. – Конечная остановка! Автобус дальше не идет!.. Эй, сталкер, я к кому обращаюсь? Ты меня слышишь?

Никакого взаимопонимания! Голова обмякшего компаньона моталась из стороны в сторону, но веки его упорно оставались опущенными, а рот – приоткрытым.

Нехорошо. Нужно, чтобы все стало наоборот, и желательно сию же минуту.

– Ладно, – сказал я, прекратив трясти компаньона, и потянулся к аптечке за нашатырем. Жорик дышал слабо, но ровно, а значит, умирать он пока не собирался. – Не хочешь по-простому, прибегнем к экстренным мерам… На-ка, взбодрись!

Однако и нашатырь не помог. Дюймовый лишь вяло повел головой и чуть слышно пробормотал всего одно слово: «Грааль». Но очнуться так и не пожелал.

М-да, плохи наши дела. Прежде я уже сталкивался с подобным посттелепортационным синдромом «долгого невозвращения». Случается, что иногда сталкеры испытывают в гиперпространстве чересчур сильную боль и по выходе из него впадают в кратковременную кому. Как правило, от шести до двенадцати часов – не больше. Вот только в эту ночь Дюймовый находился не в компании дюжих узловиков, которые могли без особых усилий транспортировать товарища в безопасное место, где он спокойно отлежится и придет в чувство. Этот увалень и без доспехов весил не меньше центнера, а в боевом облачении волочить его по канаве было и вовсе неблагодарным делом.

Однако ничего не попишешь – не хочется, а надо. В Андерсенграде оставаться небезопасно. В этих игрушечных домиках и башенках толком не спрячешься, а вдруг еще Узел начнет пульсировать да затянет нас обоих в торнадо? Я-то, вполне вероятно, выживу, правда, вылечу черт знает где, а вот брат Георгий из такой передряги уже не выкарабкается. Так что придется попыхтеть. Если, конечно, я еще не утратил желание отыскать Грааль Дьякона. Ибо, как гласит одна из любимых присказок моего давно покойного дедушки: коли впрягся в гуж, не говори, что недюж.

Но не успел я подтащить недвижимого компаньона к бортику бассейна, как из-за ближайшей крепостной стены… или, вернее, стенки послышались голоса. Достаточно громкие, чтобы понять: к «тамбуру» приближается группа сталкеров. И довольно большая. Будь это одиночка или пара бродяг вроде нас с Дюймовым, они крались бы сейчас на полусогнутых и помалкивали в тряпочку. Но, поскольку эти так некстати явившиеся гости осмеливались общаться в полный голос, значит, они шли в открытую, не таясь. А раз не таились, стало быть, являли собой достаточно грозную и боеспособную компанию.

– И понос, и в придачу золотуха! – в бессильной ярости процедил я, бросая волочимого за шиворот Жорика, который тут же мешком плюхнулся обратно на камни. Что ж, прости и прощай, брат Георгий! Я и так выручал тебя сегодня сколько мог, и вот настал момент, когда мне уж точно ничем не помочь тебе. А подыхать с тобой «на брудершафт» неохота. Да и слишком большая честь это для такого бродяги, как ты. Хотя, если к нам приближаются узловики, возможно, тебе и повезет. Это для Ипата ты стал врагом, а для обитающих в Сосновом Бору рыцарей, вероятнее всего, пока еще остаешься собратом по Ордену.

Наскоро оглядевшись, я отринул мысль спрятаться в ратуше, пускай она и находилась ближе прочих построек, и предпочел ей приземистую и неприметную башенку, торчащую чуть поодаль. Перемахнув через бортик бассейна и пригнувшись, я рванул к выбранному укрытию. Хорошо, что сейчас не зима, и я не оставляю следов, а то подобные игры в прятки меня не спасли бы. Зимой даже моя невидимость не всегда помогает, поэтому в заснеженное время года я вообще редко появляюсь на открытой местности.

Пока я обегал башенку и взбирался на ее верхний ярус, к узкому оконцу-бойнице, потревожившие меня сталкеры успели выйти из-за стены и подступили к бассейну. Это были семеро громил, облаченных в одинаковые черные доспехи, и у каждого на рукаве красовалась эмблема: оранжевые языки пламени, расходящиеся в форме христианского креста.

Да, для цели, с какой мы сюда пожаловали, более подходящего комитета по встрече было не сыскать!

Секта «Пламенный Крест», которой верховодил хозяин Грааля Дьякон, была изгнана военными отсюда в Чернобыль примерно полтора года назад. Чистильщики вынудили праведников бросить свою святыню – Неопалимую Купину – и, если верить Жорику, заодно припрятать где-то в этих краях артефакт-супераптечку. Однако нынешнее присутствие здесь сектантов меня не удивило. По слухам, после изгнания они периодически наведывались в Сосновый Бор небольшими компаниями, чтобы втайне справлять на священной для них земле свои кровавые ритуалы.

Куда спешила эта семерка – назад, в Чернобыль, или в иную локацию, – черт бы ее знал. Но, встретив на своем пути валяющееся тело в рыцарских доспехах, сектанты уже никак не могли пройти мимо него.

– Хвала Дьякону, единоверцы! – провозгласил идущий впереди праведник, первым заметив распластавшегося на дне бассейна Дюймового. – Это ли не знамение: мы пришли сюда охотиться на жертвенного агнца, а он лежит и сам нас смиренно дожидается!

– Погоди радоваться, Узал, – осадил его второй сектант. – Сдается мне, что это мертвец. Уж не хочешь ли ты разгневать Всевышнего, принося ему в жертву мертвую плоть?

– Это ты оскорбляешь Господа своими сомнениями, Елифаз, – возразил Узал. – А вот я нисколько не сомневаюсь ни в правоте своих слов, ни в высшем покровительстве, что сопутствует нашей миссии. Разве не в этом заключается сила истинной веры?

– Может, узловик мертвый, а может, и нет, – не стал торопиться с выводами третий член крестоносной компании. – Сейчас выясним, на чьей стороне правда.

Он спрыгнул в бассейн и, склонившись над Жориком, сначала аккуратно стянул у него с руки «Фрич» и только потом стал проверять у сталкера дыхание и пульс. Единоверцы, прекратив спор, в молчании дожидались результата этой экспертизы.

Само собой, что прав оказался тот праведник, чья вера не ведала сомнений. Пристыженный Елифаз виновато покосился на небеса и что-то прошептал – видимо, извинился перед Господом за свой недостойный истинного верующего скептицизм. После чего последовал за воодушевленным Узалом и остальными товарищами в бассейн, дабы подсобить им вытащить найденыша наружу. Но едва тот был поднят со дна и положен на бортик, как праведники вновь всполошились.

– Вы тоже слышали это или мне померещилось? – воскликнул сектант, который обнаружил у Жорика признаки жизни. – Узловик действительно сказал «Грааль»?

– Да, Иафет, мы это слышали! – вновь без тени сомнения в голосе ответил за всех Узал. – Агнец именно это и произнес.

– А может, у него просто… – начал было скептик Елифаз, но тут же опасливо осекся. Однако под вопросительными взглядами товарищей вновь собрался с духом и закончил: – Может, это просто была отрыжка или еще какой горловой звук. Парень-то без сознания, да к тому же явно из «тамбура» выпал. В таком состоянии и мычать проблематично, не то чтобы о чем-то конкретном бредить.

– И это легко проверить, – вновь заявил благоразумный Иафет.

Выбравшись из бассейна, он оттащил Дюймового в сторону и, отвесив ему пощечину, громко спросил:

– А ну повтори, что ты сказал! Быстро!

Невменяемый брат Георгий повторил. Причем сказал в три раза больше, чем от него требовали. Даже я, сидящий поодаль от сектантов, отчетливо расслышал бред сталкера:

– Грааль!.. Крест!.. Гефер!..

Я, правда, не был уверен, правильно ли расслышал последнее Жориково слово, но на сектантов оно произвело столь же сильное впечатление, как и два предыдущих.

– Гефер?! – взвился пожилой, но крепко сбитый праведник, чье имя было мне еще неизвестно. – Эй, вы слышали: этот узловик что-то знает о моем сыне! Значит, он не пропал без вести, а был казнен Орденом! О Всевышний, какое жестокое откровение ты мне ниспослал!

– Угомонись, Рагав, – попросил его невозмутимый Иафет, который, очевидно, был ненамного младше того единоверца, к которому обращался. – У этого узловика синдром «невозвращения», и ничего толкового мы сейчас от него не добьемся. Погоди, вот выйдет он из комы, тогда и спросим, что ему известно о Граале и Гефере. Уверен, Дьякону это тоже будет любопытно услышать, ведь он любил Гефера не меньше, чем ты.

– Да, ты прав, – согласился взявший себя в руки Рагав. – И я попрошу пророка дозволить мне лично учинить агнцу допрос. Он у меня все расскажет, клянусь памятью погибшего в муках сына!

– Это уж точно, – поддержал его Иафет и обратился к остальным: – Ну что, единоверцы, помолимся да двинем в обратный путь? Вот уж не думал, что сегодня божьей милостью все так удачно сложится. Воистину, и не упомню, когда в последний раз рыцаря без единого выстрела в плен брали.

Пока одни сектанты скручивали Жорику руки и ноги, другие отпилили в ближайшей канаве длинный, толстый и относительно прямой кусок древесного корня; вывороченные из земли, они торчали там повсюду. Затем крестоносная братия продела дрын через связанные конечности пленника и, отправив Иафета с Рагавом в дозор, дружно взялась за импровизированные носилки.

Дюймовый беспомощно болтался на них и, если бы не его кома, чувствовал бы себя сейчас пойманным туземцами мореплавателем времен Магеллана и Кука. Впрочем, грядущая участь Жорика мало чем отличалась от судьбы тех горемычных матросов, на чьих обглоданных каннибалами костях зиждились великие географические открытия прошлого. Да, праведники еще не пали так низко, чтобы поедать свои церемониальные жертвы. Но зато сектанты прожаривали их на порядок тщательнее, чем самые привередливые туземные людоеды.

Когда процессия удалилась, я спустился с башни и, держась от праведников на безопасном расстоянии, крадучись побрел следом за ними. Однако, покинув территорию Андерсенграда, остановился и крепко призадумался.

До того как брат Георгий придет в сознание, оставалось еще как минимум часов шесть-семь. То есть случится это в промежутке от рассвета до полудня. Бессмысленно даже думать о том, чтобы силой отбить компаньона у «Пламенного Креста». Семеро охотников на агнца были сегодня явно не единственными праведниками в Сосновом Бору. Как пить дать в Неопалимой Купине их поджидали единоверцы. Удастся мне подслушать, что выложит им на допросе Дюймовый, или не удастся, это еще бабушка надвое сказала. А если даже он проболтается, какова вероятность, что я успею добежать до тайника с артефактом, прежде чем сектанты явятся туда, чтобы его перепрятать?

Или бежать никуда не понадобится? Возможно, фанатики уже забрали свою священную реликвию и принесли ее в церковь для проведения церемонии, о подготовке к которой они упоминали. Это значит, что мне нужно терпеливо дождаться, пока она завершится, затем украдкой проследить за убийцами Жорика до тайника, позволить им спрятать Грааль и уйти, а потом извлечь его и – он мой! А уж как эту добычу унести, не касаясь ее руками, я соображу. Чай, не двухпудовая гиря, а обыкновенный кубок, весящий не больше полкило.

Впрочем, нет, интуиция подсказывает мне – праведники проведут церемонию без этого артефакта. Слишком рискованно засвечивать его, когда поблизости околачиваются военные и Орден. Вон, Иафет со товарищи и на охоту лишь за полночь выбрались, хотя в былые времена их кодла разгуливала по Сосновому Бору практически не таясь. Боятся, что в Неопалимую Купину нагрянут чистильщики или узловики, поэтому, скорее всего, даже сожжение проводить не станут – это ж столько дыму и гари! Запрутся в церкви, справят там скромненький обряд и так же тихой сапой слиняют из локации. А Грааль так и останется в тайнике, местоположение которого после гибели Жорика мне уже никто не раскроет…

Досадно… А я-то губу раскатал!

И все-таки интересно, каким образом брат Георгий проведал о сектантском секрете? Узнал от того самого Гефера – сына Рагава и любимца Дьякона? Готов поспорить, что так и было. Ведь не зря Жорик упомянул в бреду это имя наряду с крестом и Граалем.

Хм, любопытная, однако, всплыла подробность, если задуматься. Вполне может статься, что она не только любопытная, но и ключевая. И потому не подергать ли мне за эту ниточку, пока не взошло солнце?

А что, мысль дельная! Тем более кончик замеченной мной ниточки можно отыскать всего в полукилометре отсюда. И я не только попробую потянуть за нее, но и даже предприму попытку выручить Жорика. Причем с минимальным для себя риском. Надо лишь забросить кое-кому наживку, а затем спрятаться неподалеку от церкви и ждать поклевки. И если Дюймовый родился под счастливой звездой, рассвет, который он сегодня встретит, будет не последним рассветом в его непутевой жизни…

Сказано – сделано. Я проводил глазами маячившие в лунном свете силуэты идущих на север праведников и рванул по другой канаве на северо-восток. Густо поросшая автонами, она тем не менее являлась самой исхоженной из всех уводящих от «тамбура» троп. И все потому, что по ней можно было быстрее всего попасть в знаменитый на все Пятизонье подвальчик Упыря.

Вообще-то этого горбатого, непомерно жадного, но крайне полезного – да что там, фактически незаменимого! – старика звали Федором Тимофеичем. По слухам, в своей прошлой жизни он не имел никакого отношения ни к торговле, ни к спекуляции, а трудился на воистину благородном поприще – был хирургом в местной больнице. Но Катастрофа сломала ему жизнь, как и мне, столкнув лоб в лоб с проблемами, какие заставят повредиться рассудком даже человека со стальными нервами.

Говорят, будто Упырь рехнулся, когда попытался оперировать первых «прокаженных» – тех из переживших Катастрофу людей, чьи организмы были захвачены мутировавшими нанороботами. Поняв, что он бессилен спасти десятки умоляющих его о помощи людей, Тимофеич отчаялся, бросил все и заточил себя в глухом бункере, чтобы не слышать доносившиеся снаружи крики о помощи.

Старик просидел там безвылазно очень долго. На его счастье, тот подвал оказался продуктовым складом сил Гражданской обороны, и Упырь не умер с голоду. А благодаря тому, что прагматичный хирург вел все это время дотошный подсчет оставшегося продовольствия, в наполовину одичавшем, сгорбившемся Тимофеиче вдруг проснулись спящие доселе торгашеские инстинкты. Когда у него закончились батарейки к фонарику, он отпер подвал и выменял у первых сталкеров на консервы все, что ему было нужно. С выгодой для себя, разумеется, – а как же иначе?

Сталкеры, в свою очередь, рассказали о скряжистом и чокнутом, но весьма полезном отшельнике приятелям, которым также нашлось что предложить ему в обмен на продукты. Слово за слово, сделка за сделкой, и вот уже в подвале у Тимофеича вовсю функционирует обменный пункт. А его хозяин подсчитывает первые барыши и понимает, что практически не вставая с кресла заработал на порядок больше, чем он зарабатывал за то же время в поте лица у операционного стола.

Но не деньги вернули в итоге Федору Тимофеичу вкус к жизни, а тот факт, что его таланты вновь оказались востребованы. Пусть иначе, но он, как и прежде, спасал людей, помогая им выживать в нелегких условиях Пятизонья. А дабы у каких-нибудь отморозков не возникла мысль ограбить стратегически ценного горбуна, его взял под свою защиту Орден. И с той поры на двери бункера Упыря красуется красноречивый символ: Кандальный узел.

…Который, впрочем, не уберег его однажды от налета егерей Ковчега (много ходило кривотолков, что именно не поделили тогда Упырь и лидер этой группировки Хистер, но ручаться за подлинность тех слухов я не стану). Вот почему в последний год Тимофеич пользовался услугами двух дюжих охранников. Но не узловиков, а обычных наемников, потому что стерегущие его заведение головорезы Ордена попросту отвадили бы от Упыря половину его постоянных клиентов. В том числе и Алмазного Мангуста – человека, с которым у горбуна были, пожалуй, самые противоречивые, но при этом всегда взаимовыгодные отношения.

Один из его громил и встретил меня возле входа в подвал торговца. Вооруженный до зубов и нафаршированный немыслимым количеством имплантов, во мраке охранник и вовсе казался не человеком, а биомехом-андроидом – близким родственником тех ботов, что гонялись за нами в кратере Курчатника. Не будь я в курсе, что Упырь завел себе телохранителей, именно так и подумал бы. Помимо импульсной картечницы «мегера», которую страж без особого напряжения удерживал одной рукой, на меня были нацелены два закрепленных у него на плечах лазерных излучателя и пальцевые импланты. Примерно такие, как у Дюймового, только, судя по вырывающимся из них язычкам пламени, мечущие не молнии, а огонь.

Серьезный малый, слов нет. А стоит ему свистнуть, и вмиг рядом с ним нарисуется еще один такой ходячий танк. Поэтому, чтобы не провоцировать охранника поупражняться на мне в меткости, я шел к нему, не таясь и держа пустые руки на виду. Алмазный глаз пришлось скрыть под бутафорской окровавленной повязкой. Она создавала иллюзию, будто я совсем недавно пережил некачественную, с осложнениями имплантацию или заразился пожирающим глазные импланты скоргом. Вполне распространенное в Зоне явление. Настолько обыденное, что, когда я скрывал свою личину подобным способом, редко кто у меня интересовался, какая беда со мной приключилась.

– Передай хозяину, что с ним желает встретиться Синдбад, – бросил я охраннику, остановившись в пяти шагах от него.

– С какой целью? – недоверчиво осведомился тот.

– Хочу продать ценную информацию, – уточнил я. Упырь охотно спекулировал и таким товаром. Причем, по-моему, даже предпочитал его материальным ценностям. Информация не занимала места и не доставляла хлопот при хранении, а стоила порой наравне с хорошим оружием и обмундированием. Но больше всего горбун любил ее за то, что он мог перепродавать востребованные сведения до тех пор, пока они не утратят актуальность. С оружием и консервами, само собой, такой фортель не проходил. Однажды проданные, они исчезали со склада Упыря навсегда и без остатка.

Страж велел мне оставаться на месте и удалился. А вернувшись через минуту, позволил пройти внутрь. Сдать оружие не потребовал. Тимофеич знал, что, если он предъявит мне такое условие, никакой встречи не будет, и я унесу то, что хотел ему продать, другому перекупщику. Допустить это старый скряга никак не мог. Мангуст захаживал к нему редко, но всегда снабжал его лишь высокопробным товаром, на котором горбун делал хороший доход.

Сопровождай меня Жорик или кто-нибудь еще, я посоветовал бы ему не удивляться ничему, что могло произойти за дверьми этого бункера. А также не хвататься за оружие, даже когда я выхвачу из кобуры револьвер. Все, что было бы дозволено такому свидетелю, это присесть в уголке и наслаждаться уникальным представлением под названием «Деловая беседа двух параноиков: алчного старого и страдающего манией преследования молодого». Иными словами, наблюдать пример исключительного маразма, который мог бы стать украшением любого учебника по психиатрии или темой для медицинской диссертации.

Едва у меня за спиной с унылым скрежетом закрылась тяжелая, взрывоустойчивая дверь, как я достал «анаконду» и бесцеремонно нацелил ее на хозяина. Он поджидал меня на своем обычном месте и в обычной позе: сидя за столом и держа левую руку под ним. Что за оружие старик там прятал, неизвестно. Возможно, его палец находился не на спусковом сенсоре «карташа», а на кнопке, активирующей какую-нибудь ловушку. Замаскированные в полу люк волчьей ямы, форсунка огнемета, противопехотная мина направленного действия, турель с миниатюрной лазерной пушкой или все это вместе – от Упыря можно ожидать чего угодно. А тем более после вероломного нападения на него егерей Ковчега.

Судя по бодрому виду Тимофеича, я не поднял его из постели, а отвлек от какой-то работы. Впрочем, такой скряга, как он, отродясь не бранился на полуночных клиентов, даже если они приходили к нему за пачкой патронов или парой банок консервов. Что поделать: издержки бизнеса. У торгаша, трясущегося над каждым баксом, спокойного сна не может быть в принципе.

– А, явился, ублюдок! – глядя на меня из-под насупленных бровей, прокаркал Упырь. – Давненько тебя не было. Когда же ты наконец издохнешь, сукин сын?

– Не раньше тебя, старый пердун, – ответствовал я, останавливаясь на пороге склада и стягивая с глаза маскировочную повязку. – И уж тем более не от твоей руки!.. Ну и чего ты ждешь? Каждый раз, что ли, надо об одном и том же напоминать?

Вот и поздоровались. Вполне себе традиционно. Так же, как и в прошлую, и в позапрошлую, и в любую другую нашу встречу.

Горбун, сверкнув глазами, ощерил гнилые зубы – по-иному он сегодня улыбаться не умел, – после чего отодвинулся от стола и, с кряхтением отталкиваясь ногами от пола, выкатился вместе с креслом на середину помещения. Туда, где я мог отлично видеть Упыря и где – гипотетически – таилась его система расправы над нежелательными гостями.

Продолжая удерживать хозяина на мушке, я прошел мимо него и, прихватив со стола толстый гроссбух, уселся с ним у стены. То есть подстраховался, взяв в заложники, фигурально говоря, душу Федора Тимофеича. Которую непременно верну ему в целости и сохранности, когда буду уходить. Опять-таки по нашей давней и неизменной традиции.

– Ненавижу тебя, Мангуст! – процедил Упырь, разворачивая кресло так, чтобы сидеть ко мне лицом. – Честное слово, даже больше, чем Хистера, ненавижу! Гляди, дождешься: однажды я все-таки подговорю охранников, и они тебя еще на подходе шлепнут!

– Так я тебе и поверил! – хохотнул я. – Твои охранники, конечно, идиоты, но не до такой степени, чтобы не проверить, кого именно пристрелили. И когда они меня опознают, могу поспорить: больше ты их не увидишь. Ни их, ни алмазов. А ведь тебе, Тимофеич, хочется заполучить все семь моих стекляшек и ни одной меньше. Поэтому и ловить меня ты будешь в одиночку и в пределах своего бункера… Кстати, что-то у меня снова пальцы зачесались. Да так сильно, что спасу нет! – Я поднес к глазам ладонь и пристально осмотрел ее. – О, нет! Ты что, опять покрыл обложку своей «библии» нанозащитной парализующей пленкой? Причем, чувствую, гораздо более сильной, чем в прошлый раз! И явно не дешевой! Дай-ка, угадаю: это – «Мегаступор-9», верно? Такая хрень небось слона за считаные секунды в истукана превратит, не то что человека. А ты рисковый старик, как погляжу. Не боишься, что у нанороботов программа собьется, и однажды они вместо чужака накинутся на тебя?

Судя по скуксившейся физиономии Упыря, в данный момент его волновал не вероятный бунт нанороботов, а очевидный выброс на ветер внушительной суммы денег. Что ж, я прекрасно понимал Тимофеича. Ультрасовременные средства защиты, да еще такой мощности, стоили на нелегальном рынке дорого. Старому скряге, поди, пришлось не один час торговаться, чтобы сбить на «Мегаступор-9» цену. И что в итоге? Его жертва лишь почесалась да позубоскалила, а нанозащитное покрытие безвозвратно уничтожено. Как и любая другая современная техника, попадавшая в мои разрушительные руки.

– Ненавижу! – прохрипел горбун. Его подбородок дрожал, а пальцы впились в подлокотники кресла так, что на них побелели ногти. – Будь ты проклят, дьявольское отродье!.. – И, молча посопев, уже не так злобно осведомился: – Как вообще житуха-то?

Вопрос следовало трактовать следующим образом: «Не объявились ли у тебя, Мангуст, ненароком враги, чей шанс завладеть твоими алмазами сегодня значительно выше, чем мой?»

– Мое житье-бытье, Тимофеич, в норме, – ответил я, плавно спуская курок, но продолжая держать револьвер в руке. – Спасибо, что спросил. Бывало лучше, бывало хуже. Сам-то как? Родные из-за Барьера пишут? Радикулит не беспокоит?

– Нет у меня за Барьером ни друзей, ни родных, я ж тебе, кажись, всякий раз об этом талдычу! А радикулит, собака, последний месяц, тьфу-тьфу-тьфу, вроде как отпустил, – буркнул Упырь и, немного расслабившись, откинулся на кривую, подогнанную аккурат под горбуна спинку кресла. – Ладно, выкладывай, зачем приперся. Некогда мне с тобой в игры играть – надо до утра еще уйму дел переделать.

– Люди болтают, что когда у тебя чешется левая ладонь – это к убытку, а правая – к прибыли. – Я положил гроссбух и револьвер на колени и взглянул на свои руки, все еще зудящие после контакта с «Мегаступором-9». – Однако ты глянь: не врет народная примета! Обе чешутся! Прямо как чуют, что сегодня я с тобой баш на баш меняться пришел.

– Баш на баш, юноша, только детишки в песочнице разноцветными камушками да прочей ерундой обмениваются, – фыркнул горбун. – А у меня правило железное: ежели я с твоего баша ни копейки не поимею, то он мне и даром не нужен.

– Поимеешь, Тимофеич, не беспокойся, – обнадежил я хозяина. – Мы с тобой не первый год знакомы, и ты меня знаешь: я к тебе со всякой ерундой приходить не стану. Только вот информация у меня сегодня чересчур скоропортящаяся. Промешкаешь хотя бы пару часов – не получишь за нее ни бакса. Однако если подсуетишься, значит, еще до полудня компенсируешь убытки, какие я тебе причинил. А то и на новый «Мегаступор» заработаешь – всякое возможно.

– Кого касается твоя информация? – навострив уши, попросил уточнения Упырь.

– Ордена. Местного приора или любого другого узловика, который в локации вместе с братьями отирается. Главное, чтобы это был отряд не менее дюжины стволов, ибо без стрельбы там никак не обойдется.

– Звучит неплохо. – Тимофеич скрестил пальцы на животе и, похоже, чуток оттаял. – Могу устроить так, что через час твои сведения дойдут до ушей самого приора Глеба. Такой срок приемлем?

– Вполне, – кивнул я. – Приор Глеб – это просто здорово. Лучшего не придумать.

– И какую награду ты намерен получить в ответ?

– Хочу знать, что тебе известно о праведнике Гефере, – выдвинул я встречное условие.

– И это все? – недоверчиво прищурившись, полюбопытствовал горбун.

Я развел руками: мол, да, так и есть – на большее не претендую.

Торговец примолк и нахмурил брови, но раздумья его не продлились и полминуты. А не исключено, и того меньше. Откуда мне было знать, сколько стоит затребованная мной справка по прейскуранту Упыря? Но дабы не выдать преждевременно, что я крупно продешевил, он счел нужным выдержать паузу и продемонстрировать клиенту, что информация о Гефере имеет кое-какой вес и, соответственно, цену.

– Почему бы и нет? – пожав плечами, молвил наконец Тимофеич. – Договорились. Итак, давай, выкладывай свой баш. Я весь внимание…

Торг в нашей сделке, похоже, не намечался. Значит, я действительно, по мнению хозяина, совершил неравноценный обмен. Да и начхать! Если приор Глеб отобьет Жорика у сектантов, а тот удерет от спасителей до того, как сюда явится Ипат, значит, моя авантюра удастся, и я все равно окажусь в выигрыше.

– В Неопалимой Купине сейчас скрываются десяток или полтора праведников, – без промедления перешел я к делу. – Они держат в плену и, судя по всему, готовят к жертвоприношению рыцаря – молодого парня, которого сектанты схватили у «тамбура».

– Ты сам это видел?

– Полтора часа назад собственными глазами, – подтвердил я, после чего переключился на вранье. Впрочем, не слишком наглое, и потому поймать меня на нем было нельзя. – Кажется, этот узловик – гонец, поскольку он пришел в Сосновый Бор совершенно один. И он явно не подозревал, что нарвется здесь сегодня на сектантов. Они набросились на него из засады так внезапно, что парень и опомниться не успел. Но праведники его не убили, а лишь оглушили и поволокли к церкви. Так что, если приор Глеб поторопится, он еще успеет спасти гонца и, возможно, узнать, какие сведения тот ему нес.

– Хм… да… как знать… как знать… – задумчиво пробормотал Упырь, почесывая макушку. – Однако, полагаю, спрашивая меня о Гефере, ты учитывал обстоятельство, что мне может быть о нем ничего не известно? Или я, по-твоему, обязан помнить всех подручных Дьякона и их биографии?

– Это мне ничего не известно о Гефере, – заметил я, – а ты в любом случае хоть что-нибудь о нем да слышал. Уж коли его имя дошло даже до моих ушей, значит, он явно был в секте не последним человеком. Так что давай, старый хрыч, не увиливай от ответа. Ты не блудливая школьница, а я не твоя строгая мамаша! Говори все, что мне необходимо знать, и разбежимся до следующей встречи… Если, конечно, ты к тому времени окончательно из ума не выживешь или не окочуришься.

– За собой получше приглядывай, шут гороховый! – огрызнулся горбун. – Да я всех вас, сволочей, в Зоне переживу! И мангустов, и дьяконов, и хистеров, и мерлинов, и механиков, и командоров! Всех! У каждого из вас на поминках еще спою, станцую и на гармошке сыграю! А у Гефера мог бы уже это сделать, да вот не пригласили! Ходит слушок, сгинул он пару месяцев назад, и с той поры о нем ни слуху ни духу. А до этого он числился в «Пламенном Кресте» хранителем чудотворной посудины. Ну, в смысле того артефакта, какой Дьякон Священным Граалем называл и который он, когда в Чернобыль убегал, якобы где-то здесь припрятал. Этот Гефер совсем молод еще был. Пацан – лет восемнадцать, не больше. Его в секту отец зазвал, Рагав – тот, что одним из самых отмороженных праведников слывет. Чокнутый на всю голову мужик: это ж надо – на склоне лет в Зону отправился, да вдобавок сына несмышленого с собой притащил. Теперь, поди, локти кусает, ежели сам еще концы не отдал. Вот и все, что я могу тебе на сей счет поведать. Негусто, но что поделаешь. А кабы еще чего знал, не стал бы утаивать – на этой информации сегодня не озолотишься. Кого еще, кроме тебя да самого Рагава, без вести пропавший сектант заинтересует? Был бы он жив, тогда понятно – парень-то наверняка знал, где Дьякон Грааль зарыл, – но с мертвого Гефера проку не больше, чем с картофельной шелухи. А подобные известия, какие ты сейчас от меня услышал, я, к слову, постоянным клиентам бесплатно за рюмкой выкладываю. Но ты, паскудник, до подобных привилегий вряд ли доживешь, хоть каждый день мне по ящику Н-капсул притаскивай и за полцены их отдавай!

– А не мог Гефер случайно угодить в лапы Ордену? – поинтересовался я, пропуская оскорбления горбатого маразматика мимо ушей. – Или вернуться сюда втайне ото всех, выкопать Грааль и пуститься с ним в бега? Или перепрятать его в другое секретное место?

– Нашел о чем спросить! – всплеснул руками Упырь. – Могу сказать, что да, мог. Могу сказать, что нет, не мог. И то и другое имело шанс случиться с одинаковой вероятностью. Вот только не мое это дело – догадки строить. Я ведь не воздухом торгую, а конкретным товаром. То бишь проверенными фактами. Хотя, если хорошо заплатишь, так и быть, включу фантазию и выдам на-гора дюжину-две домыслов. А ты уж выбирай, какой из них тебе больше придется по душе.

– Нет, спасибо, Тимофеич, – отказался я. – Домыслы я сам почище тебя горазд придумывать. Жаль только, сбыть их ни оптом, ни в розницу не удается, а так бы с утра до ночи этим занимался… Ладно, раз все, значит, все. Прощай, стало быть. Гроссбух твой я у двери положу, как всегда. Но лишь после того, как ты ее откроешь, учти! Так что, если опять надумаешь к ней электричество подключить, когда я за ручку возьмусь, знай: сгорит твоя «душа» синим пламенем на пару со мной.

– Давай-давай, проваливай отсюда, недоносок! – в ярости замахал руками хозяин. – У-у-у, чтоб ты сдох, и мои глаза тебя больше не видели! Мерзавец!

– От мерзавца слышу!

– Как врезал бы тебе сейчас! Да будь моя воля, я бы с тобой такое сотворил! Дождешься: однажды я тебя прямо на этом столе препарирую! Ненавижу!.. И это… поосторожнее там, снаружи. Не за твою жалкую жизнь, само собой, пекусь, а за стекляшки твои распроклятые. Очень обидно будет, если не в те руки попадут. Век себе этого не прощу, а тебе, ублюдку, и подавно!..