Глава 12
Первый разговор с пленником состоялся через трое с половиной суток после того, как его бросили в Гламурную яму.
Поморив Папу Карло голодом, вонью и неизвестностью, Мизгирь явился проведать его с бутылкой воды и буханкой хлеба. Стерегущий форпост Хан доложил, что в последние сутки «зверь» уже не кричал и не требовал встречи с похитителями, а лежал на покрышке и таращился в небо немигающими глазами. Казалось, что старик даже не дышит. Если бы не его подрагивающая левая рука, он и вовсе сошел бы за мертвеца.
Мизгирь застал его в такой же позе. Но комвзвод явился к пленнику Гламурной ямы в открытую, и тот сразу вышел из прострации, принял сидячее положение и уставился на капитана мутным взором.
- Лови! - сказал Мизгирь. Затем показал пленнику буханку и кинул ее так, чтобы он ее поймал.
Папа Карло вздрогнул, но успел прижать хлеб к груди прежде чем тот плюхнулся в жижу. После чего также неуклюже, но цепко схватил брошенную ему бутылку. А потом, сунув буханку в зубы, полил себе на руки водой, вытер их о мешок, который ему надевали на голову, и лишь тогда приступил к еде.
Мизгирь заметил, что свои путы - метровый кусок веревки, - пленник тоже использовал практично. Он обвязал ею бутылку с водой, которую получил вчера, и повесил ту себе на шею. Затем чтобы держать питье в чистоте (насколько это было возможно) и не уронить бутылку спросонок в грязь.
Охотники нарочно оставляли «зверью» его путы, дабы получше узнать, с кем имеют дело. Повеситься в Гламурной яме на метровой длины веревке все равно не получилось бы. Но если пленник упорно искал способ сунуть голову в петлю, такого перед охотой долго не мариновали. У пленника должно было сохраниться желание бороться за жизнь, а если он заранее списывал себя со счетов, «зверь» из него получался неважнецкий.
- Ну что, тебе хватило времени обдумать, почему ты здесь, или все еще не догадываешься? - осведомился Мизгирь, присаживаясь на корточки у края ямы.
Папа Карло продолжал молча грызть буханку, поглядывая исподлобья на комвзвода. Вид у старика был злой и изможденный, но, судя по взгляду, он понимал, о чем его спрашивают.
- Отвечай! - приказал капитан. - А иначе, видит бог, я заставлю тебя говорить!
- Вы ошиблись, - отозвался пленник севшим голосом. - Я не тот, кто вам нужен. Я простой рабочий. Ремонтирую дорогу. Я никому не причинил зла.
- Ошибаешься, - возразил Мизгирь. - Мы тут навели у дорожников справки. Тебя зовут Пахом Чернобаев и ты отсидел максимальный срок в Святом Остроге. Так что брось прикидываться белым и пушистым. Лучше расскажи, за что ты убил тех людей и каких еще бед натворил четверть века назад.
- Я никого не убивал. Меня подставили, - ответил Папа Карло. - Я отсидел по ошибке. Расплатился за чужие грехи.
- Ну надо же! Экий невезучий ты парень, - наигранно посочувствовал ему комвзвод. - Кого ни возьми, все насчет тебя ошибаются. Прямо не злодей, а истинный мученик! Но я повторяю вопрос: в чем провинились перед тобой те пятеро, за чье убийство тебе впаяли срок? И кончай рассказывать мне сказки о своей невиновности. Будешь честен - в скором времени выйдешь отсюда. Продолжишь юлить и лгать - я тебя в этой яме сгною.
Прежде чем ответить, Пахом доел хлеб и запил его большими глотками воды.
- Те пятеро, о которых вы говорите, собрались вместе в одном баре, чтобы меня убить, - признался Чернобаев. - И убили бы, кабы я их не опередил. Я всего лишь защищался. Также, как поступили бы и вы на моем месте. А меня за это взяли и осудили. Где же тут справедливость?
- У этих людей были семьи?
- Почем мне знать. Может, и были. Я не интересовался.
- И на кой черт им понадобилась твоя смерть?
- После Первой Уральской по этим землям рыскало немало мстителей и охотников за головами. Да и после Второй, надо думать, их было достаточно. А вы разве не из таких? Зачем вы меня схватили и наводили обо мне справки?
- Так ты воевал? На чьей стороне? - Мизгирь пропустил вопрос пленника мимо ушей.
- Ни на чьей, - мотнул он головой. - Но этого тоже иногда хватало, чтобы перейти дорогу или «западным», или «восточным».
- Кем же ты был, если не тем и не другим? Бандитом и мародером?
- Обычным мирным гражданином. Старался держаться подальше от ваших разборок - они меня не интересовали. Но вам было наплевать, кто я - мирный беженец или мародер. Для вас, «восточных», я был врагом лишь потому, что не хотел сражаться за вашу чертову независимость! А зачем она мне сдалась? Я уже был независимый! Причем и от вас, и от «западных», чьи руки также были по локоть в крови и чьи лозунги звучали столь же мерзко.
- То есть прикидываешься мирным беженцем, да? - переспросил комвзвод. - Ну-ну, заливай больше! Думаешь, я не в курсе, что во время войны ты состоял в банде некоего Мотыги? Того, которого грохнули потом братья Дерюжные.
- Знать не знаю ни про какого Мотыгу, ни про здешние банды, - отрезал Чернобаев. - Это кто вам про меня такое наплел? Случайно не Колька Чулым?
- Нет, не Колька, - соврал Мизгирь. Пленник не узнал его, а иначе бы уже припомнил, что виделся с ним на заднем дворе «Козырного короля». - Но есть в округе люди, которые не забыли, кто такой Пахом Чернобаев. И на кого он работал, прежде чем загремел в Острог...
На самом деле Мизгирь не наводил о Папе Карло справки в дорожной службе, так как это выглядело бы подозрительно. Вместо этого он наказал своим людям подслушивать в барах разговоры дорожников. И вот вчера выяснилось, что один из их коллег уже третий день не выходит на службу. И что в бараке, где он жил, его тоже не видели с самого воскресенья. Разумеется, пропавшего без вести бывшего зека знали на работе под настоящим именем. И знали, за что он отсидел, поскольку его устроил туда сам начальник Острога.
С этими сведениями и пришел Мизгирь к кладовщику «Гордой», о котором заикнулся тогда в беседе с Чулымом. Однако старенький дядя Вася мало чем помог комвзводу.
«Ты думаешь, я тутошних окаянных бандюков по именам знал? - усмехнулся кладовщик в ответ на вопрос, знаком ли ему некий Пахом Чернобаев. - Они же друг друга только по кликухам называли, да и те поди все упомни. Кто из них мог убить пятерых и загреметь на долгий срок? Ну ты и вопросы задаешь! Да кто угодно! За каждым такой список грехов числился, что его на суде три дня кряду зачитывали бы. Хотя после гибели Мотыги большинство его подручных разбежалось, а прочие в могилы слегли. Так что в Остроге, сдается мне, чалилась мелкая сошка. Одна из шестерок, которую скормили тогдашнему правосудию также, как Чулым «скормил» выживших дерюженцев «святым»»...
- Даже так? И почему вы не устроили мне очную ставку с тем свидетелем? - поинтересовался Папа Карло в ответ на последнее заявление Мизгиря.
«Потому что дядя Вася не входит в охотничий клуб», - должен был сказать на это капитан, но, разумеется, не сказал.
- Я почти три месяца на воле, но до сих пор не встретил ни одного старого знакомого, - продолжал Пахом. - А вы вот так запросто его нашли? По-моему, вы мне лжете.
- Единственный лжец здесь - это ты, - возразил комвзвод. - Только зачем нам предъявлять тебе какие-либо доказательства? Ты не на суде, а я не твой прокурор. Мы достаточно о тебе разузнали, осталось лишь, чтобы ты сам признался во всех своих злодеяниях. Полная искренность - твой единственный ключ к свободе.
- И какой вам прок от моей исповеди? На хлеб ее не намажешь, денег от этого у вас не прибавится и мир не станет чище. Вы просто любите издеваться над беспомощными людьми, вот что я вам скажу. А сознаваться в грехах их заставляете, чтобы не выглядеть в глазах друг друга конченными садистами и чтобы придать вашим пыткам хоть какой-то смысл. Только со мной вы ошиблись. Мне не в чем раскаиваться. Ни перед вами, ни перед кем бы то ни было. Я искупил свои грехи на пять жизней вперед, отсидев огромный срок за то, за что другого наверняка бы оправдали.
- Ну это мы еще поглядим, - пообещал Мизгирь, вставая с корточек. - Не желаешь каяться сегодня - пожелаешь завтра. Времени у нас в запасе хоть отбавляй.
И он, плюнув на прощание в яму, снова оставил пленника в одиночестве.
На самом деле времени у охотников было не слишком много. До прилета Горюева оставалась всего неделя. И когда он появится, будет уже неважно, сознается Папа Карло в грехах молодости или нет. Но даже если сознается, досрочно его из Гламурной ямы все равно не выпустят.
Никто Пахома в городе не искал, что тоже играло охотникам на руку. Вдобавок Кайзер пустил среди его бывших коллег слух, что тот задолжал чулымцам приличную сумму. Поэтому дорожники единодушно решили, что Чернобаев отказался платить по счету и задал деру, и больше про него не вспоминали.
Мизгирь тоже мог бы забыть о нем на всю оставшуюся неделю - иных забот хватало, - да только не получилось. Теперь пленника кормили раз в день и за ним приглядывали по очереди члены клуба. Но за три дня до визита Горюева Мизгирю неожиданно позвонил дежурящий на форпосте Кельдым. И сообщил, что «зверь» ведет себя странно - не иначе, у него помутился рассудок.
Чертыхнувшись, капитан был вынужден оставить дела и поехал выяснять, что там стряслось.
- И вот так - с самого утра, - пояснил Кельдым, когда они с капитаном подошли к яме. - Бодает стену, мычит и не отзывается.
Действительно, Папа Карло слез с покрышки и теперь стоял у стены по колено в нечистотах, упершись лбом в шершавый бетон. Но не молчал, как обычно, а что-то бубнил себе под нос. Что именно, было не разобрать. До стрельбанов долетало одно лишь мычание.
- Эй, Чернобаев! - окликнул его Мизгирь. - Ты меня слышишь, Чернобаев? Хватит валять дурака, пора обедать! Держи свой хлеб! Держи, кому говорю!
Но пленник не реагировал, хотя явно проголодался - со вчерашнего дня у него во рту не было ни крошки хлеба.
- Наверняка придуривается. Голодный псих от еды бы не отказался, - рассудил комвзвод, отведя Кельдыма от ямы.
- Если только псих не чокнулся именно на голодовке, - усомнился тот. - Сколько он так еще простоит? Рано или поздно уснет, ноги подкосятся, он упадет и захлебнется.
- Ладно, подожди до темноты, а потом свяжись со мной и доложи обстановку, - заключил Мизгирь. - Если ничего не изменится, привезу ребят, будем принимать меры.
Охотники допускали, что от долгого сидения в Гламурной яме у какого-нибудь «зверя» может поехать крыша, но пока с этим не сталкивались. Их обычные пленники через неделю заточения либо еще сильнее озлоблялись и дичали, либо становились покладистыми, но с ума не сходили. Все они были бандитами - людьми беспринципными, умеющими приспосабливаться к любым условиям и живучими как тараканы.
И Пахом до сей поры мало чем от них отличался. По крайней мере, когда Мизгирь разговаривал с ним в последний раз, то не заподозрил у него никаких психических сдвигов. Поэтому имел основания считать, что Чернобаев лишь прикидывается сумасшедшим. И прекратит это, когда устанет.
Но вечерние новости от Кельдыма не обнадеживали. Папа Карло продолжал бодать стену и мычать. Удивительно, как ему вообще удалось простоять в этой позе так долго. Рассчитывать на то, что он продержится еще и ночь, уже не приходилось.
Захватив с собой Боржоми, Горыныча, Заику и Ярило, Мизгирь вернулся на форпост, дабы помочь Кельдыму разобраться с этой внезапной проблемой.
Чернобаев не изменил позы, но теперь его плечи дрожали, а мычание стало прерывистым и тихим. Было видно, что он едва не падает с ног от голода и усталости. Вот только возвращаться на островок-покрышку он упрямо не желал.
- Кажется, и правда не симулирует, - заметил капитан, почесав макушку. - Надо вытащить его и дать отлежаться в сарае. А то, боюсь, к прилету босса Папа Карло или ноги протянет, или будет еле-еле ими передвигать, за что нас тоже по головке не погладят.
- А если он откажется вылезать из Гламурной ямы, что тогда? - спросил Ярило. - «Пушкой» ему теперь не пригрозишь - он же невменяемый.
- В кладовке валяются болотные сапоги и монтажный пояс.- сказал Мизгирь. - Обвяжем им «зверя» и вытянем наверх краном.
- И кто спустится в яму? - нахмурился Горыныч. - Кидаем жребий или как?
- Отставить жеребьевку. Я спущусь. - Комвзвод не стал перекладывать грязную работу на товарищей. - Я нашел этого «зверя», а значит мне за ним и нырять.
Так и случилось. Чернобаев не желал хвататься за спущенную ему крановую цепь, и пришлось Мизгирю напяливать болотные сапоги. Которые по закону подлости оказались дырявые. Хорошо еще, что в машине нашелся скотч, и комвзвод худо-бедно заклеил им на сапогах прорехи, какие сумел обнаружить.
Ощутить себя в шкуре узника Гламурной ямы было не только неприятным, но и бесполезным опытом. Чтобы узнать, насколько там отвратительно, не обязательно было самому туда лезть. Увы, иного способа вытащить Чернобаева не существовало.
Разумеется, в одном из сапог тут же нашлась не заклеенная дыра, которая не добавила Мизгирю удовольствия от этой «экскурсии». Кривясь от отвращения и держа ладонь на рукояти пистолета, комвзвод приблизился к Пахому и ткнул его кулаком в спину. Тот даже не оглянулся. Тогда Мизгирь надел на пленника захваченный с собой широкий монтажный пояс и прикрепил к нему крановую цепь.
«Что он там бормочет? - подумал капитан перед тем, как отдал команду «Вира!». - Что-то про морковь? Или про морг? «Морк, морк»... Хотя нет, кажется, речь о мороке. Морока или морок. Морок, который... ни черта не разберу. А впрочем, оно мне надо? Не иначе, старик просто заговаривается».
Очутившись в воздухе, Папа Карло вышел из прострации и задергался. Потеряв равновесие, он перевернулся на крюке и был вытащен из ямы вверх ногами. После чего его продержали подвешенным над ямой еще минуты три. До тех пор, пока не смыли с него из шланга все нечистоты.
Когда Мизгиря тоже наконец-то извлекли из клоаки, и он скинул сапоги, промокший насквозь Чернобаев сидел на земле и дрожал. Однако купание не только отмыло его от грязи, но и, кажется, привело в чувство. Это стало понятно по его взгляду и по тому, что он больше не бредил. Хотя насчет последнего комвзвод не был уверен. Молчание Пахома могло объясняться и тем, что у него от холода зуб на зуб не попадал.
- Что с сараем? - осведомился капитан у Заики и Боржоми, которым было поручено обустроить для пленника новую тюрьму.
- Все готово. Выкинули оттуда хлам и вбили в стену скобу для цепи, - доложил Боржоми. - Разве только спать Папе Карло придется на полу, но, думаю, он будет не в обиде.
- Сухую одежду нашли?
- Да. И обувь тоже. Размер ботинок, правда, великоват, но других нет.
- Ничего, главное, что дерьмом не воняют, - подытожил Мизгирь. И обратился к Пахому: - Ты сможешь сам переодеться, Чернобаев?
Пленник не ответил, а, продолжая стучать зубами, несколько раз судорожно кивнул.
- Ну слава богу - ты снова нас понимаешь! - воскликнул капитан. - А как насчет покаяния? Ты созрел для него или все еще нет?
- Морок, - пробормотал Чернобаев, вжав голову в плечи, словно ожидая удара. - Это все он. Не я. Морок попутал. Извините.
- И это все? - Мизгирь покачал головой. - В жизни не слышал хреновее исповеди. Придется тебе, Папа Карло, еще денек-другой над ней поработать, потому что в твоем случае краткость - не сестра таланта... Заика, Боржоми! Уведите его в сарай, дайте ему переодеться и посадите на цепь. Отныне будем стеречь его попарно, на случай, если его опять придется усмирять и приводить в чувство. И держите наготове шланг с водой. Похоже, это единственное лекарство, которое Чернобаеву помогает...
