За две с половиной тысячи долларов Шанс стал обладателем бинокля Swarovski 10 × 50 австрийского производства. Продавец, японский парнишка не старше двадцати лет, заверил, что за такие деньги это наилучший вариант, Шансу никогда не понадобится новый бинокль, а этот товар будет служить до гробовой доски, и его должно на весь век хватить, – с точки зрения Шанса, не самый удачный выбор слов. Он представился заядлым туристом и наблюдателем за птицами. Конечно, все это было весьма далеко от истины. Купюры, которые он положил на стеклянный прилавок, малая толика добытых неправедным путем от недавней продажи мебели, сложно было назвать его собственными деньгами, ведь где-то за этими стенами хмурым сан-францисским утром его несомненно поджидал представитель налоговой со счетами в руке. И это еще в лучшем случае.

Час спустя он сидел за рулем машины, припаркованной на пустой стоянке напротив «Монгольского Гриля», по диагонали от «Европейского массажного салона», и осматривался. Он думал об опасениях Ди насчет камер видеонаблюдения, о словах Жаклин и намерении Блэкстоуна «самому разобраться». Что бы это значило? Что знал этот человек? Что он видел? Возможно, с мощной оптикой Шанс разглядит то, что в потемках упустил невооруженный глаз Ди. Даже если поиск не даст особых результатов, с него можно начать, и вариантов получше нет, если не считать приема пациентов, заполнения отчетов, подготовки к суду по делу об имуществе и финансах дока Билли, встреч с адвокатами для обсуждения бракоразводного процесса или просиживания штанов с налоговиком по поводу задолженностей Шанса. Все эти занятия были какими-то чересчур малоподвижными. А еще пришло время подумать над тайной Большого Ди и обо всей остальной фигне, которая с Шансом происходила, о Джейн, и Жаклин, и Джекки, обо всем, что он прочел в рапортах Блэкстоуна. Но именно сейчас ему хотелось прочистить мозги из-за информационной и эмоциональной перегрузки, и малоподвижность просто ужасала. Движение – вот что ему требовалось, участие в чем-то, что целиком поглотит его внимание, отвлечет по полной программе. Жаль, нельзя было узнать, что обо всем этом думает Жаклин.

Он понятия не имел, что о нем сейчас думает Люси. Они не разговаривали несколько дней. А еще звонила Карла. С Николь не все было благополучно. Она снова прогуляла школу, а потом, несмотря на категорические запреты Карлы, провела все выходные с новым парнем, с которым Шансу еще предстояло встретиться где-нибудь в районе Вест-Марин. Во всяком случае, так предполагалось.

О проступках дочери Шанс неизменно узнавал постфактум, иногда – сильно постфактум, Карла звонила то поздно вечером, то рано утром, очевидно, когда ее вдруг накрывала особенно сильная тревога, и она внезапно решала, что Шанс должен немедленно что-то предпринять, но не предлагала ничего конкретного, а все его советы отвергала. Казалось, только в таких разговорах и заключается его нынешнее участие в жизни дочери.

Раньше Николь проводила с ним куда больше времени. Сейчас, конечно, им не стоило часто общаться, но ведь все изменится. Шанс найдет жилье в Беркли, возможно, дом, где у нее будет своя комната. Он зашел так далеко, что вообразил, как купит какую-нибудь небольшую зверушку. Постарается устроить дочь в местную школу. Вполне реальный вариант. В его силах все устроить, но пока что Шанс сидел тут с дорогим биноклем, выискивая скрытые камеры видеонаблюдения в оклендских глубинах. Он как раз настраивал оптику, когда позвонила Карла.

– Где ты был? – спросила она со злобой в голосе.

Шанс не ответил. Неважно, женаты они или в разводе, она все равно старую песню поет.

– Почему ты не на работе?

– Был занят.

– Целых два дня?

Шанс навел резкость, австрийская оптика превратила оштукатуренные стены ветхого здания в подобие лунного пейзажа с трещинами, расщелинами и кратерами.

– Послушай, – сказал он, – ясно же, что она должна перестать встречаться с этим парнем. – Он начал высматривать, нет ли камер под карнизами.

– Флаг тебе в руки.

– Карла…

– Я не собираюсь ходить повсюду приковав ее к своей ноге.

– В жизни есть два вида боли, – сказал ей Шанс. – Боль дисциплины и боль раскаяния.

Он цитировал Большого Ди, но только наполовину, окончательно потерявшись в размышлениях о тайне человеческого сердца. Почему Блэкстоун сохранил только эти рапорты, ведь в деле явно было что-то еще? Возможно, существовали другие файлы на других компьютерах – там, где до них будет легко добраться, если придет нужда.

– Ты должен с ней поговорить, – сказала Карла.

– Я уже сделал это, но ты права, я поговорю еще раз. А пока нужно, чтобы ты держала ее поближе к себе.

– Ты хоть слышал, что я тебе сейчас сказала?

– Я услышал, что у тебя есть любовник, и тебе неохота себя обременять, вот и все. – Пожалуй, низко было так говорить, к тому же это была правда лишь наполовину.

– Ну ты и козел.

– Кто-то должен за все заплатить, – сказал Шанс.

– Ясно. И ты сейчас пытаешься заставить заплатить меня, да?

Шанс, конечно, ничего не сказал. Он думал о том, каково это – быть козлом, и искал камеры, но его долгого молчания оказалось достаточно, чтобы нажать на еще одну из многочисленных кнопок Карлы:

– Ты же не хочешь повесить трубку, – сказала она, очевидно убежденная, что он уже это сделал. – Даже не думай об этом.

Шанс вздохнул достаточно громко, чтобы она услышала. Он собирался рассказать о своих планах обзавестись жильем к востоку от моста. Уже хотел спеть дифирамбы общеобразовательным учебным заведениям Беркли, близости к кампусу Калифорнийского университета, лекционным залам, концертам под деревьями, но не сделал этого; слова превратились в пепел прямо во рту. Он сидел в машине не более получаса, но прямо сейчас заметил женщину с короткими темными волосами, удивительно похожую на Жаклин Блэкстоун, – та выходила из массажного салона в компании человека, который, согласно его представлениям, выглядел как настоящий клиент проститутки, и из воздуха будто сразу исчез почти весь кислород.

– Поговорим позже, – сказал Шанс и нажал клавишу отбоя.

Загадочная женщина шла к нему спиной. Но все равно что-то в изгибе бедра, в том, как она несла себя, опираясь на руку идущего рядом мужчины, выдало ее прежде, чем Шанс разглядел профиль с высокой линией скул. Его не сбили даже темные короткие волосы. В ушах Шанса барабанным боем отдавался стук сердца. Из проехавшего мимо автомобиля плеснуло музыкой, трущобы завибрировали от ее басов. Женщина усадила своего кавалера в какой-то дорогой кроваво-красный спортивный автомобиль, припаркованный в дальнем конце стоянки перед винным магазином, проводила его взглядом и двинулась обратно к салону.

Шанс пошел ей навстречу (а что еще ему оставалось?) по потрескавшемуся, усыпанному мусором асфальту; солнце казалось невероятно ярким среди мертвого неона и оштукатуренных стен, жалкие витрины магазинчиков в цветах мексиканского флага прятались под плоскими битумными крышами, над ними боролись с жарой кондиционеры, каждый размером с небольшой иностранный автомобильчик, и все здесь пропахло выхлопными газами, мусором и специями из духовок «Монгольского гриля», которые работали безостановочно, независимо от времени суток.

Он подошел к ней с неожиданной стороны, уверенный, что она еще не видит его. Она обернулась, только когда он окликнул ее по имени и встал на пути, ее рот раскрылся, на лице отразился весь спектр эмоций, вернее, намеков на возможность таковых, и все это за время одного вдоха.

– О боже мой, – были ее первые слова, а потом снова, с еще большим чувством: – О… боже… мой, – словно в ее сознании забрезжила некая доселе невообразимая истина. В этот миг пал занавес, и она отвернулась, словно между ними ничего не произошло. В сумеречном королевстве диссоциативного расстройства личности такие представления попадались нечасто. Ее волосы были выкрашены в иссиня-черный, обрезаны так коротко, что отдавали андрогинностью, и зачесаны налево. Одежду Жаклин Шанс принял за форму ученицы женской католической школы.

Шанс преградил ей дорогу. Она вызывающе глянула ему в лицо и сказала:

– Приятель, я тебя не знаю.

Голос звучал резко, и громко, и странно, и почти сбил его с толку.

– Думаю, знаешь, – ответил Шанс. Он выбрал тактику поведения, учитывающую ее неестественность, и решил ее придерживаться во что бы то ни стало.

– Ты че себе вообразил, сученыш? – спросила она.

– Жаклин, я не буду играть с тобой в эти игры. – Он говорил с ней как с норовистым пациентом, своим лучшим не терпящим возражений тоном. Возможно, Шанс ошибался, но ему показалось, будто что-то мелькнуло в глубине ее глаз, что она на миг заколебалась, прежде чем снова взять себя в руки.

– Ты должен уйти, – прошипела она.

Но мгновенного сомнения оказалось достаточно.

– Попалась.

Ничего больше не говоря, она отвернулась и двинулась в сторону салона. Шанс пошел рядом:

– У меня нет времени на игры. Много чего произошло…

Этого хватило, чтобы она снова остановилась, внезапно всплеснув руками, словно пытаясь стряхнуть с них некую противную и, возможно, токсичную субстанцию, лицо ее перекосилось. Странный жест на грани истерики, но все же он тронул Шанса – его птица со сломанным крылом.

– Это все неправда, – сказала она.

В этот миг Шанс увидел, как крупный темноволосый мужчина в джинсах, черной кожаной куртке поверх белой футболки и с золотой цепью на шее вышел из массажного салона и остановился перед входом, закуривая. И сразу следом почувствовал, как испуганно вцепилась ему в запястье Жаклин.

– Ради бога, – сказала она и потянула его в двери магазина для взрослых, перед которым они стояли, в нутро, забитое книгами, кассетами, DVD-дисками и журналами, кричащие обложки которых были запаяны в пластик, бликующий в резком свете флуоресцентных ламп. – А скажи-ка мне, – спросила она, – ты, вообще, нормальный?

– Так, значит, мы все же знакомы?

– Слушай, – оборвала его Жаклин. Грузный мексиканец лет, наверно, пятидесяти смотрел на них из-за прилавка. Она показала ему средний палец, и он отвернулся. – Я не знаю, почему ты здесь, и знать не хочу. А вот что я знаю: тебе надо уйти, пока никто тебя не заметил… тут за всем следят… Боже… – Она сделала паузу, чтобы перевести дух. – Что, если он увидит тебя?

Шанс предположил, что речь о человеке в черном, чье появление дало начало очередной цепи уловок.

– Ну и что?

– Слушай, ты – хороший человек. Я – нет.

– Да. Ты говорила что-то в таком духе той ночью на мосту.

– Какой еще ночью? – спросила она, но Шанс не дал сбить себя с толку.

– В твою жизнь пришло что-то хорошее, но ты считаешь, что недостойна его, или просто не способна счесть себя достойной.

Она лишь с болезненным раздражением взглянула на него и сказала:

– Даже не начинай, – голос ее вдруг сделался сухим, зазвучал отстраненно и печально. – Ты ни рожна не знаешь.

– Ты вполне можешь все мне рассказать.

Через открытую дверь, в которую они вошли, было видно, как мужчина в кожаной куртке двинулся куда-то в их направлении. Жаклин снова схватила Шанса за руку.

– Молись, чтобы он нас не заметил, – сказала она, потом быстро обратилась на превосходном испанском к человеку за прилавком, тому самому, которого только что послала жестом подальше.

Тот кивнул в сторону задней двери, они гуськом поспешили туда (Жаклин взяла Шанса за руку), по узкому коридору, казавшемуся еще уже из-за коробок, поставленных вдоль стен, вышли в переулок, где Ди залез в машину Блэкстоуна, а некий человек принял смерть из-за странного изогнутого клинка и перелома шеи, которую Ди свернул, подцепив парня за глазницы. Поспешно скользнули за мусорными баками, прижимаясь к стенам домов, оказались неподалеку от места, где переулок вливался в улицу, остановились в небольшой нише, образованной соседними зданиями, чтобы оглянуться, посмотреть туда, откуда пришли; в переулке было пусто, как на Луне.

– Кто это? – спросил Шанс.

Жаклин покачала головой.

– Скажи мне, Жаклин. – Ему казалось важным называть ее по имени, казалось, это важно для них обоих.

– Нет, это ты мне скажи, ты тут из-за меня?

Ему не хватило времени, чтобы сформулировать ответ, так как она внезапно оказалась совсем рядом, ее бедра вжались в его плоть, и это снова было создание, стоявшее однажды ночью под дверями его квартиры. Джекки Блэк. Кажется, он даже произнес это имя вслух.

– Ты сошел с ума, – ответила она.

Он мог, конечно, сказать ей то же самое, особенно в свете случайного откровения: от нее пахло знакомыми духами, вполне возможно, теми же самыми, что она понюхала перед тем, как опрометью броситься вниз по лестнице, прочь из его квартиры. Но в тот миг ему было не до вопросов ни об этом, ни о чем-то ином столь же банальном, и ни на небесах, ни на земле не осталось ничего – лишь они вдвоем, он и она, да обещание ее обнаженных прелестей под школьной юбкой, да превосходящее любые доводы рассудка желание еще раз заблудиться в ее магии.

– Я на машине, – прошептал Шанс.

– Не сомневаюсь, – ответила она.

Он повез ее в одну из многочисленных гостиниц, выстроившихся вдоль шоссе, которое вело к аэропорту Окленда. Шанс всегда с презрением взирал на такие хибары: лучшие из них были лишены индивидуальности и бездушны, а худшие – удручающе убоги, в спальнях их унылых номеров попадались прожженные сигаретами простыни, в ванных комнатах – автоматы для продажи презервативов; территория для наркодилеров и случайных связей.

Однако в разгар второй половины этого знойного дня такие отели вдобавок казались анонимными и заиграли новым светом. На выбор ушло совсем немного времени. Из ряда прочих этот выделяла неоновая вывеска, изображавшая енота-лунатика в ночном колпачке и ночной рубашке. А в клубе напротив, по всей видимости, были горячие нагие девчонки, если верить рекламному указателю, обращенному к дороге: та вела почти прямо к парковке аэропорта, предназначенной для долговременной стоянки и возврата арендованных машин. Вестибюль мотеля был выполнен в оттенках синего и оранжевого, с фикусами в горшках и большими тонированными зеркальными панелями. Из номера, в котором Шанс и Жаклин наконец уединились, открывался вид на столбы телефонной линии и щиты с рекламой автомобилей и ипподрома «Голден Гейт Филдс»; с малюсенького балкончика можно было посмотреть на оклендский аэропорт, где с ревом десятками заходили на посадку реактивные самолеты, а когда село солнце, и на его место заступила поднявшаяся тьма, стала видна появившаяся на западе бледно-серебристая глазурь, которую Шанс принял за огни Сан-Франциско. В этом номере, где ему было почти не до еды и не до сна, он проведет большую часть этих двух дней, прежде чем обнаружит, что одно из одеял прожжено сигаретой.

Он действительно думал, что сможет вернуть ее – настоящую – сексом и что она, настоящая, возвращенная таким путем, будет его и больше ничьей, что женщину, с которой он шел когда-то по ночному городу и занимался любовью в своей квартире, можно снова призвать, наколдовать страстным вожделением и телесными выделениями. Но там, где она некогда так явно присутствовала, теперь остались лишь тени, и непостоянство, и места, которых он не мог достичь. Одна из ее личностей испытывала явную склонность к словесным играм. Другая хотела испытать всякие приспособления, вроде эрекционного кольца из ее кожаной сумки… петли из медицинского жгута… серебристого устройства, выглядевшего как кривая сабля с приделанным к ней шариком и предназначенного для усиления мужского оргазма посредством стимуляции простаты. Еще одна спрашивала разрешения помочиться, просила надавать ей пощечин. Следующая заплакала, когда он это сделал. Одна из их проблем (а ночь и день, что за ней последовал, были переполнены проблемами) заключалась в том, что она совершила попытку одурачить его тогда, в переулке, и с этим было уже ничего не поделать теперь, когда все сказано и сделано, причем сказано и сделано слишком много.

От всего этого они истомились: Шанс это признавал. Фрейд, как известно, лихо заявил, что, по его мнению, в любой половой акт вовлечены минимум четверо человек. Шанс не имел понятия, сколько их было в этой комнате, приходивших и уходивших на протяжении дня и ночи, но то, что происходило между ним и Жаклин, напоминало ему историю безумца, жившего в гробах, одержимого бесами, число и имя которым – легион, и уж по любому счету больше максимального числа постояльцев, указанного на внутренней стороне двери гостиничного номера.

– Теперь ты видишь, каково это, – сказала она в перерыве.

Истина заключалась в том, что для Шанса существовала опасность потерять видение не только того, что происходит здесь и сейчас, но и любой развернутой картины, которая включала бы в себя как саму реальность, так и представление о ней. Он не впервые странствовал по этой территории. Ему довелось посетить ее как-то в прошлом. Путешествие завершилось в психиатрической больнице города Кэфри, штат Аризона, куда доставила его скорая, смирительной рубашкой, изнуряющими лекарствами и надзором, призванным предотвращать попытки самоубийства, который растянулся на большую часть недели.

– Тебе следует с этим разобраться, – в какой-то момент сказал Шанс Жаклин. Он стоял голым в изножье кровати, мысль застигла его по пути в туалет.

– О чем ты?

– Думаю, ты знаешь. Сделай чистосердечное признание, обратись в суд с просьбой о защите в связи с ограниченной дееспособностью. Тогда он не останется на плаву. А ты останешься. Я – врач, который провел полжизни в суде, я постоянно вижу подобные ситуации, и поверь мне, тебе придется провести минимум времени в тюрьме с режимом минимальной строгости или в больнице штата, да, еще и на лекарствах, но зато потом ты будешь свободна, а я буду ждать.

Она помедлила мгновение-другое, разглядывая занавески перед балконной дверью, если, конечно, то, что за нею находилось, заслуживало название балкона. Когда Жаклин снова посмотрела на него, ее глаза показались Шансу пустыми, как у покойника. Он сразу встревожился.

– Я даже не собираюсь спрашивать, о чем это ты, – произнесла она. – Я только хочу знать, закончил ли ты.

Шанс просто стоял на прежнем месте.

– Иди в туалет, – сказала Жаклин.

Он понятия не имел, что в конце концов заставило его посмотреть на экран своего мобильника. Он ушел и стоял теперь над унитазом перед мраморным зеркалом, которое начало тускнеть по краям, там, где вода проникла между стеклом и основой. Он обманывал себя тем, что отправился сюда отлить, а это было само по себе рискованным предприятием, судя по отражавшемуся в жалком зеркале изрядно пострадавшему члену, не говоря уже о бедной простате. Оставалось только надеяться, что все это быстро пройдет.

Телефон лежал на приступочке возле раковины, хоть Шанс не помнил, когда там его оставил. Звук был выключен, но аппарат, мигнув, ожил, сообщая, что пришла эсэмэска. Когда это произошло, когда перед ним засветился маленький экран, Шанс увидел, что, на самом деле, там полным-полно уведомлений об эсэмэсках, полученных за последние сутки или около того. Он увидел и это, и кое-что еще – их все прислала его переходившая в категорию бывших жена. Позже он узнал, что пришло и несколько сообщений от Люси, но все с одной и той же печальной новостью. А еще он понял, понял сразу, вопреки всему, даже до того, как прочел сообщения, что им снова завладела та самая реальность, которая недавно грозила оставить и вот снова пришла за ним… прямо здесь и прямо сейчас, совсем как зверь в джунглях приходит за своей добычей.