Выйдя из туалета, Шанс обнаружил, что Жаклин сидит на кровати. Их одежда была разбросана по номеру вместе с гостиничными полотенцами (он теперь не мог понять, откуда они взялись тут в таком количестве). Единственное кресло оказалось опрокинуто. Жаклин отдернула занавеску, загораживающую балкон и весь лежавший за ним обветшалый мир, и сидела нагая, опершись на подушку. Утренний свет, наполнявший комнату, казался белым и резким, он вовсе не красил ее, как и краска для волос, сделавшая волосы иссиня-черными и заставившая их торчать иголочками, от чего лицо на контрасте казалось бледным и высохшим, а потемневшие глава смотрели на Шанса взглядом запредельного отчаяния. Он тоже был голым, и мгновение они пребывали в принятии друг друга, пилигримы на дороге погибели.

Конечно, ему нужно было сообщить ей новости. Однако теперь, очутившись перед необходимостью произнести их вслух, он обнаружил, что абсолютно не готов к этому. Попытался начать раз или два, но горло словно стянуло узлом, и слова не выговаривались. В их отсутствие он оставался на этой ничейной земле между дверью в туалет и двуспальной кроватью, голый в безжалостном свете, в громе реактивного самолета, от которого вибрировал под ногами обшарпанный бордовый ковролин.

Она довольно долго смотрела на него и наконец сказала:

– Она не вернется, приятель. Что я могу сказать?

– Моя дочь, – сказал он и заплакал. Интересно, думал он потом, а чувствовал ли то же самое его отец?

В конце концов он дозвонился до Карлы со стационарного номера, потому что в его трубке разрядился аккумулятор. Дочь нашел тренер-дислексик, та лежала на полу своей комнаты, из уголка рта текла слюна. Скорая не смогла откачать ее на месте, врачи доставили Николь в реанимацию университетской больницы, той самой, в которую Шанс совсем недавно обращался в поисках Большого Ди. Она до сих пор не пришла в сознание, поэтому было невозможно сказать, доза каких наркотиков, найденных среди ее вещей, оказалась фатальной. Прогнозы тоже пока были неопределенными. Жизненные показатели оставались в пределах нормы. Лечащий врач дочери, пульмонолог по специализации, о котором Шанс никогда не слышал, для поддержания дыхания подключивший ее к аппарату искусственной вентиляции легких, сказал Карле, что в течение нескольких часов Николь подержат под наркозом, чтобы она не пыталась избавиться от шланга, а потом, после нормализации ее приведут в сознание. До тех пор ее состояние считается «стабильным, но критическим», и она будет находиться в реанимации. Пока Николь не придет в себя, все «зачем» и «почему» останутся загадкой. Шанс сказал Карле, что приедет так быстро, как только сможет, и повесил трубку. Запинаясь, пересказал все Жаклин, стараясь говорить нормальным голосом.

– Боже мой… – сказала она.

Жаклин все еще была в постели, обернув простыню вокруг груди и придерживая ее руками, как полотенце в парилке; судя по лицу, новость ее потрясла.

Шанс сел рядом. Он до сих пор был лишь в футболке и боксерках, в одном носке, потому что второй пока не нашел. Она положила ладонь на его ногу:

– Я могу чем-то помочь?

– Которая именно ты? – спросил он.

– Не надо так, – попросила она. Свет вернулся в ее глаза, и она прижалась головой к его груди. – Я очень сочувствую… – начала она, но голос ей изменил, напомнив Шансу, как Жаклин впервые пересекла залив, чтобы с ним повидаться, и их разговор в маленьком кафе рядом с его офисом, свет угасающего дня в низких окнах, игру эмоций на ее лице, когда он рассказывал о своих пациентах.

Нежная душа, подумалось ему тогда, и он вообразил на миг, что она наконец-то вернулась к нему, что внезапное предвидение грядущей трагедии заставило ее выйти вперед. Но Шанс передумал, стоило ему только еще раз посмотреть ей в лицо. В иную, прошлую эпоху ее сожгли бы как ведьму. В будущем, возможно, обнаружили бы какую-то неправильность во внутренней схеме, какой-то химический дисбаланс, и знали бы, что с этим делать. А здесь и сейчас ей просто придется существовать, как и всем остальным, держаться и не сдаваться, искать дорогу на ощупь, в потемках. Казалось, целая жизнь отделяет его от безрассудного побуждения всего лишь минутной давности. Он снова вернулся на планету Земля.

– Знаешь, он же угрожал Николь, – сказал Шанс. – Вечером, в том тайском ресторанчике в Беркли.

Она кивнула, избегая его взгляда.

– Тебе пора. Обо мне не тревожься. Я вызову такси.

– «Хищники по природе» – вот что он сказал.

– Да, уж он-то точно должен знать.

– У нее есть бойфренд. Я никогда его не видел, только слышал о нем. Похоже, он из плохишей. Может, дело в нем.

– Ну, раз ты так думаешь…

– Я не знаю, – сказал Шанс, – не знаю что и думать. Если ты знаешь, то сейчас самое время об этом сказать.

Она молчала, поэтому он поднялся и снова стал одеваться, обнаружив, что застегнуть пуговицы рубашки не так-то просто. Кажется, у него выявился умеренный тремор правой руки.

Она поднялась с постели помочь, но запуталась в простыне.

– Послушай меня. Когда приедешь в больницу… ты должен остаться с дочкой. И быть с ней. Когда ей станет лучше, возможно, правильнее всего будет забрать ее и уехать куда-нибудь.

Шанс схватил ее за запястье и посмотрел на нее:

– Что ты такое говоришь?

– Я говорю, что ты должен быть там.

– Господи Иисусе, – сказал он, – все это просто невозможно.

– Я говорила тебе, не надо его недооценивать.

– Так ты хочешь сказать, что это его рук дело? Или он добрался до бойфренда моей дочери и заплатил ему?

– Давай я тебе кое-что о нем расскажу, – сказала Жаклин. – Массажный салон? Принадлежит Реймонду, куплен на откаты от торговли наркотиками. Он освоил рэкет за годы, пока сажал их за решетку, еще когда служил в полиции нравов. А теперь использует полицейские связи для борьбы с конкурентами. У него в партнерах какие-то румынские мафиози. Они везут девушек из Восточной Европы, сажают их на наркотики и заставляют заниматься проституцией, и это еще при хорошем раскладе. У них там есть парни, по большей части румыны, но необязательно, такие молоденькие красавчики, их дело – подцепить девушку, и у них здорово выходит. В основном не тут, а в Европе, но у него и здесь такие есть. Это дерьмовый бизнес. А он – дерьмовый парень с дерьмовыми друзьями, и я пытаюсь донести до тебя, что от него можно ждать чего угодно.

– Ты можешь как-то разузнать, причастен он к делу моей дочери или нет?

– Я что, по-твоему, должна спросить его об этом?

– Но ведь очевидно, что ты как-то связана с этим салоном.

– Я не связана ни с чем – только с тобой. Об этом тебе следовало бы спросить ее.

– Мать твою, да прекрати уже!

– Я бы рада, – сказала она. – На самом деле.

– О ком из них мы сейчас говорим? О Джекки Блэк?

– Послушай, – сказала она, – есть там личности, которые проглотят ее и не подавятся.

– Боже, как я от всего этого устал, – сказал он наконец. – А ты не устала?

– Такова жизнь.

– Что ты там делала, Жаклин? Почему была с этим парнем?

– Я же говорю…

– Ладно, что она там делала?

– Скажем так, нам иной раз нравится спереть что-нибудь у клиента.

– Вам обеим?

– Она – воплощенное дурное влияние. Что я могу тебе сказать? Он от такого просто на стену лезет.

– А как насчет Жаклин? Она тоже в этом участвует?

– А-а… эта дамочка, твоя единственная и неповторимая подруга.

Шанс почувствовал желание залепить ей пощечину, но сдержался. В ее жизни и без того достаточно побоев.

– Жаклин может вести бухгалтерию. Это хорошо у нее получается.

– И время от времени получать по лицу.

– О, по лицу мы все получаем.

– А как насчет парня, от которого мы убежали?

– Это один из румын, которые привозят девушек. Раньше их было двое, но мне кажется, ты должен кое-что об этом знать. Иначе зачем бы ты тут оказался?

Он уклонился от ее выпада, противопоставив ему свой – раз уж теперь они снова были в реальном мире во всей его неприглядности.

– А как насчет Гейленда Паркса? – спросил Шанс, и вопрос этот, судя по всему, был для нее как гром среди ясного неба. – Кем он был – целью для разводки, клиентом или ты просто его обчистила?

Она отшатнулась, словно ее ударило током.

– Ого… ну ты даешь! Туше.

Она снова завернулась в упавшую простыню и отступила к кровати, где уселась, подтянув ноги к груди и опустив лоб на колени, – и была очень хороша в этой несколько наигранной драматичной позе.

Шанс стоял и смотрел на нее.

– Вот что ты имел в виду… сделаешь признание, отсидишь свое… и дело в шляпе…

Он ничего не сказал.

– Чтоб тебя, мужик, как ты узнал?

– Добрался до его компьютера. Просмотрел пару рапортов.

Она довольно долго не сводила с него глаз:

– Знаешь что? Тебе вообще не следовало говорить это мне. А он в курсе?

– Не знаю. Вряд ли. Я не знаю, что он знает, а чего – нет.

– И ты вот так запросто спрашиваешь у меня, не стоит ли он за тем, что произошло… серьезно. – Ее голос затих. Шанс ждал. – Ну, – сказала она наконец. – Ты в жопе, вот что я думаю. – Она принялась раскачиваться туда-сюда на манер помешанной бродяжки. – Мы оба вроде как в жопе, но я ему, по крайней мере, нравлюсь.

– Джейн ему тоже нравится? Он был в нее влюблен? Он привел ее домой? Может, он обнаружил, что она может вести бухгалтерию или разбирается в делах? И, раз уж мы об этом заговорили, как насчет Майры Коэн?

– Хватит, – сказала она и вдруг потянулась взять его за руку, снова удивив его своей стойкостью, которая никуда не делась даже сейчас, после всего, что с ними произошло. – Нас раскрыли, приятель. Только не спрашивай, как.

– Как?

– Ну ты спросил! У него же везде глаза – вот как. И все на мази. Я же говорила тебе, он умеет добиваться своего. Теперь ты видишь, что он может.

– Он еще в больнице?

– Провел там две ночи, и его отправили домой, но я с ним не виделась. Он звонил, но я не ответила и не перезвонила. – Шанс попытался высвободиться, но она держала крепко и повторила: – Ты хороший человек. Не могу представить себе, как ты добрался до его компьютера или какое отношение имеешь к той херне за массажным салоном. – Она замолчала, но продолжала держать его руку и на миг вроде как повеселела. – Я говорю все это, потому что, если бы я не сказала, ты, наверно, сам бы начал об этом рассказывать. Не надо. Никогда не признавайся ни в чем и никогда не разговаривай с копами. Господи, это же первое правило, и, если у тебя где-то есть знакомый волшебник, лучше бы тебе его найти и понадеяться, что он по-прежнему тебе друг. Все понятно? Я сдала экзамен?

– Помоги мне найти носок, – сказал Шанс.

Она была еще в постели, когда он закончил одеваться. Взяв из гостиничного минибара банку пива (вроде бы последнюю), она делала аккуратные глотки из нее, глядя наружу, в раздражающий свет, туда, где светился вдали оклендский аэропорт.

– С тобой все будет нормально? – спросил Шанс.

– Это что, шутка?

Но он просто пытался разобраться, вместить все, что узнал от нее, в некое подобие практической концепции, с учетом ее состояния, его состояния, с учетом всего, черт побери, и всех…

– Послушай меня, – еще раз сказала она. – Если я смогу что-то узнать, я узнаю и позвоню. Но сам мне не звони.

– Ладно.

– Я пошла бы с тобой, если бы было можно.

– Нелучшая идея.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказала она, и он подумал, что действительно знает.

– В любом случае, спасибо тебе, – ответил Шанс, а потом подумал кое о чем, что до сих пор не приходило ему в голову, хотя могло бы. – Я думал, ты поехала повидаться с дочерью. Думал, ты у нее.

– Правда? А я почему-то думала, что ты искал меня.

– Я искал видеокамеры.

– Что я тебе только что говорила? – напомнила она.

– Так что с дочерью-то?

– Давай не будем об этом.

– Ладно.

– Извини, приятель.

– На дороге встретились два фермера. – Он остановился в дверях и смотрел на нее в неверном свете. – Один из них держит на руках свинью, поднимает ее, чтобы той было удобно объедать листья на дереве. Второй фермер видит это и спрашивает первого, что он делает. Тот отвечает: «Кормлю свою свинью». Второй с удивлением замечает: на это, наверное, уходит куча времени. А первый говорит: «Что для свиньи время?»

Она довольно долго не сводила с него глаз.

– Тебе за такие истории пациенты платят?

– Правду сказать, у меня не так много пациентов.

Она немного помедлила.

– Надо же! Дай подумать…

– Да, они меня до усрачки пугают.

Она ничего не сказала.

– Поразмысли об этой истории, – напоследок бросил Шанс.

– И это все?

– Больше у меня ничего нет. Номер зарегистрирован на мою кредитку. Скажу внизу, что выпишешься, когда будешь уходить.

– Мне правда очень жаль.

– Мне тоже.

Шанс закрыл за собой дверь. В считаные минуты он оказался на автостраде, направившись к северу, а потом – к западу, гигантская арка Бэй-бриджа ломилась под полуденной тяжестью автомобилей, машины шли в четыре ряда, насколько хватало глаз, и жесткая металлическая радуга сбегала к башням города, который ему так часто нравилось называть своим.