Глава 40

Проводив посетителей, я снова села к столу и подвела итог.

— К смерти Мартины ни Потап, ни Беатриса, ни Герман отношения не имеют, наоборот, она нужна была им живая, чтобы затеяла скандал. А после того, как Беатриса улетела бы с детьми к мужу, у лже-Потапа и Маргариты не должно было возникнуть неприятностей — анализ ДНК показал, что сын госпожи Персакис (во всяком случае, тот мужчина, которого мать считает своим сыном, хотя нам теперь известно, что это Герман) не является отцом дочери Столовой, следовательно, алименты ей не светили. Можно представить негодование жадной девицы, но кричи, не кричи, а с результатами исследования не поспоришь.

— А как же запись голоса любовника, которую ушлая красавица сделала в спальне? — напомнила Аня.

Поповой ответила Женя:

— Она могла бы быть доказательством жестокости Потапа по отношению к партнерше, но при чем тут его отцовство? Я тоже считаю, что у Беатрисы, Потапа и Германа не было повода лишать жизни Мартину.

— И кто же тогда ее убил? — спросил Иван, который просидел молча весь разговор.

— Не знаю, — ответила я. — Эдита, как состояние Юферевой?

Дита посмотрела на монитор.

— Сегодня утром ее из реанимации перевели в обычную палату. Значит, Валентине лучше. Однако долго ее в интенсивной терапии держали, несколько дней.

— Для сотрясения мозга это нормально, — возразила Буль, — наверное, гематому удаляли. Согласна, шантажировать бывшего любовника таким материалом трудно. Запись сделана шесть лет назад, все сроки давности небось прошли. И доказать насилие спустя столько времени невозможно. Суд работает только с прямыми доказательствами. Короче, запись — ерунда. Так, штришок к портрету.

— Что там с Юферевой делали, не могу сказать точно, — поморщилась Булочкина, — не клиника, а каменный век. Кое-что есть у них в электронном виде, например переводы из одного отделения в другое, это я вижу, а вот карты пациентов вне моего доступа. Они их до сих пор вручную заполняют, что ли? Анекдот! Пещера с динозаврами, а не больница!

— Для нас это плохо, а для соблюдения врачебной тайны хорошо. Раз Валентине лучше, надо поехать в лечебницу, надеюсь, сможем с ней переговорить, — вздохнула я, вздрогнула от резкого телефонного звонка и схватила трубку.

— Таня, — зашептал мне в ухо слабый женский голос, — приезжайте скорей… умираю… расскажу все…

— Кто вы? — не сообразила я. — Не узнаю ваш номер.

— С чужого мобильника звоню, — продолжался едва слышный лепет, — мой не знаю где… Таня, скорей… пицца отравлена… он туда… Валя Юферева это…

Повисла тишина.

Я быстро набрала определившийся на дисплее незнакомый номер и, едва раздался отклик, представилась:

— Вас беспокоит Татьяна Сергеева, добрый день. Мне только что звонила Валентина Юферева…

— Да, да, — быстро сказал девичий голос, — Юферева находится у нас в больнице на Раскатной. Она свою трубку потеряла, и я дала ей свою. Меня зовут Антонина, я медсестра.

— Как самочувствие больной? — спросила я. И услышала в ответ:

— По телефону сведения о пациентах не сообщаем даже ближайшим родственникам. Если хотите узнать о состоянии здоровья Юферевой, советую поговорить с доктором Софьей Мартыновной Прокофьевой. Она сегодня дежурит. И лучше побыстрей приехать, больная нервничает очень. Она все время бормотала: «Найдите визитку у меня в кармане джинсов, найдите визитку… мне нужна Татьяна Сергеева…» Я нашла карточку и дала свою трубку пациентке, она только что вам звонила. Ой, доктор идет!

Разговор оборвался.

Я встала.

— Евгения, вы поедете со мной. Александр Викторович, подумайте, как нам лучше выйти из создавшегося щекотливого положения. Мы теперь знаем, кто отец дочери Мартины и мальчиков Беатрисы. Но как сообщить эту информацию Маргарите? И говорить ли ей вообще правду?

— Присваивать себе чужую личность преступление, — пробормотала Люба Буль, — но в нашем случае Герман действовал по просьбе и с согласия Потапа. Имеет место просто обман матери. Нехорошо, конечно, но преступлением это не является.

— Да, некрасиво лгать матери и подсовывать ей вместо себя другого человека, — подхватила Дита, — но проблема тут скорее моральная. Если госпожа Персакис-старшая узнает правду, она ни за что не побежит в полицию с заявлением на Германа. Ведь, обнародовав аферу сына, подорвет свой бизнес. Основной слоган фирмы: «Крепкие специи для крепкой семьи». Вся рекламная компания Персакисов так или иначе эксплуатирует образ надежного брака. Во всех интервью Маргарита Потаповна вещает о правильном воспитании детей, рассказывает, какие прекрасные у нее сын, невестка, внуки, сообщает: «Наши соусы и приправы определенно приносят человеку счастье». Бизнесвумен сумела внушить потребителям, что ее продукция волшебным образом цементирует брак. Боясь разрушить свой имидж и уронить прибыли, мадам Персакис готова даже воспитывать детей, которых ее невестка родила от любовника. Ее не беспокоит факт адюльтера, она переживает, как бы скандала не вышло. Только по этой причине она к нам и пришла. А теперь скажите, такая женщина поднимет шум, если узнает, что Потап подсунул ей свою копию для того, чтобы удрать вместе с женой и сыновьями куда подальше от авторитарной мамаши?

— Нет, конечно, — ответил на почти риторический вопрос Ватагин. — Полагаю, она промолчит, даже если выяснит, что около нее Герман, а не родной сын, не говоря уж о том, что невестка из дома ушла. Скорее всего, Маргарита Потаповна придумает такую версию: мальчики отправлены вместе с матерью за рубеж, в Америку, чтобы они хорошо выучили английский, а потом ее внуки там же в школу поступят, в колледж. Дети маленькие, об их обучении за границей можно еще лет двадцать говорить. А Германа она будет спокойно называть сыном.

— Потом к ней прикатят жить из провинции родственники, — засмеялась Женя, — скажем, племянница с мужем и с детьми. На самом деле таковой нет, но Маргарита ее, так сказать, придумает. И фирма Персакисов получит наследников.

— Разобьется ли ваше сердце, если я уеду на Восток? — вдруг спросил Ватагин.

— Зачем? — заморгала Эдита. — Вы правда собрались нас покинуть?

— Процитировал сейчас роман «Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси, — пояснил Александр Викторович. — Думаю, сердце Маргариты Потаповны не разобьется, если она узнает правду. Но неприятные эмоции она определенно испытает. Езжай, Танюша, к Юферевой. Мы тут без тебя о ситуации подумаем.

— Надеюсь, не застрянем в пробках, — вздохнула я, — а то не люблю со спецсигналом мчаться, народ пугать.

— Попрошу ангела дороги расчистить тебе путь, — улыбнулась Люба.

Похоже, Буль действительно удалось договориться с тем, кто покровительствует путешественникам, до места мы с Женей добрались всего за пятнадцать минут.

— Правда, что вы родная жена Ивана Никифоровича? — неожиданно спросила меня новая сотрудница, когда я припарковала джип у медцентра.

Улыбнувшись, я открыла дверь и выпрыгнула из внедорожника.

— И да, и нет.

Евгения притихла. Следующий вопрос она задала, когда мы шли по коридору к кабинету врача Прокофьевой:

— Что значит: и да, и нет?

Я остановилась у двери кабинета и постучала.

— Да, мы в законном браке. Нет, я не родная жена. Жена не может быть родной, она не родственница, у нее с мужем нет общей крови.

— Войдите! — крикнули из кабинета.

Мы вошли в комнату, и я увидела за письменным столом стройную женщину в голубой хирургической пижаме. Она прищурилась.

— Присаживайтесь. В чем проблема?

Я вынула из сумочки рабочее удостоверение и раскрыла его.

— Добрый день. Меня зовут Татьяна Сергеева, со мной Евгения Морозко. Нам нужно поговорить с Валентиной Юферевой. Как ее самочувствие?

Доктор Прокофьева взяла со стола очки и аккуратно посадила их на нос.

— Вы не родственники. Сведения о больных являются врачебной тайной. Принесите бумагу от прокурора, тогда и поговорим. Я не принадлежу к породе медиков, которые приходят на телешоу и на весь мир рассказывают, кому какие пластические операции делали.

Я встала.

— Спасибо. Ваша позиция понятна. Мы пойдем к Юферевой. Она нам звонила, просила о помощи. В этом случае вы не имеете права перекрыть нам доступ в палату.

Софья Мартыновна сняла очки.

— Я не собиралась ничего перекрывать. Если пациентка Юферева разрешит сообщить вам правду о своем состоянии, я это сделаю. Она лежит в седьмой палате.

— Спасибо, — снова поблагодарила я, и мы с Женей снова очутились в коридоре.

— Вот коза! — сердито воскликнула Евгения. — Все доктора говорят, что с пациентом, а эта…

— Всем докторам надо брать с Прокофьевой пример, — остановила я девушку, — а то люди в белых халатах как-то уж слишком часто стали забывать о медицинской тайне. Надеюсь, Валентина в нормальном состоянии и мы сможем поговорить с ней.

Женя постучала в створку с номером семь и, не услышав никакого отклика, толкнула дверь.

Я увидела крохотное помещение, в котором едва уместились кровать и тумбочка. На постели дыбилось скомканное одеяло, подушка валялась на полу. Пациентка отсутствовала.

— Пусто! — удивилась Женя. — Ее куда-то увезли?

Я окинула взглядом палату, потом наклонилась, заглянула под койку и сказала:

— Валя, мы играем в прятки?

— Нет. Я испугалась, когда стук услышала, — всхлипнула Юферева. — Подумала… вдруг это он…

— Кто? — спросила я.

— Меня хотели убить, — прошептала подруга Мартины.

— Вылезайте, — попросила я, — в нашем присутствии ничего плохого не случится. И объясните — зачем кому-то покушаться на вашу жизнь?

Валентина, кряхтя, выбралась наружу.

— Я знаю правду.

— Какую? — поинтересовалась Женя.

— Правдивую, — всхлипнула Юферева. — Спрячьте меня. В американских кино показывают, как особо ценным свидетелям паспорта, адрес и внешность меняют.

Я бесцеремонно села на кровать.

— А вы особо ценный свидетель?

— Да! — с жаром подтвердила Валентина.

Евгения прислонилась к стене.

— Если вы увлекаетесь продукцией Голливуда, то должны знать, что под защиту человека берут лишь в том случае, когда он дал показания следователю и готов подтвердить их на суде. Ждем вашего рассказа, — продолжила я.

Валентина залезла на койку, оперлась спиной о подушку, подтянула колени к подбородку и заныла:

— Если узнаете все-все, не захотите мне помочь. Я обманула вас, Таня, и мне очень стыдно теперь. Но… Вы же видели мою квартиру? Там кошке и то жить тесно. Из-за такого тесного жилья я не могу семью построить.

Я решила ускорить процесс раскаяния.

— Вы не продавали свою маломерку и жилье в наследство не получали. Кто-то подарил вам апартаменты с мебелью и ремонтом. Кто? По какой причине?

Юферева закрыла лицо ладонями.

— Мне очень стыдно. И страшно! Пицца!

— Пицца? — повторила я.

И тут Валентина затараторила, информация полилась из нее, словно кран сорвало. Она говорила быстро, проглатывая окончания слов, пересыпая речь жалобами на бедность и одиночество. Но вычленить суть мне все-таки удалось.

…Юферева уже год заказывает лепешки в одной харчевне, и ей их доставляют на дом очень симпатичные высокие парни. Иногда появляются новые разносчики, но они всегда на три головы выше Вали. А тут вдруг приехал коротышка с бородой и усами, сунул Юферевой коробку в руки, не поздоровался, не улыбнулся, ни слова не сказал, очки от солнца не снял и сразу ушел. Юферева слегка удивилась. Обычно-то молодые люди ведут себя иначе — приветливо улыбаются, перебрасываются с заказчицей парой фраз. А этот оказался просто дундук. Да еще чуть выше табуретки. Может, кому и нравятся мужики карманного формата, но Валечка к числу этих людей не принадлежит.

Удивление ее было недолгим. Она заварила чай, слопала всю пиццу и решила оттащить на помойку мешки с мусором. Их собралось аж три штуки, так как при подготовке к переезду обнаружилась масса барахла, от которого не жалко было избавиться. Сколько времени ушло на все это? Ну, может, минут двадцать.

Когда Валя вернулась в квартиру, ей позвонил кто-то с очень хриплым голосом, не понять даже, женщина это или мужчина.

— Госпожа Юферева, я комендант вашего дома. Соседи сообщили, что из ваших апартаментов на них вода с потолка льется. Приезжайте скорей, пока весь стояк не залило.

Валентина перепугалась и бросилась к машине. Права она получила недавно, ездит медленно и очень аккуратно, плетется, как правило, в крайнем правом ряду за автобусами. Но перспектива отдать крупную сумму соседям за испорченное жилье придала ей смелости, и малоопытная водительница нажала на газ, впервые понеслась по шоссе на большой скорости. Последнее, что осталось в ее памяти: руки падают с руля, вернуть их на баранку нет сил…

Очнулась Юферева в больнице под капельницей. Тогда и узнала, что случилась авария, машина разбита, к тому же сгорела, а у нее сотрясение мозга. Хотя угрозы для жизни нет.

— Похоже, вы заснули за рулем, — сказала ей врач. — Когда выпишитесь, поставьте свечку в церкви, поблагодарите Бога, что спас вас от неминуемой гибели.

У Вали сильно кружилась голова, ей было плохо, но она взмолилась:

— Доктор, мне позвонил комендант дома, сказал, что в моей квартире потоп, вот я и помчалась туда. Но не доехала. Вода там, наверное, все еще льет, значит, придется отдать огромные деньги за ремонт соседям. Я в ужасе. Что делать?

Софья Мартыновна оказалась сострадательным человеком, пожалела Юфереву.

— Если дадите ключи моему сыну, он съездит в вашу квартиру и перекроет воду. Антон студент-медик, он сейчас в отделении. Он очень ответственный человек.

— Связка в кармане джинсов. Только где моя одежда, я не знаю, — прошептала Валя и… заснула.

На следующий день Прокофьева заглянула к ней в реанимацию и рассказала:

— В ваших апартаментах полный порядок, никаких протечек не было. Сын хотел спросить коменданта, который вам звонил, почему он вам сообщил о несуществующем потопе. Но того на месте не оказалось. Тогда Антон отправился в администрацию и сказал начальнице: «Из-за звонка мужчины, который представился комендантом, госпожа Юферева попала в аварию. Почему ваши сотрудники позволяют себе столь глупые шутки?» А дама ответила: «Наш комендант не мужчина, а женщина, и позавчера она ушла в отпуск. Над жиличкой кто-то посмеялся. Или у нее после аварии в голове все перепуталось».

Валентина, услышав все это, пришла в изумление, поскольку прекрасно помнила, что человек, сообщивший о потопе, назвался комендантом.

Но эта странность не единственная. Сегодня утром, когда Юфереву перевели в обычную палату, Софья Мартыновна явилась к ней с сообщением, что готовы ее анализы. И из них ясно: Валентина приняла дозу снотворного, которое начинает действовать не сразу, причем не нагоняет сонливость постепенно, а «отключает» человека мгновенно, как наркоз.

— Лучше расскажите правду, — уговаривала больную Прокофьева. — Вы решили покончить жизнь самоубийством? Уж не знаю, где раздобыли препарат, который отпускается строго по рецептам, но вы явно не имели понятия, каковы особенности действия медикамента, и ждали, что начнете медленно засыпать. А потом решили, что таблетки не подействовали, сели в машину, выехали на дорогу… вот тут-то лекарство вас догнало и мгновенно вырубило.

Валентина попыталась разубедить доктора, говорила, что буквально на днях стала владелицей прекрасной двухэтажной квартиры, куда вот-вот переедет, у нее нет причин уходить из жизни. Но Софья Мартыновна не поверила, сказала, что пришлет к ней психолога.

Когда Прокофьева ушла, Валя начала размышлять о том, что услышала от врача. И вдруг пришло озарение — ее решили отравить! Вместо разносчика пиццы приходил убийца! Пиццу он начинил снотворным! И звонок с сообщением о потопе был не от коменданта, а от человека, который знал, что Валентина поедет в таунхаус, причем будет спешить, и где-то по дороге на скорости снотворное ее свалит.

Собрав в кулак всю свою волю, Валя попросила медсестру принести со склада свою одежду. И когда нашла мою визитку, в нашем офисе раздался звонок…

Валентина умолкла. Потом добавила:

— Все!

— Отлично, — кивнула я. — А теперь подробно изложите, кто и по какой причине хотел лишить вас жизни.

Валя молчала.

Я решила подъехать к ней с другой стороны.

— Что вы мне наврали во время нашей беседы?

— Все, — всхлипнула Валя. — Про Мартину. То есть не все, но… все. Вот!

— Мы не можем вам помочь и защитить от убийцы, если не узнаем правду, — вкрадчиво вставила реплику Женя.

Юферева прижала кулачки к груди.

— Да? Ладно, сейчас. Начинаю.

Я подвинулась на кровати, кивнув своей спутнице:

— Евгения, садитесь.