Глава 17

Темнота в этот день наступила гораздо раньше обычного. После адской встряски земля выбросила в воздух столько пыли, что она не рассеялась и через несколько часов. Поглядывая вверх, Мизгирь сомневался, что небо прояснится и к утру. Тем более ветер этому не способствовал. Унося одни тучи, он приносил им на смену новые, давая понять, сколь огромное пространство угодило под удар стихии.

Рыскать в пылевой завесе среди разломов и земляных нагромождений было равносильно блужданию в лабиринте. И при свете солнца охотники не знали, двигаются они верной дорогой или загоняют себя в очередной тупик; последнее случалось едва ли не каждые полчаса. А когда сгустились сумерки, поиски шоссе - или того, что от него осталось, - пришлось и вовсе прекратить.

В свете фар впередилежащий путь просматривался едва ли на десяток метров. И когда скитальцев вновь занесло в непролазное место, Мизгирь сдался и велел остановиться. Продираясь через бездорожье, автомобили сожгли много топлива. Баки двух из них - тех, чьи водители не додумались заправиться перед утренней поездкой, - были почти сухие. А ведь охотники не проехали и трети разделяющего их с Погорельском расстояния.

Обмозговав свое незавидное положение, они решили бросить один внедорожник, перелив из него остатки топлива в ту машину, где оно тоже было на исходе. После чего осталось лишь сидеть и дожидаться утра, раз за разом проверяя, не заработала ли связь.

Связь так и не заработала.

За ночь случилось еще несколько толчков, но не сильных. Покалеченная земля издавала зловещие шумы, но поблизости от охотников ничего не рухнуло и не разверзлось. Зато с рассветом они слегка воспрянули духом - за ночь пыль все-таки развеяло ветром. Да, видимость по-прежнему была не идеальной. Но теперь округа просматривалась в радиусе пары километров, что помогло сразу же обнаружить шоссе. Скитальцы не доехали до него впотьмах всего ничего - метров сто пятьдесят.

Однако вид шоссе оптимизма уже не внушал. Годами дорожная служба Погорельска воевала с землетрясениями, но вчера они одержали в этой войне безоговорочную победу. Такие повреждения обычным ремонтом было не устранить. Казалось, будто некий античный титан пытался играть на дорожном полотне как на огромной гармошке. И когда это не получилось, он бросил ее на землю смятой и порванной.

Если на шоссе и остались целые участки, ровными они больше не были. Одни из них уходили вверх подобно трамплинам, другие зарывались в землю, третьи кренились набок под такими углами, что на них запросто перевернулся бы танк. Короче говоря, уповать на легкое возвращение домой не приходилось. Да и трудное стояло под вопросом. Местность вдоль шоссе пострадала не меньше, чем поле, с которого охотники едва выбрались.

Помимо уничтоженной трассы в округе хватало иных поводов ужаснуться.

По погасшему Ерагинскому сухобору словно топнул все тот же исполин. Вмятина напоминала бы метеоритный кратер, если бы на ее склонах не торчали обгорелые деревья, которые при падении небесного камня все полегли бы. Дна ее охотники не видели, хотя имели все шансы угодить в нее, если бы, ища ночью выход из лабиринта, свернули в ту сторону. Или остались бы на форпосте, который тоже угодил на склон этого провала.

Впрочем, не стоило об этом думать. Страшные фантазии были плохими попутчиками, особенно сейчас.

Гряда лесистых холмов, что тянулась по другую сторону шоссе, тоже претерпела чудовищные изменения. Если дорога была сравнима с порванной гармонью, то холмы как будто рубили исполинским топором, пытаясь отделить их друг от друга. Где-то это получилось, и теперь там зияли узкие и глубокие ущелья. А где-то нет, но зарубки от топора все равно остались. Дважды он и вовсе промахнулся и снес холмам вершины, осыпавшиеся на шоссе грудами камней. Которые раньше перекрыли бы дорогу, но нынче перекрывать было уже нечего.

Охотники пытались разглядеть в пыли на горизонте трубу китайской ТЭЦ, но не находили ее. Никого не удивило то, что она упала. Просто с нею была связана еще одна робкая надежда. Если бы утром труба оказалась на своем месте, это означало бы, что другие здания в округе тоже могли уцелеть. Но она отсутствовала. И это стало очередным намеком на то, что надо готовиться к худшему.

Сама ТЭЦ была возведена в стороне от шоссе, и скитальцы увидели ее спустя пару часов. А до этого наблюдали за вертолетами, что садились и взлетали на ее территории или рядом с ней. Похоже, хозяева станции эвакуировали персонал - оперативность, с которой в Пропащем Краю действовали лишь китайцы.

Труба ТЭЦ не просто упала, а вдобавок разрушила один из корпусов. И, судя по копошащимся там спасателям, погребла в руинах немало народу. Еще два корпуса были уничтожены почти до основания, а главный треснул напополам, став напоминать гигантскую разломанную вафлю.

Наверняка со станции и с вертолетов тоже заметили внедорожники с логотипами «Горюев-Севера», что ползли зигзагами в сторону города. Но никто не вышел на связь со стрельбанами и не подал им знак. Такова была еще одна мрачная традиция Пропащего Края. Во времена бедствий китайцы приходили на помощь только китайцам, хотя в иные дни улыбались бывшим хозяевам этих земель широкой дружеской улыбкой.

До поселка при «Гордой» добрались лишь после обеда, преодолев финальные километры уже пешком. Внедорожники пришлось бросить оба. Сначала «фотон», которому вчера долили топлива, выжег его остатки, и половина охотников лишилась транспорта. Но вскоре отряд воссоединился. Автомобиль Мизгиря проехал от силы еще метров триста, когда практически на ровном месте вдруг клюнул носом и сел на брюхо. Виной тому была провалившаяся земля, где таилась коварная пустота. Неглубокая, но выбраться из нее своим ходом «фотону» не удалось.

У Мизгиря еще оставалось топливо, но пропала уверенность, что если перелить его во вторую машину, то она проедет этим путем. Стало очевидно, что весь последний час охотники загоняли себя в тупик. И вместо того, чтобы возиться с бензином и прокладывать новый автомобильный маршрут - причем без гарантии, что и он окажется удачным, - было проще дойти до поселка на своих двоих.

Трудно было сходу узнать место, где Мизгирь прожил столько лет. Скважины «Гордой» были пробурены в окруженной сухобором низине, тогда как поселок построили на каменистом холме, откуда на горизонте был виден Погорельск. И вот теперь всего за одну ночь вокруг холма выросли небольшие, но крутые горы. Самая высокая из них была раза в два выше него, а самая низкая - почти вровень с ним. На склоне одной из гор торчал разбитый нефтяной насос. А за вершину другой зацепилась цистерна, тогда как другие, сорвавшись с фундаментов, раскатились в разные стороны.

Поселку тоже досталось. Все здания были разрушены почти до основания, а в трех к тому же случился пожар. К этому часу огонь погас и над руинами поднимался лишь дым. Столбы линии электропередач попадали, водонапорная башня тоже лежала на боку. А среди развалившихся гаражей виднелись помятые машины, которые никто не успел выгнать.

Глядя издали, Мизгирь поначалу не нашел останки своего жилища - исчезли ориентиры, что ранее позволяли отличать одно типовое строение от другого. Но, присмотревшись, комвзвод обнаружил разбитую теплицу - единственную в поселке, - и отныне точно знал: развалины возле нее были некогда его домом. А также домом его семьи, которая, как отчаянно надеялся капитан, не лежала сейчас под грудой досок и бруса.

- Похоже, они устроили лагерь, - заметил Горюев, указав на пустырь за поселком, где его жители и их дети, вкопав футбольные ворота, любили гонять по вечерам мяч.

Над спортплощадкой тоже поднимался дым, но он, в отличие от дыма пожарищ, был мирным. Это горели костры, разведенные людьми, что не угодили под завалы либо сумели выбраться из-под них. В лагере было немного народу, поскольку большинство копалось в развалинах, ища погибших и раненых.

Возвращение стрельбанов было встречено со слезами. Жаль, не все слезы были радостными. В поселке хватало погибших и раненых, да и Мизгирь вернулся с потерями и дурными вестями.

Однако ему посчастливилось не соврать Илюхе. Альбина успела спасти Тарасика и Мирку до того, как дом рухнул. Пережив страшную ночь, уставшие дети спали в палатке на спортплощадке, а их мать разгребала завалы, так как в поселке не досчитывались еще троих жителей. Работы было много, и Мизгирь, выпив с дороги лишь кружку чая, отправился вместе с Илюхой на подмогу спасателям.

Связь по-прежнему отсутствовала, поэтому новостей со «Щедрой» и «Могучей» не поступало. О том, что творится в Погорельске, можно было догадаться по зареву пожаров и столбам черного дыма. Кроме огня город также изуродовала вставшая на дыбы земля. Ландшафт в той стороне претерпел не менее страшные метаморфозы, что было заметно даже без бинокля.

Но Погорельск интересовал всех в последнюю очередь, а вот другие поселки «Горюев-Севера» - уже нет. Турок, Салаир и Кельдым выкопали из разрушенного гаража автомобиль и отправились проторять дорогу к своему дому. Турок и Салаир - на «Могучую», а Кельдым - на «Щедрую», благо им было по пути. Будь жив Заика, он тоже поехал бы с ними, но на «Щедрую» приходилось везти даже не его тело, а лишь скорбные вести о нем. Да и те дойдут до адресата лишь в случае, если семья Заики уцелела.

Рассчитывать на горюевский радиопередатчик больше не приходилось. Кроме бизнеса полковник лишился и своего крылатого транспорта, от которого остался один лишь хвост. Куда подевались остальные части самолета, было неведомо - кажется, его раздавила одна из раскатившихся цистерн. И теперь две трети его были где-то вмяты в землю, а от оставшейся части пользы было не больше, чем от металлолома.

Сосчитать потери удалось только с наступлением темноты, когда спасательные работы были прекращены, и обитатели поселка собрались в лагере. Из шестидесяти пяти человек шестеро погибло во время землетрясения, включая, к несчастью, поселкового фельдшера. Три человека умерло сегодня от ран и, скорее всего, грядущая ночь станет последней для кого-то еще. Это не считая стрельбанов «Гордой» Барсука и Чугуна, коих прикончил «зверь».

Жизнь дюжины раненых была пока вне опасности, хотя многие из них нуждались в серьезной медицинской помощи. Пятеро нефтяников числились пропавшими без вести. Четверо из них накануне катастрофы отправились в Погорельск и не вернулись. Одного своего коллегу не нашла эвакуировавшаяся со станции дежурная смена. Последний, скорее всего, тоже был мертв. Да и насчет оставшихся в городе имелись большие сомнения. Они могли возвратиться домой раньше Мизгиря, но их до сих пор не было - не слишком обнадеживающий факт.

Не считая Горюева, у костров в этот вечер собралось тридцать три человека. Девятнадцать мужчин, восемь женщин и шестеро детей. Ну или двадцать мужчин и пятеро детей, если учесть, что Илюха не отсиживался в лагере, а разбирал завалы не покладая рук вместе с отцом.

Счастливчиков вроде Мизгиря насчитывалось около половины. Прочие оплакивали погибших родных или хлопотали над ранеными. Ярило потерял жену, а Горыныч - трехлетнюю дочь. Вдова Барсука, до последнего надеявшаяся на возвращение мужа, билась в истерике и ревела не переставая. Единственный, по кому никто не лил слез, был Чугун. Он подобно Кайзеру, Боржоми и Пенделю, не имел семьи, что в итоге стало для него благом.

Тяжелее всех пришлось Хану - он потерял и жену и двух малолетних сыновей-близняшек. Жизнь последнего его ребенка оборвалась уже сегодня, после того, как его вытащили из руин. Малыш не дожил до возвращения отца всего полчаса и умер, безостановочно зовя папу.

Хана даже не пытались утешать, ибо это было бесполезно. Он так и сидел, бледный и недвижимый, словно статуя, над телами близких. Кто-то поставил рядом с ним кружку с горячим бульоном, но он к ней не притронулся. Лишь иногда начинал мотать головой. Видимо, спорил с собственными мыслями, отказываясь поверить в то, на что глядели его остекленевшие от горя глаза.

Вторая ночь после катастрофы выдалась столь же бессонной, как первая. Земля уже не буйствовала, но еще не успокоилась и время от времени попугивала толчками. А в лагере не умолкали плач и стоны раненых, от которых сжималось сердце даже у такого черствого сухаря, как Мизгирь. Но он был вымотан и морально, и физически, поэтому отключился сразу, как только уснули дети и он проглотил скудный ужин.

Комвзвод проспал бы до рассвета, кабы среди ночи не грянул выстрел, разбудивший всех, кому удалось сомкнуть глаза.

Выстрел был пистолетный и всего один. И когда мужчины, вскочив с одеял, схватили оружие, понять, откуда он раздался, было нельзя. Но это случилось совсем неподалеку от лагеря, и все отправились разыскивать стрелявшего, приказывая ему немедленно отозваться.

Еще до того, как его обнаружили, Мизгирь догадался, кто именно спустил курок в темноте. Просидевший полдня и весь вечер в скорбном молчании, теперь Хан куда-то запропастился и не участвовал в поисках. Впрочем, они не затянулись. Хана нашли у развалин его дома с пистолетом в руке и пулей в голове. Спасать его было поздно. Он всегда все делал на совесть, и в смерти не допустил промашки.

Соратники отнесли его тело в лагерь и уложили рядом с телами родных, накрыв всех простынями. Лить по ним слезы отныне было некому. У выживших хватало своих бед, чтобы в довесок к ним скорбеть еще и по соседям.

Самоубийство обезумевшего от горя товарища отбило у Мизгиря сон. Вторую половину ночи он провел в раздумьях, сидя у костра, куря сигарету за сигаретой и попивая крепкий чай. За это время умерли еще четверо раненых: двое мужчин, женщина и сын бригадира, одиннадцатилетний мальчик, с которым Илюха частенько играл в видеоигры. Комвзвод лично помог отнести каждое тело к другим мертвецам. Их складывали у развалин крайнего дома. И там им предстояло лежать еще пару дней, так как сегодня и завтра ни у кого попросту не будет сил их хоронить.

Едва взошло солнце, уставший от стонов и плача Мизгирь взял бинокль и, отойдя от лагеря, решил узнать, что творится в Погорельске. Над городом все также поднимался черный дым. И раз огонь никто не тушил, значит либо пожарная команда не могла к нему пробиться, либо она прекратила свое существование. Больше походило на второе, хотя кто скажет, насколько там все было плохо.

Однако первый же объект, что привлек внимание капитана, находился не в Погорельске и не на его окраине, а гораздо ближе. Где-то на полпути между поселком и городом.

- Это ведь наша техника? - спросил Мизгирь у Кайзера, которого подозвал сразу, как только обнаружил вдали нечто подозрительное.

- Логотипов отсюда не рассмотреть, - ответил комвзвод, поднеся к глазам свой бинокль, - но судя по цвету и марке машины, она определенно с «Гордой». Других таких «фотонов» в городе нет, насколько я знаю.

- Угнанная тачка Чугуна?

- Или это Кельдым, Салаир и Турок вчера застряли и дальше пошли пешком. Все возможно.

- У них с собой была рация. Они могли предупредить нас о том, что лишились машины.

- Кто даст гарантию, что у них на рации не сдох аккумулятор?

- Никто, - согласился Мизгирь. - Так или иначе, придется идти и выяснять, чья эта машина и что она забыла посреди поля.

- Командир! - К наблюдателям подбежал Ушатай. Вид у него был взволнованный, хотя он старался это скрыть. - Ты должен это увидеть. Вчера вечером этого еще не было, а сегодня утром появилось. Мы никому ничего не сказали, но люди все равно волнуются. Да и мы, честно говоря, тоже.

Дабы не выказывать тревоги, комвзвод и его зам неторопливой походкой проследовали за Ушатаем к разрушенному поселку. А точнее, к упавшей водокачке, что прежде стояла на окраине. Ее резервуар лопнул, но в нем еще осталась вода. Которую все и пили, потому что запустить насос не удалось. Скважину, откуда поселок качал воду, разрушил катаклизм, и она стала бесполезной.

Но сейчас дело было не в воде, а в огромной букве «М», нарисованной на боку резервуара белой краской.

Ушатай был прав: если бы рисунок сделали вчера, он привлек бы внимание вернувшихся охотников. Несомненно, его оставили минувшей ночью, под покровом темноты, до или после самоубийства Хана. Но на самом Хане «звериных» отметин не было. Их Мизгирь тоже заметил бы. Чернобаев клеймил свои жертвы на видных местах и к тому же доселе не брал в руки огнестрельное оружие.

- «Зверь» все еще где-то рядом. Тут двух мнений быть не может, - заключил капитан. - Готов поспорить, он и теперь за нами следит. Всем держать «стволы» наготове и почаще оглядываться. Детей и женщин из лагеря не выпускать. Мужчинам выходить только с оружием и только по двое, а лучше по трое. Кстати, что говорят бурилы и женщины?

- Теряются в догадках, - ответил Ушатай. - Решили, что это Хан оставил предсмертную записку, но не могут ее расшифровать. Имена его близких начинались на другие буквы.

- Хорошо, пускай и дальше так считают, - кивнул Мизгирь. - А нам надо собраться и поразмыслить о том, как быть. Об охоте сейчас не может идти и речи. У нас недостаточно людей, чтобы охранять лагерь и одновременно прочесывать местность. Поэтому бросим все силы на его оборону. Скажите остальным, что мы заметили на горизонте машины городских бандитов и опасаемся их нападения.

- И как долго ты планируешь обороняться, командир? - спросил Кайзер. - Я это к чему: скоро у нас кончатся запасы воды и надо будет что-то предпринимать. Потому как, чую, никто за нами с юга не прилетит. А тем более китайцы. Ты сам видел - они эвакуируют только своих, а на нас им начхать.

- Не сгущай краски раньше времени, - посоветовал капитан. - У Горюева в Китае остались влиятельные друзья. Они непременно вышлют за ним спасателей.

- Я не сгущаю, - покачал головой Кайзер. - Я говорю, как есть. Бизнесу полковника конец. Как много останется у него влиятельных друзей, когда выяснится, что он разорен - большой вопрос. И вообще, организовывать спасательную экспедицию в Пропащий Край по нынешним временам дело накладное. Даже по старой дружбе. Поэтому предлагаю не надеяться на помощь Юга, а выбираться из Погорельска своими силами.

- Спасибо, я принял твое предложение к сведению, - проворчал Мизгирь. - Но пока у нас имеется вода и еда, и пока мы не захоронили мертвецов, придется остаться в поселке. И «зверь» подал нам намек, что он тоже остается. Понятия не имею, что творится в башке у этого психа. Но теперь знаю точно: он обижен на нас гораздо сильнее, чем мы думали. Хочешь не хочешь, но мы должны отнестись к его угрозам со всей строгостью. И не проморгать, когда он нападет снова.

- Тогда это станет его последним нападением, - заверил Мизгиря Кайзер. - Пусть только угодит мне на прицел. В конце концов, Чернобаев всего лишь обычный человек. И пули его берут, как любую другую преступную мразь.

- В том, что он обычный, ты заблуждаешься, - поморщился комвзвод. - Не смей отныне недооценивать этого «зверя». Он болен на всю голову, а мы не придумали ничего лучше, как спровоцировать у него новый приступ безумия. И заплатили за это самую высокую цену. Даже если мы его убьем, Барсука, Заику и Чугуна нам не вернуть. А «зверь» уверен, что мы все еще ему должны. И тут он чертовски прав. Мы выплатим ему остаток долга, только иной валютой - не кровью, а пулями. Кровь для нас стала слишком ценной, зато свинца найдется предостаточно...